мысленно  спорить с Анандой о таких
тонкостях. Его с  самого рождения  обучали теологии,  но  с  другой стороны,
разве не могут машины, пролетая мимо, подслушать наши желания? Ведь пожелать
чего-то -- это все  равно что помолиться,  только неофициально. А уж молитвы
точно бывают услышаны.  И  даже иногда  осуществляются.  Если бы  молитвы не
вознаграждались,  люди  давным-давно бросили бы эту привычку,  как  фермеры,
которые  бросают  земли,  не  приносящие  больше  урожая.  Жрецы  учат,  что
Хранители все слышат и все видят,  просто они не хотят вмешиваться, чтобы не
отнимать у своих созданий свободу воли. Но ведь машины -- это такая же часть
сотворенного Хранителями  мира, как, к примеру, Чистокровные Расы. Даже если
Хранители  и правда отняли у  мира свое благословение, после  всех эксцессов
Мятежа,  как  утверждают  сектанты,  все  равно машины, их  наследие,  могут
признать справедливость какого-то конкретного  желания и  вмешаться. В конце
концов, аватары Хранителей, те, кто сумел пережить Эпоху Мятежа,  говорили с
людьми еще  совсем  недавно  -- не более  сорока лет назад,  а потом еретики
заставили их умолкнуть.
     В любом  случае лучше попробовать,  чем  упустить шанс, а потом об этом
жалеть. Йама закрыл глаза и,  будто стрелой, отправил ввысь свое желание  --
вызов назначенному будущему: пусть он станет солдатом, а не клерком.
     Ананда сказал:
     -- Желания можно загадывать и когда падает звезда.
     Дирив вмешалась:
     -- Тише, я опять что-то слышу.
     Тут Йама и сам услышал, смутно и  не особенно отчетливо, но все  же  не
спутаешь с непрерывным лягушачьим  концертом:  подвывающий мужской  голос --
слов не разобрать, а затем другие, глумливые голоса, потом грубый хохот.
     Йама  повел остальных  через  поросшие кустарником руины. Ананда трусил
следом,  подоткнув свою  рясу за пояс,  как  сам  он  объяснил,  чтоб  легче
убегать,  если что. Однако Йама  знал:  убегать он не станет. Дирив  тоже не
побежит: она держала свой трезубец воинственно, как копье.
     Одна  из старинных дорог шла как раз вдоль  полей.  С нее давно содрали
керамическое покрытие  и  металлические  пластины,  сотни  тысяч  лет  назад
облицовывавшие  ее  поверхность,  тем не  менее ее  прямая,  убегающая вдаль
линия,  с геодезической точки  зрения,  все еще  была  близка к  идеалу.  На
перекрестке старой дороги и тропинки, бегущей через дамбу между двух залитых
водой  полей, у  простого алтаря, установленного  на деревянном  столбе, два
сына констебля -- близнецы Луд и Лоб -- обступили отшельника.
     Тот стоял,  прижавшись  спиной  к  алтарю  и  размахивая  посохом.  Его
металлический наконечник мелькал туда-сюда, сверкая, как грозное око. Луд  и
Лоб вопили, швыряли в отшельника камнями и комьями грязи, но приблизиться не
решались, держась  подальше от  острого  посоха.  Близнецы  были  известными
задирами,  заносчивыми и хвастливыми. Они  считали себя  предводителями всей
городской детворы. Особенно они любили цепляться к подросткам не своей расы.
Дней десять назад они погнались за Йамой, когда он возвращался в замок после
свидания  с Дирив, но  тогда он  легко скрылся  от них, заставив поплутать в
развалинах на окраине города.
     --  Мы  еще  доберемся до  тебя,  малек,  -- жизнерадостно  проорали  в
пространство  близнецы. Видимо,  они изрядно  выпили, один из них стукнул об
голову пустым пузырем и пустился в дурашливый танец.
     -- Мы всегда доводим дело до конца, -- закричал он.
     -- Эй, малек! Выходи! Будь мужчиной!
     Однако  Йама предпочел остаться в  своем укрытии. Луд и Лоб  нацарапали
свои имена  на  крошащейся стене, помочились,  потом еще немного поболтались
вокруг, не зная, чем заняться, заскучали и убрались прочь.
     И сейчас, пробираясь с Анандой и Дирив сквозь заросли дикого винограда,
Йама размышлял, как ему поступить. Отшельник был  человеком рослым,  с дикой
гривой  спутанных волос и еще более  дикой бородой. Он был бос. Его хламида,
прошитая грубыми стежками,  отсвечивала металлическим блеском. Большую часть
летящих  в него камней ему удалось отразить,  но один все же попал в голову:
по  лбу бежала струйка крови -- и он  то и дело отирал кровь рукой, чтобы не
заливала  глаза. Рано или поздно он совершит ошибку,  и  тогда Луд и  Лоб на
него набросятся.
     Дирив прошептала:
     -- Надо вызвать милицию.
     -- Не думаю, что в этом есть необходимость, -- ответил Ананда.
     В это  мгновение в локоть отшельника ударил камень, и острие его посоха
нырнуло вниз. Лоб и Луд с победными  воплями кинулись на  него и повалили на
землю.  Отшельник  рванулся, отбросив одного из близнецов, но второй повис у
него на спине и вновь повалил.
     Йама сказал:
     -- Ананда, выскочишь, когда я назову твое  имя, а ты, Дирив, как-нибудь
их  отвлеки. --  И, отбросив все колебания,  он вышел на дорогу,  выкрикивая
имена близнецов.
     Лоб  обернулся.  В обеих  руках он держал  посох, будто  собирался  его
переломить.  Луд  сидел  у  отшельника  на спине  и  с ухмылкой отражал  его
неловкие попытки ударить победителя в бок.
     -- В  чем  дело,  Лоб?  Вы  с братцем  сделались грабителями с  большой
дороги?
     --  Просто  решили развлечься,  малек, -- сказал  Лоб  и  стал  крутить
посохом над головой так, что тот засвистел во тьме.
     -- Видишь ли, мы его увидели раньше, чем тебя, -- добавил Луд.
     -- Думаю, вам нужно оставить его в покое.
     -- Может, мы и правда лучше займемся тобой, малек.
     -- Непременно займемся, -- сказал Луд,  -- мы для этого сюда и явились.
--  Он  пихнул  отшельника  кулаком. -- Эта падаль  просто попалась  нам  по
дороге.  Он  не  дал нам сделать,  что мы собирались, не  забыл? Хватай его,
брат. А потом закончим с этим.
     -- Вам придется иметь  дело со мной и с Анандой  тоже, -- громко сказал
Йама. Он не оглянулся, но  по движению глаз Лоба понял, что Ананда  вышел на
дорогу и стоял у него за спиной.
     -- А вот и поп-коротышка, -- веселился Лоб.
     -- Га-га-га! -- закатился его брат, да так  сильно, что  затряслись все
три подростка.
     -- Ну и вонь!
     --  Благословите  меня, ваше  святейшество, -- сказал  Лоб,  насмешливо
глядя на Ананду.
     -- Мы еще посмотрим, -- с отвращением произнес Йама.
     -- Побудь пока здесь, малек, -- сказал Лоб. -- Мы займемся тобой, когда
закончим с этим.
     -- Дебил! -- закричал Луд. -- Сначала разберемся с ним! Ты что, забыл?
     Тогда Йама метнул свой трезубец, но  несильно,  и он легко  отскочил от
толстой шкуры Лоба. Лоб демонстративно зевнул,  показав свои огромные острые
клыки,  и посох просвистел  над головой  Йамы. Йама  пригнулся  и отпрыгнул,
уклоняясь  от  второго удара. Металлический наконечник рассек воздух всего в
дюйме  от  его  живота.  Лоб  неуклюже  шагнул  вперед,  размахивая  посохом
туда-сюда, но Йама легко уклонялся от его неточных ударов.
     --  Надо  драться  честно, -- пробурчал  Лоб,  наконец  остановившись и
тяжело дыша. -- Давай выходи! Будем драться честно.
     Ананда теперь  был у Лоба за спиной, трезубцем  он ударил его по ногам.
Лоб свирепо обернулся и ткнул посохом в сторону Ананды, но тут  Йама прыгнул
и двинул  его по коленной  чашечке,  а  затем ударил по  кисти. Лоб взвыл  и
потерял равновесие. Посох упал, Йама  ловко его подхватил, повернул и сильно
ударил Лоба в живот. Тот упал на колени.
     -- Надо драться честно, -- согнувшись и хватая воздух ртом, выдавил он.
Его крохотные глазки яростно сверкали на пухлом лице.
     -- Давай честно, -- эхом отозвался Луд.
     Он вскочил  наконец  со спины отшельника  и  выхватил из-за  пояса нож,
черный, как  обсидиан,  с узким  кривым  лезвием.  Луд  стащил его у пьяного
матроса и теперь говорил всем, что нож  сделан чуть ли не в первые дни Эпохи
Озарения и древен, как мир.
     -- Драться честно, -- повторил Луд, держа нож у лица и ухмыляясь.
     Тут на  Йаму  бросился  Лоб  и  обхватил  его  за  пояс.  Йама  пытался
отбиваться  посохом,  но  противник был  слишком  близко,  и  ему  никак  не
удавалось размахнуться, он оступился -- ноги подогнулись под весом Лоба...
     На секунду  показалось, что все потеряно. Но на  помощь пришел  Ананда:
схватив камень, он ударил Лоба по  скуле. Раздался звук как от топора, когда
рубят  поленья.  Лоб заохал  от боли и вскочил на ноги. Тут закричал  и Луд,
размахивая  во  все  стороны ножом, -- дерево за его спиной вдруг  вспыхнуло
огнем.

     --  Больше я  ничего  не  смогла придумать,  --  объясняла  Дирив.  Она
обхватила плечи своими тонкими руками и все еще  дрожала от волнения. Ананда
немного пробежал по дороге, преследуя убегающих близнецов, и громко улюлюкал
им вслед.
     Йама сказал:
     -- Здорово получилось, но не стоит над ними смеяться.
     Искры от  горящего дерева улетали высоко  в темное  небо, сверкая ярче,
чем сама Галактика. Ствол выглядел  сейчас как  тень  внутри ревущего столба
голубого пламени. Это было молодое камедное  дерево. Когда Лоб упал на Йаму,
Дирив плеснула керосину из фонаря на ствол и подожгла его от фитиля.
     Смеясь, она сказала:
     -- Даже Лоб  и Луд этого не  забудут. -- Вот то-то и оно,  -- отозвался
Йама.
     --  Им  будет стыдно, они не  посмеют напасть снова. Испугаться дерева!
Вот смеху-то! Теперь они от нас отстанут.
     Ананда  помог отшельнику сесть.  Тот потрогал разбитый  нос,  осторожно
согнул и разогнул колени и с трудом встал на ноги.  Йама протянул ему посох,
отшельник его взял и в знак благодарности чуть склонил голову.
     Йама ответил поклоном, и отшельник  усмехнулся. Левая сторона его  лица
казалась смазанной: серебристый  шрам, расползаясь,  оттягивал книзу  глаз и
приподнимал  уголок  рта. Сам  он был  настолько грязен,  что  кожа на  лице
казалась рифленой. Металлизированная ткань его хитона тоже была засалена, но
складки  и  вмятины  временами  ловили сполохи света  и  ярко  поблескивали.
Спутанные  волосы  висели  веревками,  а  в  раздвоенной  бороде  запутались
травинки и веточки.  От него  невыносимо  воняло потом  и мочой. Он  в  упор
посмотрел на Йаму, а затем пальцами правой руки стал чертить на левой ладони
какие-то фигуры.
     Ананда сказал:
     -- Он хочет, чтобы ты понял: он тебя давно ждет.
     -- Ты его понимаешь?
     -- Мы  пользовались языком жестов в семинарии. Обычно за  завтраком или
ужином,  когда  хотели  поболтать, а подразумевалось, что  мы  слушаем,  как
кто-то из братьев читает Пураны. Некоторые отшельники когда-то были жрецами.
Наверное, и этот тоже.
     Отшельник  отрицательно замотал головой и снова стал  что-то показывать
пальцами.
     Ананда неуверенно произнес:
     -- Говорит,  что рад и все запомнит. Видимо,  имеет в виду, что никогда
этого не забудет.
     -- Ну разумеется, -- вмешалась Дирив, -- ведь мы спасли ему жизнь.
     Отшельник  полез  куда-то внутрь  своего хитона  и вытащил керамический
диск, висящий на ремешке у него на шее. Сняв ремешок через голову, отшельник
бросил его Йаме и опять начал что-то объяснять на пальцах.
     --  Ты -- тот, кто должен прийти, -- переводил Ананда. Отшельник затряс
головой, тяжело вздохнул и вновь стукнул пальцами о ладонь.
     -- Ты еще вернешься сюда. Йама, ты хоть понимаешь, о чем он говорит?
     Но Дирив шикнула на них:
     -- Тихо! Слышите?
     Где-то  далеко во тьме  раздавались свистящие  звуки, будто  к  кому-то
взывавшие и откликавшиеся на зов.
     Отшельник  вложил керамический диск в руки Йаме,  впился взглядом в его
глаза и кинулся прочь. Он бежал по  узенькой тропе  между залитыми полями --
тень, мелькающая в холодном голубоватом свете, отраженном водой. И исчез...
     Снова раздался свист.
     --  Милиция,  -- сказал  Ананда  и, развернувшись, помчался  по  старой
дороге.
     Дирив и Йама погнались за ним, но он скоро их обогнал, а Йама запыхался
и остановился  передохнуть,  потом они  отправились  дальше и  добрались  до
городской стены.
     Дирив сказала:
     -- Ананда будет бежать и бежать,  пока не  нырнет в свою постель. И все
равно будет бежать во сне до самого утра.
     Йама нагнулся, растирая колени: ему свело ногу. Он пробормотал:
     --  Нам  надо  присматривать друг за  другом. Луд и  Лоб  нам этого  не
забудут. Как только у  тебя сил хватает так быстро бежать на  такое огромное
расстояние?
     Бледное лицо Дирив  мягко светилось  в  свете Галактики. Она бросила на
него хитрый взгляд.
     -- Летать трудней, чем бежать.
     -- Хотел бы я посмотреть, как ты летаешь, если, конечно, это правда. Но
ты опять меня дразнишь!
     -- Это не то место, где можно летать. Может, когда-нибудь я покажу тебе
подходящее место, но это далеко отсюда.
     --  Ты  имеешь в виду край  света? Когда-то я думал, что люди моей расы
жили на плавающем острове. В прошлом году я видел такой.
     Вдруг Дирив схватила его за руку и потащила к высокой траве за дорогой.
Йама засмеялся и упал прямо на нее, но девушка прикрыла ему рот ладонью.
     -- Слышишь? -- спросила она.
     Йама приподнял голову, но услышал лишь обычные ночные звуки. Всем телом
он ощущал идущее от Дирив тепло. Она крепко к нему прижималась. Он сказал:
     -- Думаю, что милиция уже бросила их искать.
     -- Нет, они идут в нашу сторону.
     Йама  перекатился на  другой  бок, подполз и  раздвинул высокие  стебли
сухой  травы  так, что  стало видно  дорогу.  Вскоре  мимо них прошли пятеро
солдат. Никто из них не принадлежал к расам, населявшим Эолис. В руках у них
были ружья и арбалеты.
     -- Матросы, -- сказал Йама, убедившись, что они прошли  и  его никто не
услышит.
     Дирив всем телом прижалась к Йаме.
     -- Почему ты так думаешь?
     -- Это все чужаки. А чужаки приплывают в Эолис по реке: как матросы или
как  пассажиры.  Но с  тех  пор как началась война,  пассажирские корабли не
ходят.
     -- Кто бы они ни были, они ушли.
     -- Возможно, они ищут того отшельника.
     -- Этот блаженный не в своем уме, но мы  правильно сделали. Вернее, ты.
Я бы не смогла выйти так смело против этой парочки.
     -- Ну, я ведь знал, что за моей спиной ты. Поэтому и смог.
     --  Я бы там  осталась навсегда, -- задумчиво произнесла  Дирив,  -- он
похож на тебя.
     Йама рассмеялся.
     -- Пропорции конечностей, форма головы у  него такие же. И глаза у него
делятся надвое складками кожи, совсем как у тебя.
     Дирив  поцеловала  глаза  Йамы.  Он  ответил  поцелуем.  Они  лежали  и
целовались, долго-долго, потом Дирив отстранилась.
     -- Ты  не один на этом свете, Йама, что бы ты  ни  думал  на этот счет.
Чему ж тут удивляться, если тебе попался человек твоей собственной расы?
     Но  сам Йама искал уже так  давно, что  ему с трудом верилось, что  это
вообще может случиться.
     -- Думаю, он просто сумасшедший. Интересно, зачем он мне это дал?
     Йама вытащил из  кармана  своей  туники керамический диск. Казалось, он
ничем не  отличается от тех дисков, которые  люди эдила сотнями  находят  на
раскопках: гладкий, белый, размером чуть больше ладони. Он поднял диск  так,
что  в нем  слабо отразился  галактический свет, и тут увидел, что  вдали, в
покосившейся башне за полуразрушенной городской стеной, горит огонек.
     Доктор Дисмас вернулся из Иза.

3
ДОКТОР ДИСМАС

     У подножия сухого каменистого склона показалась согбенная, облаченная в
черное  фигура доктора Дисмаса. Он шел отдуваясь и криво ставя больные ноги.
Солнце  достигло  вершины своего  ежедневного броска  в небо, и доктор,  как
голограмма, не отбрасывал тени.
     Сам эдил  стоял  на  вершине  холма, образованного  породой, добытой из
последнего  раскопа, и  с растущим волнением следил взглядом за приближением
аптекаря.
     Эдил был  высок  ростом,  сутул,  голова  начинала седеть,  а  на  лице
постоянно  присутствовало  выражение  изысканной сдержанности,  свойственной
дипломатам, которую обычно принимают за рассеянность. По моде граждан Эолиса
он  носил  свободную белую тунику и  льняной  килт.  Колени  его  распухли и
огрубели от  многочасовых  бдений, когда он,  опираясь коленями  на  кожаную
подстилку, кисточкой снимал тончайшие слои с керамических дисков, освобождая
из захоронения, длившегося сотни тысяч лет.
     Раскопки  двигались медленно,  еще  и половина не сделана,  а эдилу уже
начало надоедать.  Несмотря на  заверения  геоманта,  он  был уверен: ничего
интересного  здесь  не найдут. Бригада обученных рабочих --  не  пригодных к
службе в армии заключенных, -- казалось, заразилась настроением хозяина и не
спеша копошилась  среди аккуратных канавок и ям, вырытых  на  раскопе. Звеня
цепями и волоча их за собой по сухой белой пыли, они таскали бадьи с грунтом
и известняковым щебнем к коническому холму пустой  породы. Небольшая буровая
вышка, сверлящая  риф  сухопутного  коралла,  поднимала  столбы белой  пыли,
облаком уносящиеся в голубое небо.
     До сей поры результатом раскопок  были лишь несколько черепков посуды и
изъеденное   ржавчиной  нечто,   по  всей   вероятности,  некогда  служившее
основанием сторожевой башни, ну и, разумеется, масса неизбежных керамических
дисков.  И  хотя эдил  понятия  не имел,  для чего  они  нужны  (большинство
специалистов по ранней истории Слияния сходились  во мнении, что диски эти в
свое время служили некой формой  валюты, но эдил отвергал это объяснение как
слишком очевидное), он старательно заносил в каталог каждый из них,  а затем
часами  изучал,  замеряя  едва  заметные канавки и  вмятины,  которыми  были
украшены диски. Эдил верил  в измерения.  Мелкие вещи --  отражения большого
мира, в котором они пребывают, а также иных бесконечных миров. Он верил, что
все величины и  константы можно вывести арифметическим  способом из  единого
числа, числа Хранителей, которое  может  раскрыть все тайны  созданного  ими
мира и многое-многое другое.
     Но сейчас  следует  заняться  доктором  Дисмасом.  Он  должен  принести
новости,  которые определят дальнейшую судьбу приемного сына эдила.  Баркас,
на  котором Дисмас вернулся  из Иза, бросил якорь в устье бухты  уже два дня
назад (он и  сейчас еще там стоит),  и вчера ночью шлюпка доставила на берег
самого доктора, тем не менее эдил предпочел провести день на раскопках, а не
сидеть в замке,  дожидаясь  визита доктора.  Новости, какими бы они ни были,
лучше узнать раньше Йамы.
     Эдил надеялся, что доктору удастся выяснить  правду о том, к какой расе
принадлежит  его  приемный сын, однако  в глубине души  он не доверял  этому
человеку,  и его беспокоила мысль,  что тот  может  использовать  полученную
информацию в собственных целях.  Доктор Дисмас сам предложил воспользоваться
своей поездкой  в  Из и предпринять  поиски сведений о возможных родственных
связях Йамы. То, что поездка совершалась по распоряжению его Департамента, а
оплачивалась целиком и  полностью из кошелька эдила, ни на йоту не уменьшала
той доли признательности,  которую эдил, по  мнению доктора, обязан  был ему
выразить.
     Доктор Дисмас  скрылся  за  белым  кубическим  строением  со  срезанной
верхушкой --  одним из пустых склепов,  во множестве разбросанных у подножия
холма,  будто   бусинки  рассыпавшегося   ожерелья   --   захоронение  эпохи
безвременья, наступившей вслед  за  Мятежом. В городе  мертвых  их построили
последними --  простые  коробки,  установленные  у  самого  края  невысоких,
набегающих  друг на друга, как  волны,  холмов, сплошь усеянных памятниками,
саркофагами  и  статуями  древнего  некрополя. Наконец  доктор  Дисмас вновь
появился,  на сей раз  у самых  ног эдила, с трудом одолевая последнюю сотню
шагов по  крутой  каменистой  тропе. Он  тяжело  дышал.  Лицо его,  худое  и
костлявое,  утопало в  складках высокого воротника,  а широкие  поля  черной
шляпы не спасали  от жары, и  на коже обильно выступили капельки пота, среди
которых,  как  острова  в  отступающих  волнах  прилива,  торчали  бляшки --
следствие порочной страсти к наркотикам.
     -- Сегодня тепло, -- произнес эдил вместо приветствия.