е повел и ухом, и Камен понял, что они тоже
оглушены близким непрерывным громом и ничего не
слышат. Тогда он просто пошел вперед, глядя под ноги
и держа наготове тонкий и причудливо кривой
степной меч. Он подобрал этот меч у реки, когда вдруг
- не сразу - осознал, что вихрь не только перенес его
на другой берег, но и обезоружил. Ничего более
подходящего на глаза ему не попалось .
   И все же разглядеть в высокой траве змей - было
немыслимо Одна тут же скользнула по сапогу, вторая
в полушаге подняла голову... Змея была зеленого цвета
с более темными зелеными же зигзагами. На большой
угловатой голове тускло горели желтые глаза. А
пониже головы нервно подрагивали зеленые же
крылья.
   Камену было не до испуга. Он чуть приподнял
меч... и змея отшатнулась и скрылась в траве Быстрый
зигзаг отметил ее путь...
   И как на отмели бросаются врассыпную
невидимые уклейки, оставляя длинные рябинки на
воде, - так и от Камена разбежались в стороны веером
слитные шевеления трав.
   Тогда он пошел напрямик к легкой рыжей
азахской кобыле, взял ее за узду, потрепал по шее,
смиряя дрожь, и повел из змеиного круга. Еще две
лошади сами потянулись за ним, а остальных змеи
отсекли, остановили Отойдя на достаточное вроде бы
расстояние, Камен вскочил в седло, коленями сжал
бока кобылки - и направил ее от реки, в обход слева
пологого холма- того ли, с которого в полдень готовил
злосчастную атаку, не того ли .
   Нет, не того. У того холма не было крутого
южного склона, поросшего сплошь дикой розой. За тем
холмом не стояла прозрачная рощица и не шла дорога.
А здесь дорога была, и по ней рысью неслись кони без
всадников - но рядом с каждым конем, держась за
ременные петли, бежали по четыре солдата в желтых
рубахах Это просачивалась степная конная пехота.
   Камен проскочил сквозь рощицу и попал
буквально в объятия знакомых конников.
   - Сотник! Камен! Ты живой?
   - Живой! Вы тут стоите .
   Через пять минут они уже рубили не успевших
развернуться к бою степняков.
   Бежавших не преследовали. Приказ был -
прикрывать переправы.
   Черная туча так и висела над тем берегом Кипени,
и никто не знал, что произошло с прорвавшимся
хором. То есть что значит: не знал... Пасть
захлопнулась за теми, кто перешел мосты. Да и на этом
берегу все было ясно: остатки левого крыла оттеснены
были к морю, где и держались из последних сил по
гребню дюн. Правое же крыло Протасий сумел
сохранить в относительном порядке, отвел к Белой и
стоял там плотно и строго, позволяя вывести обозы и
раненых. Солнце висело на краю тучи, вишневый круг.
Вот-вот оно скроется, и настанет тьма.
   На куплу, к которой прибился Камен, налетали
раза три, но без особого напора и усердия. Устали все.
И помирать зря никому не хотелось, без того сегодня
выпущено было крови на двадцать лет вперед. Так что
наскоки эти были больше для формы, и так же больше
для формы от них отбивались, не бросаясь
преследовать.
   Насели по-настоящему уже во тьме, когда почти
вся пехота ушла на тот берег...
   - Кто там остался? - спросил Рогдай. Не видно
было ничего, только - слышно.
   - Конный заслон, - сказал Протасий.
   - Почему они не отходят? Прикажи им отходить.
Пусть высветят спуски к мостам.
   - Горят же вон костры... Не могут наши
оторваться.
   - Где горят? Это - разве горят? Впрочем, костры
действительно горели, Рогдай их видел хорошо...
   - Остаешься пока за меня, - бросил он Протасию,
повернул коня и скрылся во тьме.
   Протасий без слов повернул лицо к кесарю. Тот
медленно кивнул и положил ему руку на плечо.
   Четверть часа спустя по дальнему левому мосту
проскакала сотня. Отчаянные крики вдали. Откуда-то
взялись факелы, заметались. Шум боя стянулся туда, к
дальнему краю. Потом к мостам стали спускаться - по
грое, по пять, по десять - измотанные боем, падающие
с коней всадники.
   К мостам степняки прорваться всерьез не
пытались.
   Через час стало тихо. Мосты подожгли. Рогдая так
и не дождались.
   До самого утра мимо них кто-то шел. Не все
погасло из того, что горело, и изредка на фоне
подсвеченного далекого дымного пятна возникал
удлиненный силуэт...
   На эту землянку, оказавшуюся на самом краю вы-
жженного вплоть до предгорья поля, они набрели
чудом или чутьем. Рядом разметало и спалило дотла
маленький бревенчатый домик, и кто там прежде
квартировал: отшельники, или пастухи, или лесничие,
или кто-то еще, - осталось неизвестным. Спасибо
мародерам: забрав то, что в землянке было (еда,
наверное, что еще?..), они оставили открытой дверь.
   Как ни был Алексей ослеплен и оглушен за
страшный минувший день, мимо такого пройти он не
мог.
   Последнюю версту он просто нес Отраду на спине.
Он нес бы ее на руках, но рана плеча оказалась
серьезнее, чем он думал вгорячах. Стрела зацепила
какую-то жилку, и поднять левую руку получалось
только с предварительным хитрым вывертом.
   Они повалились на лозяную плетенку,
устилающую пол, и оба вытянулись с одинаковым
стоном.
   - Неужели это... еще... не конец? - тихо сказала
Отрада. - Сколько же... мучиться? Алексей промолчал.
   - Я так надеялась... - Она заплакала. А у него не
было ни сил, ни правоты, чтобы утешить ее.
   - Не знаю, - сказал он наконец. - Не очень-то я
верю в судьбу, и все же - раз мы с тобой выжили...
буквально - одни из всех... может быть, это что-то
значит? Может, мы еще нужны... хотя бы друг другу?
   - Нам не позволят...
   - А мы - назло всему.
   - Почему ты не успел меня украсть? - сказала
она совсем другим голосом, голосом маленькой
обиженной девочки. - Теперь уже поздно...
   Она проговорила это - и вдруг заснула. Алексей
даже приподнялся в тревоге, но дыхание Отрады было
ровным и чистым, а рука обхватила его руку и не
разжималась.
   Я тебя никому не отдам, подумал он яростно. Ни-
кому. Полибий, тебе придется ой как покрутиться,
прежде чем ты ее получишь, - а я сделаю все, чтобы в
этом кружении ты растерял последние свои
гениальные мозги, дурак.
   Потому что я знаю теперь, кому ты служишь. Ты
сам этого не знаешь, ты думаешь, что все служат тебе, а
я вот - знаю. Знаю, кто и как тебя использует. И даже
знаю зачем.
   А всего-то и надо было: увидеть белых летучих
мышей под огневой тучей - и уцелеть при этом...
   Он смотрел в чуть светлый квадратик окошка,
прорезанного в двери. Костры и пожары погасали,
наверное, но солнце все еще готово было начать
светить, когда придет его час.


(p) United Brainfuckers' OCR Project