Вот именно. Мы знаем, чем Пактовий расплатился
за свои успехи. Поэтому можно просто ждать, когда
удача начнет изменять ему. Из Кузни он не выйдет.
   И тем не менее он жив до сих пор и продолжает
обыгрывать нас. Что будет, если он добьется своего и
выведет девушку наружу?
   Этого не может быть. Он ведь заложил свою
жизнь...
   Вот именно. Он заложил свою жизнь за успех. По-
беда и смерть. Победа и тут же смерть. Но вначале по-
беда.
   Астерий поднял лист. Неведомый червяк прогрыз
в нем ход: череду дырочек. Наверное, он двигался как
швейная игла: на изнанку листа, с изнанки, вновь на
изнанку - каждый раз открывая новый неведомый
мир...
   Он все равно не сможет выйти. Все пути
перекрыты.
   Все пути в Кузне перекрыть невозможно. Разве
что расположиться в меловых пещерах под башней.
   И это тоже сделано. Уже около сотни креатур
заслано в Кузню. Мышь не проскользнет.
   Мышь... Мышь, может быть, и не проскользнет...
тем более что мыши не скользят. Скользят разве что
змеи... Змеи... Мыши и змеи. Змеи едят мышей. Змеи
охотятся на мышей в полнейшей темноте...
   Астерий уронил лист к ногам. Лист почему-то не
стал кружиться и упал плашмя, едва ли не со звуком,
будто был сделан из позеленевшей тонкой меди.
   Они находят их по теплу тел. Вот именно. Мы
ищем их по тем качествам, которые при умении легко
скрываются чарами. А почему бы нам не поискать их
по теплу чувств? Тем более что чувства они наверняка
пытаются скрыть друг от друга - а потому чарами
окутывать как бы нечего?
   Пактовий может не испытывать никаких чувств.
Он похож на кусок дерева. На очень сложный кусок
дорогого красивого дерева.
   Дерево. Склонилось над аллеей. Ствол делится на
два, и каждый стволик еще на два, и каждый сук на две
ветви, и только потом разлетаются в стороны тонкие
ветки и листья, сливаясь в общую крону. Наверное,
улитка у развилки убеждена, что выбирает судьбу...
   Но девушка? Девушка просто не может не
испытывать ничего к такому человеку, который
постоянно рядом с нею, который выручает и
защищает... который красив, наконец, и умен, и храбр.
   Да. Стоит поискать по свечению чувств. Это
должно быть бело-голубое на темно-зеленом фоне.
Летучие отряды займутся этим.
   Девушку надо постараться оставить в живых. Она
может пригодиться в дальнейшем...
   Четыре птицы пролетели обратно - теперь уже
молча.
   Есть еще интересная весть. Несколько клевретов
Авенезера Третьего движутся на юг.
   Пусть их. После всего, что было, - они уже не
опасны.
   Бежевые плиты под ногами стали розовыми.
Донеслось тихое журчание фонтана - не того,
который брызжет струями, а медленного, где вода
стекает хрустальным жгутом из одной зеленой чаши в
другую, потом в третью... Сторожевые птицы и звери
пьют из него.
   После всего, что было... да. После того, как
Астерий изъял из небытия то, что осталось от старого
сумасбродного чудовища... никто не верил, что он
сумеет спасти его, но он спас, спас и использовал, хотя
всем казалось, что наоборот - стал безвольным
рабом... а использовав, отбросил, как палочку для
подтирки. Может быть, зря? Нет, нужно иметь врагов.
И лучше всего - известных и бессильных врагов.
   И, подумав так. Астерий улыбнулся. Пусть идут.
Не трогать. Следить издалека.
   Как ни осторожничал Алексей, а в яму они все-
таки угодили. Произошло это утром второго дня пути,
после ночевки в пустом укрепленном доме. Угловой
каменный дом, окна первого этажа заложены
кирпичом, оставлены лишь бойницы; вокруг входа
(полукруглые ступени, фигурный козырек над
дверью) полуразрушенная баррикада из каких-то
ящиков и мешков. Дверь разбита в щепы. В доме ни
единой уцелевшей вещи. Из распоротых матрацев,
валявшихся повсюду, кое-как нашли два относительно
пригодных для сна. Саня подобрала растерзанную кук-
лу. Приладила на место ручку, висящую на полоске
ткани, засунула обратно в прореху куски ваты.
Сдавила, чтобы хоть как-то придать форму тельцу.
Выражение страдания с лица куклы пропало...
   Но это, скорее всего, был уже сон. Она просто не
помнила, как уснула. Наверное, на ходу.
   Еще ей приснился Железан. Призрак Железана.
Призрак стоял над нею с полуобнаженным тускло
поблескивающим мечом.
   Когда она проснулась, Алексей сидел у
подоконника на мешке с песком, уронив голову на
скрещенные руки. Из-за окна доносились негромкий
скрежет и подвывание.
   - Поешь, - сказал Алексей, не оборачиваясь.
   Саня подошла к нему, встала за плечом.
   Звуки издавали две грязно-голубые шерстистые
птицы с длинными голыми шеями. Они сидели на
вершине оплетенного паутиной дерева.
   - Прости, - сказала Саня. - Я все вспомнила. Я
была дура. Последняя дура.
   Он не ответил.
   Давясь от отвращения, она сжевала несколько
кружков все той же жирно-мучнистой салями. Отпила
из бутылки пива треть. Вытерла горлышко и забила на
место жестяную крышку.
   До перехода в следующий мир было еще
километров пятнадцать.
   Когда они со всеми предосторожностями
забрались в странно холодную машину, когда Алексей
прогрел мотор и тронулся с места, медленно и
осторожно, Саня спросила:
   - Алеш... а вот то место, где я жила, - ему все это
тоже... угрожает? Ведь получается - с двух сторон...
   Алексей ударил по тормозам. Саня выставила
руки и уперлась в панель. Что-то заскрежетало,
загрохотало, машина клюнула носом. Удар по днищу.
И почти тишина.
   Алексей выключил мотор. Откинулся назад. Саня,
скосив глаза, посмотрела на него. Он был бледен до
синевы.
   - Значит, так, - сказал он два вдоха спустя. - По-
тихоньку, очень-очень медленно - перебирайся назад.
И замри там.
   Она поняла. Тяжесть нужно переместить.
   Буквально по сантиметру, откидываясь на спинку
сиденья, она стала приподниматься и поворачиваться.
Дотянулась до какого-то выступа, ухватилась - и
змеей скользнула назад, на резиновый коврик,
выстилающий объединенное пространство салона и
багажника. Узенькое заднее - "детское" - сиденье
Алексей выбросил почти сразу.
   Потом Саня подтянула как можно более кзади оба
рюкзака и длинный сверток с мечом. Сама навалилась
на них сверху, подобрав ноги.
   Тогда Алексей чуть приоткрыл дверь и выбрался
из машины. Она качнулась, но он надавил локтями на
крышу - и так, перебирая локтями, прошел назад и
взялся за бампер.
   - Теперь вылезай, - сказал он хрипло. Саня
открыла изнутри багажник и перевалилась через
бортик. Достала меч.
   - Тащи рюкзаки...
   Она выдернула один - как морковку. Алексей
взялся за лямки второго - и тут машина дернулась,
что-то зашуршало и заскрежетало под днищем...
рюкзак зацепил какую-то торчащую машинную
внутренность...
   Пару секунд Алексей удерживал за лямки рюкзака
сползающую в провал машину. Он чувствовал, как
вздуваются мышцы и трещат суставы. Потом -
лопнул брезент.
   Алексей повалился на спину. Из прорехи в
рюкзаке выпали и раскатились готовые бомбы. Корма
машины подпрыгнула и исчезла внизу. Оттуда
донеслось возмущенное хрюканье. Алексей, не
вставая, дотянулся до одной из бомб, вытащил
зажигалку, поджег фитиль и бросил бомбу вслед
машине.
   Рвануло глухо. Из провала вылетел клуб огня и
дыма, потемнел и раскрылся зонтом.
   - Обратно в дом, - скомандовал Алексей. Саня
стояла, глядя на него нерешительно. Потом
(нагнулась, чтобы собрать бомбы...
   - В дом, - повторил он почти шепотом. Но
похоже было на то, что отступать в дом поздно... С
десяток виденных вчера небольших черных зверьков,
(вблизи похожих не на собак, а на припавших к земле
[обезьян, быстро окружали их. Они даже не казались
страшными, но изредка их пасти раскрывались,
обнажая частые ряды длинных и тонких, как у
глубоководных рыб, зубов. В передних лапах зверьки
держали заостренные палки.
   Алексей очень неторопливо поджег фитили трех
бомб сразу и бросил их веером. Потом упал сам и
придавил Саню.
   Эти взрывы, слившиеся в один, были почти
неслышны. Звук обратился в свет, в белую вспышку
под черепом. Саня поняла только, что бежит быстро и
сбивчиво и что ее придерживает сильная рука. Она
ничего не боялась. Сейчас все могло кончиться, но и
только.   Они успели влететь в дом, взбежать на второй
этаж и закрыть перегораживающую лестницу грубую,
наспех сделанную, но вроде бы прочную железную
дверь. И тут же с той стороны в железо заколотили...
   - Дядя Вандо...
   Генарх обернулся. Ковыряя сапожками ковер,
стояли племянники Авид и Драган, погодки-сыновья
любимой младшей - маленькой - сестры Благины.
Муж Благины, тысячник Демьян Лампадион, пал
девять лет назад в карательном походе на южан, так и
не увидев младшего сына. С тех пор Благина с детьми
жила у брата, наотрез отвергая женихов.
   - Да? - Вандо поднял бровь.
   - Дядя Вандо...
   - ...а можно, мы пойдем...
   - ...в лучники? Мы...
   - ...хорошо стреляем...
   - ...а то дети конюха...
   - ...мы же не трусы...
   - ...правда...
   Вандо долго смотрел на них. Под его взглядом оба
смутились.
   - Пойдемте-ка во двор, - сказал он наконец.
   Мальчишки переглянулись.
   По дороге он снял со стены легкий птичий лук и
колчан.
   На высоком крыльце он остановился. Мальчишки
сопели за его спиной. Коновязь была пуста. За
стражницкой на площади сотники Кипарис и Малхей
сгоняли поты с отроков. От кухни брел старый седой
мясоруб Зосима в своем неизменном кожаном
фартуке. Увидев Вандо, он повернул к нему.
   - Будь здрав, генарх! Хотел Клавдии доложить,
так лучше доложу тебе...
   - Постой, старик. Сейчас дело важнейшее. Вандо
не глядя протянул лук и колчан Авиду, старшему.
Авид перекинул через плечо ремень, легким дви-
жением выхватил стрелу, наложил на тетиву.
Повернулся на каблуках, поднял к небу уже
натянутый лук. В небе плыл коршун. Отпущенная
тетива рассекла воздух. Через секунду коршун забил
крылами, потом сложился и комом стал падать. Раза
два он пытался непослушными крыльями поймать
воздух...
   Авид, не сказав ни слова и не меняясь в лице,
передал лук и стрелы брату. Драган сделал все то же:
перебросил ремень колчана через плечо, лихо
выхватил стрелу... и вдруг замер. Вандо посмотрел
туда, куда был устремлен взгляд мальчика. Над
крышей конюшни взмыла и нырнула вниз крылатая и
хвостатая черная тень.
   - Стре!.. - крикнул кто-то, но Драган успел сам.
Черная тень рванулась было вверх - на фоне неба
запечатлелся силуэт: змееобразное туловище и
угловатые, как у летучей мыши, крылья, - но это было
движение уже убитого существа. Крылья судорожно
затрепетали, вывернулись - и непонятная тварь
забилась в пыли посреди двора. Белое оперение
стрелы дергалось и раскачивалось, как маленькое
знамя капитуляции
   - Не подходить, - распорядился Вандо. -
Пошлите за Авдоном! - крикнул он вывернувшемуся
откуда-то дворовому. - Что у тебя, старик?
   Зосима, не отвечая, смотрел на тварь.
   - Где-то я видел таких, - сказал он наконец. - Но
вот не помню где. А шел я с таким делом, генарх: мясо
портится на леднике.
   - Что? Как это может быть?
   - Не знаю. Может, в мясе изъян, а может, в лед-
нике. И портится как-то не так. Не воняет, а распол-
зается. Разваливается на кусочки. Никогда я про такое
не слышал.
   - И много пропало?
   - Да там много и не было. С десяток туш. Так я
что хочу сказать: пусть Авдон заглянет туда.
Неспроста это.
   - Заглянет, - пообещал Вандо.
   Зосима кивнул и пошел обратно. Со спины он
казался ожившим каменным идолом, каких много
стояло в Степи. Тогда Вандо повернулся к
племянникам. Они стояли, бледные и строгие, и ждали
его решения.
   - Учиться к чародею поедете, - сказал он. - Но
потом вернетесь в дом. Верные люди мне сейчас
нужны более чем всегда.
   Авид кивнул. Драган, похоже, хотел возразить, но
взглянул на брата и тоже кивнул.
   - Мы поняли, дядя Вандо. Спасибо тебе.
   - Конвой уходит через два часа. Соберитесь.
   - Мы собраны, - сказал Драган.
   - Неужто знали, что отпущу?
   - Мы бы сбежали. - Авид склонил голову. - Мы
уже так решили...
   - ...что сбежим...
   Оба стояли понурившись.
   - Вот как, - невесело усмехнулся Вандо. -
Ладно, голый умысел карается нестрого... вернетесь,
получите свое. А пока бегите на кухню и скажите
Римену, чтобы накормил вас поплотнее да с собой
пирога дал.
   Белый флажок посреди двора уже не дергался,
стоял склонившись.
   Оглядываясь на него и явно сгорая от
любопытства, племянники понеслись вслед за
Зосимой. Они нагнали его около краснокаменного
дикой формы строения, где располагались кухня и
жилье кухарей, и пошли дальше по обе стороны от
старика, что-то ему оживленно рассказывая. Огромной
лапой Зосима потрепал Драгана по плечу...
   - Я здесь, генарх, - послышалось сзади. Римен,
так и не сумевший стать настоящим чародеем, но
многие науки узнавший, спускался по винтовой
лестнице сверху. Он сильно хромал, но ходил без
костыля.
   Вандо дождался его.
   - Пошли посмотрим, что там за дичь подстрелили
мои мальчишки...
   Вблизи черная крылатая змея выглядела
омерзительно. Она валялась, раскинув пергаментные
жильчатые крылья и все еще подрагивая мягким
серым животом. Стрела пробила ей глотку. В длину
она была в две трети сажени, крылья раскидывались
на сажень.
   - Это же горгонка... - изумленно сказал Римен,
криво нависая над чудищем. - Господи, кто бы мог
подумать...
   - Тебе это знакомо?
   - По книгам, генарх, только по книгам.
Василиски, грифоны, горгоны... плоды нечестивых
трудов Фавста Безумного. Все считали, что с ними
покончено.
   - Что оно из себя представляет?
   - Надо будет посмотреть по книгам. И изучить са-
мою тварь. Ты позволишь мне это сделать?
   - Будь осторожен. Да, и еще: Зосима, мясоруб,
хочет показать тебе что-то.
   - Тогда, генарх, с твоего позволения я займусь
вначале делом Зосимы. Не хотелось бы мне рассердить
этого достойного человека.
   Римен поклонился и заковылял все туда же, к
кухне. Вандо проводил его взглядом. Пожалуй, пользы
от Римена мало. Но именно он, Римен, будучи еще
отроком, заслонил Вандо от залпа целой шеренги
лучников - поднял коня на дыбы и заслонил.
   Шесть стрел вошло в его тело. И еще больше - в
тело коня. Конь рухнул, придавил всадника да еще
прокатился через него. Никто и помыслить не мог, что
отрок выживет...
   С другой стороны, истинно сказано: нет такого ре-
месла "хороший человек". И это, увы, правда. Нужен
умелый чародей, очень нужен. Да только где ж его
взять?..
   Звук рожка - нарочито противный, гвоздем по
стеклу - заставил Вандо вздрогнуть. Над воротами
поднялся сигнальный флажок: свои. И все же
стражники высыпали из-под крыши и стремительно
развернулись шеренгой, готовые и к стрельбе, и к
ручной рубке. Ворота медленно отворились.
   Полтора десятка всадников наметом въехали во
двор. Кесарский флажок плескался на длинной пике.
По многим приметам видно было, что в пути всадники
не первый день. И даже не первую неделю. Головной
соскочил с коня, бросил поводья подбежавшему
дворовому. Стремительным шагом направился к
Вандо, на ходу снимая с головы шлем с кольчужной
маской.
   Это был Мечислав Урбасиан.
   Алексей пересчитал припасы.
   Имелось шесть готовых бомб и аммонал еще для
десятка. Если хорошо порыться в доме, наверняка
можно будет найти, во что его набить. Да и то из тех
шести - две бомбы были очень мощными, с
динитроэтиленгликолем, залитым в чугунные
цилиндры для домкратов, и для наступательного боя
не годились.
   Далее: к "Марголину" осталось сорок шесть
патронов. К "Шериффу" - шесть; Алексей раскачал и
вынул пули из гильз, а затем отполовинил порох;
теперь стрелять из револьвера можно было без
прежней опаски.
   Да, но... Шесть патронов.
   И, конечно, Аникит. "Боекомплект" которого
измеряется лишь сроком жизни владельца.
   И это, похоже, все. Недостаточно против врага, ко-
торый нападает отовсюду одновременно и никогда не
обращается в бегство. Почти никогда.
   Но для этого "почти" нужен бензин. Бензин же
остался в машине. Вернее, его там не осталось.
   Он покосился на Саню. Саня сидела в углу на
старом матрасе, обняв колени. Глаза у нее были
закрыты.
   А ведь это, пожалуй, конец, подумал он. С
удивлением прислушался к этой мысли.
   Никакого отзвука. Отзвона. Слова в пустоту.
   Или не верю, или отупел.
   Что ж, древние славы исповедовали мораль:
жизнь ничто, смерть - все. Жизнь - это только способ
добывания смерти. Он опять посмотрел на Саню.
   Не сметь, глухо приказал он себе, хотя и сам не
мог бы сказать, чего именно не сметь... Надо было
встать и что-то сделать, и он встал и подошел к окну.
   "Обезьяны" кишели внизу, как муравьи на
муравейнике в солнечный день.
   Он выбрал взглядом одну, замершую неподвижно,
и взял ее. Но вместо обычного контакта внезапно
возникло что-то иное. Будто сдвинулся горизонт.
Приподнялся краями. Тошнотворное чувство потери
опоры под ногами и медленного бесконечного
опрокидывания...
   Он попытался не обращать на это внимания,
сосредоточиться на слухе, но стало хуже. Стало
настолько плохо, что он захлебнулся темнотой и лишь
успел, поняв, что падает, падает, падает... - выставить
руки.
   И - обрубить ниточку, протянутую к чужому
сознанию.
   Потом было так: раскаленные клинки -
сжигающие лучи света - потоки кислоты медленно
прошли сквозь его череп, мозг, земное тело, душу,
оставляя зияющие туннели. Вой и грохот наполняли
их, будто ледяное море, объятое ледяным ураганом,
ринулось в пролом плотины. НO он ускользал от
урагана и водяной стены, он был легче мыльного
пузыря и еще незначительнее его, он был почти как
тень, и только поэтому его не накрыло черно-пенным
гребнем и не растерзало воздухом, твердым, словно
сталь... и где-то в немыслимой дали его выбросило на
белый и острый, как соль, как битое стекло, береговой
песок.
   И отступили, откатились воды, и попятился
ветер...  ...Он пришел в себя сразу и целиком, разве что
эмоции  запаздывали - и что-то произошло с цветом
вещей. Цвет исчез, остались лишь оттенки серого.
Саня рыдала, и  трясла его, и раскачивала. Живи,
живи, просила она, и  Алексей поднял затекшую руку
и погладил ее по голове,  и она бросилась, вжалась
лицом в его подмышку и замерла, вся дрожа.
   - Ну что ты, ну... - Он с трудом выговорил эти
слова, так сжало горло. Она промолчала, и он
почувствовал только: быстро помотала головой. Он
обнял ее,  успокаивая. Пытаясь успокоить. Прошло
много времени. Много биений сердца. Кажется, она
чуть расслабилась. Почти перестала вздрагивать.
Лишь изредка, при вдохах.
   - Алеша... - произнесла она, не отрывая лица от
его груди, - мы ведь... не выберемся отсюда?..
   - Выберемся, - сказал он.
   - Нет, - сказала она. - Не говори так. Я знаю, что
это все. Конец. Конец пути. Подожди, не перебивай... -
Она уловила, что он набрал воздух для ответа. - Я
хочу сказать...
   И замолчала. Алексей ждал. Потолок был
закопченный. В доме что-то жгли. Очень давно. Когда
здесь еще жили. Жили люди. Жили живые...
   - Я хочу попросить тебя: когда... все кончится и
уже не будет никакой надежды... убей меня сам, ладно?
Не позволяй... этим тварям... Я боюсь... что не смогу -
себя... Обещаешь?
   И он сказал, что обещает, сказал легко, лишь бы
избавиться от объяснения, почему так безнадежно
уверен в том, что они все-таки выберутся из этой
ловушки.
   И Саня чуть отстранилась от него, приподнялась,
отвернула лицо, чтобы он не видел и не запомнил ее
такой зареванной и помятой...
   И тут опять накатило. Волна дрожи. Он, выдохнув
судорожно, перевернулся на бок, согнулся, зажал коле-
нями руки. Зубы не стучали лишь потому, что свело
челюсти.
   - Тебе плохо? - закричала Саня. - Тебе опять
плохо?
   - Пр... идет... - выпихнул он из себя. - Реак...
ция... Он постарался дышать глубоко и редко, и скоро
дрожь отступила. Осталась дряблость, мягкость в
руках и ногах. И очень хотелось расчесать, ну, просто
- разодрать ногтями лицо...
   К концу недели Рогдай имел под рукой
четырнадцать тысяч хороборцев и три с половиной
тысячи отважников. Во многочисленных лагерях,
раскинувшихся от долины Вердианы до севера
кесарийской