ще она знала, что отдача очень
сильная, держать револьвер нужно двумя руками и при
стрельбе напрягать локти. Она потрогала лоб. Под
волосами побаливал свежий рубец...
   Может быть, этим мне и отшибло память,
подумала она мельком и не всерьез.
   Интересно же я жила...
   В эту ночь она легла в джинсах и свитере.
Револьвер и волшебный бумажник - теперь в нем
было полторы сотни рублей истертыми и даже
обтрепанными по краям купюрами - она завернула в
больничное полотенце и засунула под свитер. Спать ей
не придется, она это знала.
   Алексей, подумала она. Разумеется, я его помню!..
   Этой уверенностью она намеревалась пробить воз-
двигнутую в памяти темную стену. Ничего она не по-
мнила...
   И отскочила от стены, как мячик.
   Третьи сутки Алексей почти не отходил от
машины. Он нашел себе неплохое убежище: во дворе
частного домика, покинутого хозяевами. На заборе
известью было выведено: "Продается на слом".
   Бензина осталось полбака, из еды - только
десяток сосулек твердого копченого мяса, которым его
снабдили маленькие охотники-полувечки, на которых
его "Марголин", рост, а главное, голос произвели
неизгладимое впечатление. Он научил охотников
делать рупоры и потому наверняка стал героем
будущих мифов... В "бардачке" сохранилось еще
полфляжки коньяка. Денег не осталось совсем.
   Сокол-кобчик, живший на пожарной каланче
неподалеку, теперь шпионил для Алексея. Ночью его
сменяли две совы. Алексей не поверил бы, что совы
могут жить в городе, пока не увидел их сам. Чтобы его
шпионы не отвлекались и не голодали, он приводил им
голубей.
   В принципе, и сам он не имел бы ничего против
голубей или даже крыс, ему приходилось есть и тех, и
тех, но в этом городе они привыкли питаться такой
дрянью, что был риск не дожить до конца трапезы...
   Кроме того, он несколько раз пытался проникнуть
в сознание тех людей, которые искали Саню. Это
удалось лишь однажды, да и то ненадолго: человек
забеспокоился и заозирался. Алексей знал, что такое
проникновение вызывает острое чувство тревоги:
будто тебе пристально смотрят в спину. Поэтому он
побыл там недолго и убрался по возможности
незаметно, унося крупицы информации. В общем-то,
довольно важные крупицы: что интересующие его
люди ездят на темно-серой "BMW" пятьсот двадцатой
модели и на вишневой "мазде-капелле", что они уже
проверили все те места, где могут оказаться люди без
документов, и дали объявление о розыске и что кто-то
из этих людей был опосредованно знаком с Саней -
через кого-то третьего. Это давало формальный повод
вести поиск легальньми путями. "Ушла из дома и не
вернулась... страдает психическим заболеванием...
может назваться другим именем и рассказать
выдуманную историю..." - что-то в этом роде. Алексей
и сам поступил бы именно так - если бы имел
возможность закрепиться здесь стационарно.
   Но возможности этой он не имел. Во-первых,
деньги. Точнее, отсутствие оных. Во-вторых, он
опасался, что сам находится в розыске - скажем, по
подозрению в похищении некоей Александры
Грязновой...
   Поэтому он сел в засаду. Пусть эти ребята ищут. И
пусть найдут...
   На вторую ночь ему удалось заставить крысу
забраться в квартиру, где эти розыскники
обосновались. Но собачий лай и царапанье не
позволили что-то услышать. Алексей отпустил крысу.
Может быть, она убежала. Но на третью ночь ему
удалось взять саму собаку.
   Тут он услышал все. И понял, что ожидание
кончилось.
   Совы видели и слышали, как четыре человека сели
в машину. Алексей не умел овладевать зрением так же
хорошо, как слухом, но и того немногого, что он смог
уловить, хватило.
   Он отпустил всех шпионов, потер руками лицо,
надавил на глаза, чтобы прогнать усталость. Открыл
ворота. Завел мотор и дал прогреться. До больницы ему
было вдвое ближе, чем противнику.
   Она услышала шаги и, закрыв глаза, стала
стараться дышать медленно, как во сне. Дверь палаты
открылась, вошли двое. Один остался у двери, а
второй подошел к ее кровати и посветил в лицо
фонарем. Она открыла глаза и тут же крепко
зажмурилась.
   - Вставай, - сказал человек так, будто знал:
никто никогда ему не возразит. И Саня послушно -
спросонок! - спустила ноги на пол и стала
нащупывать тапочки. Локоть меж тем проверил, на
месте ли сверток. Сверток был на месте. Саня
привстала, задернула молнию на джинсах, застегнула
пуговицу. Все, держится.
   - А что случилось? - все так же спросонок -
испуг, испуг!.. - спросила она.
   - Пошли, - сказал человек с фонарем. - Некогда
объяснять.
   - А кто вы? Вы же не врач...
   - Быстро! - Ее взяли за локоть - очень твердые
пальцы - и направили в дверь. Тот, который стоял в
двери, посторонился. В его руке Саня увидела
пистолет.
   Коридор был пуст. В ручке двери ординаторской
торчала швабра.
   Саню втолкнули в кухонный лифт. Здесь
неистребимо воняло прогорклым жиром. Пока
спускались, Саня рассмотрела своих похитителей. Оба
в спортивных штанах и легких кожаных куртках, не
стесняющих движения. Один высокий, за сто
девяносто, с огромными округлыми, будто надутыми,
плечами. Лицо казалось туповатым, невыразительным,
маленькие глазки не блестели. Второй - поменьше
ростом, костистый, нос перебит. Саня подумала, что он
гораздо опаснее своего крупного товарища.
   Внизу их ждал третий. В одной руке у него была
бритва, а другой он придерживал за плечо связанную,
с заткнутым ртом, пожилую женщину в синем халате.
   - Все тихо, - сказал он. - Эту кончать?
Костлявый покрутил пальцем у виска:
   - Боевиков насмотрелся? Сунь в лифт, и пусть до
утра посидит.
   - Она же нас видела.
   - Кого? Нас? Да ты что? Никого она не
        видела. Пришли какие-то в масках... Так,
бабка? Женщина в ужасе закивала головой.
   - Вам бы, доктор, только бы резать. Она же умная,
она же знает: если что - найдем, из-под земли
достанем...
   Женщину втолкнули в лифт и закрыли дверь -
вызывающе, с лязгом.
   Здесь был туннель - освещенный слабо, но доста-
точно. Сальная дорожка от лифта и куда-то вдаль ука-
зывала направление на кухню.
   До кухни они не дошли, свернули в темное
боковое ответвление. Лестница вверх... свежий
воздух... дверь.
   Темно. Видимо, это какой-то неиспользуемый
вход. Сане показалось, что пахнет кровью.
   Ее не грубо, но очень решительно впихнули в
стоящую тут же темную и молчащую машину;
крупный сел рядом с водителем, Саня оказалась сзади
между костлявым и тем, с бритвой.
   - Скажите, - повернулась она к костлявому, - а
что, собственно, происходит?
   Костлявый чуть пожал плечами:
   - Велено доставить.
   - К кому?
   - Представления не имею! - сказал он почти
весело. - Чего ждем, рыжий? Крути колесо.
   - Да... вот... - Водитель как-то непонятно
засуетился, перебрал руками руль, потом потянулся к
ключу. Мотор завелся сразу. - Что-то у меня с тыквой
сегодня такое...
   - Ну пусти вон тогда Шерша за руль.
   - Шары. Доедем.
   - Влюбишь ты нас в столб...
   - Меняемся, Вова, - сказал крупный. Он вышел
из машины, обошел вокруг и взялся за ручку двери.
Замер, будто прислушиваясь. Водитель стал
выбираться со своего места, с трудом отодвинув
крупного с пути...
   Крупный сел за руль и тут же повернулся к Сане:
   - Ты понты разводишь?
   - Что? - не поняла Саня.
   - Ты это устраиваешь? - Он покрутил пальцем
вокруг своей головы. - В мозги - ты лезешь?
   Она не нашлась, что сказать, - только смотрела.
   Крупный - Шерш, вспомнила она... так это же
Машкин брат! спросить или не спрашивать?.. - махнул
в раздражении рукой и тронул машину, не зажигая
фар. Наверное, он хорошо знал дорогу, потому что
вокруг была непроглядная тьма, лишь несколько
больничных окон светилось простым или интенсивно-
фиолетовым светом да вдали одинокий фонарь светил
сквозь нежную крону молодого дерева...
   Она знала эту дорогу. Сейчас кончатся
микрорайоны, составленные из пятиэтажных блочных
коробочек, потом поворот направо - и начнутся сады,
потом лыжные базы, а дальше - дорогие дачи... Здесь
Шершов включил фары. Машина шла как по туннелю,
на стенах которого кто-то не слишком реалистично
нарисовал голубые березы с черными листьями. Саня
вдруг поняла, что ее бьет дрожь. Что-то повторялось в
этой жизни, вязко и настойчиво повторялось...
   - Не бойся, - костлявый понял эту дрожь по-
своему, - никто тебя обижать не собирается...
   Саня судорожно кивнула. Если сейчас еще
появится и туман...
   Туман появился, когда шоссе нырнуло в низинку.
Белые пласты - над самой землей...
   Шершов снизил скорость.
   Алексей увидел впереди мигнувшие стоп-сигналы
- и вдавил педаль газа в пол. "Хонда" упруго наддала.
В тоне мотора появились железные нотки.
   Саня увидела, как слева пронесся вперед темный
силуэт и в луче фар превратился в маленькую низкую
стремительную машинку.
   - Ка-азз... - Шершов не договорил. Обогнавшая
машинка вспыхнула красными огнями и резко
заюзила, разворачиваясь при этом боком. Завизжали
тормоза, Саню ткнуло лбом в спинку водительского
сиденья. - Ну, ка-аззел!!!
   - Сиди, - велел ей костлявый.
   Все четыре двери распахнулись, все четверо
выскочили мгновенно. Саня тут же сунула руку под
свитер, выпутала из полотенца револьвер...
   Фары светили ярко, и она видела все, хотя
почему-то не слышала ничего - так звенело в ушах...
   Потом это стало ментовской легендой. Как во всех
легендах, необязательные подробности отпускались,
заменяясь архетипами. Но с год, наверное, рассказы
про этот случай кочевали по стране. Как на ночной
пустынной дороге "Запорожец" подрезал нос
"мерседесу". А потом из "запора" вылез мужик и
монтировкой забил насмерть четверых киллеров
мафии. Никто из тех, кто слушал, этому не верил, но
все равно слушал - с большим удовольствием.
   Между тем почти все было именно так. Марку
подрезавшей машины определили по ширине колеи -
там, где она юзила, остался выжженный след. Про
"запор" же, а не про некую небольшую спортивную
японскую машинку подумали с ходу потому, что в
городе неделю назад прошли ралли, в которых
сенсационно победил именно "запор" с переделанным
движком. То, что "BMW" превратился в "мерседес",
тоже объяснимо: "мере" известнее, знаковое, что ли: не
надо никому объяснять, что это за зверь такой. Бил
один человек - об этом говорил характер нанесенных
ран. Сказать, что убитые были именно киллерами,
тоже можно, хотя и с известной натяжкой: двое имели
судимости, один из них и вообще пребывал в розыске;
третий - работал в службе безопасности фирмы,
принадлежащей явно подставным лицам; и лишь
четвертый был как бы ни при чем. Монтировку же -
солидную, от грузовика - Алексей использовал из
того расчета, что в чудака с монтировкой не станут
сразу стрелять, а решат погасить вручную. Так что все
почти так и случилось на самом деле, как после о том
рассказывали...
   - Сс... паси... бо... - Саню уже не просто трясло -
передергивало.
   - Успокойся. - Алексей сунул ей в руку фляжку
с коньяком. - Хлебни и успокойся.
   Она едва могла удержать эту фляжку... Но потом
- почти сразу - и вправду стало легче.
   - Я ведь... чуть не застрелила... - Она запнулась,
потом решилась: - Тебя.
   - Это было бы нелепо, - сказал Алексей, глядя
куда-то мимо и думая явно о другом. - Карты ты не
потеряла?
   - Карты? Ах, эти... - Она полезла под свитер, вы-
тащила полотенце, развернула. - Они?
   - Слава Богу, - сказал Алексей. - Теперь
выберемся.
   - Куда?
   - Домой. Пора бы уже и домой...
   Он развернул машину и медленно поехал в
сторону города. А у Сани вдруг перехватило дыхание:
слева ей открылось странное и страшное видение. В
стене, огораживающей их мир, оказалось огромное, как
тень горы, неровное отверстие, провал. Провал
светился кружащимся туманно-багровым светом, и в
глубине его что-то мерно двигалось, будто опускались
и поднимались молоты или пилы.
   - Постой... - прошептала Саня, и Алексей
послушно притормозил.
   Она долго-долго смотрела в эту затягивающую
бездну, и наконец ей стало казаться, что она понимает,
что именно видит перед собою...
   - Что там? - спросил Алексей. - Дорога?
   - Нет, - сказала она. - Нам туда не надо...
   Вскоре после полуночи в Ирине загорелись
несколько зданий - в основном лавки и конторы
конкордийских купцов. Никогда раньше не случалось
такого... Толпа портовых босяков, распаленная чьими-
то речами, пьяная, орущая, - врывалась в дома,
выволакивала оцепеневших от ужаса людей, рвала в
клочья. Не щадили никого - поганили седых старух,
бросали в пламя детей...
   Ориентируясь на эти огни, в гавань порта
беззвучно и медленно, проскользнув между двумя
сторожевыми хеландами с тихо умершими к тому
времени экипажами, вошли полсотни черных
конкордийских гаян. Уключины весел обмотаны были
промасленным тряпьем, мачты убраны, команда на
гребок отдавалась тусклым фонарем, поднимаемым и
опускаемым в глубине кормовой надстройки. Свет его
виден был только гребцам.
   Одетые в черное, с измазанными сажей лицами
саптахи неподвижно сидели над бортами. Их было по
тридцать шесть на каждой из гаян...

   Глава четвертая

   - Когда я пришел... мы пришли, - Алексей,
извиняясь, поклонился призраку, - к мускарям, там
уже не было живых. Сам Диветок умер позже всех, и
Железан успел с ним поговорить. Так мы и узнали, что
вернул тебя сюда, наскоро погасив память - чтобы им
труднее было тебя обнаружить. Трудно сказать, прав
он был или нет... Во всяком случае, искали они тебя
достаточно долго. Ну, как тебе сейчас? С памятью -
жить легче?
   Саня - Отрада, поправила она себя, - задумалась.
   - Я перестала ей верить, - сказала она наконец. -
И это едва ли не хуже, чем... так...
   - Знакомо, - сказал Алексей.
   - Тоже так было?
   - М-да. Примерно - так. Все, кто учился чародей-
ству, через это проходили. Чтобы уметь потом
отличать истинную память от внушенной.
   - Я ничего не чувствую, ни малейшей разницы...
   - Этому учатся не один месяц.
   - Все равно - жутко.
   - Да. Но иначе никак.
   - Ты ешь. Ты же голодный.
   - Сразу много нельзя. Осовею.
   И потянулся к нарезанной крупными ломтями
салями. Хлеба в ночном киоске не было, поэтому
колбасу заедали кукурузными хлопьями и запивали
пивом.
   Никто не заметил, как Железан исчез.
   За щелями окон понемногу светало. Наконец
Алексей сказал: "Пора", - и встал. Сегодня им
предстоял трудный день. Еще один трудный день.
   К рассвету порт был захвачен весь - с частью при-
портовых кварталов, где находились многочисленные
кабаки, получасовые и часовые дешевые гостиницы,
веселые дома и лавки, торгующие всем на свете.
Босяков, так много сделавших для успеха вторжения и
теперь пытавшихся продолжить грабежи, саптахи
вырубили беспощадно. Как и всех остальных, кто
пытался выглянуть из дому. Но сами они в дома не
врывались, растекаясь по улицам, крышам, занимая
узкие места на направлениях, по которым, как они
считали, в порт будут пробиваться славы. Гребцы с
гаян, отпущенные на берег, даже занялись тушением
пожаров...
   Если взглянуть на гавань Ирина с большой
высоты, то она напомнит собой греческую букву 5,
увеличенную во много миллионов раз - до шести
верст в самом широком месте. Округлое тело бухты,
две трети длины побережья которой удобны для
устройства причалов, соединяется с морем узким
извилистым проходом. Сейчас по этому проходу
медленно плыли непрерывной вереницей десятки
дромонов и хеланд, сидящих в воде низко, почти по
самые весельные порты. Паруса на наклонных мачтах
были свернуты. Черные корабли входили в бухту и,
подчиняясь флажкам, поднимаемьм на огромном крас-
ном дромоне, расходились веером ко всем причалам.
   В бухте на якорях, бочках, у пирсов и причалов
стояли около трехсот рыбацких и торговых судов, в
основном маленьких, - но были и левиатоны,
принадлежащие семейству Паригориев, с их
вензелями на кормах и неспускаемыми штандартами
на мачтах. На одном из них, по имени "Орлина",
стоящем близко к центру бухты, капитан Ярослав
Чайко зажег свечу и молился. Он знал, что это время
когда-то придет, и знал, что придет оно скоро, - но
сейчас ему хотелось хоть ненадолго его отсрочить...
   Ярославу было двадцать восемь лет. Он знал, что
его чахоточная жена не проживет долго и двое
мальчиков останутся сиротами, если им не помогут.
Феодорит, один из клевретов генарха Вандо, пообещал
позаботиться о них...
   Но чего стоят такие обещания, если гибнет сама
земля?
   Плача и сам не замечая, что плачет, Ярослав взял
свечу и стал спускаться в трюм. Сорок ступенек
крутого трапа...
   Переборки между трюмами были выпилены, и
судно просматривалось насквозь все: от кормы до носа.
Огромное количество всяческого железа, уже
тронутого ржавчиной, было собрано здесь: от витков
стружки и сбитых подков до литых оград и крановых
балок. Поверх всей этой горы настелены были
деревянные мостки. Надо было пройти по ним и
поджечь уже приготовленные запалы из смеси
железных опилок и селитры.
   Ярослав зажег от свечи длинный факел и задул
свечу. Прошел до носа, насчитав сто восемьдесят
шесть некрупных осторожных шагов. Повернул
обратно.
   Запалы установлены были на дне глубоких ям на
равном удалении от шпангоутов - так, чтобы
шпангоуты перегорели тогда, когда пламя охватит весь
металл. Тогда под тяжестью этих тысяч пудов дно
проломится...
   Он пошел очень быстро, склоняясь над ямой, тыча
огнем в бочонок, замирая на миг, чтобы - наверняка...
и несся дальше. За спиной тут же заревело.
Оглядываться некогда, некогда...
   Воздух уже исчез, сожранный огнем.
   Ярослав знал, что и без воздуха может
продержаться две минуты. Этого хватит...
   Трубы трубили.
   Он немного не рассчитал силы и упал у
предпоследней ямы. Даже не почувствовав этого. Ему
казалось, что он карабкается по трапу, распахивает
крышку люка...
   В носу настил палубы прогорел. Давлением
воздуха ослабевшие доски вдавило внутрь, и кислород
ворвался в жарко тлеющие недра левиатона.
   Первый взрыв был страшен. На месте огромного
судна вдруг образовалось стремительно растущее
огненное облако. Близстоящие корабли охватило
пламя. Куски каркаса взлетели высоко вверх и начали
свой медленный полет к земле. Днище судна,
нагруженное пылающим железом, сразу оказалось в
глубине, на дне воронки, - и стены возмущенной воды
сомкнулись над ним буквально сразу...
   С полминуты ничего нового не происходило.
Просто в гигантском паровом пузыре, прижатом ко
дну и не успевающем всплыть из-за того, что водяная
гора на месте воронки теперь начала опадать, пар под
действием температуры в две с половиной тысячи
градусов стремительно разлагался на водород и
кислород, которые тут же стремились соединиться...
   Второй взрыв был стократ страшнее предыдущего.
Корабли, загоревшиеся после первого, теперь
превратились в метательные снаряды, крушащие на
своем пути все и вся. Волна перехлестнула даже
высокие стены старого форта, забросив внутрь его
несколько гаян. Да что там форт! Почти целые гаяны
находили потом в трех верстах от берега, в дубовой
роще. Куски же кораблей разлетались и на шесть, и на
восемь верст...
   Больше всех повезло тем, кто был в этот день
далеко от Ирина. Страшно горячий пар ударил по
улицам, и далеко не все из тех, кто попал под него,
дожили до следующего дня. Они долго потом
бестолково ходили, оглушенные, сваренные,
полуслепые, в клочьях сползающей кожи, падали - и
редко вставали вновь. С неба валились куски дерева и
камни, множество камней, вырванных из дна. Падали
и люди - или то, что уцелело от них...
   Эх, если бы у Протасия оставались еще силы!..
Если бы хоть тысяча свежих бойцов, хоть пятьсот
были у Протасия - Ирин не был бы отдан. Но у
Протасия не бьыо ни одного свежего бойца: азахи, взяв
оговоренную добычу, ушли, а славов, отроков и солдат
на тот день оставалось на ногах двести семьдесят два,
считая и самого командира...
   Он не повел их на бессмысленную смерть.
   Уцелевшие жители в ужасе бежали из города,
часто в одном белье, и видели славов, охранявших
мосты, изможденных и черных, или разъезжающих
поо