Лазарчук А.

          Кесаревна Отрада

       Между славой и смертью

                            Глаза их прозрели,
                да только прозрели для тьмы...
                                   Н. Матвеева

   Пролог

   Приблизительно в одно и то же время на свете
произошли два малозначительных события: у
второкурсницы педагогического училища имени
Макаренко Санечки Грязновой в уголке левого глаза
появилась золотая точка, а под отважником Алексеем
Пактовием по прозвищу Ушан пала лошадь, кобыла-
семилетка Силень, и теперь он, тихо матерясь, брел
через редкий тонкий лес, где по колено, а где и по пояс
в снегу, мокрый и жаркий, поглядывая изредка на
морозное солнышко, висящее совсем низко над
сизыми горками Христопразы. Следовало ехать
дорогой, теперь это было ясно, но павшая кобыла
прекрасно умела ходить по глубокому снегу, высоко
поднимая ноги и вынося их вперед, дорога напрямик
была впятеро короче, а вода в зимней реке, как
ошибочно думал Алексей, была бы кобыле чуть выше
бабок. При добром ходе дел он добирался к цели еще
до заката - дорожной же петлей поспевал едва ли к
петухам. Но воды неожиданно оказалось кобыле по
грудь, да и поскользнулась она, карабкаясь на заберег,
и окунулась с головой... это ли было причиной, другое
ли - но через два часа, выбравшись из глубокой
речной долины, Силень вдруг тихонько вскрикнула и
ткнулась мордой в снег, Алексей подумал:
споткнулась... Теперь он сам таранил снег, опираясь на
толстый свежевырубленный посох, и знал, что никак
не успеет до темноты. А Санечка тем временем
закончила чистить соленую горбушу, завернула
голову, шкуру и кости в газету и понесла выбрасывать
в мусоропровод. Она была чистюля и брезгуша - в
отличие от соседок по комнате, двух Валюх,
Сорочинской и Чижик. Сегодня был последний день
сессии, завтра все разъезжались на каникулы по домам,
и Санечка оставалась одна на все общежитие, потому
что с некоторых пор ей стало просто некуда ехать. На
кухне толстая Даша Просяник жарила картошку на
подсолнечном масле.
   - Санька, хочешь? - Она подцепила на вилку
несколько золотистых ломтиков. - Или фигуру бере-
жешь?
   - Спасибо, - засмеялась Санечка, пальцами сни-
мая ломтик и отправляя в рот. Картошка у Даши
почему-то всегда получалась исключительно вкусной.
   Завтра в это время Дашка будет дома, подумала
Санечка без всякого выражения.
   Повоевав с тупым и упрямым мусоропроводом,
Санечка сунула в его покривившуюся беззубую пасть
мусорный сверток и пошла мыть руки. Зеркало над
умывальником было давно разбито; и хотя тонкая
косая трещина сама по себе не так уж и бросалась в
глаза, но в отражения лиц она вносила что-то злове-
щее. Верхний левый угол, откуда трещина шла, был
туманно-темен.
   Когда Санечка вернулась в комнату, обе Вали-
Птицы уже возвратились. Они принесли с собой запах
снега, пакет с апельсинами и две бутылки дешевого
вина "Пино". После недавних случаев очень тяжелых
отравлений поддельной водкой директор Морис Ни-
колаевич под страхом немедленного исключения водку
в общежитии запретил; на вино же администрация
традиционно смотрела сквозь пальцы.
   Алексей на минуту остановился, отцепил от пояса
фляжку с можжевеловой настойкой, сдобренной ме-
дом и душистым белым корнем, и сделал три глотка.
Солнце уже вот-вот должно было коснуться далекого
склона, а идти, по самым смелым расчетам, предстояло
еще часа два - два с половиной. Безостановочно. И
если ничего не случится.
   Было очень тихо.
   Птицы быстро раскидали снедь по столу и побе-
жали торопить гостей, а Санечка подошла к окну,
отодвинула с подоконника старый свитер и утеплен-
ные джинсы Чижика - и стала смотреть вдаль. От
батареи тянуло жаром, от стекла тек вниз чуть влаж-
ный холод. Общежитие, как и само училище, распо-
лагалось на самом краю многоэтажной застройки,
дальше начиналась железнодорожная слободка: по-
ставленные на косогоре еще во время войны двух-
этажные бараки, совершенно черные, и частные дома,
местами вполне приличные и даже завидные, но в
большинстве маленькие, с провалившимися дощатыми
крышами, с неровными заборами и захламленными
двориками. Кварталы бараков назывались "Париж",
все остальное - "Ильинка". Парни из Парижа и
Ильинки издавна цапались между собой, и не в по-
следнюю очередь - за студенток педучилища. Из-за
этой вражды на первом этаже общежития уже лет де-
сять дежурил милиционер. Но в последнее время по-
явилась третья сила, зародившаяся где-то во мраке
многоэтажек, и силы этой побаивались старомодные
парижане и Ильинские. Хотя и старались держать
фасон...
   Розовое солнце, неожиданно маленькое на закате,
садилось между двух прямых серо-голубых столбов
дыма, поднимающихся из печных труб близких бара-
ков. Почему-то от этой картины хотелось поежиться,
передернуть плечами... Санечка так и сделала - и
вдруг чихнула. Чихая, она зажмурила глаза. И при
зажмуренных глазах она продолжала видеть солнце,
столбы дыма, переплет окна - наоборот, как на фо-
топленке: светлая рама, темное небо... но солнце ос-
тавалось светлым, только не розовым, а яростно-ли-
ловым, как огонек электросварки. Это было
неправильно... она широко распахнула глаза - огонек
оставался. Он был теперь как запятая с очень длинным
хвостиком. И эта запятая пылала все ярче и ярче...
   Вдруг стало страшно. Алексей на какой-то миг
испытал чувство полной потерянности. Где он? Что он
здесь делает? И - кто он? Несколько лет назад,
заразившись болотной лихорадкой, он в бреду видел
себя маленьким мальчиком, стоящим босиком посреди
бескрайней заснеженной степи. Вокруг был нетрону-
тый снег... и его собственные следы начинались в
полушаге. Он не знал, кто он есть и что видит вокруг.
И сейчас он остановился, огляделся... тонкие деревья
стояли кругом, объятые синеющим инеем... розовое
небо с темно-голубым переливом обещало скорую
ночь, и первая звезда уже горела над головой. Внут-
реннее чувство говорило ему, что идти осталось по-
более часа, но поменее двух... просто сил на этот час
уже могло и не хватить...
   Когда Птицы влетели, Санечка встретила их в ис-
пуге. Левый глаз она зажимала ладошкой, правый был
широко раскрыт.
   - Девки, - выдохнула она, - я ослепла... я ничего
не вижу...
   Неистовый свет, бушующий где-то внутри глаза,
пережигал все, и она с трудом различала лишь контуры
предметов.
   Началась суета. Чижик убежала искать дежурного
преподавателя, а Сорочинская открыла форточку,
сгребла с рамы ком инея, обильно над форточкой
наросшего, завернула его в платок и приложила Са-
нечке к глазу. Когда Чижик вернулась, буквально во-
лоча за собой военрука Кузьму Васильевича, первый
приступ паники у Сани уже прошел.
   - Ну что я? - вздохнул Кузьма Васильевич, при-
саживаясь рядом. - Тут доктор нужен. Беги, Вален-
тина, вызывай "скорую"... ничего не пила, Александра?
никакой тормозухи? Шучу, шучу, ты не пьешь, я
знаю... Не бойся, не дрожи, вон моя соседка... - И он
рассказал про соседку, которая сначала вообще ничего
не видела, потом после операции стала носить очки с
толстыми стеклами, а теперь и их не носит и вообще
замуж собралась в пятьдесят шесть лет. "Скорая"
приехала через полчаса. Кузьма Васильевич деликатно
вышел. Докторша была простужена, разговаривала, не
убирая от носа марлевой тряпочки. Не пила? По глазу
не ударяли? Раньше такого не было? Надо ехать... Ей
налили чашку горячего сладкого чая, она пила с
жадностью, пока Санечка собиралась, путаясь в
одежде. Вернулся Кузьма Васильевич, уже в шинели и
ушанке, осадил Птиц: нечего вам по темноте шариться.
Глазная больница была на противоположном краю
города, на машине почти час езды, да еще неизвестно,
сколько предстоит пробыть там. Внутри машины,
защитного цвета "уазике" с большими цифрами "03"
на боку, было тепло. Докторша уложила Санечку на
застеленные серым одеялом носилки, неожиданно
улыбнулась: все обойдется. Лампочку в салоне
погасили, машина тронулась. Пламя, пылающее в
глазу, будто бы пошло на убыль. Или Санечка начала к
нему привыкать. Темный силуэт Кузьмы Васильевича,
неподвижно сидящего рядом, иногда удалялся в
бесконечность, разрастаясь до размеров горы или
планеты. В эти секунды Сане хотелось ухватиться за
что-нибудь, потому что сама она оказывалась висящей
без опоры посреди серой пустоты.
   Когда под ноги вильнула обледеневшая тропа,
Алексей не удивился и не обрадовался, как не раду-
ются обязательному и не удивляются непременному.
Тропа должна была появиться, и вот она появилась.
Ноги пошли по ней сами: чуть под гору, направо...
тропа вела по дну неглубокой ложбины, достаточной,
впрочем, для того, чтобы пешему видны были лишь
края ее да путь до поворота. Бревенчатый мостик
открылся внезапно, еле видимый в свете низкой крас-
новатой луны. За мостиком темнели ворота.
   Масляный фонарь горел над воротами, очерчивая
желтый круг на истоптанном снегу.
   Алексей ударил в ворота посохом. Звук был как от
тычка в подушку. Он с трудом опростал руки и зако-
лотил по дубовым плахам кулаком. Потом локтем.
Потом - обухом топора. Его уже вели, подхватив под
локти, а он все еще мучительно думал, каким бы
способом извлечь звуки из так некстати онемевшего
дерева...
   Потом он как-то сразу оказался в бане. Этериарх
стражи Мечислав Урбасиан вылил на него, распарен-
ного, кадку ледяной воды и сам по-богатырски завопил
от восторга. Служанки-парильщицы, на которых
попали брызги, отскочили, весело повизгивая. Алексей
приподнялся и встряхнулся, как пес. Он вновь был
жив и силен.
   В прохладе предбанника все укутались
пушистыми простынями и возлегли у низкого стола. В
витом подсвечнике горели три свечи. Служанки
разлили горячее вино - по обычаю, в грубые каменные
кубки. Слив через край несколько капель для банных
духов, Алексей выпил вино и закрыл глаза,
прислушиваясь к ощущениям. Аромат был
превосходен. Жидкое тепло заполнило желудок и
стало небыстро распространяться по телу: к спине,
потом вверх и вниз по позвоночнику... Это было
восхитительно.
   Выждав приличествующий срок, Алексей открыл
глаза. Этериарх уже смотрел на него. Служанки еще
раз наполнили кубки и тихо удалились.
   - Кесарь прочел письмо, - сказал Мечислав. - Он
велел спросить: насколько ты сам веришь этому
сообщению?
   - Мне хотелось бы не верить. - Алексей стал
смотреть на огоньки свечей. - Больше всего на свете
мне хотелось бы думать, что я ошибаюсь... и что...
пославший меня... тоже ошибается.
   - Понятно, - сказал Мечислав. - Мне охота рас-
спросить тебя подробно, но лучше ты все расскажешь
кесарю. Я буду при разговоре.
   Коридоры глазной больницы были темны и узки.
Днем, наверное, работали все эти кабинеты - но
сейчас оставался только один дежурный, и перед две-
рью, из-под которой сочился стерильный обесцвечен-
ный свет, сидели три человека. Докторша на минуту
заглянула в кабинет, о чем-то там поговорила и -
сказав: ждите, позовут, - неровно зацокала к выходу.
Видимо, на одном сапоге ее была металлическая на-
бойка, а от второго набойка отвалилась. Вышла
медсестра, записала Саню в журнал, потом капнула ей
в глаз холодные капли.
   - У меня проходит... - вдруг удивилась Саня. И
действительно: пламя уже не бушевало, и лиловая
запятая все так же висела чуть сбоку, сияла - но в
этом сиянии люди и предметы не терялись, не
пропадали. Страх чуть разжал свои тонкие холодные
пальцы...
   - Это хорошо, - сказал кесарь, глядя на Алексея
исподлобья. - Хоть кто-то в чем-то берется быть уве-
ренным...
   - Государь. - Алексей старался говорить ровно. -
Мне отвести глаза трудно. Старец Филадельф учил
меня долго и всерьез. Но он никогда не говорил, что
найдется на свете человек, которому невозможно
отвести глаза. Поэтому я и говорю: да, я видел эти
бесчисленные остовы кораблей. Но есть ли они там на
самом деле...
   - Тривимий утверждает, что есть, - негромко
произнес кесарь. - Ты видел их. Наконец, наш друг, -
он положил руку на шелковый платок, испещренный
крошечными значками, - дает знать, что в Степи
поднимается новая волна... Ты знаком с посланием,
Пактовий?
   - Я выучил его наизусть, - сказал Алексей. - На
случай... на всякий случай. Но я не знаю языка гип-
понов.
   Гиппонами, всадниками, звали одно небольшое
племя степняков, не признающих над собой царской
власти и продолжающих жить по обычаю предков. Из
них получались хорошие шпионы.
   - Думаю, тебе можно узнать, о чем идет здесь
речь... Шесть лет назад, как ты знаешь, степняки
избрали себе нового царя. Авенезера Четвертого. И вот
недавно будто бы выяснилось, что окаянный Аве-незер
Третий не умер от Болезни Царей, а тайно бежал в
дальние кочевья в сопровождении нескольких верных
жрецов. Теперь он объявил себя и идет возвращать
себе двор и корону. Кто такой Авенезер Третий, мы все
еще помним...
   - Самозванец, - сказал с дальнего конца стола
Мечислав.
   - Не уверен, - покачал головой кесарь. - Во вся-
ком случае, наш друг утверждает, что жрецы, которые с
ним, - те же самые, что и шесть лет назад... Но все это
было бы не так уж страшно. Похоже, однако, что в
помощь себе они разбудили Мардонотавра...
   - Это невозможно, - выдохнул Алексей. - Фила-
дельф запечатал его гробы...
   - Разбудили, - повторил кесарь. - И ты не слу-
шаешь меня, Пактовий. Сам Мардонотавр... не важен.
Но важно то, что жрецы сумели его разбудить. Значит,
они смогут и другое...
   - Нет, я слушаю, - сказала Саня. - Две недели не
читать, телевизор не смотреть, шампанского не пить,
тяжестей не поднимать... короче, не жить. Капли... да.
И на уколы. Я все слышала.
   - Девочка, это глаза, - сказал окулист. - Они
одни на всю жизнь, других у тебя не будет.
   - Не будет, - согласилась Саня. - Я потому так и
перепугалась сегодня. Только вот пока ждала - почти
все прошло.
   - Дай-то Бог, - серьезно сказал окулист. Он был
молодой, с тонкими черными усиками, как злодей из
американских фильмов. - Как ты описывала, это мог-
ло быть кровоизлияние в сетчатку или даже отслойка.
Но вот - не видно почти ничего. Сосудистый спазм,
должно быть. Поэтому от скополамина сразу стало
лучше. Так бывает. Короче: если что-то подобное
произойдет опять, бегом ко мне. Я принимаю в шестом
кабинете с десяти до двух.
   - И тогда - ложиться?
   - Не исключено.
   - Это платно?
   - Ну... частично.
   - Не получится. У меня совсем нет денег.
   - Придумаем что-нибудь...
   - Что тут можно придумать? - Алексей поймал
себя на том, что сплетает и расплетает пальцы, и сжал
кулаки. - Филадельф мог бы помочь...
   - Он все-таки был уже глубокий старик, - сказал
кесарь. - Для таких дел нужна не только мудрость,
нужна и выносливость... Даже будь он жив - я бы не
решился взваливать такой груз на него одного.
   - А кто еще сможет?..
   Кесарь чуть опустил голову, улыбнулся:
   - Домнин Истукарий. Что скажешь, отважник?
Алексей откинулся в изумлении. Нет, кесарь не
шутил...
   - После... всего?
   - Да. Именно после всего.
   - Удивляюсь тебе, государь... Но если Домнин
согласится... это будет хорошо. Да, это будет хорошо...
   - А уговаривать его поедешь ты, Пактовий.
Утром. Да смотри езжай по дорогам, а не по оврагам... а
то и костей не найдем...
   - Ты велишь, государь, - кивнул Алексей.
   - Иди спи. Аурика тебя разбудит.
   В дверь громко стукнули, и тут же, не дожидаясь
ответа, вошли двое: мальчик в коротеньком, как по-
варская куртка, белом халате придерживал за плечо
огромного мужчину в разодранной кожаной куртке.
Пол-лица мужчины было замотано марлей, будто бы
залитой арбузным соком.
   - Семен Семенович, огнестрельное, - сказал
мальчик женским голосом и при ближайшем рас-
смотрении действительно оказался женщиной. - Из
"Айсберга", мелкой дробью...
   - Ф-ф... - через уголок рта выдохнул окулист. -
Ну, солнышко, где ж ты их находишь-то все время?
   - А я виновата? Счастье мне такое: как ни вызов,
так глаз. Я бы и рада аппендициты в первую городскую
возить: милое дело... - Приговаривая, докторша-маль-
чик быстро разоблачала мужика. - Диспетчера с меня
и то смеются...
   - Да уж, - окулист повернулся к медсестре: -
Клава, труби рентген... - Он отогнул край повязки,
заглянул. - И операционную тоже труби.
   - Я поехала? - Докторша уже приплясывала у
двери.
   - И не возвращайся! Да, солнышко, вот девочку
захвати с собой. - Окулист кивнул на Саню. - Если
по дороге, конечно.
   - До центра довезу, - сказала пляшущая доктор-
ша.
   - Ой, конечно. Спасибо вам. - Саня кивнула оку-
листу.
   - Шампанского не пить, - напомнил он вслед. В
переходе навстречу Алексею прошли двое: стратиг
Рогдай Анемподист, маленький лысый толстячок, все-
гда шагающий пузом вперед и с мечами врастопырку;
   на тех, кто его не знал, он производил комическое
впечатление, но был опытен, умен, смел и беспощаден,
- и потаинник Юно Януар, с которым Алексей
беседовал только однажды, и та беседа до сих пор
горчила в памяти. Кажется, Януар хотел что-то сказать
Алексею, на миг приостановился, но передумал.
   - Ну как? - спросил Кузьма Васильевич, вставая
навстречу. - Отпустили?
   - Отпустили, - улыбнулась Саня. - Да вот - от
этих капель все прошло... только свет теперь такой
яркий...
   - Светобоязнь еще день-другой продержится, -
сказала, оборачиваясь, докторша со "скорой". -
Пойдемте-пойдемте скорее, у нас сегодня только шесть
машин, а вызовов...
   - Девушка, а какого-нибудь валидола у вас не
найдется? - с неловкостью в голосе попросил Кузьма
Васильевич. - Что-то я переволновался, наверное...
   - Найдется! - радостно отозвалась докторша. -
Разве что валидол и найдется! Нич-чего больше не
осталось. Святая вода да валидол. Так и лечим. А?
   Не слишком прислушиваясь к разговору, Саня
прикрыла глаза. Да, было уже почти хорошо. Огненная
запятая поблекла, и было ясно, что скоро она исчезнет
совсем. Но там, где заканчивался ее длинный хвостик,
тусклым золотом светилось крошечное пятнышко:
будто бы монетка, увиденная метров с пяти. Саня, чуть
усмехаясь над собой, попыталась посмотреть на пят-
нышко, и пятнышко, разумеется, тут же отпрыгнуло в
сторону. После всего, что произошло, ей было весело.
А вот военрук...
   - Кузьма Васильевич, вам очень плохо?
   - Нет... обыкновенное дело. Пройдет. Который
раз уже. Пройдет. Само пройдет. Дебекку не позову,
нет...
   Кто такая Дебекка, Саня не знала.
   Эта машина была совсем новенькая, "Газель", и
пахло в ней еще как в новенькой машине: обивкой. Но
в углу салона свалены были комом окровавленные
простыни, и пятна на полу еще не подсохли.
   - Работенка у врачей, - сказал Кузьма Василье-
вич, усаживаясь на откидной стульчик и расстегивая
воротник. - Что твой фронт...
   - Вы разве на фронте были? - удивилась Саня.
   - В Венгрии я был, - сказал Кузьма Васильевич.
- А там, которые фронтовики, говорили: пострашнее...
Да ладно: было и быльем поросло. Не стоит это...
   - Может, теперь в другую больницу? - предло-
жила Саня. - Если болит...
   - После праздников в госпиталь схожу, - сказал
Кузьма Васильевич, - у меня там племянница рабо-
тает. Да уже все, отпустило... - Он глубоко вздохнул.
- Да, отпустило. Легко мы с тобой сегодня
отделываемся. Тьфу-тьфу, не сглазить...
   В казарме стражи было тепло, но не жарко.
Кастелян провел Алексея в келью, показал койку,
сказал: твоя. Алексей сел, нагнулся, чтобы стянуть
сапоги, - и понял, что распрямиться не успеет... Он
почувствовал, что кто-то помогает ему, поворачивает,
укрывает - но сам он уже спал. Какие-то гнусные
морды предстали перед его сонным взором, он
отвернулся и ушел.
   "Скорая" высадила их на автобусной остановке и
умчалась дальше по своим делам. Мороз был под
тридцать. Минут через пять подкатило маршрутное
такси: маленький "ПАЗ".
   - Поехали, - сказал Кузьма Васильевич.
   - Может, подождем?.. - замялась Саня.
   - Лезь, лезь. Жизнь дороже.
   В маршрутке нужно было всем платить за проезд;
простой же городской автобус студентов возил по
дешевым проездным, а пенсионеров и вообще бес-
платно.