ет,  пожалуй,  сделать
исключение  и попробовать  подыскать ему место.  Конечно, за двойной  тариф,
учитывая хлопоты,  и если  молодой  господин  поест, покуда  будут  готовить
комнату...  Хозяином  был  молодой  толстяк  с  гладкой  коричневой кожей  и
короткими  торчащими белесыми  волосами. Держался он  уверенно и прямодушно.
Взяв одну из монет, он сказал, что принесет сдачу  утром, так как менялы уже
закрыли свои лавки.
     Йама сел в уголке пивной, и вскорости слуга, молодой парень, принес ему
блюдо варенных в панцирях креветок, тушеную бамию, перец с арахисовым соусом
и тонкие пресные  лепешки с кружкой рисового пива. Йама с жадностью принялся
за еду.
     Он бродил по улицам, пока солнце не опустилось за  крыши города, и хотя
по  дороге ему  попадалось множество  ларьков  и  забегаловок, он не  мог ни
поесть, ни  утолить  жажду: он  просто  не представлял, что здесь существуют
люди, чья профессия -- менять такие деньги,  как  у  него,  на более  мелкие
монеты. Завтра хозяин разменяет  реал,  и  Йама начнет  искать свою расу. Но
сейчас с него было достаточно  просто тихонько  сидеть  с полным  желудком и
приятной легкостью в голове, вызванной рисовым пивом, и наблюдать  за людьми
в пивной.
     Они легко  делились на  две разные группы. Там  был обычный рабочий люд
нескольких рас  в домотканой одежде  и  башмаках с деревянной подошвой.  Они
стояли у  стойки  и спокойно  пили свое  пиво.  Вторая  группа --  мужчины и
одна-единственная рыжеволосая женщина -- сидели за длинным столом у грязного
окна   под  гербом  харчевни  --   двумя  скрещенными  топорами.  Они  шумно
веселились, произносили  изысканные  тосты,  громко  перекликались  с одного
конца стола  на другой. Йама решил,  что они, видимо,  солдаты, наемники или
ополченцы. На всех были украшенные гербами доспехи, в основном металлические
или камедные,  а также наголенники и наручные  латы. Тела покрывали шрамы, у
многих не хватало пальцев. Там был великан с серебряным диском вместо глаза,
у другого имелась лишь одна рука, однако  он ел не менее ловко и быстро, чем
его компаньоны. Рыжеволосая женщина была, казалось, их товарищем, а вовсе не
потаскухой,  которую  они  случайно  где-то подцепили. На  ней была  кожаная
туника без рукавов и короткая кожаная юбочка,  оставлявшая открытыми сильные
ноги.
     Хозяин,   видимо,   знал  этих  клиентов:   освобождаясь  от  дел,   он
присаживался к ним за стол, смеялся их шуткам, подливал пиво и вино соседям.
Он что-то  прошептал в ухо одноглазому великану,  и  они грубо захохотали, а
когда хозяин  встал  обслужить другого  гостя, одноглазый зыркнул в  сторону
Йамы и ухмыльнулся.
     Тут  пришел мальчик-слуга и  сказал Йаме, что комната готова, он провел
Йаму за прилавок, через маленькую, пышущую жаром кухню,  потом во внутренний
дворик  с  электрическими  прожекторами  на  столбе.  С  обеих  сторон  были
выкрашенные известью стойла. А между ними широкие ворота, затененные ветвями
авокадо, в которых пронзительно взвизгивали и  верещали зеленые попугайчики.
Комната располагалась в пристройке над конюшней, была она длинной и узкой, с
низким темным потолком. Единственное окно в дальнем конце смотрело на улицу,
на череду спускающихся к Великой Реке крыш. Мальчик-слуга зажег светильник с
рыбьим жиром, поставил кувшин с  горячей  водой,  отвернул одеяло,  поправил
валик и помедлил, явно не желая уходить.
     --  У  меня  нет  мелких монет, -- сказал  Йама,  --  но завтра  я тебе
что-нибудь дам за твои хлопоты.
     Мальчик подошел к двери,  выглянул наружу,  затем снова  закрыл дверь и
повернулся к Йаме.
     --  Я  не  знаю тебя, господин, --  начал он,  -- но думаю, стоит  тебе
рассказать, иначе это будет на моей совести. Тебе нельзя оставаться здесь на
ночь.
     -- Мои  деньги не хуже,  чем  у всех.  Я  заплатил за комнату,  оставил
залог, -- ответил Йама.
     Парень кивнул. На  нем была чистая, но штопаная  рубашка и пара штанов.
Он едва доставал Йаме до  пояса и был очень  тонок в кости; зачесанные назад
черные  волосы  открывали узкое  лицо с резкими,  острыми  чертами.  Большие
золотистые глаза слегка мерцали при свете ночника. Он продолжал:
     -- Я видел монету,  которую  ты оставил хозяину. Я не спрашиваю, где ты
ее взял, но думаю,  что на  нее можно  купить весь этот дом с потрохами. Мой
хозяин -- человек не плохой, но и  не хороший. Понимаешь,  многие  и получше
его соблазнились бы такой суммой.
     -- Я буду  осторожен, -- кивнул Йама, который на самом  деле чувствовал
только смертельную усталость и дремоту от выпитого пива.
     -- Если возникнет  опасность, ты сможешь вылезти  из окна  на крышу, --
сказал мальчик,  -- с  той стороны растет  виноград. Спуститься легко. Я сто
раз это делал.
     Мальчик ушел, а Йама  запер дверь на засов и присел у окна, вглядываясь
в  череду  крыш и поблескивающую под темнеющим небом  реку. Его завораживали
звуки ночного города: откуда-то  издалека раздавался непрерывный грохот, гул
миллионов  людей,  занятых  своими  делами, а  совсем близко  слышался  крик
разносчика,  магнитофон  играл  модную балладу, кто-то размеренно  и  дробно
стучал  по железу, женщина громко звала с улицы ребенка. Йама  проникся этим
вечерним покоем и в то же время ясно ощутил, что вот он  здесь, один, именно
в этом месте и в этот момент, а впереди чудесной вуалью раскинулась вся  его
жизнь, полная самых потрясающих возможностей.
     Он  снял рубашку, вымыл лицо и руки, затем стянул башмаки и вымыл ноги.
Соломенный матрац  оказался бугристым,  зато  простыня свежей,  а  шерстяное
одеяло  чистым.  Он  подумал,  что,   наверное,  комната  принадлежит   тому
мальчику-слуге и потому он хотел, чтобы Йама ушел.
     Йама решил лишь  чуть-чуть  отдохнуть, а потом встать и закрыть ставни,
но когда он  проснулся,  была уже ночь. На пол упало  пятно  холодного света
Галактики,  над кроватью  в  стропилах что-то  скреблось. Мышь или  ящерица,
сонно подумал Йама, но вдруг почувствовал, будто кто-то коснулся его разума,
и  сразу  понял, что в  комнату  сквозь беспечно  открытое  им  окно влетела
машина.
     Все  еще  в  полусне  Йама  стал думать,  правда  ли,  что  машина  его
разбудила,  и  тут  услышал  за дверью  металлическое  клацанье.  Он  сел  и
потянулся  к  лампе.  Кто-то налег  на  дверь,  и  Йама,  еще  до  конца  не
проснувшись, спросил, кто стучит.
     Со  страшным  треском  дверь  распахнулась,  засов  пролетел через  всю
комнату в  угол. В проеме показался силуэт человека. Йама скатился  на  пол,
потянулся к своему ранцу, а в это время что-то грохнуло о кровать. В  воздух
взлетела  солома и щепки. Йама опять перекатился, волоча за  собою ранец. Он
вытащил  нож,  порезав руку, но  даже не  почувствовал этого.  Кривое лезвие
сияло бешеным синим светом, с кончика летели искры.
     Человек у кровати  --  тень в голубом полумраке  -- резко обернулся. Он
уже сокрушил раму  кровати  и в клочья искрошил своим  длинным широким мечом
матрас  и одеяло.  Йама  швырнул  в него  кувшином  с водой,  человек  успел
пригнуться и произнес:
     -- Брось, парень. Может, я тебя и пощажу.
     Йама  заколебался,  но тут  незнакомец  кинулся  на  него с неожиданным
бешенством. Йама присел и услышал свист рассеченного воздуха над головой. Он
рубанул  ножом по  ногам  незнакомца,  и тот  отступил.  Нож загудел,  холод
пронзил мышцы руки.
     -- Ты дерешься,  как женщина, -- крикнул убийца. Свет от ножа отразился
в чем-то блестящем у него на лице.
     Тут  он снова  бросился  в атаку,  и Йама перестал думать.  Действовать
начали рефлексы, отточенные долгими часами тренировок в гимнастическом  зале
под руководством сержанта Родена. Нож Йамы лучше  подходил для ближнего боя,
чем длинный меч нападавшего, но у того было  преимущество веса  и дистанции.
Йаме  удалось парировать серию яростных выпадов. Фонтаны искр летели во  все
стороны при каждом ударе,  но кисть его стала неметь,  и тут  длинное лезвие
меча скользнуло по ножу Йамы и задело предплечье. Рана оказалась неглубокой,
но сильно кровоточила, Йама почувствовал, что держит нож уже не так крепко.
     Он швырнул стул под ноги убийцы, и пока тот расчищал дорогу, Йама сумел
выскочить из угла, куда его  загнал противник, но он все еще оставался между
Йамой и  дверью  и  через мгновение  снова бросился  в  атаку, Йама оказался
прижатым к стене.  Из ножа полыхнул голубой  свет, между Йамой и  нападавшим
возникло что-то белое, толщиной с кость, но убийца только захохотал:
     --  Я знаю  этот  трюк,  --  и  сделал  выпад ногой, ударив Йаму носком
ботинка по  локтю.  Рука  Йамы повисла, и он  выронил нож. Фантом  растаял с
резким щелчком.
     Убийца поднял меч для смертельного удара. На  миг сцена застыла, как на
картине, но вдруг он выдохнул, обдав Йаму запахом лука и перегара, и упал на
колени, выронив меч и схватившись за ухо, затем шлепнулся лицом в доски пола
прямо у ног Йамы.
     Правая рука Йамы онемела от кисти до локтя, а левая дрожала так, что он
целую минуту не  мог найти и разжечь  лампу огнивом. При ее тусклом мерцании
он оторвал от простыни бинт и  перевязал неглубокую,  но сильно кровоточащую
рану на предплечье и небольшой порез на ладони, которую оцарапал, вытаскивая
нож. Он сел и  прислушался,  но снизу доносились лишь шорохи переступающих с
ноги на ногу лошадей. Едва ли  кто-нибудь из гостей слышал грохот вышибаемой
двери и шум последующей схватки --  остальные спали в дальнем  крыле дома, и
никто не пришел узнать, что происходит.
     Убитый  оказался тем самым  одноглазым наемником,  который,  ухмыляясь,
смотрел на  Йаму вечером в пивной. Он не  был ранен, только из  правого  уха
капала темная венозная  кровь. Йама  не мог понять, что произошло,  но вдруг
губы мертвеца разжались. Изо рта  у него выскользнула машина и упала на пол.
Ее  каплевидный корпус был весь измазан в крови. Она вибрировала  и жужжала,
пока  поверхность  снова не  стала чистой  и серебристой. Йама вытянул левую
руку, машина поднялась в воздух и легко опустилась ему на ладонь.
     -- Не помню, чтобы я просил тебя о помощи, -- прошептал Йама, -- но все
равно, спасибо.
     Машина  его искала, и не только она,  целая армия машин прочесывала эту
часть Иза.
     Йама сказал  ей,  что она должна  поискать где-нибудь в другом  месте и
сообщить  это своим товарищам, потом подошел  к окну и вытянул  руку. Машина
поднялась, сделала один виток вокруг его головы и улетела в темноту.
     Йама  надел  рубашку,  застегнул  башмаки  и  приступил  к   неприятной
процедуре обыска мертвого наемника. У того не оказалось денег, только кинжал
с  узким лезвием  и костяной  рукояткой, а также  проволочная петля с  двумя
деревянными палками  вместо  ручек. Он решил, что наемнику должны  заплатить
после того, как работа будет сделана. В конце концов, мальчик-слуга оказался
прав. Хозяин захотел получить обе монеты.
     Йама спрятал  нож  в ножны, привязал их к  поясу и подобрал  ранец. Ему
вдруг стало страшно поворачиваться к  мертвецу  спиной, ему  почудилось, что
открытый пустой глаз следит за каждым его движением; Йама бочком добрался до
окна и вылез наружу.
     Над окном торчала толстая балка, когда-то она, очевидно, служила опорой
подъемника  для  продуктов, которые  через  окно  доставляли с  улицы.  Йама
уцепился  за балку руками  и стал раскачиваться, на третий раз  ему  удалось
обхватить ее ногами, перевернуться и сесть. Рана на руке немного открылась и
он перевязал ее снова.  Встать на широкой плоскости оказалось совсем простым
делом.

17
РЕЧНОЙ РЫНОК

     Огромная старая лоза была именно там, где сказал слуга. Скорее всего ее
посадили во времена, когда строился  сам дом. Йама как по лестнице спустился
по толстым,  заросшим листьями  плетям.  Он  понимал, что  следует побыстрее
убежать, но чувствовал,  что Тельмон, например,  бежать бы не стал.  Вернуть
монету было делом чести.  Стоя в темной аллее позади трактира, Йама вспомнил
двусмысленную улыбку хозяина, и кровь бросилась ему в лицо.
     Он  двинулся на  оранжевый свет  ламп  в  конце  аллеи и тут услышал за
спиной осторожные  шаги. На мгновение он испугался,  что тело  наемника  уже
обнаружили  и теперь его друзья ищут убийцу. Но  никаких криков  не  было, и
город наверняка не настолько  стерпелся  со злодейством,  чтобы  не заметить
убийства. Он  заставил себя,  не оглядываясь,  дойти до  угла, вытащил нож и
спрятался в тени у ворот трактира под широким балдахином ветвей авокадо.
     Когда мальчик-слуга  показался  из аллеи,  Йама припер  его  к  стене и
приставил к горлу нож.
     --  Я ничего не хотел  плохого! -- взвизгнул  парень. Попугай  в ветвях
эхом подхватил испуганный крик и заверещал, переиначивая его на свой лад.
     Йама  убрал нож. Ему пришло в  голову, что если  бы одноглазый  наемник
догадался тихонько проникнуть в комнату  и перерезать ему горло или задушить
проволочной удавкой  вместо  того, чтобы вламываться, выбивая дверь и бешено
размахивая мечом, то сейчас бы Йама, а вовсе не этот  убийца, лежал  наверху
мертвый.
     -- Он пошел к тебе, -- сказал мальчик, -- я видел.
     --  Он  мертв. --  Йама  спрятал  нож в  ножны. -- Мне  надо  было тебя
послушать, а сейчас  дела  плохи:  я убил человека,  а моя  монета у  твоего
хозяина.
     Мальчик-слуга одернул смятую  куртку.  Несмотря на пережитый  страх, он
держался с достоинством. Он дерзко посмотрел в лицо Йаме и произнес:
     -- Ты мог вызвать магистратора.
     -- Мне не  хотелось бы втягивать  тебя в  это  дело,  но, может, ты мне
покажешь, где спит твой хозяин? Если  я получу назад  свой реал, то половину
отдам тебе. Мальчик ответил:
     -- Пандарас к твоим услугам, господин.  Я вырву ему сердце и за десятую
долю  реала.  Он  меня лупит,  обманывает  клиентов,  обманывает поставщиков
продуктов  и  виноторговцев. Ты  смелый  человек,  господин,  но в трактирax
ничего не  понимаешь. Ты ведь  сбежал, правда?  Потому и не  хочешь вызывать
магистратора.
     --  Как  раз магистратора  я  не  боюсь, есть  кое-кто  пострашнее,  --
пробормотал Йама, имея в виду префекта Корина.
     Пандарас кивнул:
     -- Семья может быть хуже любой тюрьмы, уж я-то знаю.
     -- Видишь ли,  на самом деле  я просто приехал сюда как раз искать свою
семью.
     -- Я так и думал, что ты не местный. Никто из рожденных в стенах города
не стал бы открыто носить такой нож:  старинный, да к тому  же очень ценный.
Могу поспорить, тот мертвец  в твоей комнате больше интересовался ножом, чем
монетой. Конечно,  я всего лишь уличный мальчишка, но я здесь все знаю. Если
ты  и правда хочешь найти свою семью, то я  могу оказать тебе массу  услуг в
этом деле.
     Я с радостью  брошу свою работу. Она никогда мне особенно не нравилась,
к тому же теперь я становлюсь для нее староват.
     Йама подумал, что такое предложение не  очень-то отличается от грабежа,
но решил заявить, что будет рад иметь его в помощниках.
     --  Мой хозяин спит,  как  сытый тюлень, -- сказал  Пандарас. -- Он  не
проснется, пока ты не приставишь ему нож к горлу.
     Пандарас  впустил Йаму назад в трактир через заднюю дверь  и провел его
наверх. Он приложил  палец к  губам и неслышно поднял щеколду.  Нож испускал
слабое голубое  сияние,  и входя  в  душную  комнату,  Йама  поднял его  над
головой, как свечу.
     Хозяин  храпел под  смятой  простыней на огромной  кровати  с  пологом,
которая занимала почти всю комнату. Другой мебели не было. Йама потряс его и
сел.  Простыня соскользнула с его голой груди и задержалась на брюхе.  Когда
Йама поднес кончик ножа к его лицу, трактирщик вдруг улыбнулся и сказал:
     -- Ну, давай, убей меня. Не убьешь, так я напущу на тебя магистраторов.
     --  Тогда  тебе  придется рассказать им,  что  на одного из постояльцев
напали прямо у него в комнате, -- заметил Йама. -- Кстати, там наверху лежит
труп.
     Хозяин трактира  бросил на  Йаму хитрый  взгляд. Голубое  мерцание ножа
мягко  отражалось  в  его  круглых черных глазах  и отсвечивало на  вставших
торчком светлых волосах.
     -- Ну, разумеется, труп, --  сказал он, -- иначе тебя бы здесь не было.
Сиг работал не на меня, ты ничего не докажешь.
     -- Тогда откуда же ты знаешь его имя?
     Хозяин пожал плечами, это выглядело как небольшое землетрясение:
     -- Сига все знают.
     --  Значит, все должны  знать  и про вашу сделку. Отдай  мой  реал, и я
сразу уйду.
     -- А  если не отдам,  что ты тогда сделаешь?  Если меня убьешь, то тебе
самому  его не найти.  Почему бы  нам не  выпить по стаканчику бренди  и  не
обсудить все спокойно? Мне бы пригодился  такой ловкий  малый, как  ты. Есть
много способов приумножить твои деньги, и я их почти все знаю.
     -- Я слышал, ты обманываешь клиентов, -- заговорил  Йама, --  а те, кто
обманывает, всегда боятся, что их тоже обманут, я думаю,  мою монету ты  мог
спрятать только в этой комнате, ведь ты никому не доверяешь. И  скорее всего
под подушкой.
     Тут  хозяин  сделал  выпад,  и  что-то ударилось о  нож  Йамы.  Комната
наполнилась ярким светом, а трактирщик громко вскрикнул.

     * * *

     Чуть позже трактирщик  бесформенной тушей приткнулся к спинке  кровати,
избегая встречаться  с  Йамой взглядом.  Рука  его  сильно  кровоточила, он,
правда,  обернул ее  простыней,  прежде чем броситься отнимать нож,  тем  не
менее порез был очень глубоким. Но он не думал о ране,  как не задумывался и
о  вопросах,  которые  задавал  Йама.  Он,  не  мигая,  вглядывался в нечто,
исчезнувшее почти тотчас, как появилось, и только все повторял:
     -- У него нет глаз. Волосы, как паутина, и нет глаз... Йама поискал под
валиком  кровати  и под  матрацем, а  потом вспомнил, как сам прятал карту в
своей комнате в замке, и стал  рукояткой ножа вскрывать одну за другой доски
пола, пока не  нашел  одну, прибитую  совсем  слабо,  под которой трактирщик
спрятал золотой реал. Ему пришлось пригрозить толстяку ножом  и возвращением
призрака, чтобы тот  перевернулся,  и Йама смог заткнуть ему  рот  и связать
большие пальцы рук полосой, оторванной от простыни.
     -- Я только  забираю свое, -- уходя, сказал Йама. -- Не думаю, что тебе
причитается что-нибудь за гостеприимство. Тот дурак, которого ты послал меня
ограбить, мертв. Радуйся, что сам остался жив.
     Пандарас ждал его за воротами.
     --  Позавтракаем у рыбачьих доков, -- сказал он.  -- Лодки  выходят  на
рыбалку еще до рассвета, поэтому забегаловки там открываются очень рано.
     Йама показал Пандарасу золотой реал. Руки его дрожали. Он был абсолютно
спокоен, пока искал монету, а сейчас его трясло от нервного возбуждения.  Он
рассмеялся и сказал:
     -- У меня нет мелочи, чтобы заплатить за еду.
     Пандарас полез под мятую рубашку, вытащил  два истертых железных пенни,
которые висели на веревочке у него на шее, и подмигнул Йаме:
     -- Я заплачу, хозяин, а потом ты мне отдашь.
     -- Только если не  будешь называть меня  хозяином. Ты ненамного  моложе
меня.
     -- Во многих смыслах я  значительно старше, --  ответил Пандарас. -- Ты
уж прости меня, но вполне очевидно, что ты благородного происхождения. Такие
люди живут дольше, чем другие; условно говоря, у тебя еще молоко на губах не
обсохло. -- Он  внимательно посмотрел на  Йаму. -- Твою расу я  не знаю,  но
ведь  в  низовьях реки  полно странных людей,  и еще  больше на улицах  Иза.
Говорят, здесь можно найти все что угодно,  но проживи ты хоть  тысячу  лет,
всего тебе  не  увидеть,  а  если  и  увидишь,  то  к этому времени  столько
изменится, что можно начинать изучать все сначала.
     Йама улыбался, слушая болтовню спутника.
     --  Я пришел сюда,  чтобы узнать  правду о своей  расе, и к счастью,  я
знаю, где искать, -- сказал он.
     К реке они спускались по  таким узким и крутым улочкам,  что они скорее
напоминали лестницу с  пологими ступенями,  а каждый дом  по обеим  сторонам
словно стоял на плечах своего соседа. Йама рассказывал Пандарасу о некоторых
обстоятельств