Доктор Дисмас вынул из рукава кружевной платок и осторожными движениями
начал стирать пот с лица.
     -- Настоящая жара. Возможно,  Слияние,  устав кружиться  вокруг солнца,
теперь  падает на него, как юная певица в объятия любовника. Возможно, огонь
этой страсти нас поглотит.
     Обычно риторические  забавы  доктора  развлекали эдила, но сегодня  эта
игра слов лишь обострила его чувство настороженности. Он мягко сказал:
     --  Полагаю, ваша  миссия имела успех,  доктор.  Взмахнув  платком, как
фокусник, доктор Дисмас будто отмахнулся от вопроса.
     -- Ерунда все это.  Рутинные процедуры, замешенные на  амбициях. В моем
Департаменте обожают  помпезность.  В конце концов, он  ведь один  из  самых
древних.  Так  что  я вернулся.  Вернулся  служить, мой  дорогой  эдил,  так
сказать, с обновленными силами.
     --  Я никогда и не думал, что вы  покинете свое  поле деятельности, мой
дорогой доктор.
     -- Вы  слишком добры. И  куда  более  щедры, чем  ничтожные  склочники,
гнездящиеся в пыльных недрах моего Департамента, которые только и знают, что
раздувать слухи и преподносить их как факты.
     Доктор  Дисмас  отвернулся и  стал  взглядом  победителя  всматриваться
вдаль,  озирая  склоны  холмов,  усеянные  заброшенными могилами,  лоскутное
одеяло  затопленных  полей вдоль  берегов Бриса,  в  устье его глаза доктора
пробежали по  крошеву развалин  и  сгрудившейся  толчее  крыш  Эолиса, вдоль
нового  причала,  перстом  торчащего  среди зеленых  полей в сторону Великой
Реки, чья неизмеримая ширь  сверкала, как  море  расплавленного  серебра,  и
дальше, в туманное единение  воздуха  и воды. Тут доктор  вставил сигарету в
мундштук  (изготовленный, как он любил говорить, из мизинца серийного убийцы
-- доктор поклонялся культу ужасного), зажег ее, глубоко затянулся, задержав
дыхание так, что можно было досчитать  до десяти,  а затем пустил клубящийся
дым из ноздрей и удовлетворенно вздохнул.
     Доктор Дисмас был аптекарем Эолиса, год назад его нанял тот же комитет,
который ведал  в городе милицией. В  Из его  вызывали  по  поводу нескольких
неприятных  инцидентов, имевших место во время его пребывания на этом посту.
Говорили,  что  он  заменил  дорогостоящую  суспензию  из  машин,  способную
излечивать речную  слепоту,  толченым  стеклом --  и действительно,  прошлым
летом было  зарегистрировано существенно больше случаев речной слепоты,  чем
прежде,  хотя  сам эдил объяснял это просто возросшим  количеством  ядовитых
мух,  плодившихся  в  гуще  морских  водорослей,  которыми   сплошь  заросли
болотистые берега бывшей гавани. Более серьезным обвинением было то, что, по
слухам, доктор Дисмас тайком продавал свои снадобья  среди рыбаков и  горных
племен,  утверждая,   что  может   лечить   разные  формы   рака,   чахотку,
сумасшествие, а  также  обратить вспять процесс старения.  Кроме  того, люди
шептались, что он создает или выращивает химеры младенцев и животных, что он
похитил в каком-то горном племени ребенка,  а затем его кровью, вытянутой из
внутренних органов, лечил одного из членов Совета Ночи и Алтаря.
     Все  эти разговоры эдил считал пустыми фантазиями,  но вскоре произошел
случай, когда при  кровопускании  умер  мальчик,  и его  родители,  торговцы
средней руки,  потребовали официального  расследования.  Эдил  был  вынужден
подписать  прошение.  Сто дней назад в город прибыл эмиссар из  Департамента
Аптекарей и Хирургов, однако пробыл недолго и удалился в некотором смущении.
Вроде  бы доктор  Дисмас  угрожал убить  ревизора, когда тот  попытался  его
допросить. Затем из Иза  поступил формальный  вызов, который  эдилу пришлось
зачитать доктору на заседании  Совета Ночи  и  Алтаря. Доктору  Дисмасу было
приказано  отправиться  в  Из  для  официального  следствия  по  поводу  его
склонности  к наркотикам, а также  из-за  некоторых, как деликатно выражался
сам  доктор, профессиональных  казусов. Эдилу сообщили,  что доктора Дисмаса
подвергли  допросу  с   пристрастием,  но  судя  по  его  теперешней  манере
держаться,  он  скорее  одержал  ощутимую  победу,   а  вовсе  не  подвергся
какому-либо осуждению.
     Аптекарь еще раз глубоко затянулся своей сигаретой и сказал:
     -- Путешествие по реке само по себе оказалось немалым испытанием. Я так
ослабел,  что  вынужден был еще  целые сутки оставаться в постели уже  после
того, как  баркас бросил якорь в здешних водах, и лишь тогда сумел собраться
с силами, чтобы добраться до берега. Я и сейчас еще  не  до  конца  пришел в
себя.
     --  Ну разумеется, разумеется, -- пробормотал эдил,  -- уверен, что  вы
явились сюда сразу же, как только смогли.
     Но он ни на минуту в это не поверил. Аптекарь явно что-то задумал.
     --  Вы опять сами  работали вместе с  этими бедолагами заключенными. Не
отрицайте,  я вижу: у вас под ногтями грязь. Нельзя в вашем возрасте столько
времени стоять на коленях под палящим солнцем.
     --  Я  прикрывал  голову  шляпой,  а  кожу намазал той  мазью,  что  вы
прописали.
     Липкая смесь невыносимо воняла ментолом, а волоски  на коже становились
от нее жесткими, как щетина. Но Эдил был благодарен аптекарю и не жаловался.
     --  Кроме того,  вам  следует надевать очки  с  затемненными  стеклами.
Кумулятивный  эффект  ультрафиолета может  повредить  роговицы,  и  в  вашем
возрасте это уже серьезно. Ну вот, так и есть: глаза у вас воспалились. День
за днем вы спускаетесь  все глубже в  прошлое. Боюсь,  что  когда-нибудь  вы
совсем нас покинете.  А как мальчик? Наверняка о нем-то вы заботитесь лучше,
чем о себе самом.
     --  Не  думаю, что  мне удастся  узнать  здесь  что-либо  действительно
важное.  Тут  находится  фундамент  башни.  Само   строение  было  разрушено
давным-давно. Это, по-видимому, была очень высокая  башня:  фундамент уходит
глубоко  вниз.  Правда, он  весь  проржавел.  Полагаю, что  она  могла  быть
построена из металла, хотя, разумеется, это стоило фантастических денег даже
в  Эпоху  Слияния.  Но  вполне  возможно,  что  геомант  ошибается,  остатки
фундамента  могли ввести его в заблуждение относительно большого сооружения,
которое якобы когда-то здесь стояло. Такое случалось и прежде. А может быть,
что-то захоронено еще глубже. Посмотрим.
     Геомант принадлежал к одному из горных племен, по возрасту он был вдвое
моложе эдила, но беспорядочная кочевая жизнь  превратила его  в  сморщенного
беззубого старика -- и вдобавок полуслепого, правда, катаракту доктор Дисмас
ему недавно прооперировал.  Все  это случилось зимой, когда по  утрам  землю
сковывал лед. Но геомант пришел босым  и  почти голым: под  красным плащом у
него  ничего не было. Он  постился  три дня  на вершине холма  и  лишь потом
указал место, определив его при помощи нити с серебряным отвесом.
     Доктор Дисмас спросил:
     --  Говорят,  что  в Изе есть здания, которые  когда-то были  полностью
облицованы металлом?
     --  Ну  разумеется, разумеется. Если они где-то и есть во всем Слиянии,
то скорее всего именно в Изе.
     -- Говорят-то говорят. Но никто даже не знает, где искать.
     --  Ну, если  кто-нибудь  и  знает, то это,  конечно, вы,  мой  дорогой
Дисмас.
     -- Мне хочется думать,  что для вас я сделал все,  что только мог. -- И
для мальчика. Самое главное -- для  мальчика. Доктор Дисмас бросил  на эдила
проницательный взгляд.
     -- Само собой. Об этом и говорить нечего. Все дело в нем,  -- продолжал
эдил, -- я все время думаю о его будущем.
     Большим  и средним пальцами левой  руки, скрюченными, как  клешня рака,
доктор  Дисмас выковырнул  окурок  из костяного  мундштука.  Наркотики давно
обезобразили  левую руку, хотя бляшки еще  позволяли  суставам сгибаться, но
чувствительность в пальцах пропала совсем.
     Эдил   терпеливо   ждал,  пока  доктор  Дисмас  завершит  свой   ритуал
прикуривания   следующей   сигареты.  Во  всех  его   манерах  было   нечто,
напоминающее эдилу хитрое и осторожное ночное животное, вечно прячущееся, но
всегда готовое кинуться на подвернувшийся лакомый кусок. Он любил сплетни, и
как  все сплетники  знал,  как подать  свой  рассказ  должным  образом,  как
сохранить напряжение, постоянно рассказывая подробности, как подразнить свою
аудиторию. Но  эдил понимал и  другое:  как все  сплетники, доктор Дисмас не
сможет хранить свой секрет  слишком долго, так что теперь он терпеливо ждал,
пока доктор вставит  сигарету  в  мундштук, прикурит, затянется.  Эдил и  по
натуре  был  человеком  терпеливым, а  годы  обучения  искусству  дипломатии
приучили его легко сносить долгое ожидание по чужой воле.
     Доктор Дисмас выпустил клубы дыма через ноздри и наконец произнес:
     -- Видите ли, это оказалось совсем несложно.
     --  Неужели? Я не надеялся,  что так  получится. В наши  дни библиотеки
пришли в упадок.  С тех пор как умолкли библиотекари, ощущается  настроение,
что нет  никакой  нужды поддерживать какой-то  порядок,  разве  что в  самых
последних  архивах,  а все,  что старее тысячи  лет,  считается  недостойным
доверия.
     Эдил  осознал, что сказал лишнее. Сейчас, на пороге  некоего откровения
он  явно  чувствовал нервозность. Доктор Дисмас  энергично  закивал головой,
соглашаясь:
     -- А нынешняя политическая  ситуация еще  только добавляет неразберихи.
Весьма прискорбно.
     -- Ну разумеется, разумеется. Но ведь идет война.
     --  Я имел в  виду неразбериху в самом Дворце Человеческой Памяти. Надо
сказать, что изрядная доля вины  за  это лежит,  мой дорогой эдил,  на вашем
собственном Департаменте. Все эти трудности заставляют предположить,  что мы
пытаемся забыть свое  прошлое.  Как нам и следует,  по  утверждению Комитета
Общественной Безопасности.
     Это  замечание  больно  уязвило  эдила, что,  без  сомнения, входило  в
намерения доктора  Дисмаса.  Эдила  сослали  в  этот  маленький  городок  --
заштатную  заводь  --  после  триумфальной  победы   Комитета   Общественной
Безопасности, так как он выступал против  уничтожения архивов ушедших веков.
В сердце своем он постоянно ощущал стыд за то, что лишь выступал с речами, а
не боролся по-настоящему, подобно многим из своих соратников. А  теперь жена
его  умерла.  Сын тоже. Эдил остался один, и все  еще  в ссылке из-за  давно
забытой политической коллизии.
     С заметной сухостью эдил проговорил:
     --  Прошлое не так-то легко уходит, мой  дорогой  доктор. Стоит  только
ночью поднять глаза  и  взглянуть на небо, и нам об этом напомнят.  Зимой мы
видим Галактику, вылепленную из хаоса невообразимыми силами, летом видим Око
Хранителей. Здесь, в  Эолисе,  прошлое  важнее  настоящего.  Сами взгляните,
насколько склепы величественнее глинобитных домишек на побережье бухты. Хотя
с  гробниц и содраны все украшения, все равно они выглядят  монументально  и
простоят века.  Все,  кто жил в Изе во времена Золотого Века, в конце концов
находили вечный покой здесь. Здесь есть что исследовать.
     Доктор Дисмас пропустил это мимо ушей. Он сказал:
     -- Несмотря на все эти трудности, библиотека моего Департамента все еще
пребывает в полном порядке. Некоторые секции архива работают абсолютно четко
в ручном режиме, а они относятся к самым древним в Слиянии. Если бы записи о
родовых связях мальчика можно было отыскать, то только там. Однако, невзирая
на то что я проводил долгие и кропотливые изыскания, никаких следов расы,  к
которой  принадлежит  мальчик, обнаружено не  было. Эдилу показалось, что он
ослышался.
     -- Как это? Вообще ничего?
     -- Весьма сожалею, я сам желал бы, чтобы было иначе. Вполне искренне.
     --  Все  это...  я  хочу  сказать,  это   очень  неожиданно.  Абсолютно
неожиданно.
     -- Я и  сам  был крайне  удивлен.  Как я  уже  говорил,  архивы  нашего
Департамента  являются самыми  полными  во  всем  Слиянии.  Практически  они
являются единственными, реально функционирующими в полном объеме с тех самых
пор,   когда  ваш  Департамент  провел  чистку  среди  архивариусов   Дворца
Человеческой Памяти.
     Эдил с трудом понимал, о чем он говорит. Слабым голосом он спросил:
     -- Разве не было никакой переписки?
     --  Абсолютно ничего. Все чистокровные расы имеют общий геном, заданный
Хранителями  во  времена,  когда они преобразовывали наших предков. Не имеет
значения ни  кто мы,  ни каким  образом записана  наследственная  информация
клетки, смысл этого генного  кода остается неизменным. Но  хотя исследования
самосознания мальчика  и  склада  его  ума  показали,  что  он  не  является
туземцем,  в нем,  как и  в  них,  отсутствует  этот знак  принадлежности  к
Чистокровным Расам  -- избранным детям Хранителей. Более того, ген  мальчика
не имеет аналогов ни с чем в Слиянии.
     -- Но,  доктор, если не принимать  этот  знак Хранителей, мы  все очень
различны. Мы все  преобразованы по  образу  и подобию Хранителей, но  каждая
раса по-своему.
     --  Несомненно.   Но  каждая   раса   имеет  генетическую   общность  с
определенными животными, растениями и микробами Слияния. Даже различные расы
примитивных туземцев,  которые  не  были  отмечены Хранителями  и  не  могут
эволюционировать к трансцендентальности, имеют генетических родственников во
флоре и  фауне.  Предки десяти тысяч рас Слияния не  были  доставлены сюда в
одиночестве, Хранители прихватили что-нибудь из родного мира каждой из  них.
Выясняется, что  молодой  Йамаманама  является найденышем  в  более  широком
смысле этого слова, чем мы сами ранее  полагали,  так как  не  существует ни
записи, ни рода, ни растения, ни животного, ни даже микроба,  которые  имели
бы с ним что-то общее.
     Доктор Дисмас был единственным, кто называл мальчика полным именем. Его
нарекли  так жены старого  констебля Тау.  На  их  языке, языке гарема,  это
означало  "дитя реки". Когда  констебль Тау нашел на  реке младенца, Комитет
Ночи и Алтаря  собрался на тайное совещание. Было решено, что ребенок должен
быть умерщвлен, будучи оставлен без помощи и присмотра, ибо он мог оказаться
созданием  еретиков  или  каких-нибудь  других  демонов.  Но  ребенок выжил,
пролежав  десять  дней  среди могильных плит  на склоне  холма  близ Эолиса.
Женщины,  которые  его в  конце  концов  спасли  вопреки  воле  своих мужей,
утверждали,  что пчелы носили ребенку пыльцу и  воду, а значит, он находится
под покровительством Хранителей. Несмотря на это, ни одна из семей Эолиса не
пожелала принять мальчика, и таким образом он  оказался в замке,  став сыном
эдилу и братом бедному Тельмону.
     Эдил размышлял обо всем этом, пытаясь понять,  какие последствия  будет
иметь открытие доктора Дисмаса. В сухой траве  стрекотали насекомые. Травы и
насекомые, пришедшие,  возможно,  из  того давно утраченного  мира, что и те
животные, из которых Хранители создали предков его собственной расы. Мысль о
том, что  ты являешься  частью изысканно-сложного рисунка природы, приносила
покой, возникало  ощущение единства и непрерывности жизни. Представить  себе
невозможно, каково это  -- жить в абсолютном  одиночестве, ничего не ведая о
собственной расе и не имея надежды когда-нибудь найти родных.
     Впервые за этот  день эдил вспомнил  жену,  умершую больше двадцати лет
назад. Тогда тоже стояла жара, но руки ее были холодны как лед. На глаза его
набежали слезы, но он с ними  справился. Не следует выказывать чувства перед
доктором,  который  питался чужой слабостью,  как волк,  преследующий  стадо
антилоп.
     -- Совсем один, -- повторил эдил, -- неужели это возможно?
     -- Будь он растением или животным, тогда конечно.
     Доктор Дисмас вытащил остаток второй сигареты, бросил окурок на землю и
придавил его башмаком.  Эдил заметил, что высокие опойковые  ботинки доктора
были совсем новыми, их кожа ручной выделки казалась мягкой, как пух.
     -- Можно  предположить, что он  пришелец,  -- сказал доктор Дисмас.  --
Несколько  кораблей  все  еще  курсируют  по  своим  старым маршрутам  между
Слиянием и мирами их предков. Вполне можно  представить, что на одном из них
была контрабанда, так сказать, безбилетный пассажир. Может  быть, мальчик --
просто   животное,   которое   умеет   имитировать   признаки   мыслительной
деятельности таким же образом, как некоторые насекомые притворяются листиком
или веткой. Но тут,  по всей видимости, встанет вопрос:  а в чем же  отличие
реальности и имитации?
     Подобная идея вызвала  у эдила волну негодования.  Мысль о том, что его
единственный,  драгоценный  приемный сын  может быть  животным,  подражающим
человеческому существу, была невыносима. Он воскликнул:
     -- Любой, кто попробует сорвать такой лист, разберется.
     -- Именно так. Любое подражание отличается от того, чему оно подражает,
тем, что оно -- подражание, отличается способностью изменяться, стать чем-то
иным,  чем оно  не  является. Мне не известно  ни об одном  случае мимикрии,
когда подражание настолько совершенно, что оно буквально превращается в  тот
предмет, которому подражает. Существуют насекомые, весьма похожие на листья,
однако они не способны питаться одним только солнечным светом, как настоящие
листья. Они прильнули к растению, не являются его частью.
     -- Ну разумеется, разумеется. Но если мальчик не является частью нашего
мира, откуда же он взялся? Старые миры необитаемы.
     --  Откуда  бы  он  ни взялся,  я полагаю,  он представляет  опасность.
Вспомните, как его нашли. На руках мертвой  женщины  в утлой лодке на  самой
стремнине реки. Таково, если мне не изменяет память, дословное описание.
     Эдил вспомнил рассказ старого констебля Тау. Тот со  стыдом признал все
случившееся, когда  его жены доставили  найденыша в замок. Констебль Тау был
человеком коварным и грубым, но к  своим  служебным  обязанностям  относился
весьма серьезно.
     Эдил вымолвил:
     -- Мой дорогой доктор, не можете же  вы предположить, что  Йама убил ту
женщину: он был тогда совсем малышом.
     -- Кто-то от него избавился, -- сказал доктор Дисмас. -- Кто-то, кто не
решался его убить или не смог убить.
     -- Я  всегда считал,  что  та женщина  была  его  мать. Она  от чего-то
спасалась,  несомненно,  бежала  от скандала или от гнева семьи,  она родила
ребенка прямо там, на реке, и  умерла. Вот самое  простое объяснение и,  без
сомнения, самое правдоподобное.
     --  Нам  известны далеко не  все факты  этого дела, --  возразил доктор
Дисмас. -- Тем  не менее я тщательно  изучил  все записи,  оставленные  моим
предшественником. Она  провела несколько неврологических тестов вскоре после
того,  как  Йамаманама  был доставлен  в ваш дом, и продолжала их  в течение
нескольких лет. Считая в обратном направлении и учитывая возможную ошибку, я
полагаю, что Йамаманама родился по меньшей  мере за  пятьдесят дней до того,
как  его обнаружили на  реке.  Каждый из нас наделен  разумом.  В отличие от
диких   зверей  любой  из  нас,  покинув   утробу  матери,  продолжает  свое
интеллектуальное  развитие,  так как  внутриутробное  существование  не дает
достаточного  количества  раздражителей, чтобы  стимулировать  рост  нервных
клеток.  У меня  нет никаких причин сомневаться,  что это  не всеобщий закон
развития всех разумных  рас. Результаты всех тестов явственно указывают, что
констебль Тау спас не новорожденного ребенка.
     --  Теперь уже не имеет значения,  откуда он  взялся и почему.  По всей
видимости, мы -- это все, что у него есть.
     Доктор Дисмас оглянулся. И хотя ближайшая группа рабочих  располагалась
не  ближе  пятидесяти  шагов, меланхолично  дробя камень  у  края аккуратной
квадратной ямы, он придвинулся к эдилу поближе и произнес доверительно:
     -- Вы  не принимаете во  внимание еще одну возможность.  С тех пор  как
Хранители оставили Слияние, появилась еще одна новая раса, хотя и ненадолго.
     Эдил улыбнулся:
     -- Вы отрицаете мою теорию,  доктор,  но она  по крайней мере объясняет
все  известные  факты,  тогда  как  вы  делаете  абсолютно  безосновательные
предположения -- возводите замок на песке. Корабль Др