ор умер, а Одиссей живет?" -
ответил один из бесшумных и подхватил Эфрона,
который стал оседать на камни.
   Потом ему дали палочку, чтобы зажать ее в зубах,
и один из бесшумных держал его за плечи, а второй
что-то делал с его ногой. Не однажды среди дня
возникала ночь, Эфрон видел черное небо в
бриллиантовой сетке звезд. Такие сетки носили на
черных волосах жены Авенезера. Их было семь, по
обычаю Степи, но Эфрон знал, что Авенезер любит
лишь двух. Наконец боль отдалилась, оставив по себе
тяжелую память и немоту, небо покрылось мягкими
облачками, какие возникают в Степи в жаркий
безветренный день над теми местами, где можно
копать колодец, и в уши упорно, прогоняя звон, втис-
кивался короткий звучный плеск. Странно, но видеть
он мог только то, что справа; то, что слева, - было
холстом, еще не тронутым кистью художника. Потом
вдруг Эфрон понял, что это действительно холст:
белое толстое пузо паруса. Тогда он уснул.
   Он проснулся от прикосновения к плечу. Была не-
проглядная ночь. Сразу отовсюду доносился
варварский ритмичный рокот.
   - Учитель, - сказал тот, кто его разбудил, - нас
занесло в Терку. Ночью мы здесь не пройдем. Можно
рискнуть и бросить якорь, а можно уйти на север, к
Еликониде. Распоряжайтесь.
   - Как нас вообще могло занести на Терку? - вы-
разил удивление мгновенно проснувшийся Эфрон. -
Это же Бог знает где в стороне от...
   - Южнее - сторожевики, - терпеливо объяснил
отважник. - Там пути не было.
   - Понятно, - согласился Эфрон. - Правьте к
острову. Кстати, как вас звать?
   - Меня - Белаш. А его - Йотан.
   - Отлично... - И Эфрон внезапно заснул опять.
   На остров они высадились в начале сумерек. Уже
видны были сомнительными силуэтами сосны на
дюнах. Белаш и Йотан выволокли нос ветренки на
песок, вынесли вперед и вбили в землю якорь - на
случай прибоя. Пока что вода была наитишайшая, как
в осеннем пруду. Потом они оба деликатно отошли в
сторону и шумно помочились.
   Эфрон, стараясь двигаться осторожно, перебрался
через борт. Нога не болела, но подгибалась в колене.
Вообще во всем теле была противная мягкость - как
после приступа малярии. Он знал, что рано или поздно
это пройдет.
   Если его не убьют раньше...
   Такой исход был более чем вероятен.
   Белаш и Йотан разминали ноги, подпрыгивали,
потом провели молниеносный бесшумный поединок
на воображаемых мечах. Они были похожи на молодых
пардусов.
   Он вспомнил то, что видел в Степи. Тысячные
хоры высоких и тяжелых, будто отлитых из меди,
солдат. Они маршируют - в сапогах из толстой
конской кожи, в коротких кожаных юбках, - и дрожит
земля, по-настоящему дрожит, пыль течет с потолка...
Каждый способен вырвать из земли дерево толщиной с
ногу, ударом булавы проломить стену в три кирпича,
поднять на плечах коня. Проходит один хор, второй,
третий... десятый... Потом идет конница: деревянные
щиты на груди коней, из железа и кожи доспехи на
всадниках; копья с разноцветными кистями - строго
вверх, тяжелые кривые бронзовые мечи, по форме
напоминающие древние малхусы, но чуть поуже,
заточка на полтора лезвия - у седла с одной стороны; с
другой - легкие двугорбые луки и колчаны с
белоперыми стрелами...
   Вся эта силища уже, наверное, грузится на
корабли.
   Эфрон, тяжело дыша, прошел шагов двадцать и
присел на полупогребенную в песке корягу.
   Последняя неделя далась ему тяжело. Много
тяжелее, чем предшествующие годы опасной двойной
службы.
   Но сейчас об этом нельзя даже думать. Он тронул
рукой шлем на голове. Хорошая защита, но вряд ли
стоит испытать пределы ее надежности...
   Наверху из леса беззвучно выплыла сова. Села на
обломок сука изуродованной ветрами сосны, стала
смотреть вниз. Моря она не любила. Но сейчас ее
любовь или нелюбовь ни на что не влияли. На песке
прыгали и возились два человека. Она видела их ясно
и отчетливо. И что-то серое, неподвижное, вроде давно
истлевшей кучи тряпья или водорослей, серело почти
у самой воды. Она мельком окинула взглядом эту кучу
и отвела глаза. Стала смотреть на настоящих людей.
Потом то, что заставило ее сюда прилететь, исчезло.
Сова некоторое время обалдело крутила головой,
потом снялась и полетела обратно в уютный лес. Все
происшедшее тут же исчезло из ее темной, но цепкой
памяти, и она уже не помнила, где была и что видела.
   А Эфрон отметил появление чьего-то тайного при-
сутствия, легкого, как дуновение ветерка, прошедшего
мимо, и решил про себя, что посещение проклятого
молвой острова было, наверное, ошибкой. Но решил
он это, не нарушая внутреннего молчания и не
позволяя зазвучать ни единой нотке эмоций...
   Он чуть не убил меня!
   Первой реакцией Алексея было удивление. Он все
же успел повернуться боком и рухнуть под стол, но
настолько в последнее мгновение, что пуля рванула
полу его куртки и оставила ожог на ребрах. Из-под
стола он видел все и понимал, что сейчас ничего
сделать не сумеет: бандит держит ствол у виска Сани и
может успеть выстрелить - тонкая пулька
"Марголина" убивает не мгновенно даже при самом
убийственном попадании. Тем более что рядом второй,
похоже, патологический негодяй. Так рисковать
Алексей не имел права.
   Самый опасный момент был, когда бандиты
покидали погребок: они могли бросить Саню и
пристрелить ее - просто так, за ненадобностью.
Алексей держал на директриссе того, кто вел девушку,
прикрываясь ею от возможных выстрелов. Если он
толкнет ее... Но бандит выстрелил куда-то вправо - и
быстро, как крыса, скрылся с Саней за дверью.
   Алексей метнулся к убитому шериффу, подхватил
его выпавший револьвер и распрямился уже перед
стойкой.
   - Запасной выход?
   - Есть. - Виночерпий понял, повернулся и
побежал. Алексей перепрыгнул через стойку, вслед за
ним одним прыжком пересек по диагонали
заставленную черт-те чем кухню, роняя позади себя
тарелки и кастрюли, и оказался перед голубой
облупленной дверью. Виночерпий дрожащими руками
вынимал болт из засова.
   - Бал продолжается... - шепотом предупредил он.
   - Знаю.
   - Вы окажетесь за углом...
   - Понял.
   Он сразу сделался мокрым: у двери было по
колено, сверху будто ведрами лили... Через миг в шаге
от него вспыхнули направленные вправо фары,
зарычал мотор. Алексей шагнул вперед, под пальцами
скользнуло что-то осклизлое и мокрое. Он мертво
ухватился за какой-то выступ, его рвануло, поволокло,
мотнуло на повороте... Машина остановилась. В свете
вспыхнувших на миг стоп-сигналов Алексей заметил
прилаженное сзади запасное колесо. Бандит,
державший Саню, впихнул ее в машину, сел сам.
Алексей встал ногами на бампер, повис на колесе. Так
можно было ехать долго. Но такого намерения Алексей
не имел...
   Если бы не тент, он мог бы дотянуться до Сани
рукой.
   В салон через окошко заднего вида он посмотрел
только раз, убедился, что пока все в порядке, и
пригнулся пониже. Все же сейчас его было видно
лучше, чем ему.
   Машина резко тормознула, припав на передние
колеса. Дважды пролаял клаксон. Хлопнула дверь
дома, потом сквозь шум падающей воды донесся звук
шагов. Ты, пидор горбатый, греби скорей! - закричал
очкарик, открыв свою дверцу. Слушай, Толян, уйми
его, а то я ни за что не отвечаю, - сказал новый голос.
Ну-ка, коза, двигайся... а этот что, еще здесь? Да ты на
него ноги поставь, сказал третий. Тепло и удобно. Как
знал, что вас отпускать нельзя, сказал новый,
усаживаясь и закрывая дверь. Потом голоса зазвучали
глуше, но на то Алексея и прозвали Ушаном, что
слышать он мог самое неслышимое. Только двух
последних не мог он различать по голосам, отличал их
от очкарика, и все. Бедная девочка, подумал он, ей там
- между ними...
   Впрочем, пока что бандиты на Саню обращали
внимания не больше, чем на ненужную вещь.
Переговаривались через ее голову... Ушли, и хорошо.
Этих двух - в воду, чтобы без следов. Бабок хватит на
три года. Если не залупаться. Слышишь, Косой, это
про тебя. Ну вот, чуть что, сразу Косой... А ты поостри.
Поостри. Щас возьму вон, как разгонюсь - да в дерево,
поняли? Ага. Псих лежачий. Тут Монти Питона
смотрел. Уссался. Спартакиада психов. Ну, там... по
прямой дорожке пройти, в дверь пробежать, чтобы с
башки верхушку не снести... А под конец - кто вперед
застрелится. Понял? Ну. Что "ну"? Ну, понял. Так вот.
Косой. Устрою тебе финал спартакиады. А я все равно
не бздю. А если бздну, так вы в форточки
повылетаете...
   Алексей не знал, остался ли город позади - или
же до шлагбаума было еще ехать да ехать. Просто
дорога шла уже прямая, темная, и по сторонам стоял
лес.
   Слушай, а ты кто такая вообще? Чего ради в пив-
нушку поперлась? Саня молчала. Ч„, молчит? Может,
тормознем, в азишко ее разыграем? Побазарь еще, Ко-
сой, побазарь. Живо твой базар прикрою, понял? Да
ладно, Матильда... я всего-то за девку хочу
подержаться. Ты лучше на дорогу смотри. Нет тут
дорог, одни направления...
   Машину и правда трясло изрядно. Дважды
подкидывало так, что Алексею казалось: не удержался,
все. Но как-то вот удерживался. Наконец очкарик
поехал помедленнее, и тогда Алексей достал
"Марголин", перегнулся вниз и вслепую прострелил
правое заднее колесо. Негромкий выстрел слился с
хлопком лопнувшей камеры.
   - Ну ты козел, Косяра! - сказал кто-то. - Гово-
рил, не гони. Эта телега тебе не "мере", понял? Иди
теперь, меняй. Я под дождь не полезу. И так кашель
давит.
   - Ага. И я вас буду всех на домкрате поднимать.
Кстати, домкрат под задней скамейкой.
   - Ты бы его еще... Ну, Косой, смотри: простыну -
твою кровь пить буду.
   - Ч„ сразу мою-то... Вон у нас - с собой есть.
   - Погунди.
   Замки трех дверей щелкнули, все выбрались
наружу. Один из тех, кто сидел сзади, поднес к лицу
Сани пистолет: чуешь, чем пахнет? Давно не чистили,
сказала Саня. Алексей лежал в канаве, ждал. Очкарик,
грязно ругаясь вполголоса, выволок из машины
громоздкий домкрат, стал его прилаживать. Наконец
со скрипом кузов машины стал приподниматься.
Алексей рассмотрел револьвер шериффа. Хороший
калибр, где-то между десятью и одиннадцатью -
очевидно, сорок первый. Гильзы латунные, порох
промокнуть не должен. Самовзвод есть, но лучше не
рисковать и воспользоваться ручным... Из
"Марголина" он вынул простую обойму и вставил
другую - с патронами, над которыми поколдовал про-
шлой ночью. Эти мягкие пульки теперь были разрыв-
ными...
   Он дождался, когда бандиты, беспокойно
мнущиеся под ледяными струями, окажутся чуть в
стороне от Сани, встал и выстрелил с двух рук. Оба
упали, как кегли. В два прыжка Алексей преодолел
расстояние до третьего - тот уже привставал,
поворачивался и что-то вытаскивал из-за пазухи - и
ударом ноги в челюсть заставил его на некоторое
время расслабиться.
   - Алеша... - Санечка обхватила его за плечи,
уткнулась лицом в мокрое и грязное. - Господи... я
ведь подумала... я же видела сама...
   - Все хорошо. - Он обнял ее и вдруг погладил по
голове. - Все хорошо, ты не думай...
   - Я уже хотела их - бомбой...
   - Да. Я представляю.
   - Что ты представляешь...
   - Постой. Погоди. Еще не все. Садись пока в ма-
шину, не мокни зря. Да и... не смотри лучше. Хорошо?
Она с трудом оторвалась от него.
   - Да. Может быть, тебе... помочь? Как-нибудь?
   - Нет-нет. Просто сиди. И ничего не бойся. Меня
все-таки очень трудно убить. А пока я жив - тебя
убить еще труднее.
   Саня послушно села впереди. Тело было
невесомым. Она откинулась назад и закрыла глаза.
   Пятнышко тускло, но светилось.
   Оба, в кого он стрелял, были мертвы несомненно.
И тому и другому пули попали в шею, перебив
позвоночник, порвав спинной мозг. Но Алексей на
всякий случай дострелил обоих, послав по пуле над
переносицей. Здесь, конечно, могло и не быть
умельцев использовать мертвецов. Но они могли и
быть.
   Теперь же, с уничтоженным третьим глазом,
мертвецы имели ценность разве что для воронов...
   Простреленное колесо очкарик успел снять и
откатить в сторонку, но до запаски не добрался.
Алексей обшарил его, извлек из карманов нож,
опасную бритву, из-за пояса - наган. Потом, ухватив
мягкого очкарика за ремень и за воротник, в два
приема засунул его под машину так, что наружу
торчали плечи и голова, и стал опускать домкрат.
Когда ось тяжело легла очкарику на грудь, он очнулся.
   - Ты, гад! Ну-ка, пусти! - и попробовал машину
отпихнуть, потом - ударил кулаком. Боль в разбитых
костяшках его отрезвила. - ‚... о-ох... убе... а-а!.. Убери
это...
   - Плохо, да? - сочувственно спросил Алексей.
   - Ты?! - Изумлению очкарика не было предела.
   - Собственной персоной, - кивнул Алексей. - Те-
перь скажи быстро: "Простите, дяденька, я больше не
буду".
   - Да... ой!.. не надо, не надо! Простите, дяденька,
я... я больше не бу... не бу-уду... Он вдруг захныкал.
   - Не верю, - сказал Алексей.
   - Я не бу-уду больше!.. - теперь он ревел громко.
Алексей ждал этого момента - но все равно чуть не
упустил его. Чужая воля, проникшая в очкарика,
оставила его. Будто чья-то чрезвычайно длинная рука
отпустила горло этого негодяя и теперь сокращалась,
ускользая куда-то - как сокращается и ускользает
лопнувшая резиновая нить... Но Алексей в отчаянном
броске ухватился за эту руку - за мизинец, за самый
кончик ногтя - и теперь несся сквозь неполный мрак
над странной красной землею. Рука ускользнула в
пещеру или туннель, он следовал за нею - как
привязанный. Перевернутые картины, похожие на
фрески ада, мелькали вокруг. Глаз не успевал
различить детали. Потом был ночной лес, сплошь
заросший осклизлыми светящимися папоротниками.
Огромные стоохватные дубы брезгливо поднимали
сучья... Потом был брошенный городок, через который
будто прокатился исполинский чугунный шар:
заполненная водой прямая глубокая вдавленность, по
сторонам дома, растертые в пыль, чуть дальше просто
развалины, а еще дальше вполне целью домики,
маленький белоснежный храм, базарная площадь с
длинными каменными прилавками... Движение стало
медленнее, плавнее. Надвинулись горы: невысокие,
каменистые, с бедной растительностью в ложбинках.
Крепость, почти неотличимая от скал. На стенах
стражники в красных плащах и с длинными копьями.
За стенами...
   Алексей отцепился от притащившей его сюда руки
и на мгновение повис неподвижно. Он знал о том, что
подобные вещи возможны, но никогда не слышал, что-
бы кто-то решился сделать это. Но вот - кто-то ре-
шился...
   Его понесло назад, в первый момент еще
медленно, но потом все стремительнее и
стремительнее, до полной потери чувства движения, и
уже нельзя было видеть под собой то жуткое в своей
обыденности скопление серых от грязи голых людей, в
полой тишине разыгрывающих какую-то
многодневную злую мистерию... видеть было нельзя,
но перед глазами все это теперь останется надолго.
Быть может, навсегда. И - никому не рассказать,
потому что рассказать о таком невозможно...
   Потом он понял, что сидит на корточках перед
извивающимся очкариком, придавленным к земле
осью автомобиля и уже хрипящим. Пена была на его
губах, дождь не успевал смывать ее, - и по тому, что
Алексей пену эту увидел, было ясно, что
обрушившаяся на землю неурочная тьма уходит. Но
все равно начинается вечер...
   Алексей качнул рычаг домкрата. Автомобиль чуть
приподнялся - но перед этим слегка осел, еще больше
придавив очкарика, и тот заорал в полную силу - дав
понять Алексею, что он чуть было не совершил
серьезную ошибку.
   Может быть, самую серьезную...
   - А теперь, парень, несколько правдивых ответов.
Готов?
   - 0-у-а...
   - Что-что? У нас пропал голос?
   - Спрашивай...
   - Так уже лучше. Кто ты и как сюда попал?
   - Я из... Озерска... Звать Вовкой... Хоминым... Сю-
да... не знаю... по башке дали, и вот...
   - А эти?
   - Эти... уже здесь... прицепились... вытащи меня,
дышать...
   - Дышать темно. Ты меня еще не убедил. Почему
ты бросился от меня убегать? Там, в пивнушке?
   - Тебя же послал этот... мент...
   - Черт... Неужели так просто?
   - Просто... почему?
   - Не твое дело. Значит, вы ограбили кассу...
   - Это не я... это они, Япон и Мулька. Я... только за
рулем... даже не выходил...
   - Ну-ну. Расскажешь это прокурору.
   - Какому... прокурору?.. Тут нет... прокуроров...
   - Прокуратору. Я оговорился.
   - Все равно... слушай, я же вижу - ты не
местный... Земляк, да? Неужели ты земляка... сдашь?..
   - Еще не решил. Зачем ты мне нужен?
   - Я тут... ходы и выходы...
   - Я тоже. И что?
   - Деньги... в машине...
   - Разумеется.
   И тут очкарик тоскливо завыл. Алексей с минуту
послушал его, потом сказал:
   - Так вот, земляк. Я тебя вытащу. Во всех
смыслах. За это ты мне поможешь. Надо будет убить
одного человека в Озерске. У тебя есть на примете
ребята, которые могут это сделать?
   - Да... Да! Но... Озерск? Откуда Озерск?
   - Озерск здесь неподалеку.
   - Не-а... тут ничего...
   - А говоришь - ходы и выходы. Ни черта ты не
знаешь, земляк. Ладно, подрастешь - поумнеешь. Ну-
ка...
   Алексей отжал домкрат, машина поднялась. За
шкирку, как кота, он выволок очкарика. Того колотила
крупная дрожь.
   - Ставь колесо.
   - Да-да, - засуетился тот. - Слушай, - вдруг вы-
прямился и - очень тихо: - Ты это правда... про
Озерск?
   - Правда.
   Очкарик сел на корточки, оперся руками о крыло
машины и зарыдал.
   - Колесо, - напомнил Алексей.
   Продолжая рыдать, очкарик принялся
отвинчивать запаску. Ключ срывался и ударял его по
пальцам, но он продолжал лихорадочно терзать гайки,
забыв, что они здесь все с левой резьбой...
   Было уже почти светло. Дождь сыпался мелкой
пылью.
   Казалось, сгущается туман.
   - Адеша...
   Передняя дверь приоткрылась, половинка лица
Сани казалась размытой половинкой луны в
тревожном небе. Вообще что-то сделалось со светом и
цветами: среди средней серости проступали до
люминесцентности яркие пятна, причем проступали
нелепо и хаотично. Будто начала изнутри светиться
земля и сквозь невидимые сбоку прорехи в почве из
нее ударяют яркие лучи. Пятна эти переходили с
предмета на предмет...
   - Алеша!!!
   Паника в голосе. Стряхнув наваждение цветных
пятен, он шагнул к передней дверце. И с этим шагом
будто бы прошел сквозь туманный мираж...
   Перед бампером машины стояли три фигуры,
комически-страшные. В полтора роста - и словно
вылепленные из серого сырого теста. С опущенных
пухлых рук стекали медленные тягучие капли.
   Почему-то именно эти капли переполнили чашу
терпения Сани. Она обхватила руками лицо и страшно
завизжала - не закрывая при этом глаз. Теперь она ви-
дела отдельные детали, ничего при этом не понимая и
не воспринимая ситуацию в целом. Она видела, как тя-
нется к ней громадная многопалая лапа - пальцы ее
слипались, будто действительно измазанные липким
тестом. Потом лапа исчезла, сменившись какой-то
пародией на лицо: безгубый провал рта и выпуклые
глаза-шарики - они лопнули один за другим,
забрызгав все вокруг прозрачным студнем. Перед
машиной было уже пять или шесть фигур. Потом
оказалось, что она сидит за рулем. В горле жгло.
Машину раскачивало, как лодку, вставшую бортом к
волнам. Снова липкая рожа приникла к стеклу,
распахнула пасть. В глубине пасти что-то розовое
пульсировало и сжималось. Саня уже не кричала -
просто сидела и смотрела. Алексей сидел рядом - как
каменный, стиснув зубы и глядя перед собой.
   Потом машина накренилась очень сильно, зависла
на миг в таком положении - и со скрежетом легла
набок. Саня, цепляясь за какие-то рычаги, сползла по
сиденью на Алексея. Теперь перед их лицами были
огромные мягкие, оплывающие при каждом шаге
ступни чудовищ. Чудовища толпились рядом. Потом
затрещала матерчатая крыша...
   Алексей схватил Саню, засунул ее вперед, в нишу
для ног, сам извернулся так, чтобы прикрыть своим
телом. Выставил револьвер.
   Несчастный аптекарь в этот момент, наверное, как
раз пришел в себя...
   Крик его был страшен. Алексей видел, как в полу-
метре от него идет жесточайшая безнадежная схватка.
Руки аптекаря были связаны, он мог только толкаться
ногами и кусаться. Но две, потом три лапы уверенно
втиснулись в