о не променяли бы ни на что иное.
   Солнце не встало, но было достаточно светло,
чтобы видеть происходящее с высоты вороньего
полета. Но еще не хватало света, чтобы вс„ - и люди, и
предметы, и земля - обрело объем; и были моменты,
когда казалось, что пейзаж вокруг нарисован -
довольно грубо - на огромном круговом холсте...
   На той стороне реки выстраивались щитоносцы.
Высокие, выше человеческого роста, щиты были
выкрашены черной краской или обтянуты черной
кожей, и потому казалось, что кто-то провел над
нарисованным берегом ровную черту. Потом сплошная
черта превратилась в пунктир...
   - Ха! - Площадка качнулась, Живана опустила
лук; дикая утка сломалась в полете и свалилась куда-
то под ноги бегущим воинам.
   Авид снял с плеча оба лука, поднял охотничий;
легкая стрела сама легла на тетиву, и глаза уже
привычно полуприкрылись веками, чтобы не замечать
ненужного.
   - Есть, - сказал за спиной Драган. И тут же
выстрелил сам Авид. Голубка... Еще несколько дней
назад он считал бы непристойным делом стрелять
голубей.
   Началось, тупо думал Рогдай, глядя перед собой.
Поле грядущего сражения было перед ним как на
ладони, и разве что правый фланг просматривался
хуже за некстати вылезшим вперед всей гряды рябым
холмом в серых полосках козьих троп; можно было бы
разместить штаб на нем, но там слишком близко к
изрезанным и заросшим горам, а Рогдай хорошо знал,
чем грозит в бою излишняя уязвимость командования.
Да и близость командира к одному из флангов
неизбежно приводит к тому, что события на другом
фланге кажутся ему менее значимыми - и известно о
них становится с большим запозданием...
   На этой невысокой горке, совсем пологой с одной
стороны и выветрившейся с другой, стояли полтора де-
сятка заброшенных, частью разрушенных
крестьянских глинобитных домов. Что они тут делали
без воды, вскользь подумалось Рогдаю вчера, когда
размещали штаб...
   Сейчас он вспомнил об этом, потому что ему все
время неудержимо хотелось пить. Ему хотелось пить
перед боем еще тогда, когда он был мальчиком-оруже-
носцем, потом отроком, потом славом-хороборцем, по-
том сотником... Рогдай прошел через семьдесят шесть
больших и малых схваток, но каждый раз волновался,
будто перед первой.
   Каждый раз ему казалось, что он забыл сделать
что-то самое важное...
   Свои войска он развернул тремя большими
хорами: два, возглавляемые десятитысячниками
Силаном Орентием (левый) и Артемоном Протасием
(правый), выдвинуты были вплотную к реке, к
береговым укреплениям, прикрывая полосу примерно
в семь верст, а третий, отданный под команду старого
стратига Вергиния, стоял позади них и между ними
примерно в полутора верстах от реки. Остальную часть
полосы обороны - до гор и до моря - удерживала
конница. Берега речки в сторону гор были крутые и
высокие, течение бурное и быстрое, и перебраться на
другой берег там было сложновато даже для
невооруженного, налегке, человека в отсутствие вся-
ческого сопротивления. В сторону моря - до дюн тя-
нулся заболоченный луг, тоже не слишком
проходимый. Собственно дюны и побережье
перекрывал четырехтысячный отряд отважников, и
Рогдай был уверен, что они с задачей справятся.
   Если хоть в чем-то можно быть уверенным
накануне большого боя...
   Он уже привык и почти смирился с этой
неизбежной кисло-затхлой тоской на душе. Он видел,
как чернели и медленно умирали добровольцы,
обученные Якуном собирать на себя эту затхлость. Он
знал, что молодые чародеи и ведимы каждый день
обходят воинов - и разъясняют, и толкуют природу
охватившей всех черной грусти и неуверенности. Да,
это помогало. Вечерами - назло всему и всем - в
лагере шло бурное, может быть, надрывное веселье. И
днем - никто не хотел показать, что поддается врагу...
Но Рогдай знал также и то, сколько солдат задавились
ремнями в лесу или в нужниках, сколько десятников и
сотников бросились на мечи. И он предполагал, что
сегодня их всех ждет кое-что посуровее.
   Кое-что посуровее простой сечи.
   Якун и кесарь Светозар (Рогдай все понимал, но
просто не мог заставить себя относиться к этому
мудрецу и книжнику как подобает; однако кесарь,
следует отдать ему должное, наедине сказал Рогдаю,
чтобы тот по всем военным делам принимал решения
самостоятельно, приказов не ждал и ничего не
боялся...), на вид спокойные, о чем-то тихо
переговаривались в некотором отдалении. Неподалеку
от них стояли совсем неподвижно кесаревич Войдан с
женой. Рогдай попытался задержать взгляд на этих
детях... и не смог.
   Чего мы стоим на самом-то деле, подумал вдруг
он, если детям достается такое...
   Враг шел шестью широкими колоннами, это было
отчетливо видно. Щитоносцы впереди, прикрывая
стрелков. Что будет дальше - понятно.
   Наверное, там, на реке, - уже схватились.
Множество крошечных тусклых огоньков возникло
вдоль частокола: лучники затеплили факелы, чтобы
потом от них зажигать наконечники стрел. Степные
богатыри если чего-то и боялись, то только огня.
   Да, схватились. В небо взвились и лопнули со
звоном сигнальные ракеты - условленный знак того,
что бой начался.
   Скоро понесутся связные...
   Венедим, получивший три дня назад под свою
команду тысячу легкой пехоты, занимал позицию в
первой линии обороны на правом крьше. Частокол,
врытый в землю по самому срезу обрыва, был невысок,
вряд ли в рост человека, но защиту обеспечивал вроде
бы неплохую: по крайней мере, Венедим не мог себе
представить, как его можно преодолеть со стороны
реки, не разрушив предварительно. А чтобы
разрушить, надо подобраться. А чтобы подобраться...
Он посмотрел вниз. Темная вода неслась
стремительно, пенясь на перекате. Высок и отвесен и
тот берег, и этот.
   Вам придется потрудиться, ребята...
   Не меньше, чем потрудились наши солдаты,
сооружая все это. Кроме частокола, была еще траншея
с высоким бруствером - шагах в ста позади. Если
придется отходить - то есть куда. И далее - тоже
траншеи, но не сплошные, а в виде ряда букв П. Для
отходящих - между буквами спасительные проходы,
для наступающих - коридоры смерти. И только потом,
за этими траншеями, начинались боевые порядки
тяжелой пехоты.
   Движение, начавшееся на том берегу еще в
темноте, продолжалось все так же медленно,
сдержанно, отвлеченно - как будто все происходящее
не имело к тем, кто стоял по эту сторону реки, ни
малейшего отношения. Щитоносцы вынесли на берег
высокие шиты - и вот уже час стояли за ними. Солнце
взошло и светило сбоку, оделяя собой в равной мере
воду, траву и людей. Далеко за линией щитов
перемещались вымпела, поднятые высоко, скакали
верховые, поодиночке, сотнями, куплами...
Поднималась пыль. Слева примерно за версту -
Венедим видел это - началась перестрелка через реку.
Потом на том берегу прямо перед ним раздался
мерный барабанный бой и сверлящий уши звук рожка.
Позади линии щитов замелькали шлемы, флажки, на-
конечники копий.
   Венедим поднял руку.
   - Товьсь-товьсь-товьсь-товьсь... - пробежало за
спиной.
   Дружный слитный звук, которому нет имени, -
звук натягиваемой тетивы, звук напрягаемого дерева,
звук стрелы, скользящей пока еще назад, назад... и
слитное "ффф", изданное сотнями уголками ртов -
прежде чем задержать дыхание... Стрельба на
максимальную дальность, в небо и в ветер.
   Рука пошла вниз.
   Свист и хлопок тетивы, свист стрелы - все это по-
множено на тысячу. Счет до пяти... до шести...
   Позади черты щитов стрелы стали касаться земли.
Или тел. Там бежали плотно...
   Еще один залп. Еще. Потом темп сбился. Мало
времени было на обучение...
   И все равно небо - гудело.
   Кто-то устал, кто-то снизил прицел. Венедим
видел, как вонзаются стрелы в щиты.
   Для того они там и поставлены. Для того и
покрашены так - притягательно для стрелка.
   Трудно не выстрелить в черное...
   Но вот щиты едва заметно дрогнули, задышали.
Венедим нащупал древко огненного флага, сжал.
   Щиты сдвоились. Между ними открылись бреши.
   Он поднял флаг и медленно провел им над
головой - вправо и влево.
   - Закройсь-закройсь-закройсь...
   Лучники за его спиной подхватывали с земли
щиты, присаживались на корточки, пригибали головы.
Венедим оглянулся. Удовлетворенно кивнул.
Сплошная черепица...
   И едва успел упасть сам.
   Стрелы с того берега летели не со свистом - с
ревом. Бревна частокола гудели от ударов. А пролетя
между бревнами или над самыми остриями, найдя
цель, эти стрелы опрокидывали сидящих вместе со
щитами - и поднимались не все.
   Венедим приник к бойнице.
   Ничего не понимаю...
   На вид - просто люди и просто луки. Или это ра-
мочные у них?
   Ну конечно - рамочные. Он даже вздохнул с
облегчением. Ну да - двое-трое натягивают тетиву,
цепляют ее за зарубку на раме, передают натянутый
лук вперед. Стрелок выпускает стрелу, берет
следующий натянутый...
   Ну, посмотрим, как это у вас отлажено.
   Он встал, поднял руку.
   - Товьсь...
   За спиной вставали. Кричали, но вставали.
Махнул резко. Залп. Еще и еще.
   Все же наши защищены лучше. И стрелки
отменные. Падают, падают, падают враги. И даже
падают те, кто держит щиты. И поток ревущих стрел
ослаб. Но не прекратился.
   Вскрики рядом. Можно не смотреть... День лишь
начинается. Всем укрыться. Лечь.
   Да, это даже не начало. Даже не обмен
приветствиями. Щиты на том берегу сдвинулись вновь
в сплошную линию.
   Пронзительный звук рожков. А ведь как-то уж
очень легко они уступили, с сомнением подумал
Венедим. Он огляделся. Убитых относили в сторону,
раненых перевязывали. Тех и других было немного -
но для бойцов, многие из которых впервые в жизни
посмотрели в глаза такой вот смерти, и это было почти
потрясением. Когда человек, стоявший рядом с тобой,
вдруг захлебывается собственной кровью... когда
корчится от невыносимой боли, от которой и кричать-
то невозможно, а ты ничем не можешь помочь ему... а в
ушах звон, и шершавый язык царапает шершавые
губы, и кто-то впереди падает, сраженный уже твоей
стрелой, и так же с муками расстается с жизнью...
   А ведь по-настоящему-то еще ничего и не
начиналось. И прошло добрых полчаса, прежде чем все
началось по-настоящему.
   Рогдай почувствовал что-то странное: будто
дуновение ветра сверху. Он поднял лицо. Небо
сделалось низким и холодно-хрупким. Что-то
предостерегающе каркнул Якун. Да-да, хотел сказать
Рогдай, ничего страшного... Тяжесть становилась
невыносимой. Невидимые руки давили на плечи.
Сильнее и сильнее. Рогдай наклонился чуть вперед и
шагнул шаг и еще шаг - широко расставив ноги,
ссутулясь, принимая тяжесть на крестец и бедра.
Кругом потемнело, и даже солнце стало темным. Он не
уловил того мига, когда упал, - просто увидел себя
лежащим, увидел - будто со стороны... раздавленный
краб. Застонав от унижения, он повернулся, нашел
опору для рук, напрягся. Он будто бы вставал с
мельничным жерновом на спине. Что-то трещало.
Сквозь темень он увидел Якуна, который стоял -
стоял! - подняв правую руку со скрюченными
пальцами, и что-то выкрикивал гортанно и ритмично.
   Потом он вновь упал - подломилась рука. А
потом все как-то кончилось. Остался шум, кружение
головы, желание лежать и не вставать. Железный или
медный вкус во рту. Кто-то ворочал его, делал больно.
Рогдай открыл глаза.
   Незнакомый слав ощупывал ему плечи и руки.
   - Я никогда не видел, чтобы человека так корежи-
ло, - сказал он. - Но ты крепок, стратиг, - кости все
целы.
   В голове чуть прояснилось. Это был Пактовий.
   - Ф-фу... что это было? И постой. Где все?
   - Кто?
   - Ну, здесь же было... - Он огляделся. - Помере-
щилось. Ничего себе...
   - Кого ты видел?
   - Да многих... Помоги-ка встать. Я долго... так?
   - Минут сорок. Якун сказал: часа два
проваляешься.
   - Вестовые были?
   - Были. Отпустил.
   - Что впереди?
   - Те - стоят. Чего-то ждут.
   - Пока я сдохну... Ладно, пошли обратно.
   И они пошли. Ноги не желали вставать туда, куда
он хотел их поставить. Но потом и он, и они вроде бы
приспособились, стали понимать друг друга...
   Шатер. Полуразвалины. Расчищенная площадь,
стол под навесом, горсточка людей. На все смотришь
как из-под воды, из воздушного пузыря. Звук не
проходит?.. Все, однако, слышно... вроде бы.
   Он будто никогда не был на этом месте и людей
видел впервые, хотя и знал откуда-то (из сна?), как их
зовут и кто они такие.
   - Алексей, - шепнул он так, чтобы другие не
услышали. - Поглядывай на меня. Если буду делать
глупости - руби. Понял?
   - Хорошо, дядюшка. - Тот кивнул с излишней се-
рьезностью, и Рогдай понял: врет, не зарубит. В
крайнем случае свяжет.
   И то хорошо...
   Наверное, какое-то невидимое колесо там, на том
берегу, сделало круг, невидимым выступом зацепило
невидимый рычаг... Венедим услышал далекие
команды, в небо взметнулись - плотной щетиной -
копья с флажками, щитоносцы опрометью бросились к
самому обрезу берега, под кем-то обрушилась земля, в
воду полетели люди и оружие... Лучники Венедима, не
дожидаясь взмаха руки командира, открыли стрельбу,
целясь над самым обрезом черных щитов. И
немедленно оттуда, из-за щитов, полетели в ответ
ревущие стрелы. Ответный залп был плотен и меток,
зловеще меток...
   Венедим понимал: сейчас слишком многое зависит
от того, выстоят ли его люди под этим убийственным
потоком - или сдадутся духом. Он неторопливо
стянул с плеча бесценный тисовый двуизогнутый лук,
укрепленный рогом сильного лося, воткнул перед
собой в землю с десяток стрел, возложил одну на
тетиву и стал выбирать глазом цель. Сплошные щиты...
ага, вот брешь. Он выступил из-под укрытия
частокола, вмиг прицелился, отпустил стрелу в полет
- и шагнул обратно. Кто-то рухнул там, в бреши;
щиты сомкнулись. Следующие стрелы он пускал
наугад - так, чтобы они сами находили цель. Ревущие
стрелы летели все гуще, совсем рядом, врезались в
столбы, защищавшие его, - он делал вид, что его это не
касается. Одна рванула перевязь на плече, он только
скосил глаза...
   Его тысяча - держалась, держалась...
   За ревом чужих стрел он почти не слышал чужих
барабанов, и поэтому начало штурма застало его врас-
плох.
   Щиты местами остались стоять - по пять из
каждой двадцатки? примерно так... - а прочие упали, и
в бреши бешеными потоками хлынули саптахи и
крайны, круглые щиты и блестящие маленькие
шлемы... все они несли с собой надутые бурдюки, по
два в связке, и бесстрашно бросались в поток, и поток
увлекал их налево, налево... десятками они гибли под
стрелами, и в какой-то момент Венедим понял, что
бросили их вперед для того только, чтобы лучники его,
забыв осторожность, начали высовываться для
стрельбы по такой простой мишени... Да, из-за
оставшихся щитов их били прицельно, едва ли не на
выбор, но уже ничего нельзя было сделать, никто
просто не увидел бы его команды и уж тем более не
услышал бы. Бой входил в ту стадию, когда из всех
команд остается одна: "Бей!"
   И Венедим сам решил следовать ей.
   Он хладнокровно, одного за другим, сразил
семерых конкордийских (или степных? кто их теперь
разберет...) лучников, излишне увлекшихся охотой на
его солдат. Да, и на том берегу брал верх азарт боя,
вещь страшная, погубившая многих - но и многих
спасшая, а кроме всего прочего, и неизбежная, как
болезнь дождливой зимой-Потом чужая стрела
ударила его в нагрудник и опрокинула навзничь.
   Когда он встал и вернулся на свое место, река
была буквально запружена массой переправляющихся
солдат. Когда он вскинул привычным движением лук,
левой руке что-то помешало. Он посмотрел. В
нагруднике застрял огромный черный наконечник.
Древко стрелы, очевидно, разлетелось в щепы.
Хороший бой... Как все настоящие лучники, он
презирал рамочные луки - и по той же причине
опасался их. Стрела на стрелу - любой деревенщина
окажется сильнее тебя...
   В два удара он выбил застрявший в железе
наконечник. Вновь вскинул лук. Можно было не
целиться, и он, содрогаясь внутренне, стал выпускать
стрелу за стрелой в кипящую брызгами людскую кашу.
   Колчан опустел, но маленький оруженосец (не по
возрасту, просто ростом не вышел) уже волок вязанку
новых стрел. Припав к земле, он наполнил колчан, а
оставшиеся полсотни воткнул в землю - чтобы бьыи
под рукой. Побежал обратно, упал и уже не встал.
   Венедим был уже как упившийся на свадьбе музы-
кант - ничего не слышал, никого не видел, а только
играл. Он не видел того, в кого стрелял, не смотрел,
попала ли стрела в цель. Пот заливал глаза.
   Рука сама потянулась к мечу, когда пришло время
мечей.
   Драган так и не понял сути того, что с ними
случилось. Первая почувствовала неладное Живана:
вдруг всхлипнула горлом и уронила на настил лук.
Авид бросился к ней, думал, что - долетела шальная
стрела...
   У девчонки были белые остановившиеся глаза.
Она ничего не видела и не понимала. И тут же сам
Авид стад оседать, медленно-медленно.
   - Ты что? - крикнул Драган сердито.
   - Тяжесть... - И Авид лег на спину, разбросав ру-
ки. - Тяжжж...
   Драгану показалось, что он не дышит.
   Но нет, брат дышал - но дышал так, будто
поперек груди его навалены были невидимые мешки.
   А когда сам Драган повалился, сбитый с ног тем,
что земля и небо вдруг поменялись местами, Авид
добавил:
   - Змеи...
   И, умирая от дурноты, Драган увидел нескольких
летучих змей, в точности таких, какие были тогда... он
уже не знал, что такое "тогда" и с чем в жизни оно
соотносится, сейчас самое важное было - не умереть...
И все равно он встал на колени и поднял маленький
охотничий лук брата. Ему казалось, что лук весь
умещается в его кулаке.
   Змеи были какие-то понарошечные, не змеи даже,
а летучие червяки. Драган, смеясь, посылал в них
стрелу за стрелою, а они вились вокруг, не решаясь
приблизиться. Потом он упал лицом вниз, настил
уходил из-под него, и он вцеплялся пальцами и вис на
пальцах, чтобы не отцепиться и не упасть в небо...
Авид плакал и смеялся над ним, и часто-часто хлопала
тетива.
   Сверху видно было, как по войску проходит
какая-то рябь. Но проходила она лишь по тем хорам,
что еще не вступали в непосредственную схватку.
Якун стоял спокойно. Наверное, он был полностью
уверен в своих учениках, стоявших на боевых линиях,
- а уж тем более в добровольцах, отдавших себя на
медленное истечение чужими чародействами.
   Да и то сказать: первый, во всю силу, удар,
обрушенный на Рогдая, всего лишь ошеломил его на
полчаса...
   Рогдай взял принесенный бокал ледяной, с
лимоном, воды, выпил маленькими медленными
глотками. Покосился на Войдана с женой. Они все так
же стояли неподалеку, держась за руки. Благина была
уже седая.
   Легкие, как паутина, как бумажный пепел, волосы,
аккуратно собранные в узел на затылке. Морщинистое
лицо, почти черные круги вокруг провалившихся
глаз...
   Никому нет оправдания, вдруг подумал Рогдай
Правда, он не знал, была ли то его собственная мысль
- или же нечто, нашептанное невидимым врагом.
   ...Войдан предлагал сдаться, а чтобы мы не
подумали, что сделал он это предложение из
трусости, - выбрал самую страшную смерть, смерть
через тоску и медленное разрушение. Защищая при
этом нас, тех, кто не захотел его слушать...
   На левом крыле в двух местах почти
одновременно в небо взлетели и лопнули ракеты
желтого дыма: знак того, что противник зацепился за
береговые укрепления и передовым тысячам
наличными силами не справиться. И почти тут же
такая же ракета взлетела на самом фланге правого
крыла.
   Это был сигнал даже не для Рогдая, а для
командиров хоров - вводить ли в бой резервы первой
очереди. Все это подробно оговорили еще позавчера...
Но Рогдай решил снять даже малейшие их колебания
и велел пустить ракету черного дыма.
   Через минуту - было хорошо видно - тонкие це-
почки потянулись от земляных укреплений к
частоколам.
   Венедим не понял, что произошло у соседа справа,
только услышал оглушительные крики, вой и бешеный
лязг. Потом дрогнула земля. Многие из тех, кто стоял
на том берегу, вскинули руки. Но нет, некогда было
любопытствовать: вновь из-под берега взвились
кошки, цепляясь за с