в, запястье, локоть и плечо это чувство постепенно растекалось, словно расплавленное серебро, и наполнило собой все его тело, конечности и голову. Со стоном парень упал на землю и в экстазе лишился чувств.
     После этого Азрарн отпустил конец кнута, и огонь в нем погас.
     Два старших брата удивленно глядели то на лежащего в обмороке юношу, то на чародея. Весь их боевой задор вдруг улетучился, и они опустили руки.
     - Видите, я отплатил ему наслаждением за удар, - наконец произнес Азрарн.
     - Мы видим лишь то, что ты волшебник, - отозвался старший брат.
     - Вы льстите мне, - сказал Азрарн. Его голос был холоден, слишком холоден, чтобы они могли понять его истинный холод, но в то же время казался теплее, чем был, словно горящий лед.
     - Волшебник путешествовал бы по стране со слугами и всем своим богатством, - упрямо возразил средний брат. - Или прискакал бы по небу на черном коне с крыльями, как у ворона.
     Младший брат, лежавший на песке, пришел в себя и прошептал:
     - Он не волшебник, он - бог.
     Таков был приговор удовольствия.
     Но Азрарн повернулся вполоборота, шагнул сквозь ткань вечера, будто протиснулся через узкую дверь, и пропал.
     Старший брат подошел к тому месту, где только что стоял князь демонов, и взглянул вниз. На земле лежали три сверкающих драгоценных камня. Они были похожи на самые темные рубины, и казалось, что они очень твердые, тверже обсидиана. На парня накатилась необъяснимая волна ужаса, и он торопливо поддал ногой песок и засыпал их. Он не смог бы точно сказать, что это были за камни, но в глубине души наверняка догадывался, что это вовсе не камни, а три капли ценнейшей крови ваздру, упавшие с пальцев Азрарна. Князь демонов мог без труда защитить себя от любого вида оружия, от любой силы, кроме силы солнца. Солнца, ради которого он однажды пожертвовал своей жизнью, чтобы спасти мир. Но Азрарн предпочел принять свистящий удар кнута, разрезавший, словно нож, его ладонь.
     Это был символ, возможно, тайный знак, который князь демонов подал земле. Знак, говоривший, что, поранив его, земля поранила себя. Воистину, Азрарн был ранен этой ночью, и не только в руку.

Глава вторая

ВСЕ О БЕЛШЕВЕДЕ

     Сочны и сладки были плоды веры. С востока и запада, с севера и юга, один раз в год приходили люди и собирались рядом с Белшеведом. Старики видели этот город уже много раз, а самые юные знали о нем понаслышке. Древний Шев, покоившийся теперь под Белшеведом, за обилие водных источников в старину называли Кувшином. Белшевед же считался "Городом, который боги создали из кувшина". А некоторые называли его еще и Лунным городом, потому что он был белым, словно луна.
     Удивительно, но если смотреть издалека, то днем, на фоне голубого неба и рыжевато-коричневых песков, белизна Белшеведа представлялась полным отсутствием цвета. И дети, впервые видевшие его, иногда спрашивали: "Кто разорвал небо?". Ночью, светясь, как соляная скала, город, казалось, испускал собственное сияние. Лишь перед теми, кто приближался к Белшеведу с запада, город представал более темным. Ведь они видели его на фоне восходящей луны; но и тогда это была темнота чистого серебра.
     Люди наводняли Белшевед лишь один раз в год, в течение всего нескольких дней, пока длился праздник поклонения. Поэтому город успевал остаться чистым. Дыма, поднимавшегося от кадильниц и алтарей, не хватало, чтобы закоптить его. Даже во время праздника никто не входил в город просто так, чтобы не осквернить его. Напротив, множество лагерей было беспорядочно разбросано вокруг Белшеведа, и каждый из них располагался самое малое в сотне шагов от городских стен. Ворота были открыты день и ночь. Но тот, кто входил через них, входил как гость, - навестить богов в их доме, поклониться им и принести подарки. Никто никогда не злоупотреблял гостеприимством. Празднования и спортивные состязания проводились всегда снаружи, не менее чем в сотне шагов от белоснежного Белшеведа. Белизна этого города была настолько исключительна, так очаровывала, что никто из приходивших сюда не возражал против такого запрета. И город по-своему отплачивал им. Каждый год, когда паломники возвращались к Белшеведу, он, казалось, становился еще прекраснее.
     В радиусе лиги от города к нему стекались дорожки, как вода из пустыни. Эти широкие дорожки все как одна были вымощены гладкими блестящими камнями, вызывавшими удивление своей формой. Иногда над дорожками проносился песок, но они всегда оставались чистыми. Песок никогда даже частично не заносил дорожки, ведущие в город, дольше чем на мгновение. Ближе к городу вдоль дорожек появлялись ряды деревьев, сформированных и подстриженных с большим вкусом. Так что богомольцы, шедшие под палящим дневным солнцем, неожиданно попадали в тенистые зеленые аллеи. В четверти лиги от города на пути паломников встречались маленькие фонтаны и небольшие сосуды в форме изящных местных или причудливых мифических животных. Сосуды были вырезаны из того же молочно-белого камня, что и сам Белшевед.
     С этого расстояния стены города закрывали собой большую часть горизонта. Создавалось впечатление, что это склоны гор, покрытые снегом. У подножия этих гор-стен, едва отличаясь от них белизной, буйным цветом цвели деревья. Возвышавшиеся над стенами купола и шпили, казалось, трепетали, словно цветы гибискуса или белые гиацинты. А белые птицы перелетали от башни к башне, как пчелы в поисках нектара.
     На каждую из четырех сторон света выходили главные ворота. В них переливались три оттенка белого цвета: ярко-белая сталь, украшенная панелями нежной желтовато-белой слоновой кости, укрепленными гвоздями с огромными полированными шляпками из бледных цирконов.
     Когда люди подходили к Белшеведу, город пел для них. Издалека их встречал едва различимый звук, но по мере их приближения он становился все громче и громче, разрастался, чтобы приветствовать их. Песня была мелодичной, но при этом таинственно дребезжащей, будто это нашептывал гром или тысячи ос жужжали в стеклянном улье.
     Процессии паломников текли по блестящим, свободным от песка дорожкам к Белшеведу, и торжественный гимн пенился в котле древнего города. Когда богомольцы приблизились к городу на дозволенное количество шагов, гимн растворился в небесах.
     Паломники в изумлении (которое год от года не уменьшалось) застыли на месте. Они вслушивались в тишину, последовавшую за песней. Тишина воцарилась над нетающими снежными холмами пустыни и птицами, порхавшими над гибискусовыми минаретами.
     - Он так похож на город богов, - восхищались люди, не имея понятия о том, что у богов нет городов и они совсем не хотят владеть ими.
     Добиравшиеся до Белшеведа ночью тоже слышали песню, возносящуюся из города в небеса, будто столб невидимого звучащего пара. По ночам купола светились, как громадные призрачные жемчужины. А ночные цветы распускались в садах, и их ароматы, словно духи, волнами проносились по воздуху.
     Так выглядел Белшевед снаружи.
     Внутреннее убранство города было не менее впечатляющим.
     Войдя сквозь одни из четырех высоких ворот, паломник оказывался на широкой прямой дороге, выложенной мозаиками из очень бледного мрамора. Мозаики эти не изображали ничего конкретного, на них были лишь туманные разводы, напоминающие клубы пара или облака. Такие, будто воздушные, дороги вели от каждых ворот к сердцу города. По обеим сторонам дорог стояли храмы, тесно прижавшись друг к другу, как дома обычного города. Некоторые из них были так велики, что их похожие на цветы снежные купола сливались с небом. Окна из небесно-голубого стекла освещались изнутри, и каждое было сделано в виде цветка, листа или какой-нибудь абстрактной формы - истинное воплощение божественных грез. Другие строения, изящные и миниатюрные, восхищали хрустальными остроконечными башенками и алебастровыми лепными украшениями. Фигурные лестницы петляли вверх и вниз, напоминая скрипичные ключи. Колоннады окаймляли входы и выходы, а сами колонны были вырезаны в виде женских фигур или деревьев. Деревья внутри города цвели так же пышно, как и за его пределами. От дуновения ветра лепестки осыпались с них, словно снег.
     Четыре главные дороги оканчивались в центре священного города у берега чудесного озера. Бирюзовая вода его почиталась за знак благоволения богов. Сверху над бирюзой изогнулись четыре белые дуги мостов. Вместе со своими отражениями в воде они образовывали овалы. Мосты сходились к светящейся диадеме - центральному храму Белшеведа.
     Храм не был построен из белого камня, он был облицован пластинками из бледного золота и походил на сказочную ящерицу. Драгоценное ядро сладкого плода веры.
     Люди восклицали: "Смотрите, таким и должно быть жилище богов".
     Но они ошибались. Жилища богов строились из особенного материала. И ни одному человеку не дано их увидеть, даже если бы он смог проникнуть в Верхний Мир.
     Пришедший в город богомолец, остановившись над блестящей поверхностью озера на одном из мостов, украшенных причудливой резьбой, ясно различал внутри туманного храма фигуры в белых одеяниях, подобные призракам.
     Большинство обитателей этого мира жило в разных концах плоской земли и возвращалось к этому источнику веры только раз в год. Но были и такие, кто постоянно жил в Белшеведе. Эти люди закрывали городские ворота, поддерживали горевшие там огни, ухаживали за цветущими во славу богов цветами - делали все для того, чтобы красота города не меркла.
     Эти немногие выбирались из людей определенного типа. Представление о том, как выглядят боги, сложившееся к тому времени в людских умах, перенесли на смертных. Служившие в городе имели приятную внешность и были стройны. Их белая прозрачная кожа никогда не увядала, потому что ее состояние постоянно поддерживалось религиозными постами, диетой и втиранием целебных мазей. Волосы как мужчинам, так и женщинам полагалось иметь золотистые и осветлять их почти до цвета платины.
     Все они были какими-то особенными, отличаясь от простых смертных туманными взглядами и плавными жестами. Они выглядели отрешенными, избранными людьми.
     И все же эти избранники божии когда-то были отобраны из обычных людей. Но люди намеренно забыли о происхождении своих жрецов и жриц, так же как забыли, что город был построен на их собственные средства, придуман и спроектирован их собственными учеными и математиками, наполнен чудесами, созданными их собственными магами.
     Когда служители небес приближались, люди кланялись, трепеща от благоговения и страха.
     В сердце золотого храма на спинах двух громадных золотых созданий с головами ястребов, туловищами львов и хвостами гигантских рыб покоился алтарь из полупрозрачного кристалла небесно-голубого цвета. Внутри алтаря плыли по кругу опаловые облака и созвездия. Когда храм наполнялся верующими, двери закрывались, и в медовой полутьме астрологический алтарь начинал светиться. Слуги небес пели сладкими голосами, бесстрашно стоя между лапами двух животных, которые, внезапно открыв клювы, кричали медными резонирующими голосами: "Кто любит богов, тот познает вечное блаженство".
     После песнопений из алтаря медленно выплывал наружу светящийся шар. Могло показаться, что это второе солнце. Его сияние было способно ослепить, но не ослепляло, потому что в середине мнимого солнца виднелись перемещающиеся фигуры. Никто впоследствии не мог описать увиденное. Некоторые утверждали, что внутри мелькали образы самих богов, окутанные какой-то цветной дымкой. Другие говорили о разыгранных перед ними сценах, отражавших счастливые события из их прошлого или предсказывавших будущее. Некоторые скромно упоминали о видениях рая или картинах других миров. Одни плакали, другие хохотали, а некоторые падали в обморок прямо на мозаичный пол, если было куда упасть.
     Но когда блеск пропадал, все приходили в себя. Ошеломленные паломники продвигались к открытым дверям, собираясь принести в жертву богам кровь, драгоценные камни или вино в храмы, что стояли повсюду вокруг озера. Там они исповедовались невидимым за ажурными ширмами духовникам, перечисляя свои грехи и дурные предчувствия, представлявшиеся в этот момент маловажными, и поэтому о них было легко рассказывать в надежде избежать их в будущем. Паломникам казалось, что их души очищены и пропитаны чудесными эликсирами. Потом они перерезали горло маленьким ягнятам и жарили их мясо на голубом огне, всхлипывая о судьбе этих милых животных и о том, что все на свете находится в руках милосердных и добрых богов.
     Дневная серовато-коричневая пелена на небе сместилась к западной кромке земли. Темные пески ночи, громоздившиеся у порога зашедшего солнца, теперь окончательно погребли его.
     Между группами шатров скрытно пробирался молодой человек. Он двигался странно: неуверенно и в то же время целеустремленно. В сумерках загорелись лампады, костры, звезды, а бледный призрак города, словно парус стоящего на якоре корабля, отдыхал посреди окружившего его лагеря.
     Юноша, младший из трех братьев, далеко отошел от места расположения своего лагеря. Он пробирался через пески, далеко огибая городские стены, придерживаясь правила не приближаться к ним ближе, чем на расстояние в сто шагов. Он завернулся в плащ, хотя ночь выдалась теплая.
     Наконец он подошел к рощице благоухающих деревьев, где несколько девушек набирали воду из украшенной орнаментом огромной чаши.
     Эти девушки почти одновременно заметили странного парня, покинувшего свой лагерь. Они не узнали его, но две из них непроизвольно затаили дыхание. Девушки сразу вспомнили о другом незнакомце, который иногда бродил ночью по лагерю. Но плащ того будто бы имел черные крылья... Однако этот незнакомец не казался таким уж важным, скорее он выглядел застенчивым. Девушки захихикали над ним, прикрывшись рукавами.
     Выждав немного, юноша кивком подозвал одну из девушек и, когда она подошла, сказал:
     - Извини, что отрываю тебя от дела, но я ищу шатер мастера, изготавливающего сумки.
     - Которого? Седобородого или другого, хромого?
     - Или старого Кривоноса? У него еще жена похожа на козу! - смело вмешался в разговор звонкий голосок другой девушки.
     Юноша потупил взгляд и плотнее закутался в плащ. Казалось, он нес что-то под плащом, вероятно, сумку, которая требовала ремонта.
     - Наверно, того, которого вы назвали Кривоносом, - ответил парень. - Если это он живет на краю лагеря, ближе к пустыне.
     - Там нет никакого мастера сумок, - заявила третья девушка.
     - Значит, я ошибся... - начал юноша озабоченно, но его остановила вторая девушка.
     - Он разыскивает хромого, который вчера перенес свой шатер подальше от нас и все ворчал, что наш шум нарушает его религиозные размышления. Правда, я сомневаюсь, что он займется сумками, - добавила она. - Он хочет, чтобы в его голове водились только благочестивые мысли.
     - Тем не менее могу я попросить вас отвести меня к нему? - настаивал юноша.
     Девушки яростно тряхнули волосами и уставились на него, как стая львиц.
     - Это недалеко. Разве такой большой и сильный бык, как ты, не может сам найти дорогу?
     - Увы! - отозвался юноша. - Мне мешает мой недостаток: я слеп на один глаз.
     Девушки смутились. Вблизи святого города можно было бы вести себя и получше с увечным человеком и, уж конечно, говорить повежливее.
     - Я провожу тебя, - быстро отозвалась смелая девушка. Она поспешила к юноше и взяла его за руку. - Это там.
     Оставив остальных, девушка повела путника мимо деревьев к шатров в более пустынную часть лагеря, где шатров было мало и они стояли далеко друг от друга.
     На земле сгущались тени, небо уже надевало свой звездный наряд. Внезапно юноша остановился и беспокойно заерзал.
     - Что случилось?
     - У меня был кошелек для мастера. Но, кажется, он соскользнул с моего кушака.
     - Я не слышала звона монет.
     - Это неудивительно. У меня слишком мало денег, чтобы они звенели. Пожалуйста, поищи на земле, может быть, ты найдешь мой кошелек, потому что я мало на что способен в темноте.
     Девушка нагнулась к земле, ища кошелек, хотя и не слышала его падения. Как только она сделала это, мнимый калека тут же крепко схватил ее и зажал ей ноздри и рот. Не обращая внимания на отчаянные попытки девушки вырваться, внезапно прозревший юноша держал несчастную до тех пор, пока она не потеряла сознание от нехватки воздуха.
     По пустыне бродили львы. Теперь их стало на одного больше. Новоиспеченный "лев" тащил безжизненное тело девушки, но не в пасти, а на руках. Кроме того, он нес разные приспособления, которыми настоящий лев не смог бы воспользоваться, - кусок веревки, кусок материи и свернутый в кольцо кнут.
     "Лев" уходил через ночные пески все дальше: прочь от этих паломников, от их огней, их песен, их религии - туда, где его не увидят боги Белшеведа.
     Здесь, у скал, юноша связал девушку веревкой и бросил на землю. Он заткнул ее красивый рот грязным кляпом и развернул кнут. Тот самый кнут, который он посмел поднять на Азрарна и который князь демонов схватил рукой. Тогда холодная молния зажглась на конце кнута, прошла через кнутовище в тело дерзкого юноши и превратилась в истому. Он запомнил это сладкое мучение.
     Теперь юноша поднял кнут и хлестнул им свою жертву. Когда конец кнута коснулся тела, врезаясь в него, словно нож, младший брат почувствовал, как огонь - невидимый, но все же ощущаемый каждым нервом - заскользил к нему вдоль скрученной кожи кнута. При втором ударе огонь проник в кнутовище. При третьем ударе наслаждение, как расплавленное серебро, потекло по руке безумца, и он застонал.
     На девятом ударе, вскрикнув, юноша без сознания упал на песок.
     Позднее, когда взошла луна, юноша поднялся со страшной свинцовой тяжестью в сердце и во всем теле. Он пополз, как жалкая тварь, чтобы взглянуть на объект своей страсти. Несчастный изверг наклонился к окровавленному плечу, но девушка умерла еще на седьмом ударе: кнут перебил артерию, когда красавица лежала без сознания. По крайней мере в этом Судьба была к ней благосклонна.
     Луна взобралась на небо, подглядывая за безумцем. А он тем временем закопал свою жертву в песок и песком же очистил свои руки от крови. Слезы текли по его щекам, а душа ныла. Но при воспоминании об огне, вытекающем из кнута, пульс юноши ускорился, и в отчаянии он понял, что ему придется убивать еще не раз. Такова оказалась кара, которую он навлек на себя. Таков был черноволосый "бог", одаривший ею.
     Возвращаясь к своему лагерю через рощу, юноша заметил ребенка, спящего под деревом. Поблизости никого не было, и убийца развернул кнут. Ребенок даже не успел закричать: ему перерезало горло первым же ударом - Судьба снова оказалась милосердна. Свой собственный стон безумец сдержал, задыхаясь от наслаждения и боли, и впал в состояние, подобное смерти.
     Когда младший брат на этот раз пришел в себя, его стошнило. Не задерживаясь, чтобы закопать тело, он убежал, скрывая окровавленные руки под плащом.
     Одержимый больше не мог вынести этого. Надо было хоть как-то оправдать эту непреодолимую тягу к убийству. Например, так: "Бог посетил меня и приказал так поступать. Это не моя воля, а его". Плача от страха, но заручившись небесным приказом, молодой человек спрятался в шатре своих братьев.
     Однажды ночью тот самый почтенный мудрец, который спорил с Азрарном о природе богов, глубоко задумался.
     Странные мысли, полностью охватившие его, зародились в потайных уголках его сознания, а может быть, в самой ночи. Хотя он не считал, что боги являются камнями, как в притче незнакомца, но все же возможно ли, чтоб боги реально "присутствовали" в камне? А во всех камнях, разбросанных по земле?
     И вот старец представил, что он идет по равнине при свете луны. Там и здесь камни излучали какой-то сверхъестественный свет, но кое-где они не светились, и мудрец случайно наступил на один из них. Его охватил ужас от совершенного святотатства. А потом старец услышал: "Кто топчет богов, познает вечное страдание", - и ему показалось, что это прокричал камень. После того как то же самое повторялось много раз, боль