ево, но приемлемо. Два бидона. Чуть позже
мальчик доставит их на постоялый двор. Что? В
трактир Акакия? Хорошо, пусть будет трактир
(короткий подозрительный взгляд)... Но заплатить
лучше сейчас, непосредственно ему... шестнадцать
грошей за фунт, сто десять фунтов... Как мальчик
понесет? Он повезет на тележке. До постоялого двора...
Ах да, в трактир. Итого двенадцать марок двадцать два
гроша и мальчику сорок грошей... нет, давайте мне, так
лучше, иначе он их тут же проиграет в пристенок...
   Алексей долго расплачивался, озирался по
сторонам, рассматривая чучела летучей мыши, совы и
громадной жабы, стоящие на узкой полке под самым
потолком и уже почерневшие от копоти, приценивался
к собачьей желчи, не купил - дорого... Аптекарь потел
от тщательно скрываемого напряжения.
   - Может быть, у него понос? - предположила
Саня, когда они вышли наконец из аптеки. На
площади уже кто-то собирался жарить мясо, вздувая
для этого скверный каменный уголь, но даже и с такой
добавкой воздух казался восхитительно свежим. - И
он просто не мог дождаться...
   - У аптекаря? - усомнился Алексей.
   - Кто бреет брадобрея? - Саня сделала движение
рукой, будто вынимала из воздуха невидимое
яблоко. - Впрочем, я не настаиваю... - шагнула чуть в
сторону и сделала стремительное па неизвестного ей
самой танца.
   Она чувствовала себя удивительно. Будто полная
сил, но одеревеневшая от долгого вынужденного
лежания... нет - вырвавшаяся из засады... нет -
бабочка, разорвавшая кокон...
   В ней раскручивалась тугая пружина, и теперь
нужно было только следить, чтобы пружина эта, не дай
Бог, не сорвалась.
   И в то же время где-то в подвалах души бился и
просился наружу черный страх. Она знала, что он там.
   За время их беседы с аптекарем площадь
наполнилась людьми. Лавочники открывали свои
лавочки, на простых столах расставляли вино и
закуски. Кто-то торговал просто с табурета. Саня уже
выяснила из разговора с аптекарем (он этого не
говорил, но вовсе не обязательно произносить слова,
чтобы тебя поняли), что живет в городе семьсот
одиннадцать человек, мужчин вдвое больше, чем
женщин, детей мало, потому что многие рождаются
мертвыми или умирают в первые часы и дни. Есть
люди по-настоящему богатые, почти как в прежние
времена, - это те, кто владеет делянами чистой земли;
   там они выращивают скот и кукурузу. Остальные,
в сущности, работают на них и для них...
   Она заставила себя перестать думать об этом -
хотя, наверное, перестать думать было просто
невозможно, и приходилось мириться с
неизбежностью. Мир вокруг был видимостью,
мгновенно застывающим миражом, и каждую новую
деталь могли добавить лишь настоящие люди - в
данном случае она и Алексей. Усложнять же этот
кусочек Кузни не следовало, потому что искать выход
в сложном мире, для которого не составлено карт,
трудно... иногда - невозможно. Многие поплатились
за безрассудство...
   Но уж слишком щекотали ноздри запахи простых
лакомств, лезла в уши варварская музыка
механического пианино, подпрыгивали, зазывая
покупателей, мальчишки в шутовских трехрогих
колпаках с бубенчиками... Ничего нельзя было сделать
- разве что умереть. Мир строил себя сам и сам
вытягивал ассоциации из почти безвольного,
беззащитного подсознания - пока еще медленно, но
уже не слишком интересуясь мнением тех, кто бросил
первый кристаллик в насыщенный рассол.
   Алексей это тоже знал и понимал. Наверняка
лучше, чем она, которая еще не вполне умела
пользоваться тем, что знала, что все годы изгнания...
эмиграции, бегства?.. хранилось в ее памяти, как в
секретном фонде библиотеки. И теперь Алексей шел
сквозь веселую толпу, глядя поверх голов,
непринужденно покачивая легким длинным свертком
и стараясь ничего вокруг не замечать... Впрочем, может
быть, он просто размышлял или прислушивался.
   Они совершили медленный, без малого часовой
круг по площади и почти вернулись к тому месту,
откуда начинали.
   Воздух вдруг дрогнул и потек. Все стали смотреть
вверх. Саня тоже посмотрела вверх. Привычная уже
дымка темнела на глазах, из-за островерхих крыш с
оплавленными флюгерами веером тянулись черные
крючковатые щупальца... Торговцы на площади
хватали свой товар и исчезали. Скорее, скорее, бросил
им кто-то, пробегая мимо. Многие люди спускались,
вежливо толпясь, по каменной лестнице, ведущей в
погребок под той странной вывеской - "Братья и
Сестры". Над дверью висели синий фонарь и медная
пивная кружка.
   Саня с Алексеем спустились последними.
Маленький пузатый человечек, глянув на них свирепо,
задвинул маслянистый засов. И буквально через
несколько секунд по ту сторону двери раздался
множественный шорох (ведро сухого гороха кто-то
высыпал на железную крышу...), и дверь загудела от
удара...
   Начинался неожиданный и неурочный Бал
Демонов. Никто живой, из мяса и костей, не мог
уцелеть снаружи. Только те, о ком не говорят вслух.
По крайней мере, так гласила молва.
   Но здесь, по эту сторону железного засова, живым
бояться было нечего.
   Погребок имел форму кириллической буквы "П":
у перекладины за черной от времени и пролитого пива
стойкой неторопливо, но очень быстро распоряжался
громадного размера старик с густыми снежно-белыми
волосами, собранными на затылке в пучок, и густой
короткой бородой; посетители хватали бокалы или
кружки и уходили направо или налево, в длинные
полутемные коридоры. Впрочем, кое-кто оставался и у
стойки, лишь сдвигаясь в стороны.
   - Два зимних мне и портер для дамы, - сказал
Алексей, когда подошла его очередь. - И соленых
орешков.
   - Орешков как таковых или одноименных
сухарей? - неожиданно глубоким, поставленным
голосом осведомился старик за стойкой. - Причем я
бы порекомендовал сухари.
   - Готов прислушаться, - улыбнулся Алексей.
   - Вы первый день у нас?
   - Да. И - не в обиду - последний. По крайней
мере, в этом году.
   - Это вы хотите купить дом покойного Малыша
Маниона?
   - Возможно. Я не знаю, кто был его прежним хо-
зяином. Продает банк...
   - Ну, естественно. В свое время они взяли за
долги половину округи. Да куда - больше половины.
Людям оставалось разве что рыть норы... Наверное,
Бог услышал чью-то молитву, но в суть дела вникать
не стал, а так - помавал шуйцею... - Он изобразил
этот жест, сопроводив его великолепным выражением
полнейшего равнодушия на лице. - И пролился
говенный дождь.
   - Вы актер? - с интересом спросила Саня.
   - Я прозываюсь виночерпием в этом старом воню-
чем погребе, хотя разливаю преимущественно пиво.
Но да - прежде я выступал и на иных сценах, поболее
этой. "Не постигай излучин бытия, не поступайся
разумом и делом..." - пропел он негромко, но голос
вернулся, отраженный стенами. - Лучший баритон
Хаосской Оперы...
   - Простите, - сказала Саня.
   - Не за что, барышня, - опустил он голову. - Вот
ваш портер. И орешки.
   - Часто у вас... такое? - Алексей ткнул большим
пальцем вверх.
   - Год на год не приходится. Бывает, что и часто.
Простите...
   Он принял откуда-то сбоку пустую кружку,
поставил ее под кран. Темное пиво наполняло
стеклянную посудину, выталкивая вверх поршень
пены.
   - Отойдем, - сказал Алексей. - Не будем мешать
человеку.
   - Вы не мешаете, - сказал виночерпий. Они все-
таки отошли к длинному деревянному столу, за
которым полагалось стоять.
   - Мы застреваем, - сказала Саня. Алексей молча
кивнул.
   На черной столешнице кто-то недавно вырезал:
"Само-выродок". И знак Луны.
   - Веселимся вечерней душою, лишь надеясь на
позднюю завязь через пламя свечи посмотреть - и
умолкнуть в испуге тотчас... - Он произнес это тихо и
почти без выражения, но Саня почувствовала, как на
спине шевельнулась несуществующая шерсть. Он
вспомнила эти стихи, хотя никогда, разумеется, не
читала и не слышала их. Они были отсюда, из этого
уголка Кузни...
   - Мы застреваем, Алеша, - повторила она.
   - Как твой глаз?
   Она уже давно не вспоминала о нем... Посмотрела
на потолок. Пятнышко лежало тихо. И даже
невидимая линза, заставлявшая предметы становиться
более подробными, съежилась и почти исчезла.
   - Будто и не было ничего. Он подумал.
   - Плохо. Неужели он уже уверен, что с нами по-
кончено? Или его просто отвлекло что-то? Эх...
   Знать бы, закончила про себя Саня. Увы, не дано.
Участь человека: добывая хлеб свой в поте лица своего,
судьбу свою творить в неведении.
   - Разрешите быть вашим соседом? - сказал кто-
то сзади.
   Саня оглянулась: средних лет мужчина, похожий
на барсучка. Но на блузе его, сшитой неумелым
портным, были погоны с тремя белыми жестяными
звездочками, а на груди - литой круглый значок с
гордым профилем. Шерифф...
   - Я шерифф Гермар, - продолжал он, - и имя
мое переводится как "славное копье". Правда, в этом
что-то есть?
   - О да, - с придыханием сказала Санечка.
   - Приветствую вас в нашем городе. Вы покупаете
тот дом?
   - Нет, - сказал Алексей.
   - Не понравился, - произнес шерифф медленно,
как бы для пробы разбивая слово на слоги: получится
или нет?.. - И это вызывает понимание у меня и у
бургомистра. Но вот что странно, право: известный
нам Грамен, по всем признакам, находится в тюрьме, а
кто-то тем временем грабит ссудную кассу в Панае, и
очевидцы в один голос говорят, что это был сам Грамен
с одной из своих поклонниц. Нонсенс, скажете вы - и
будете правы. И да, конечно, вы никак не похожи на
доброго Грамена - на полголовы выше, свои волосы,
не парик... Или парик?
   - Свои, - сказал Алексей, глядя на шериффа с
любопытством.
   - Я не сомневался нимало... Но! Вы же понимаете
прекрасно, что в любом деле неизбежно возникают
всяческие "но", потому что в противном случае дел не
было бы вообще. Так о чем я? Да. Кузен моей бабушки,
Филоктимон, что означает не что иное, как "любящий
богатство", говаривал, бывало: самое несправедливое в
наказаниях - это то, что они бесплатны. Я достаточно
ясно выражаю свою мысль?
   - Я понял только, что мы имеем какое-то
отношение то ли к налету на ссудную кассу, то ли к
этому разбойнику, как его...
   - Грамену. Доброму Грамену.
   - Да-да. К нему. Это так?
   - Совершенно верно. Ведь если натянуть на
голову соответствующим образом выделанный бычий
пузырь, одеться мешковато, сутулиться... понятно, да?
С другой стороны, мало кто знает, что Грамен в
тюрьме. Его арест держится в секрете по неким
государственным соображениям. Следовательно... что?
Готовя налет, преступники могли и не подозревать о
том, что алиби их получится липовым. Здорово?
   - Это, должно быть, очень неумелые
преступники. Я бы так не прокололся.
   - А вы умелый преступник?
   - Пока не пробовал. Но, думаю, был бы умелый.
   - Замечательная в своей простоте мысль. А
умелым полицейским вы могли бы стать?
   - В определенном смысле это легче. Полицейский
всегда идет следом.
   - А вот и нет. Хороший полицейский должен
уметь опережать на два шага любого преступника и в
некоторой благородной расслабленности поджидать
его там, куда тот стремится скрыться. Логично?
   - Да. Вполне.
   - А чтобы опережать его, нужно что? Шевельнуть
мозгами - раз. Отвлечь внимание преступника чем-то
другим - два. Наконец, заставить преступника считать
себя... в смысле - меня... да - полным идиотом с ка-
кими-то незначительными отклонениями от классиче-
ского типа этого всемирного персонажа. Ну... не обяза-
тельно, скажем, пускать слюни... понимаете меня, да?
Но привязаться в пивном погребке к двум совершенно
посторонним людям, да еще с шумом арестовать их ни
за что ни про что - это сыграет, как вам кажется?
   - Вообще-то нам просто некогда, - сказал Алек-
сей. - Мы хотим отбыть завтра же-с конвоем.
   - И даже не "с", а "под", - энергично помахал
пальцем шерифф, - Разумеется. Вы не опоздаете ни на
минуту. Машину вашу, как вещественное
доказательство, приобщат к колонне...
   - А зачем все это? - спросил Алексей. Саня по-
смотрела на него с тревогой.
   - При ограблении эти негодяи застрелили
шестерых. Из них только один был вооружен -
охранник. Я уверен - и причины для этой уверенности
у меня есть, - что они скрываются в нашем городе.
Скрываться же они могут только в одном случае: если
угрожают кому-то из жителей. И мне очень не
хотелось бы...
   - Я даже знаю кому, - сказал Алексей. -
Аптекарю.
   - Вот как? - Шерифф приподнял бровь.
   - Да. Мы заходили к нему... так... пятьдесят минут
назад. Аптекарь нервничал страшно и все пытался нас
из аптеки выставить. И... как бы сказать... В общем, я
почти всегда понимаю, один человек в доме или не-
сколько. Так вот - было несколько. Но на глаза пока-
зался только один. Очень испуганный.
   - Интересссно... - просвистел шерифф. -
Аптекарь. Это интересно.
   И он надолго задумался. Саня наконец перестала
вслушиваться в разговор и отхлебнула портер, сильно
отдающий жженым сахаром. Сухари, черные, с перцем
и солью, были превосходны. Ей определенно
нравилось здесь...
   Она знала, что допускать этого нельзя - как
нельзя, скажем, привязываться к человеку, которого
намерена оставить. Но поделать с собой она ничего не
могла.
   - А вы бывали когда-нибудь снаружи во время
Бала Демонов? - тихо спросила она шериффа. - Ведь
могло оказаться так - по служебной надобности...
   Шерифф покачал головой:
   - Нет, добрая госпожа. Окажись я под небом в
такой час и уцелей, меня тут же сместили бы из
шериффов. Как моего предшественника, шериффа
Авду. Таков закон. Суровый, но справедливый.
   - Авда был шериффом? - удивилась Саня. - Вот
никогда бы не подумала.
   - Авда был замечательным шериффом. Таких
просто не бывает. Мы много потеряли с его уходом...
отстранением. Но иначе было нельзя. Хотя бы просто
по соображениям справедливости. А в благодарность
за все Авде разрешили жить в городе. Но он все равно
пропадает в лесу.
   - Мы его подвезли сегодня, - сказал Алексей. -
Я никогда бы не подумал, что такой человек может
быть шериффом или солдатом. Тем, кто носит оружие.
   - Вы не видели его в то время. О-о... - Шерифф
улыбнулся и тут же спрятал улыбку. - Значит, апте-
карь... - вернулся он к размышлениям. - А Авда
живет у него на чердаке. Это хорошо...
   Саня увидела вдруг, что у Алексея сделались
странные глаза. Потом он осторожно оглянулся. Она
посмотрела в ту же сторону, но не увидела ничего:
спины сидящих, дальше - какие-то обрывки лиц и рук
в струях плывущего подсвеченного дыма... Тогда она
отвела взгляд, но не совсем, а так, чтобы "линзочка"
прошла по этим лицам и спинам. И ей показалось, что
там мелькнуло... нет, не знакомое - но чужеродное
здесь... Она не могла определить и назвать это, но вот
заметила мельком и почувствовала... ощутила - как
осклизлое прикосновение.
   - Через два стола от нас, - тихим шепотом и
почти не шевеля губами проговорила она. - К нам
спиной, у стены.
   Алексеи молча кивнул.
   - Кто? - понизив голос, спросил шерифф.
Алексей сделал в сторону Сани жест: молчи. Сам на
столешнице показал пальцами идущего человечка,
потом второго, идущего следом. Приложил ладонь к
уху - будто прислушивался. Похлопал себя по груди
- там, где обычно у мужчины лежит бумажник.
Изобразил выстрел из пистолета. Потер палец о палец.
   Шерифф понял. Что уж тут было не понять...
   - Я... - начал было он, но Алексей покачал
головой и встал сам. Неверным шагом, натыкаясь на
углы столов, он приблизился к названному и
остановился, покачиваясь и сверля его взглядом. Все
сидящие стали оборачиваться. Наконец обернулся и
последний...
   Саня испытала легкий эстетический шок. Человек
был безобразен, причем совершенно невозможно было
уловить, в чем конкретно безобразие состоит. Ну да:
бородавки, слипшиеся жидкие волосы, допотопные
очки с толстыми выпуклыми стеклами, кривой нос,
вывернутые губы, редкие неровные зубки - все это
имело место, но лишь подчеркивало общее ощущение,
а не определяло его. Человек с такими чертами может
быть если не красив, то вполне сносен. Здесь же
уродство определялось чем-то другим.
   Поразмышлять на эту благодарную тему ей не
пришлось.
   Гнусный очкарик начал неуклюже
приподниматься - и вдруг неуловимо быстрым
движением оказался на столе. Хватай, хватай! -
закричали сразу несколько голосов. Он пнул кого-то в
голову и перепрыгнул на другой стол, потом на третий.
Шерифф встал в проходе, в руке у него оказался
курносый серый револьвер.
   - Эй ты, там! Как тебя!.. Кончай дебош, выходи! А
ну-ка, ребята, все сядьте, да поближе к стенам! Голос
его был низкий, как из бочки.
   - Шерифф, он же Ивана убил... - в ужасе
простонал кто-то. - Он же его - насмерть!
   - Мы его схватим! Эй, ты!..
   - Да ты и триппер не схватишь, - презрительно
сказал кто-то за плечом Сани. И...
   И голова шериффа словно взорвалась - то ли в
беззвучии, то ли в таком адском грохоте, который уже
не воспринимался как звук, а как некая особая тишина.
Осколки и брызги разлетались медленно, и тело еще
продолжало начатое движение, но уже конвульсивно,
без тормозов - руки взмахнули, будто пародируя
движения пьяного дирижера, ноги шагнули, опережая
тряпично изогнувшееся туловище... Саня
почувствовала твердую руку на своем горле - такую
твердую, что даже рефлекторно не попыталась
вырваться.
   Алексей обернулся...
   Второй выстрел она не услышала, а
почувствовала: удар по уху. Алексей упал.
   Тогда она закричала. Рука сжала ей горло, но она
все равно кричала. Тогда ее ударили по голове. Удар
был безболезненный, только белая вспышка под
черепом - и горячая струйка за ухо.
   - Тихо всем! - сквозь все проник голос. - Иначе
я пристрелю эту сучку! Косой, вылазь, хватит яйцами
крутить!
   Из глубины зала появился очкарик. Он бежал бо-
ком - как краб. В руке у него было горлышко разбитой
бутылки. Походя он ткнул им в лицо какого-то мужчи-
ну - тот не успел отпрянуть...
   - Хватит, я сказал!!!
   - А чего они все...
   - В машину. Быстро!
   - А ты ч„...
   - Я сказал - быстро.
   Саню потянули к дверям. Она попятилась.
Очкарик отпирал засов. Кто-то закричал, но крик был
заткнут выстрелом. Холод и водяные брызги
ворвались с улицы, запах мокрых камней и запах
гнили. Страха не было: будто нажали кнопку,
отключающую страх. Поток воды обрушился сверху,
поток ледяной воды. Захлопнулась дверь, оставляя
Саню один на один со смертью.
   Рядом заворчал и закудахтал мотор. Прорезав
фарами ливень, вывернул из-за угла автомобиль. Верх
его был из какой-то черной лоснящейся ткани. Тот, кто
держал Саню, открыл заднюю дверцу и втолкнул -
вшвырнул - ее внутрь. Под ногами было что-то
мягкое, Саня посмотрела и узнала. Это был аптекарь.
Когда они успели?.. - мысль засела в голове. Аптекарь
дышал, но явно был без сознания. Тот, кто тащил
Саню, сел рядом и захлопнул дверцу. Мотор
закудахтал по-другому, машина тронулась.
   И только тут она в полной мере осознала: Алексей
мертв.
   Она осталась одна.

   Глава восьмая

   В это самое время раненный в ногу человек
ковылял по каменистой тропе, идущей под самым об-
рывом знаменитых Пурпурных Утесов, давших свое
имя одному из самых старых приморских городов
Конкордии - порту Порфир. На человеке была темно-
желтая одежда царского толмача, высокие охотничьи
сапоги и кожаный шлем, скрывающий верхнюю
половину лица, но имеющий прорези для глаз. Рана
его, поначалу казавшаяся несерьезной, несколько дней
назад загноилась, и сейчас наряду с распирающей
болью он испытывал дурноту и слабость от
внутреннего жара. Иногда дурнота была такой
сильной, что человеку казалось, что он пропадает на
время и потом появляется уже в другом месте.
Поэтому он очень боялся, что прошел мимо тех, кто
ждал его...
   Но он не прошел мимо.
   Только что рядом не было никого, и вдруг из
камней встали двое и стремительно и бесшумно
подбежали к нему. Такой беззвучный бег бывает
только во сне - не бег, а полет в дюйме над землей.
   - Учитель Эфрон? Вы... наконец-то...
   Он видел их с трудом, потому что глаза его
высохли.
   - "Стрелы Небес равно поражают море и землю",
- произнес он условленную фразу.
   - "Так почему Гект