Многие сиденья были свободны: видимо, в такой
мороз мало кто отправлялся путешествовать. Саня си-
дела, склонившись головой к заиндевевшему стеклу.
Кто-то нацарапал на инее: "Скоро лето!" Цветные
пятна из глаза пропали совсем, а золотая точка вела
себя тихо и скромно.
   Было около девяти часов вечера двадцать
седьмого декабря тысяча девятьсот девяносто шестого
года.


   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

   Глава первая

   В море всегда холодней, чем на суше. Эту истину
Алексей знал с детства, но так и не смог научиться не
удивляться той пронзительной сырости, той мокрой
всепроницающей студености, которая всегда
сопровождает зимние морские путешествия: будь то на
рыбацкой ли лодке, на кесарской ли яхте... Сейчас,
когда он спрыгнул со сходней на обледенелую гальку
пляжа, когда ноги коснулись пусть промороженной, но
земли, что-то внутри него облегченно вздохнуло.
Сейчас согреемся...
   Хотя он и греб вместе со всеми те восемнадцать
верст, что отделяют пристань селения Мариан от
острова Еликонида, ноги насквозь пропитались гиблой
морской соленой стужей, и выгнать ее можно было
только ходьбой, только быстрой пешей ходьбой.
   - Ждите здесь, - сказал он отважникам,
приданным ему, Железану и Апостолу. - Если надо
будет позвать, позову дудочкой. Но тогда уж
торопитесь успеть.
   Дудочки-близнятки он вырезал еще на том берегу.
Это было малое умение, данное ему Филадельфом:
если в одну близнятку подудеть, то вторая тут же
отзовется, будь то за милю или за сто миль. И так
будет, пока дудочки не засохнут и не покривятся.
Тогда надо вырезывать новые... Остров Еликонида имя
свое носил без чести, потому что именно на нем
отбывала заточение Еликонида Геронтия, августа-
двумужеубийца, по вине которой и началась Война
Семейств... хотя, если верить историку Василену
Мудрому, августа была вовсе не преступница-
злодейка, а просто неимоверно красивая похотливая
дура, не могущая ни в чем отказать очередному
любовнику... И вот именно этот бесславный остров
выбрал для жительства великий искусник Домнин
Истукарий после того, как был бездоказательно
заподозрен в причастности к исчезновению маленькой
кесаревны. С тех пор прошло двенадцать лет, а Домнин
так и не покидал полумертвую каменную твердь...
   Впрочем, за линией дюн остров уже не казался
таким безжизненным. Прихотливо искривленные
сосны заступали дорогу ветрам, а дальше начинался
мощный низкорослый еловый лес, тропы в котором не
протаптывались когда-то, а прорубались. Алексей был
у Домнина позапрошлым летом и помнил, что лесной
тропой с поворотами дороги будет полторы версты и
что если поворотов не знать, то можно и не найти двор
чародея. Но повороты он знал, потому что именно
всяческим тропам учен был с молочных зубов.
Невозможно было тропе, как бы хитра она ни была,
завести Алексея Пактовия не туда, куда он хотел
прийти...
   Когда по внутреннему счету ходьбы осталось две
сотни шагов, Алексей остановился и стал слушать.
Ушаном его звали неспроста.
   Тихо и должно было быть окрест жилища чародея.
Тихо, но не так. Иначе.
   Он ждал и слушал. Потом достал дудочку и
продудел коротко три раза: "Идите - ко мне -
осторожно". Сам же тронул в ножнах чудный свой меч
по имени Аникит, что значит "Непобедимый". Меч
этот, пришедший к нему от прадеда Дардана, был
темой для пересудов среди многих славов, поскольку
подобных ему не видел никто. Был он не прям, как
мечи латников-хороборов, и не крив, как сабли конных
бойцов-азахов, пластунов и отважников; нет, Аникит
имел клинок лишь чуть откинутый назад, будто
надогнутый у самой гарды. Был этот клинок узок, чуть
шире двух пальцев, но у обушка толст, много толще
сабельного. Сталь его переливалась, как рыба форель в
ручье, и если всмотреться, то виден становился мелкий
узор из темных и светлых пятнышек - как у той же
форели. Никто не знал, каким мастером он сделан и из
каких стран привезен. Но десятки сабель и мечей
мастеров Конкордии и Подгосподней были
перерублены Аникитом в боях и состязаниях, будто не
кованы они были и не из стали, а струганы из
прозрачной липы... Сам же Аникит имел лишь одну
заметную щербину, полученную им от секиры
недобрым знаменитого азаха Дедоя, последнего
мятежника, посягнувшего в нарушение всех обычаев и
клятв на род и двор кесаря. Алексею было тогда
девятнадцать лет, и был он не отважником еще, а
ночным лучником-ушаном, только-только
вернувшимся от обучения у великого старца
Филадельфа, и Аникитом владел по завету его отец,
этериарх Даниил...
   Много же бед принес тогда на землю
Подгосподней неверный азах...
   Тропа окончилась. Алексей остановился,
невидимый тем, кто мог смотреть в эту сторону.
   Ворота двора стояли приоткрытые. Приоткрытые
чуть, но никогда бы Домнин не оставил щели для
проползновения нечистого духа. Два ворона молча
сидели на коньке крыши и смотрели вниз, во двор, на
что-то невидимое Алексею. Не было сейчас ни
времени, ни сил, чтобы попытаться посмотреть их
глазами... да и не следовало отвлекаться от мира.
Алексей вслушался в тишину, состоящую из
множества отдельных молчаний, пытаясь найти те,
которые были бы нарочитыми и опасными, - и не
нашел ничего. Тогда он легким скользящим шагом
приблизился к воротам и заглянул в щель.
   Два пса Домнина, Серый и Вуха, лежали на окроп-
ленном снегу. Запаха свежей крови не было, и шерсть
псов была чуть седоватой от инея, выпадающего под
утро. Значит, времени прошло немало...
   Держа правую руку так, чтобы равно было и
хвататься за меч, и бить кулаком, Алексей пересек
двор. Следы были человеческие, остроносых мягких
сапог. Подошвы из конской кожи скользили по снегу...
   У крыльца, немного в стороне, два следа остались
особенно четких, и Алексей подумал, что оставил их,
скорее всего, конкордийский всадник: перед каблуком
чуть заметно отпечатались оставшиеся на краях
подошвы вдавления от мягких ременных стремян.
Конечно, и в Подгосподней есть воины, не
признающие металла в сбруе, но вряд ли они при этом
носят сапоги с подошвой из конской кожи...
   В доме Алексей прислушался еще раз. Любой дом
- как огромный музыкальный ящик, он не в силах
сдержать рвущиеся из него звуки и тем более не в
силах их спрятать. И ясно было как белый день, что
этот дом пуст, да, пуст и холоден, и почти мертв... но
почему-то почти...
   - Домнин! - громко позвал Алексей и буквально
увидел, как разносится его голос по коридорам и ком-
натам, отлетает от стен, прилипает к потолку... - Дом-
нин!!!
   Молчание.
   - Домнин...
   И - слабый... что? стон? шорох? зов?
   Дом чародея был огромен, куда больше, чем мог
показаться при взгляде снаружи. Стены его уходили
глубоко в землю, и окна, что казались прорубленными
низко, над самой завалинкой, на самом деле
располагались под потолком высоких зал. Здесь было
много потайных комнат и переходов, и Алексей,
проведший здесь в свое время не одну неделю, не был
уверен, что знал их все.
   - Домнин... - тихо, почти одной мыслью... Вот он,
ответ. Под лестницей почти незаметная наклонная
дверь. Приоткрыта. Щель. Из щели - далекое
дыхание.
   Алексей подошел вплотную. Стал слушать. От
шума его дыхания слабо проступали в темноте столбы
и стены. Так примерно образуется и сразу пропадает
туманное пятнышко на зеркале, которое держат перед
умирающим или околдованным. Удары сердца были
как вспышки слабого фонарика в большой пещере.
   - Дом...
   Слишком ярко! Но в этой вспышке вдруг -
обозначилась чужая тень!
   И сразу темнота и тишина взорвались
стремительными движениями тел. Немногие же могли
столь долго и тихо ждать в засаде...
   Аникит скользнул из ножен стремительно - так,
что незаметно даже для опытного глаза. И тем же
движением коснулся шеи возникшего из тьмы воина.
Алексей отступил на шаг, отпрыгнул - вовремя. Двое
еще ждали его, не выдавая себя ничем до последней
секунды. Саптахи, люди далеких южных лесов, лучшие
разведчики Степи. Умелые убийцы.
   Он отступил еще, изучая противника. Один
старше, высокий для саптаха и тонкий в кости. Второй
совсем молодой, широкоплечий и коротконогий.
Кривые мечи у обоих - как продолжения рук. Давно
бьются в паре: движутся слаженно, в хитром
контроритме. Саптахские доспехи: наплечни и
нагрудники, где каждая пластина для вящей
беззвучности объята кожей. Они тоже изучали его, но
Алексей надеялся, что количество: двое на одного -
придаст им самоуверенности. Да, так и есть - начали
атаку...
   Саптах бьется, как кружево плетет. Концом
прямого гибкого меча он должен написать слово
"Совершенство" прежде, чем упадет оброненный
платок. Защита саптаха изумительна. Синеватая сталь
струится вокруг него, и противник почти никогда не
угадает, в какой миг она коснется его, достигнет
незащищенной точки на теле, проскользнет между
пластинами панциря или аккуратно, по суставу,
отделит кисть, держащую оружие. Почти никогда. Но
- только почти.
   Медлителен глаз человека. Струящаяся сталь -
это всего лишь тонкая синеватая отточенная полоска,
быстро порхающая, все же остальное - след ее. Защита
саптаха соткана из пустоты.
   И чтобы увидеть эту пустоту, надо смотреть не на
клинок и даже не на кисть руки - смотреть надо на
локоть саптаха. Локоть сам укажет, куда наносить
удар.
   Аникит нашел брешь. На миг как будто
остановилось время: высокий саптах замер на
полушаге, приподняв перед грудью согнутые руки и
удивленно опустив голову. Чужая сталь глубоко
пересекла его тело чуть пониже приподнявшихся на
замахе нагрудных пластин панциря - там, где ребра
мягки и клинок в кости не застревает. В смертном
неверии он еще попытался опустить меч на
открывшегося ему врага, но чужими сделались руки, а
потом кровь хлынула волной...
   Молодой понял, что уже все кончено, что мертв и
он сам. В отчаянии нанес неподготовленный удар,
Алексей бездумно пустил его меч по своему, коротко
отбросил вниз и уколол врага в сердце - и только
увидев остановившиеся глаза, понял, что сделал
глупость... но - поздно.
   Молодой выронил оружие, сунулся на колени и с
громким костяным стуком рухнул ничком.
   Теперь ему вопросов не задашь...
   Алексей вытер меч и, не пряча его в ножны, стал
спускаться в подвал.
   - Домнин! Отзовись!
   Сдавленный стон.
   Свободной рукой Алексей вынул из кошеля на
поясе неугасимую лучину, махнул ею раз, другой... С
третьего раза лучина занялась. Алексей осмотрелся.
   Великий чародей висел в воздухе, голый, не
доставая ступнями пол-локтя до пола. Руки его были
связаны перед грудью крест-накрест, голова
запрокинута мучительно, кляп торчал изо рта, ноги
судорожно подергивались... Алексей бесконечно долго
не мог понять, а поняв, не мог поверить, что же именно
он видит перед собой.
   Домнин Истукарий был посажен на кол по всем
правилам этого гнуснейшего из искусств - и поэтому
еще жил.
   Алексей знал, что тронуть его сейчас - это
причинить еще большую боль и убить этой болью. Но
и не трогать - было невозможно... Он не помнил, что и
в какой последовательности делал, но сколько-то
времени спустя обнаружил себя склонившимся над
изможденным стариком, лежащим на широком столе и
укрытом плащом из козьих шкур. Алексей смачивал
тряпочку настойкой из фляги и вытирал Домнину
лицо. Двое отважников, прибежавших на зов,
сдерживали дыхание за его спиной.
   - Осмотрите еще раз дом, - сказал Алексей тихо,
не оборачиваясь и не отрывая взгляда от лица чародея.
- Вряд ли их было только трое.
   - ...се... - шевельнулись губы Домнина.
   - Все? - переспросил Алексей.
   - Семь, - очень тихо, но отчетливо повторил
Домнин. - Было семь. Четверых можно... разбить...
там... где зеркало...
   Это Алексей понял.
   - Когда поднимитесь, пройдите по коридору
направо до конца, там будет маленькая дверь. За
дверью зал... Так, учитель?
   - Так...
   - В зале найдете четверых саптахов -
окаменевших. Разбейте их топорами. В зеркало на
стене старайтесь не смотреть...
   - Хорошо, старший, - сказал Апостол. - А
только негоже тебе, однако, в одиночку...
   - Пойдем, - сказал ему Железан. - Старший
знает, что делает.
   Знает, подумал Алексей. Что ж, может, и знает...
   - Я могу тебе помочь, учитель?
   - Ни к чему... Молчи, я буду говорить, ты слушай.
Их прислал Астерий Полибий...
   Полибий! Астерий Многоживущий! Изменник,
прельстивший когда-то простодушно-жадного Дедоя,
бежавший в Конкордию и Степь, верный клеврет
нечеловечески жестокого Авенезера Третьего,
умершего от "Болезни Царей" и теперь вот странным
образом воскресшего... и, значит, один из тех, кто
подняли из гробов Мардонотавра...
   - ...предлагал и мне встать с ними... Астерий
нашел где-то Белого Льва... теперь он могуч, и мало кто
в одиночку сможет... а если взойдет он со Львом в
Башню Иракдемона... обретет власть над мирами
немереную, с которой сам то ли справится... то ли нет...
но не заботит его это...
   Чародей перевел дыхание.
   - Промедлил я... да и не сумел... старый. Теперь
пусть Виссарион... за всех. Ему... передай... мое слово.
И - главное... Кесаревну маленькую... это правда я
спрятал. Хоть и говорил лжу. Погубил бы ее Астерий...
Под Башней Ира... клемона... в Велесовой кузне... Моя
Еванфия... с нею... в обиду не даст... Путь тебе ключарь
Вит скажет... Кесаревна Белому Льву с рождения
посвящена... он ее послушает, не Астерия... Сходи за
девочкой... сейчас. Не медли. Сундук за зеркалом...
открой. Там карты... ключи... Ни дня не медли, ни часа.
Астерий уже... снова... ищет ее. А зеркало мое разбей.
Разбей...
   - Учитель, - сказал Алексей только для того,
чтобы хоть что-то сказать. Услышанное не
поддавалось разумению. - Учитель, что же будет
теперь?
   - Много бед... придет. Терпеть будем... беды. Тер-
петь. Ты вот что... слав... Ты ее сбереги. Никому не
выдавай... даже кесарю самому... Слаб отец наш
кесарь... духом слаб. А Виссарион умен... чересчур...
боюсь я... переумничает он. Некстати я... попался... ну,
знал Астерий, что делал...
   - Учитель... - И Алексей вдруг заплакал - едва
ли не впервые в своей памятью охваченной жизни.
   - Прогневили мы Создателя, - сказал Домнин от-
четливо. - Отцы наши и деды. Волком на друга
смотрели. Вот мы и платим. Их долги. И платить
будем еще. А все одно, отважник. Держаться надо.
Мала Мелиора наша, а дорога, нет дороже... Что ж
делать? Держаться надо. Пока живы. И когда мертвы.
Ты надо мной не плачь. Слав. Не так уж далеко ухожу.
Рядом буду. Зови.
   - Да, - сказал Алексей. - Позову. За спиной
опять возникли шаги.
   - Ты, Апостол? - не оглядываясь, спросил
Алексей.
   - Я, старший, - голос Апостола был
подавленный. - Там... это... все готово. Раздробили мы
их...
   - Зеркало не тронули?
   - Не-а. Страшно...
   - Правильно. Пойду я разобью. Железан где?
   - Да... там... сморило его. Блюет.
   - Я сейчас вернусь, учитель...
   - Не застанешь. Ухожу. Прощай. За мной не
спеши. Карты смотри внимательно. Они правду
говорят. Но не подсказывают никогда. О-о... - Голос
Домнина внезапно изменился, будто увидел чародей
изумительное и восхитился увиденным...
   Возвращались в сумерках, потом впотьмах.
Кормщик правил на звезду. Алексей мощно греб,
стараясь забыться в мышечной работе. Не спасало.
Лицо Домнина освободили, и он закрытыми глазами
смотрел в темное небо. Алексей искоса поглядывал на
него, боясь спросить: что же ты видишь там, учитель?
А Домнин явно видел что-то. Лицо его, отразившее
тогда  восторг и упоение освободительной смертью,
вновь стало ясным, суровым и твердым...
   Позади разговаривали.
   - Из дому прислали сказать: в лесах плакач
завелся. Уже двух детишек утащил да девку. Парни
совета просят.
   - Что совет... Тут бы на побывку съездить да
пройтись по тем лесам. Только вот - какая побывка...
   - Это верно. Потому и говорю: совет послать.
   - Надо будет с Абрамием Дедухом поговорить, он
про лесную нечисть все знает. Вырос в заповедных
лесах.
   - Плакач - хитрая тварь.
   - Уж хитрая...
   - Не подходили раньше так близко к селам.
   - Страх потеряли. Поживу чуют.
   - Э-эх...
   И этим все сказано, подумал Алексей. Чувствуешь
свою никчемность - жизнь положена на то, чтобы на-
учиться отражать врага, а когда приходит срок, оказы-
вается, что умение твое неправильно, или врагов так
много, или ты так слаб... и те, кто кормил, поил и
снаряжал тебя, кто вправе был на твою защиту
надеяться, - голы и открыты перед погибелью... а ты
все еще жив и все еще пытаешься что-то из себя
представить, изобразить - красивое и благородное...
   И еще он подумал, что мир рушится беззвучно и
без предупреждений: еще неделю назад, когда в
трактире "Пурпурная ящерица" он получил из рук
маленького степняка с грустными глазами шелковый
платок и шепотом дважды повторил за ним тягучие, с
назойливым ритмом слова тайного послания, ничто не
говорило о таком скором конце затянувшегося на
шесть лет перемирия. Как, впрочем, и шесть лет назад
ничто не говорило о внезапной остановке наступления
Степи на Конкордию на просторах материка и
прекращении нескончаемой войны семейств на
островах Мелиоры... Никто не заключал договоров, не
давал клятв и не пил мировых кубков - просто с
какого-то необъявленного момента воины перестали
убивать...
   И вот этому тоже пришел конец. Начиналось что-
то иное, неясное и страшное.
   На пристани, услышав издали скрип уключин,
заржали кони. Тут же выше поднялось пламя
сигнальных костров. Маяк Мариан после
таинственных исчезновений пятерых его смотрителей
так и не смогли вернуть к службе, а на строительство
нового маяка не было ни казны, ни воли.
   Тело Домнина с должным почтением уложили в те
конные носилки, которые должны были нести его жи-
вого; Алексей тронул коленями бока Дия, гнедого же-
ребца, подаренного кесарем взамен павшей Силени;
Дий хорошо слушался всадника, но Алексея несколько
смутила та легкость, с которой он принял нового
хозяина; освещая себе путь масляными фонарями,
отряд двинулся ко двору.
   Падал мелкий снег. Ветер изредка касался
верхушек деревьев, но вниз не спускался. Луна
медленно показывалась в разрывах туч, потом так же
медленно скрывалась. Невидимые иглы плавали в
воздухе, впивались в лоб и щеки.
   Мерно дышали кони.
   Похоже было на то, что Алексей задремал в седле
и продолжал видеть во сне тихую дорогу, тени от
фонарей да заснеженный лес...
   Потому что когда раздался пронзительный крик,
вырвавший его из покоя пути, оказалось, что он только
что передал поводья Дия отроку, а сам, покачиваясь,
направляется к носилкам, у которых в
нерешительности стояли с фонарями челядинцы и
стражники.
   ...Крик несся из выбитого окна палат. Стекла еще,
сверкая тускло, падали на снег, а Алексей уже взлетел
на крыльцо и нырнул в клубящийся мрак внутренней
лестницы.
   Плыл запах смолы и каких-то забытых трав.
   Прихожий зал. Пятна белых потерянных лиц.
   Трапезная. Библиотека. Дым плотнее.
   Рассевшаяся, будто слепленная из мягкой глины,
печь. Поток холода из провала окна.
   Простоволосая августа застыла, выставив перед
собой руки со скрюченными пальцами. Кесарь сидел за
столом, уронив голову на кулак. Старший сын его,
Войдан, в странной позе стоял в простенке, совершая
быстрые непонятные движения. Он походил сейчас на
приколотую иглой к дощечке ящерицу.
   А напротив них в воздухе колыхалась тень.
Сгусток тьмы.
   Алексей почувствовал, как невидимый ледяной
нож коротко свистнул меж ребер, рассекая плоть, и
узкая рука скользнула в рану, уверенно нашла сердце и
обхватила его. Тут же сами собой подогнулись ноги,
пресеклось дыхание, и смертная истома заклубилась,
наполняя и заслоняя все. Тень обернулась к Алексею...
   Это был Гроздан Мильтиад, доблестный слав, слу-
живший семейству Паригориев, погибший десять лет
назад в безумной смелости рейде в Степь: тогда две
сотни славов-отважников попытались добраться до
ставки Авенезера Третьего... Никто из того рейда не
вернулся, и лишь много времени спустя от мирных
степняков стали известны подробности чудовищного
разгрома - и того, что было со славами после...