рук  чудовища  тоже  были
ржаво-красными, а язык, время от  времени  показывающийся  между  зубами,  -
угольно-черным. На его запястьях, скулах и висках торчали острые шипы.
   Симму отступила на  шаг,  разглядывая  нового  противника.  Воздух  успел
насквозь пропитаться чарами эшв, но это последнее чудовище, по-видимому,  их
не воспринимало. Тогда Симму мысленно обратился к стражу: "Дай мне  пройти".
Страж двери издал какое-то отвратительное бульканье - насмешка, ругательство
или просто выражение безразличия. А за его спиной  стояла  открытая  настежь
узкая дверь в сад. Время уходило.
   Симму обернулась к прирученным чудовищам. Она протянула  к  ним  руки  и,
напевая вполголоса, обратилась к ним. Она  посылала  им  безумные  образы  и
мысленно гладила их спины, пока твари не очнулись и  не  поднялись  во  всей
своей ужасающей красе. Они защелкали челюстями, стали бить хвостами по земле
- они приготовились к битве. Симму впервые таким образом  использовала  свое
колдовство. В следующую секунду сотни чудовищ ринулись на стража двери.
   Колдунья создала этих тварей для битвы, страж же ни с  кем  не  сражался.
Ему просто не представлялось случая,  ведь  никакой  чужеземец  не  смог  бы
пробраться так далеко - до самой стены; что касается возвращающихся дев,  то
страж только рычал на них, и  этого  было  вполне  достаточно  -  несчастные
убегали и сами убивали себя. Последний и самый  ужасный  страж  оказался  не
готовым к тому, что произошло. Невзирая на  многочисленные  и  разнообразные
орудия защиты, мощные доспехи и  острые  когти,  налетевшая  на  него  волна
чудовищ быстро захлестнула его: залитые кровью тигриные морды  улыбались  из
его внутренностей, а медные крылья хлопали по его разодранной чешуе.
   Симму рванулась к двери и, за мгновение до того, как она исчезла, девушка
влетела в запретный сад.

Глава 7

   В этот вечер от двери в глубь сада не вела мраморная лестница. Ее заменял
склон,  покрытый  прелестной  шелковистой  травой.  Все  дышало   покоем   и
благополучием в нежных лучах розовой вечерней зари.
   Некоторое время Симму неподвижно стояла на склоне, едва веря  в  то,  что
она совершила, и это приятно возбуждало ее. Она задумчива огляделась. Теперь
она стала искуснее во всех видах  волшебства  и  чувствовала  магию  так  же
явственно, как аромат цветов или запах воды. В Симму снова  началась  борьба
ее женской и мужской ипостасей. Наконец мужская гордость восстала в  ней,  и
ее тело, так долго бывшее мужским, отчаянными  усилиями  попыталось  вернуть
себе привычный облик. Но Симму противилась этому, ведь сад  был  создан  для
женщин и населен женщинами. Она боялась выдать себя, приняв обличье мужчины.
   Умного погодя Симму поднялась с  травы  и  еще  раз  осмотрела  долину  в
поисках золотого храма, скрывшего колодец.
   Над садом взошла розовая луна. Лунный свет облегчал  поиски.  К  тому  же
Симму не мешали иллюзии, и она быстро отыскала храм.  Теперь  удержаться  от
начала поисков ей было не легче, чем жаждущему отказаться от глотка воды,  и
она устремилась к храму. По пути ей встретились лани -  колдовские  творения
Лилас, но они не обратили на Симму никакого внимания.  Ведь  они  сами  были
нереальны, к тому же несомненная женственность Симму не потревожила  женскую
атмосферу  долины.  Тут  повсюду  царила  мягкая  чувственность  и   кошачья
чистоплотность,  всегда  символизирующие  женщину.  Здесь  не  было   ничего
резкого, решительного, независимого, а если где и встречалось, то  прикрытое
глянцем иллюзий. Стволы деревьев изгибались плавно,  холмы  были  округлыми,
словно девичьи груди. И Симму вторглась сюда, к  счастью,  в  своем  женском
облике.
   Симму подошла к храму. Он не был золотым, хотя  и  казался  таковым.  Два
столетия придали ему, как и всему саду, какое-то  особенное  величие,  и  на
пороге его Симму  невольно  задержала  дыхание.  Она  по-кошачьи  прокралась
внутрь. Ее глаза отражали сияние золотой чаши с костяной пробкой,  венчавшей
колодец. Вдруг она услышала  позади  себя  высокое  неумелое  пение.  Восемь
девичьих голосов затянули песню или гимн.
   Обычно на закате девы приходили в храм, чтобы совершить  ритуал,  во  имя
своего Бога произнести новые обеты и возложить дары - цветы и  плоды.  Когда
проходили годы и первоначальный пыл угасал,  девы  уже  не  столь  ревностно
относились к своим религиозным обязанностям. Все чаще приходили они  в  храм
уже после заката. Симму, поняв, что  восемь  дев  направляются  по  тропе  к
дверям храма, нырнула в ближайшее  укрытие  -  широкий  оконный  проем  -  и
притаилась и выглянула среди теней.
   Что-то похожее на ранние золотые сумерки вошло в храм.
   Такое  необычное  впечатление  создавалось   отчасти   благодаря   блеску
драгоценностей в неровном свете - в зале храма курились какие-то благовония.
Первая из дев зажгла яркий светильник, и золотые  одеяния  и  украшения  дев
засверкали и заискрились.
   Симму удивилась, что дев оказалось восемь, а не девять,  как  полагалось.
Всем было по шестнадцать лет, они расцвели и созрели в волшебном саду.
   И теперь в золотых сумерках они начали танцевать.
   Девы принесли с собой черный и зеленый виноград, алые маки, букеты  белых
лилий, гиацинтов и роз, персики и пальмовые  листья:  все  это  они  сложили
рядом с чашей, проходя мимо, но прежде  они  прижимали  фрукты  к  губам,  а
лепестками цветов осыпали друг друга  с  головы  до  ног.  Танец,  казалось,
породил  нечто  вроде  музыки,  которую  слышали  только   танцовщицы.   Она
становилась все быстрее,  и  девы,  приходя  в  неистовство,  хлестали  себя
пальмовыми  листьями.  Казалось,  одежда  дев  стала   местами   прозрачной,
приоткрыв то ослепительно сверкающую белую кожу, то темный бутон  соска,  то
изгиб ноги. А под золотыми покровами не было ничего, что  скрывало  бы  тела
дев больше, чем дым скрывает огонь, Этот танец, предназначавшийся лишь Богу,
был исполнен сладострастия. Скрытые от мужских взоров, восемь дев неслись  в
танце на крыльях самых  необузданных  фантазий.  Их  глаза  сверкали  из-под
опущенных ресниц, их алые губы чуть приоткрылись, обнажая ослепительно белые
зубы. Потом они  сбросили  одежды,  оставшись  лишь  в  золотистых  дымчатых
покровах, и с наивным бесстыдством стали предлагать  свои  бархатистые  тела
Богу колодца. Наконец они бросились к  чаше.  Их  волосы  разметались.  Девы
порывисто дышали, рыдали и стонали, прижимаясь к холодному металлу: "Узри, я
запечатана, как и твой колодец, и своей  чистотой  я  буду  хранить  чистоту
священной обители Бога, и пусть я погибну.., о, погибну..,  погибну!.,  если
нарушу клятву".
   И тут Симму оказалась в  весьма  затруднительном  положении.  Ее  мужское
начало,  разбуженное  танцем  дев,  стало  брать  верх.  Все  попытки  Симму
противостоять его натиску были напрасны. И даже когда она в отчаянии  отвела
взгляд от танцующих - хотя в душе желала вовсе не этого,  -  даже  тогда  их
вздохов, стонов и шепота было вполне достаточно, чтобы возбуждать ее, точнее
его. И  в  конце  концов,  оказавшись  не  в  силах  больше  сопротивляться,
Симму-мужчина, изнемогая, прислонился к стене. С горящими глазами и сердцем,
колотящимся, словно молот, скрежеща зубами и мрачно усмехаясь  при  мысли  о
своем положении, Симму наблюдал, как закончился танец, как обессиленные девы
поднялись  с  пола,  собрали  одежды  и,   забыв   светильник,   спотыкаясь,
растворились во тьме  ночи,  чтобы  снова  стать  маленькими  девочками  или
устремиться к эротическому снадобью в булькающих хрустальных сосудах.
   Симму остался один и с неохотой, с большим  усилием  вновь  изменил  свой
пол. И вот когда уже все свершилось, в храм вдруг вошла девятая дева.
   Голоса остальных давно затихли вдали, и  Симму,  почти  забыв  о  прежних
намерениях, едва сдерживался, боясь, что  другого  такого  случая  может  не
представиться.
   Но все же разум взял верх над чувствами, ибо Симму понял,  что  эта  дева
совсем  не  похожа  на  остальных.  С  одной  стороны,  она  показалась  ему
прекраснее других, если такое вообще возможно. С другой же -  казалось,  она
одета не так роскошно, как остальные,  -  на  ней  было  простое  поношенное
платье, словно пышные иллюзии  сада  не  имели  к  ней  никакого  отношения.
В-третьих, она свирепо прокричала в чашу  слова,  которые  звучали  странной
насмешкой над молитвами, звучавшими здесь до ее прихода: "Узри, Боже, я тоже
запечатана! Если б  я  могла  сорвать  эту  печать,  чтобы  осквернить  твой
проклятый колодец!.. После этого и она выбежала из храма.
   Застыв в изумлении, Симму вдруг понял, что у него  в  руках  есть  теперь
решение задачи. Теперь он точно знал, как расколоть водоем Верхнего  Мира  и
выпустить воду бессмертия вниз, во второй колодец.

Глава 8

   Восемь из девяти дев ужинали в  мраморном  дворце.  Полулежа  на  вышитых
шелком подушках в свете ароматических свечей,  они  вертели  в  руках  куски
жареного мяса, посасывали засахаренные побеги лотоса,  инжирный  мармелад  и
тому  подобные  лакомства.  Яркие  птицы  наполняли  воздух  восхитительными
руладами.  Пантеры  и  львицы   дремали,   положив   головы   на   усыпанные
драгоценностями колени дев, и украшенные дорогими перстнями пальчики ласкали
зверей.
   Девы весело болтали, уже  оправившись  от  религиозных  безумств.  Как  и
предвидела колдунья, они  говорили  разные  глупости,  но,  поскольку  любая
глупость принималась подругами благосклонно, девы  считали  себя  необычайно
мудрыми.
   - Я полагаю, - глубокомысленно заметила одна из них,  -  что  луна  -  на
самом деле цветок, чьи лепестки постепенно, в течение месяца,  опадают  пока
не останется ни  одного.  А  затем  на  черной  клумбе  ночного  неба  снова
распускается бутон молодой луны.
   - Свежо и необыкновенно, - ответила ее  подруга.  Девушки  не  завидовали
гениальности друг друга, им не из-за чего было ссориться.
   - Да, я много об этом думала, -  продолжала  первая,  -  но  теперь  меня
интересует другое: а вдруг солнце - это пылающий огонь, который каждый вечер
тухнет, попав в гигантскую чашу с вином?
   - А может, это дыра в ткани эфира, обнажающая пламенный Верхний Мир,  где
обитает наш Бог и господин? - дерзко заявила третья.
   - А Кассафех - дура, - вставила четвертая. - Зря она  избегает  нас.  Она
могла бы многому у нас научиться!
   Именно так, пусть и ненамеренно, проявлялись человеческие  слабости  дев:
им было кого осуждать.
   - Постойте-ка, что это за странные  звуки  за  окном?  -  вдруг  спросила
пятая, обладающая очень чутким слухом. Ее очаровательные ушки были  украшены
жемчужными серьгами.
   - За окном? Что там может быть?
   - Мне показалось, там кто-то рассмеялся. Может, это Кассафех подглядывает
за нами?
   - Может быть, - согласилась дева,  рассуждавшая  о  луне.  -  Может,  это
звездные лучи разбиваются о землю?
   - Да погоди, - воскликнула шестая, - я тоже  слышала  смех,  вон  за  тем
окном! Пойду посмотрю. - Она подбежала к окну, выглянула наружу и увидела  в
полумраке среди теней сада стройную женскую фигуру. - Как  тебе  не  стыдно,
сестра! - с укором сказала шестая дева.
   - Увы, - скорбно пробормотала та, которую приняли за Кассафех,  -  камень
лежит у меня на сердце, и я полностью раскаиваюсь в своих грехах.
   - Это точно Кассафех, - обернулась шестая дева к своим  подругам.  -  Она
говорит, что у нее на сердце камень и что она раскаивается в  грехах.  -  Но
когда девушка снова выглянула в окно, таинственная фигура исчезла.
   - Я что-то не совсем поняла, - призналась шестая дева. - Кассафех никогда
раньше ни в чем не каялась. И кроме того, она показалась мне выше ростом,  а
ее волосы были темнее, чем обычно. И ее голос...  Хотя  она  говорила  очень
тихо, все равно не очень-то ее голос походил на голос Кассафех.
   - Однако это не мог быть никто другой, потому что нас здесь всего  девять
- и больше никого нет. - И восемь дев единодушно согласились с этим.

***

   Первая дева - именно она предположила, что луна - это цветок, - спала  на
своем ложе и видела во сне, будто она качается на качелях из слоновой кости,
подвешенных к  цветущей  луне.  Она  взлетала  вверх,  в  звездное  небо,  и
стремительно неслась вниз, вверх-вниз, вверх-вниз! А потом с луны  осыпались
все лепестки,  и  качели  упали,  а  с  ними  и  дева.  В  этот  момент  она
почувствовала легкое прикосновение и едва не завизжала.
   Она открыла глаза. В комнате была кромешная  тьма.  Светильник  погас,  а
окна были плотно  занавешены.  Но  вот  дева  почувствовала  рядом  с  собой
осторожное движение. Она подумала, что это  львица,  и  тут  женские  пальцы
коснулись ее руки, и послышался шепот:
   - Это я, Кассафех...
   - Но.., твой голос не похож  на  голос  Кассафех,  -  рассеянно  ответила
девушка.
   - И все же это я. Кому еще тут быть, кроме меня? Не прогоняй меня. Ты так
мудра и благоразумна. Только  ты  можешь  помочь  мне.  Посоветуй,  как  мне
искупить мое святотатство. Я так долго не обращала внимания на Бога.
   Столкнувшись с  такой  задачей,  глупая  дева  задумалась.  Тем  временем
Кассафех - а может, это была и не она - придвинулась ближе.
   - Твоя близость меня вдохновляет, - прошептала Кассафех... И все  же  это
была не Кассафех.
   Теперь первая дева  убедилась,  что  ее  неожиданная  гостья  -  женщина.
Девичья грудь коснулась ее руки, а гладкая щека прижалась к ее щеке. Тем  не
менее дева вдруг задрожала от смутного страха.
   - Не бойся меня, я всего лишь заблудшая душа, - сетовала лже-Кассафех еще
более странным голосом, будто давясь от потока слез. Потом она  прикоснулась
к шее первой девы нежными пальцами. Легкими, как травинки, были эти  пальцы.
А потом пальцы скользнули вдоль шеи, по склону груди и превратились в нечто,
охватывающее и ритмично сжимающее, нечто  вызывающее  в  груди  первой  девы
пронизывающую, словно музыка, сладость. А потом эта музыка  переместилась  к
чреслам девы, неописуемо ее этим удивив.  И  как  раз  когда  дева  невольно
подалась навстречу этой рыбке (а потом и другим,  множеству  других,  идущих
вслед первой), к ее губам прижались губы  лже-Кассафех,  и  поцелуй  их  был
слаще, чем все, что она знала до сих пор.
   - Ах... Но, Кассафех... - слабым хриплым шепотом  пробовала  протестовать
первая дева. Но Кассафех не ответила. Руки  девы  сами  по  себе  поднялись,
обнимая  тело  заблудшей  подруги,  которое  оказалось  теперь  сверху.  Оно
оказалось намного тяжелее, чем дева ожидала,  и  было  необычным  на  ощупь,
гладкое и твердое, а под кожей  перекатывались  упругие  мышцы.  Может,  это
львица? Но дева, забыв о своей  склонности  к  философствованию,  не  хотела
сейчас в это вникать. Она, словно дверь, открывалась дюйм за дюймом, впуская
в свое тело мужскую плоть. Может, это Бог поверяет ей какую-то  тайну  таким
странным образом?
   Симму, хорошо зная, как нужно обращаться с женщинами, поскольку  сам  был
отчасти  женщиной,  понимал,  как  следует  вести  себя  с  этой  податливой
девочкой. Мягкими прикосновениями, пожатиями, поглаживаниями, губами, зубами
и языком, руками, пальцами, ногтями пальцев, а также  чрезвычайно  искусными
интуитивными движениями всего тела он превратил размышлявшего о  луне-цветке
ребенка  в  одно  сплошное  неистовое  желание,  извивающееся  и   безмолвно
стремящееся удовлетворить зов плоти.  И  когда  дева  достигла  пика  своего
желания, а Симму приблизился к порогу наивысшего наслаждения, он крепко сжал
ее и вошел в дверь сада, в сокровеннейший и  прекраснейший  из  всех  садов.
Врата были взломаны, и хотя девушка - уже не девственница  -  несколько  раз
вскрикнула от боли, вскоре ее крики сменились стонами наслаждения.
   Тихо было в долине за окном. Это двойное насилие - над садом,  в  который
проник  мужчина,  и  над  первой  девой,  не  оказавшей,  впрочем,   особого
сопротивления - осталось, похоже, незамеченным.
   - Кассафех, мечтала ли я о таком...
   Но Симму, любовник-кодпун,  пропел  ей  что-то  на  ухо,  и  дева  крепко
заснула. Он тихо вышел из комнаты в  пустынные  мраморные  коридоры  ночного
дворца. Тут Симму быстро изменился, вновь превратившись в женщину. Он прошел
там, где более двухсот лет ступали только лапы зверей-призраков  и  стройные
девичьи ноги. И вскоре еще один занавес был  сдвинут  в  сторону,  еще  один
светильник погашен, еще одна дева, пробудившись, обнаружила у своей  постели
кающуюся Кассафех... Отступница, которая быстро превратила явь в  сладостный
сон, куда более волнующий, более  восхитительный,  чем  навевал  хрустальный
сосуд. И снова крик боли сменился стонами восторга. И вновь прозвучала песнь
демона, а  потом  Симму  бесшумно  исчез.  А  чуть  позже,  в  самый  темный
предрассветный час, еще раз все  повторилось,  и  еще  одна  дева  оказалась
откупорена... Крик боли и стоны восторга, песня, бесшумное исчезновение...
   Трое за одну ночь. У трех дев в кромешной  тьме  были  сорваны  священные
печати. А боги молчали, не  являя  никаких  знамений,  не  грозя  карой.  Ни
облачка в небе, ни капли дождя, ни даже падающей звезды.
   Волшебство колдуньи гибло, распуская нить за нитью узор ее  магии.  Симму
верно подобрал ключ к тайне Лилас. Но он спешил, герои ведь не любят ждать.
   К утру лишь шесть дев остались нетронутыми. Симму отдыхал  на  холме  под
высоким цветущим деревом, набираясь сил перед  следующей  ночью.  Волшебство
сада сдавалось, и по мере этого рушилась защита пути, ведущего к бессмертию.
   Колдунья, пожалуй, перехитрила саму себя, решив  сделать  хранительницами
нижнего колодца девочек,  которые  должны  были  оставаться  девственными  в
течение девяти долгих лет. "Я запечатана так же, как запечатан твой колодец,
и пока я чиста, я буду хранить чистоту обители Бога", - клялись они, приходя
к колодцу, который находился прямо под колодцем Верхнего  Мира.  Чувственная
магия: слова, повторяемые  в  течение  двухсот  тридцати  трех  лет  многими
поколениями дев,  постепенно  становились  реальностью.  Они  наделили  храм
величием, а колодец - жизнью. И если что-то случится с нижним  колодцем,  то
это же произойдет и с колодцем небесным.
   Даже Верхний  Мир  не  мог  не  противостоять  такому  могущественному  и
длительному колдовству, да и небесный водоем, как верно  заметила  колдунья,
был всего лишь стеклянным.
   Бунтарка Кассафех своим вызовом: "Хотела бы я, чтобы мы оба - я и колодец
- были распечатаны", - подсказала Симму решение.
   Стоит взломать печати на  колодцах  девяти  дев-хранительниц  и  небесный
колодец над головой тоже даст трещину.
   А если бы девять дев не охраняли земной колодец, то, может, так никогда и
не был бы найден путь к воде бессмертия.

***

   У  Кассафех,  девятой  девы,  были  свои  ритуалы.  Тем  утром  в   лучах
восходящего солнца она как раз исполняла один из них.
   Однажды она нашла на берегу небольшого пруда подходящий камень,  обмазала
его черной глиной с берега и назвала "богом-. Часто приходя  сюда,  Кассафех
всячески оскорбляла и поносила этого "бога", постоянно хулила его в  надежде
на какое-нибудь знамение, которое подтвердило бы существование Черного  Бога
Вешума. Даже смерть  казалась  ей  предпочтительнее  предстоящих  шести  лет
заключения в саду. Правда, ей казалось так лишь потому, что она до  сих  пор
не видела настоящей смерти.
   И вот она вновь оказалась  перед  камнем;  мягкие  волосы  бледно-золотым
дождем струились по ее плечам, а глаза приобрели стальной оттенок.
   - Ну же, - ехидно говорила  она,  -  порази  меня  молнией!  Как  я  тебя
ненавижу - то есть ненавидела бы, если бы ты на самом деле  существовал!  Но
ведь тебя же нет! - И тут она швырнула в камень куском грязи.
   Тут из-за дерева выскользнула первая дева. Робея и смущаясь, она  подошла
к Кассафех и прошептала:
   - Это был сон или это и правда была ты, милая Кассафех?
   - Я? - опешила Кассафех, изумленная таким неожиданным знаком внимания.
   - Ты, милая Кассафех