старые технологии и создали армии чудовищ, распространяющих ересь.
     -- А через двадцать лет родился ты, Йама.
     -- И еще множество людей, --  ввернул  Ананда. -- Мы все  трое родились
уже после начала войны. Дирив все выдумывает.
     -- Беатрис  и  Озрик считают, что Йама принадлежит  к расе, построившей
Слияние, -- упрямо  сказала  Ананде Дирив. --  Может быть, Хранители создали
эту расу как раз для такой цели, а потом ее развеяли, а возможно, в качестве
награды они сопровождали Хранителей, когда  те ушли в Око и исчезли из нашей
Вселенной.  В любом случае эта раса покинула  Слияние давным-давно. Но  Йама
оказался здесь, как раз в период больших потрясений.
     Ананда стал возражать:
     -- Хранители не нуждались  при строительстве Слияния ни  в чьей помощи.
Они произнесли Слово, и свершилось все по Слову их.
     -- Длинное же это было слово,  -- сказала Дирив, потом подняла  руки  и
потянулась на цыпочках, грациозная, как танцовщица. Она  вспоминала то,  что
узнала много лет назад.  -- Оно было длиннее, чем цепочки слов в ядрах наших
клеток,   которые  определяют,   что   мы  такое.   Если  всю  многообразную
наследственную информацию всех существующих в  Слиянии рас  соединить в одну
цепь, то она будет короче  одной  сотой части слова, определившего начальные
условия сотворения нашего мира. То слово являлось комплексом закономерностей
или правил; раса Йамы была частью этой инструкции.
     Ананда воскликнул:
     -- Дирив, это  же ересь! Я  плохой священник, но чую ересь  по  запаху.
Хранителям не нужна была помощь, когда они строили Слияние.
     -- Пусть объяснит, -- вмешался Йама. Ананда встал.
     -- Это все ложь, -- твердо сказал он. -- Ее род занимается самообманом,
считая, что знает о Слиянии и Хранителях больше, чем написано в Пуранах. Они
плетут изысканное кружево софистики,  опьяняют себя мечтами о тайной власти,
они  приворожили тебя, Йама. Пойдем со мной. Не слушай этих речей! Завтра ты
уезжаешь в Из. Не дай увлечь себя мыслью о своей исключительности.
     Дирив заговорила снова:
     -- Мы не притворяемся, будто понимаем  все, что помним. Это  просто наш
долг,  долг нашей  расы  с первых  дней сотворения Слияния,  и  моя семья из
последних, кто продолжает исполнять долг.  После роспуска  Департамента наша
раса  оказалась  рассеяна  по  всей  шири  Великой  Реки.  Наши  люди  стали
торговцами и купцами.  Мои бабушка и дедушка, и отец тоже,  хотели жить, как
все, но отец снова был призван к служению.
     Йама попросил:
     -- Сядь, Ананда. Ну, пожалуйста. Помоги мне разобраться.
     Ананда ответил:
     -- Я думаю, ты еще  не  совсем поправился, Йама. Ты  был болен. Этому я
верю. Тебе всегда хотелось ощущать  себя центром Вселенной, потому что  твоя
собственная жизнь не имеет центра.  Дирив сейчас жестока  к тебе, я не желаю
больше этого слушать. Ты даже забыл  про  казнь.  Давай я расскажу тебе, как
все было. Унпрак умер плохо. Он взывал к Хранителям о  помощи, а в следующий
миг проклинал их и всех, кто на него смотрит. Лоб вел себя стоически. Каковы
бы ни были его преступления, он умер как мужчина. -- Это жестоко, Ананда, --
проговорил  Йама. --  Это правда.  Прощай, друг  Йама. Если  уж тебе хочется
мечтать  о  славе, мечтай стать  обычным  солдатом и отдать  свою  жизнь  за
Хранителей. Все остальное -- это тщеславие.
     Йама  не стал  пытаться  удерживать  Ананду. Он отлично знал, насколько
упрямым  может  быть его  друг. Он  следил  взглядом,  как Ананда  удаляется
берегом  шумной реки, тенью мелькая на фоне голубоватой арки Галактики. Йама
надеялся, что молодой жрец все-таки обернется и махнет на прощание рукой.
     Но Ананда не обернулся.
     Дирив сказала:
     -- Ты должен  мне верить, Йама.  Сначала я подружилась  с тобой потому,
что так велел мне  долг, но очень быстро все изменилось.  Иначе бы я сюда не
пришла.
     Йама  улыбнулся.  Он  не  мог  долго  на  нее  сердиться, если она  его
обманула, то лишь потому, что считала, будто ему помогает.
     Они бросились друг другу в объятия и, задыхаясь, стали целоваться снова
и  снова. Сквозь  одежду Йама чувствовал, каким жаром горит тело Дирив, как,
словно  птица в  клетке, быстро колотится ее сердце. Светлые волосы  окутали
его лицо трепещущей вуалью, он мог бы утонуть в их сухом аромате.
     Потом он сказал:
     -- Если это ты отвела меня к Беатрис и  Озрику, и они лечили меня, пока
я не выздоровел, то как же насчет призрачного корабля? Неужели они знают его
тайну?
     Глаза Дирив сияли напротив его собственных. Она сказала:
     --  Я  никогда  об этом не слышала,  пока ты  не рассказал мне о  своих
приключениях. Но  на  реке происходит  много  необъяснимого.  Она все  время
меняется.
     --  И все же  остается прежней,  -- задумчиво  произнес  Йама, вспомнив
татуировку  на  плече  Кафиса -- змею, глотающую  собственный  хвост.  Потом
добавил:
     -- Ты ведь считаешь, что отшельник, которого  мы  отбили у Луда и Лоба,
принадлежит к моей расе.
     -- Возможно, он  из первого поколения, рожденного сразу после появления
корабля Древней Расы.
     -- Значит, людей моей расы могут быть сотни, даже тысячи!
     -- И я так считаю. Я говорила Озрику и Беатрис про этого отшельника, но
они почему-то не заинтересовались. Конечно, я могла и ошибиться насчет того,
что он  относится к твоей расе, но не думаю. Он дал тебе монету. Возьми ее с
собой.
     -- И правда! Я совсем забыл.

13
ПАЛОМНИКИ

     Йама обнаружил нож на дне своего ранца в первый  же вечер путешествия в
Из  с префектом Корином. Утром  Йама  отдал  нож  сержанту  Родену, так  как
префект Корин  заявил,  что ученику  не следует  иметь при себе такую  вещь.
Префект Корин весьма определенно  высказался  на тему о том, что Йама  может
взять с собой  и чего не  может,  и  прежде чем они  отправились в  путь, он
просмотрел содержимое сумки  и  вынул оттуда  нож, аккуратно скатанную карту
Иза  и маленький  перочинный ножик с  костяной  ручкой, который  принадлежал
когда-то  Тельмону.  Кроме смены  белья  и  денег, которые  дал  эдил,  Йаме
позволили  взять  с собой только томик Пуран и  монету  отшельника -- ее  он
носил на шее, -- но эти вещи он получил так недавно, что они не казались ему
настоящей собственностью.
     Должно  быть,  сержант Роден  тихонько сунул  нож  в ранец, когда  Йама
прощался  с домочадцами. Завернутый  в кусок  черно-белой  козлиной кожи, он
лежал под запасной рубашкой и брюками. Обнаружив его, Йама обрадовался, хотя
нож все еще немного  его  пугал.  Он знал,  что  у всех  героев было  особое
оружие, а Йама твердо решил стать героем. Все-таки он был еще очень молод.
     Префект  Корин  спросил, что он  там нашел. Йама  нехотя  вынул  нож из
ножен,  и  свет костра  упал  на  длинный  клинок. Голубое  сияние  медленно
поползло от  рукоятки  до  кончика изогнутого  лезвия. Нож  издавал  высокий
гудящий звук и распространял острый запах электрического разряда.
     --  Уверен, что сержант Роден  сделал  это  с  добрыми намерениями,  --
произнес префект Корин,  --  однако  тебе  не понадобится нож.  Если  на нас
нападут, он не поможет, ты сам из-за него окажешься в опасности. К  тому же,
очень маловероятно, что на нас нападут.
     Префект  Корин, скрестив  ноги,  сидел у  небольшого  костра,  в  своей
домотканой  тунике и  серых  бриджах он выглядел подтянуто  и  аккуратно. Он
курил  длинную глиняную  трубку,  зажав  ее крепкими  ровными зубами. Обитый
железом посох был  воткнут в землю у него за спиной.  Весь день  они шли, не
меняя скорости, и эти  его слова были самой длинной речью за все время пути.
Йама сказал:
     -- Потому-то я и отдал его, господин, но он вернулся.
     -- Это против правил.
     -- Но  ведь я еще не ученик, -- возразил Йама, потом  добавил: -- Может
быть, я смогу принести его в дар Департаменту.
     -- Это  возможно,  -- согласился  префект Корин.  --  Такие  подношения
случались  и  прежде. Такое  оружие обычно  хранит  верность своему хозяину,
однако специальные процедуры позволяют справиться с этой проблемой. В  любом
случае мы не можем оставить нож здесь. Можешь его нести, но и думать не смей
пустить в дело.
     Но когда префект  Корин уснул,  Йама  вынул  нож  и проделал  с  ним те
упражнения,  которым  научил  его  сержант  Роден,  а потом  сладко  заснул,
предварительно сунув кончик ножа в горячие угли костра.
     И  следующий день,  как и  предыдущий, Йама  послушно шел  за префектом
Кориной  в трех шагах у него  за  спиной. Тропа пролегала по  насыпям  среди
залитых водою полей, образующих причудливый пятнистый орнамент вдоль зеленой
прибрежной  полосы. Был сезон сева,  и на полях  парами и тройками трудились
буйволы, вспахивая землю,  их погоняли нагие мальчишки, управляясь со своими
огромными подопечными лишь криками и энергичными  ударами длинных бамбуковых
палок.
     С  Великой  Реки  тянуло свежим  ветром, он  пробегал  по темным  водам
залитых  полей, колыхал  зеленые  флаги бамбука  и  пучки  слоновьей  травы,
которая росла на перекрестках четырех полей. Йама и префект Корин  поднялись
еще  до рассвета, помолились и отправились в  путь. Они шли,  покуда жара не
стала нестерпимой, тогда они спрятались в тени дерева и отдыхали  до вечера,
а  потом,  быстро помолившись, снова пошли и двигались,  пока  над рекой  не
встала Галактика.
     В  других обстоятельствах дорога доставила  бы Йаме массу удовольствия,
но префект Корин был спутником  молчаливым  и бесстрастным.  Он не  отпускал
замечания по  поводу  всего,  что они видели,  и  казался машиной, неуклонно
движущейся  сквозь залитый  солнечным  светом мир, и реагировал  на что-либо
лишь по необходимости. Когда Йама  указал на целый флот судов, темнеющих  на
бескрайней глади Великой Реки, он ответил нечленораздельным мычанием; его не
интересовали  попадающиеся  по  дороге  развалины,  и   даже  длинная  стена
песчаника с вырубленными в ней колоннами, фризами, статуями людей и животных
и  зияющей пастью  дверей  не  произвела на него впечатления; он  не замечал
маленьких  деревушек,  которые   виднелись  среди  пальмовых  рощ,  цветущих
магнолий  и  сосняка в  голубой дали вдоль  старой береговой  линии  или  на
островах  среди мозаики затопленных  полей;  его ничуть не  занимали рыбари,
копающиеся в прибрежных заводях  с  заросшим водорослями каменистым дном или
на топких отмелях, обнаженных отступающими водами  Великой Реки,  рыбари, по
пояс  стоящие  на мелководье  и забрасывающие  на глубину  круглые  сети или
сидящие  в  крошечных лодках,  сплетенных из коры,  с  привязанным  за  ногу
бакланом в качестве наживки. Йама вспомнил стихотворение, которое читала ему
старая  Беатрис. Интересно, видел ли его автор предков  этих рыбарей? Сейчас
до него понемногу стала доходить мысль, которую ему пытался  внушить Закиль:
книги -- это не  закоснелые чащобы иероглифов,  но прозрачные окна, глядящие
на знакомый мир, существующий  лишь  в те мгновения,  пока читается книга, и
исчезающий вместе с последней прочитанной буквой.
     В  деревнях глинобитные стены  крытых  соломой хижин иногда состояли из
похищенных  в  гробницах  плит и  мемориальных  пластин, и  картины прошлого
(частенько  стоящие  на  боку  или  вообще  вверх  ногами)  сверкали  своими
дрожащими красками среди убогой  нищеты крестьянской жизни. Между  домишками
бродили цыплята и черные свиньи, за ними гонялись крошечные голые ребятишки.
Женщины  мололи зерно, чистили рыбу, чинили сети, за ними смотрели  мужчины,
которые с непроницаемыми лицами сидели на ступеньках своих домов  или в тени
деревьев, покуривая глиняные трубки и потягивая зеленый чай  из выщербленных
кружек.
     В одной  деревне они увидели  каменную клетку со  свернувшимся на белом
песке небольшим  драконом. Дракон  был черным, с двойным рядом шестиугольных
пластин вдоль  хребта, он спал,  положив, как  собака,  чешуйчатую  морду на
передние лапы. Мухи облепили  его глаза с удивительно длинными ресницами, от
него  пахло  серой и болотным  газом. Йама  вспомнил неудачную охоту в конце
прошлого  лета перед тем, как бедный  Тельмон уехал навсегда. Ему захотелось
получше рассмотреть  это чудо,  но префект прошел мимо, не бросив на дракона
ни одного взгляда.
     Иногда  деревенские  жители подходили взглянуть  на шагающих в молчании
Йаму и префекта Корина,  за ними  бежали мальчишки,  пытаясь  продать  ломти
арбуза,  отполированные камешки  кварца  или  сплетенные из  колючих  плетей
амулеты. Префект Корин не задерживал  взгляд на оживленных кучках мальчишек,
он не утруждался даже поднять посох,  чтобы расчистить себе дорогу, а просто
проталкивался  сквозь  толпу,  как  сквозь  чащу.   На  долю  Йамы  выпадало
извиняться, просить прощения, снова и снова повторяя, что у них нет денег  и
они ничего  не собираются покупать. У Йамы, правда, было два  золотых реала,
которые  ему дал эдил, -- на одну такую монету можно купить целую деревню, а
мелочи у него действительно не было. У префекта Корина не было ничего, кроме
посоха, шляпы,  леггинсов,  домотканой туники, сандалий и одеяла, а на поясе
висел кожаный футляр с каким-то мелким инструментом.
     -- Будь с ним осторожен, -- шепнул эдил,  обнимая Йаму  на прощание. --
Делай все, что он тебе говорит, но не более того. Не открывайся ему  больше,
чем  необходимо.  Он  ухватится  за   любую  слабость,  любое  отклонение  и
использует против тебя. У них так водится.
     Префект  был   аскетом,  почти  лишенным  потребностей.   Он  пил  чай,
заваренный кусками пыльной  коры,  а ел только сухие фрукты и распускающиеся
почки манного лишайника, которые собирал на скалах, правда, он не мешал Йаме
жарить кроликов и ящериц, пойманных вечером в плетеные силки. По дороге Йама
ел  ежевику, сорванную в колючей  гуще кустов между разрушенных гробниц,  но
сейчас пора ежевики  почти прошла, и  под молодыми листьями  находить  ягоды
было нелегко, а  префект Корин не разрешал Йаме отходить от тропы дальше чем
на несколько шагов. Он говорил, что среди гробниц бывают ловушки, а  ночью и
того хуже: вампиры и  другая нечисть. Йама с ним не спорил и, если исключить
необходимость  уединения  для  туалета,   всегда  оставался  в  поле  зрения
префекта. Сотню раз ему хотелось сбежать, но он сдержался. Не сейчас. Еще не
сейчас. По крайней мере он обучался терпению.
     Полосы  необработанной земли  между деревнями становились все шире. Все
меньше  попадалось  затопленных  полей и  все  больше  разрушенных  гробниц,
покрытых вьюном и мохом среди шелестящих зарослей бамбука, рощиц финиковых и
масленичных  пальм или  группы темно-зеленых болотных кипарисов.  Вот позади
осталась  последняя деревня,  тропа  расширилась,  превратившись в  мощеную,
стрелой уходящую вдаль дорогу. Она напоминает древнюю мостовую между рекой и
Умолкнувшим Кварталом ниже Эолиса,  подумал Йама и вдруг осознал, что это та
же самая дорога.
     Шел третий день  путешествия. Они стали  лагерем в  лощине, обрамленной
высокими  соснами --  в них, путаясь, шелестел  ветер. Великая  Река  плавно
катила  свои  волны прямо к  Галактике, которая  даже  в  столь  поздний час
показала  над  горизонтом только верхнюю  часть Десницы  Воина.  На  вершине
туманной цепочки звезд сияла холодным резким светом Синяя Диадема. Звезды ее
ореола мерцали словно остывающие угольки на холодном очаге  небесной  глади.
Тут и там виднелись тусклые пятнышки далеких Галактик.
     Йама лежал у огня на толстой мягкой подстилке сосновых иголок и думал о
Древней  Расе, он  пытался  представить,  каково это: лететь и лететь сквозь
разделяющую Галактики пустоту дольше, чем существует Слияние. А ведь Древняя
Раса не имела и сотой доли той  мощи, которой обладали их далекие потомки --
Хранители.
     Йама спросил  префекта Корина, видел  ли тот людей  Древней Расы, когда
они прибыли  в Из.  Префект молчал очень долго, и Йама даже подумал, что его
просто не слышали  или что префект Корин решил проигнорировать этот  вопрос.
Но наконец он выбил трубку о каблук своего башмака и заговорил:
     -- Один раз я видел  двоих. Я тогда  был  еще мальчишкой  вроде  тебя и
только что стал учеником. Оба они были высокими и похожи друг  на друга, как
братья; у обоих темные волосы  и лица белые, будто новая бумага. Все  знают,
что у некоторых рас  кожа белая, например, у тебя она тоже очень бледная, но
говоря так, мы подразумеваем,  что в ней нет пигментации, кроме той, которая
возникает  от  пульсирующей  в  подкожных тканях крови. Но  у  них  это  был
настоящий  белый цвет,  как будто лица  напудрили  мелом. Они были в длинных
белых рубахах, а ноги и руки  голые. На поясе у них висели маленькие машины.
Я  был на  Дневном  рынке вместе с  самым  старшим  учеником,  тащил за  ним
припасы,  которые он купил. Эти  двое из Древней Расы шли по  рядам во главе
огромной толпы, они были от меня так же близко, как сейчас ты.
     Их следовало убить. Всех  до одного. К  несчастью, Департамент  не  мог
принять  такого решения, хотя даже тогда, в Изе, было очевидно,  что их идеи
опасны. Слияние  выживает  только  потому, что не  меняется.  Нас объединяют
Хранители,  им клянутся в верности все Департаменты, и таким образом ни один
из них не отдает предпочтения какой-либо  расе  Слияния. Люди  Древней  Расы
заразили  своих союзников еретической мыслью, что каждая  раса, даже  каждый
отдельный  индивидуум  может  обладать  собственной,  только  ему   присущей
ценностью. Они проповедуют превосходство индивидуума, ратуют за перемены. Ты
сам должен поразмыслить, почему это ложно, Йама.
     -- А правда, что  и  в самом Изе бывают войны?  Что разные Департаменты
воюют друг с другом, даже во Дворце Человеческой Памяти?
     Префект Корин бросил на него через костер острый взгляд:
     -- Ты слушал не те сплетни.
     Йама  подумал   о   кураторах   Города   Мертвых,   чье   сопротивление
обстоятельствам вылилось в упрямый отказ подчиниться ходу истории. Возможно,
Дирив  будет  последней  из них.  Пытаясь втянуть префекта  в  разговор,  он
произнес:
     -- Но  ведь бывают же  дискуссии по  поводу того, может ли тот или иной
Департамент  выполнять   определенную  задачу.  Я  слышал,   что  устаревшие
Департаменты порой сопротивляются  роспуску или поглощению, я также  слышал,
что такие  дискуссии в последнее время усилились и  что Департамент Туземных
Дел готовит из своих учеников в основном солдат.
     -- Тебе еще многому  надо учиться,  -- ответил префект Корин.  Он набил
табаком  трубку  и только  тогда добавил:  -- Ученики  не  выбирают  способ,
которым они будут  служить Департаменту. И в любом случае ты  слишком молод,
чтобы быть  учеником. У тебя  было  необычное  детство, так сказать, с тремя
отцами, но  без  матери.  У  тебя  слишком  много  гордыни, зато  почти  нет
образования,   оно  в  основном  состоит  из  обрывков  истории,  философии,
космологии,  а вот уж военной подготовки более чем достаточно. Еще до  того,
как  тебя  зачислят  в  ученики,  придется  наверстывать  упущенное  по  тем
предметам, которые отсутствовали в твоем образовании.
     Йама осмелился возразить:
     -- Думаю, я могу стать хорошим солдатом.
     Префект  Корин  затянулся  трубкой  и  посмотрел  на  Йаму  сузившимися
глазами. Близко посаженные  и  маленькие, они бледно  светились на  заросшем
темной щетиной лице.  От  внешнего  уголка  левого  глаза шла белая  полоса.
Наконец он сказал:
     --  Я  прибыл  к  вам  казнить  двух  злоумышленников,  потому  что  их
преступления касались  личной жизни  эдила. Такова традиция Департамента. Мы
демонстрируем,  что наш Департамент поддерживает действия своего человека, к
тому  же  так обеспечиваются  условия,  когда  никому из местных  властей не
придется самому  выполнять  эту  обязанность. Таким  образом,  родственникам
некому мстить,  кроме  самого эдила, но пока  он  командует гарнизоном,  это
никому  не  придет  в  голову,  ведь он  олицетворяет власть  Хранителей.  Я
согласился доставить