толбы частокола, за землю, за
трупы, а то и за не успевших увернуться живых... Еще
две стрелы в тех, на том берегу, - и за меч. Присесть.
Щит перед собой. Выручал многажды. Все-таки
лучников и на том берегу поубавилось - поредел
поток ревущих стрел. А в минуты приступа вообще не
стреляют, боятся попасть в своих.
   Крайны что-то тянут время, уже можно дважды
взлететь по узловатой веревке наверх, проскочить
между бревнами частокола или каким-то хитрым
способом перепрыгнуть через них, многие так делали,
не у всех получалось: вот они, висят... А у кого
получилось, те прошли на несколько шагов дальше.
   Но и у него самого - Венедим это видит -
нетронутых и раненных легко осталось едва ли двести
из тысячи.
   И в этот момент сзади, в тылу, раздаются три
глубоких - будто бревном по высохшему суглинку -
удара, Венедим оборачивается...
   Это подтянули катапульты. Вот они стоят со
вздернутыми кверху метательными рычагами, а в небо
от них тянутся белые дымные дорожки. И потом над
головой что-то тоже хлопает наподобие сигнальных
ракет, но поглуше.
   На том берегу кричат. Кто-то вскидывает щиты,
кто-то прыгает вниз... Венедим уже знает, что это
такое. Над головой, на высоте трехсот саженей,
небольшой заряд пороха разрывает в клочья
склеенный из многих слоев деревянной стружки шар,
и вниз устремляются освобожденные "занозы" -
тонкие и короткие оперенные стрелки с зазубренными
наконечниками. Они редко убивают, но ранят
болезненно, выводя бойца из строя на много дней.
Венедим видит эти серые рои стрелок - ниже, ниже,
ниже... Стрелки оперены по-разному, и поэтому одни
падают отвесно, другие чертят в воздухе более или
менее крутые спирали, третьи вообще ведут себя
непредсказуемо: шарахаются в стороны, даже
взмывают...
   Рой накрывает тот берег. В каждом лопнувшем
шаре таких стрелок много более тысячи.
   Строй впереди - оседает, мечется. Падают уже по-
следние щиты.
   Приоткрывается перспектива.
   Венедим видит бьющихся в постромках быков, а
за ними - что-то с огромными, в три роста, колесами.
Быки разносят упряжь и начинают разбегаться,
бросаться на людей. Их быстро убивают. Но смотреть
больше некогда, потому что не пострадавшие от
"заноз" крайны из-под берега идут на новый приступ...
   - Что это было? - Драган попытался встать.
Помост шатался, но такой уж он был по природе своей.
   - Чары, - бросила сквозь зубы Живана. Она брез-
гливо - рукавицей - счищала блевотину со своих
штанов. - Ненавижу их всех... до чего ненавижу... хуже
падали.
   - Смотри, - сказал Авид. - Опять летят.
Приближалось что-то, похожее издали на маленький
рой пчел.
   - Кто?
   - Вороны. Во... исклевали-то... - Он оттянул
лоскут разодранной штанины. Там все было
вздувшееся, синее, в крови и черных дырочках. -
Болит, как...
   - Да ты говори, не стесняйся, - усмехнулась
Живана. - Мы тут все равно как на одном горшке
посаженные.
   - Не приучен, - сказал Авид.
   - Слушай, а змеи были? Или мне привиделось? -
Драган потрогал глаза. Глаза будто распирало изнутри.
   - Были, - сказал Авид. - Покружили, потом
дальше полетели. Легкую добычу искать... Живана
вдруг встала, напряглась.
   - Ребята, - сказала она, не оборачиваясь. Голос у
нее задрожал. - Кажется, наши... бегут. Вон, далеко.
   Братья вскочили. Наши не могли бежать. Это
было что-то другое, девчонка не поняла.
   Они не сразу увидели то, на что смотрела Живана.
   Справа, в полуверсте, где еще полчаса назад стоял
над рекой частокол, зияла дыра. И из этой дыры, из
клубящейся не то пыли, не то дыма - выходили и как-
то сразу оказывались в строю чужие воины, и вокруг
них зияло пустое пространство. И только потом стало
видно, что пространство это усеяно телами...
   Венедим прекрасно понимал, что таким боем по-
настоящему управлять невозможно. Крайны на этот
раз сумели оторвать и отбросить остатки его тысячи от
частокола, выгнать на открытое пространство. Но и
здесь мелиорцы продолжали лишь пятиться, соблюдая
какое-то подобие порядка. Рядом с Венедимом, по
правую руку, бился белоусый стратиот; щит его видом
своим напоминал торец колоды, на которой рубят
мясо.
   Тонкая кривая сабля взлетала нечасто, но после
каждого буквально взмаха очередной крайн оседал под
ноги своим. Его место тут же занимал другой - до
следующего взмаха...
   По левую руку долго держался мальчишка - из
крестьянских детей. Мощное тело атлета и
действительно мальчишечье курносое лицо. Он
орудовал двулезвийным топором, таким огромным,
что Венедим сначала просто не поверил своим глазам.
Однако пудовое это чудовище просто порхало в руках
парня, и нипочем ему были всякие там щиты и
нагрудники... Парня сразил маленький саптах,
выскочивший незаметно откуда-то из-под ног,
взмахнувший мечом и пропавший. Топор вдруг упал,
парень нагнулся, чтобы его подхватить, но
подхватывать было нечем...
   Венедим не видел, что с ним стало.
   Сменилось еще несколько воинов, они быстро
гибли, или же их оттаскивало, уносило куда-то
водоворотом схватки. Иногда теснота была такая, что
вдавленные друг в друга враги не могли ничего друг
другу сделать, разве что кусаться. Невозможно было
даже вытащить из-за пояса или голенища короткий
нож.
   Потом - как-то сама собой толпа редела, и тогда
враги отталкивались на длину клинка...
   Щит Венедима расселся пополам, он сбросил его
обломки и теперь защищался только мечом. Это требо-
вало утроения внимания, но зато можно было дать от-
дохнуть правой руке, которая уже, налившись чугуном,
переставала слушаться.
   Высокий и пузатый крайн в черном панцире и
тоже без щита, но с двумя мечами выбрал Венедима
себе в поединщики. Он бился неплохо, очень неплохо,
но панцирь все же сковывает движения... Венедим,
отступая, заставил его сделать лишний шаг, чуть
утратить равновесие - и острие меча вошло крайну в
горло, как раз над вырезом панциря.
   Выдернув меч, Венедим быстро огляделся.
Слитный бой, кипевший несколько минут назад,
разбился на сотни мелких схваток: один на один, трое
на одного, пятеро на семерых... Одолев противника,
победитель тут же бросался на помощь кому-нибудь из
своих - кто был поближе. А чуть дальше, прикрываясь
бугристой серой стеной щитов, мерным шагом
надвигалась конкордийская тяжелая пехота...
   - Все ко мне! - заорал он изо всех сил. - Ко мне!
Ко мне!!!
   Кто-то услышал. Кто-то заметил краем глаза
чужое движение. Кто-то просто почувствовал.
Венедим ранил еще одного крайна, тот метнулся назад,
зажимая разрубленное плечо. Вновь рядом с ним встал
белоусый стратиот. Он где-то добыл себе новый щит.
Бойцы прилипали к своему командиру. Из хаоса
возникал новый строй.
   Едва ли сотня...
   Его сотня.
   Последними разошлись здоровенный крайн и
пожилой грузноватый слав. Сотник Агавва, вспомнил
его имя Венедим. Он вспомнил даже, где и когда они
встречались. У сотника владение было в пограничных
землях, и Венедим ездил улаживать его трения с
тамошними стратиотами. Агавва не входил в его
тысячу, и до битвы они не встречались. Кого-то,
выходит, смяли еще... Поединщики, не завершив боя,
расходились под вопли и свист. Строй тяжелой пехоты
пропустил уцелевших крайнов сквозь себя, как решето
пропускает воду. Лязгнула команда, щиты чуть
разошлись, в промежутки выставились длинные
тонкие копья. Ударил невидимый барабан, набирая
темп с медленного рраз... рраз... до быстрого: раз-два-
три-четыре... Строй разгонялся для удара, почти
бежал.
   Венедим прекрасно знал, что им - измотанным,
избитым, неопытным, вооруженным пестро и легко -
никогда не выдержать этой таранной атаки. Он
оглянулся. За спиной - рядом и почему-то далеко в
одно и то же время - кто-то удерживал из последних
сил частокол. Сверкали синие клинки...
   Справа - топорщился деревянной щетиной
земляной вал. Серая глина.
   А за ним и впереди, наискось, - летящие флажки.
Кто-то несется на помощь...
   Понято.
   Венедим выставил меч перед собой - как копье.
Сделал шаг вперед.
   Строй колыхнулся туда-сюда...
   Венедим пошел, не оглядываясь. Все ускоряя шаг.
Побежал.
   Слышал, что - догоняют.
   Щиты конкордийские латники держат на уровне
глаз, и над щитами у них блестящие шлемы.
   Все ближе...
   До чего медленно...
   Живые наконечники копий - покачиваются (в
такт бегу) похоже на головы пустынных змей. Вот
ужалят...
   Дикая - звериная - легкость в теле. Прыжок,
вопль, полет над копьями, двумя ногами - в щит!
   Удар мечом!
   Грохот. Крики.
   Так не бывает. Я умер, и мне мерещится.
   Но! Бой. Продолжается бой. Проломлена стена
щитов, и легкая пехота рубится с тяжелой - наравне!
Наравне, черт возьми! Скорость, отчаяние и натиск
против брони. Кто-то и лежа взмахивает мечом,
подсекая ноги. Свалка. Венедим бьет, еще бьет, в левой
руке почему-то нож, бьет ножом - в мягкое. Горячий
поток.
   Над ним вспыхивает чужой клинок, заслониться
не успеть, он приседает - но удара нет, клинок
пропадает, лицо Агаввы.
   Бой, бой! Еще не все умерли.
   Выпад, меч застревает в железе. Уперся ногой, на
себя. Упал на спину. Над ним сомкнулись.
Расталкивая всех, чужих и своих, встал. Копья со всех
сторон, но непригодны, нет пространства для взмаха -
толчея. Чтобы ткнуть мечом, рука уходит за спину.
   Еще раз ножом - наотмашь по лицу, по глазам.
Падает.
   Еще есть силы.
   Звук трубы...
   ...Венедим стоял, покачиваясь. Чье-то лицо
возникло перед ним, знакомое лицо. Ушло. Чьи-то
руки тронули его плечи, повели. Он пошел послушно и
немо. Лязг и грохот раздавались позади - не слышал.
В ушах шипела кровь.
   К полудню уже в четырех местах: конкордийцы -
на правом фланге, и степняки - на левом, - прочно
зацепились за южный берег Кипени, оттеснив
защитников от частокола. Завоеванные плацдармы с
немыслимой скоростью заполнялись свежей пехотой.
   Тогда, видя это, Рогдай приказал дать три ракеты
красного дыма, что и было исполнено. В хорах сигнал
подхватили трубачи. И все равно долго еще в
промежутке между частоколом и земляными
укреплениями кипели схватки: легкая пехота никак не
желала отходить...
   По донесениям, потери убитыми и ранеными на
этот час составляли двадцать тысяч человек. Но это
были явно неполные донесения.
   Вышка сотрясалась. Те, кто был внизу, не думали
уже ни о чем. Братья распластались на настиле,
удерживая стоящую на коленях Живану за пояс.
Стрел осталось три десятка на всех, а лук Живаны был
самый мощный. Не один конкордиец пал от ее стрел...
   Рев, лязг и крики внизу были такие, что здесь не
слышно было не то что брата, а и себя.
   Плотная толпа воинов сошлась с такой же
плотной толпой, и сверху они были неразличимы.
Драган смотрел сквозь прутья, как под ним люди в
светлых шлемах убивают людей в темных шлемах и
сами гибнут от их рук.
   Это было даже немного непонятно.
   Потом под напором множества тел нога вышки
подломилась. Настил затрясся и наклонился. Звук
ломающегося дерева, звук выдираемых гвоздей... Та
половина настила, где стояла Живана, вдруг исчезла.
Драган не разжал пальцы, он ощущал вздрагивающую
тяжесть в руке и тупую боль в запястье - и спокойно,
отрешенно, как и не о себе будто, думал, что сил у него
хватит ненадолго, потому что и его собственное тело
начинает скользить по проседающему настилу. Он
встретился взглядом с Авидом и ничего не испытал
при этом. Авид пытался ногой нашарить хоть какую-то
опору; другая его нога уже сползала за край...
   Вдруг тяжесть в руке ослабла. Это Живана
ухватилась за какую-то перекладину под настилом,
крикнула: "Держусь!"
   Авид отпустил ее, быстро перехватился
освободившейся рукой за плетение настила,
судорожно выкарабкался. Драган осторожно опустил
голову, заглянул под навес. "Держишься?" -
переспросил он на всякий случай. Но и так было
видно, что Живана уцепилась прочно. Теперь ей
оставалось только дотянуться до веревки,
болтающейся буквально на расстоянии вытянутой
руки.
   Правда, для этого руку нужно было суметь вытя-
нуть...
   Вышка, каким-то чудом балансировавшая на двух
оставшихся ногах, начала крениться. Сначала Драгану
показалось, что просто подул ветер...
   Потом его отрывало от настила, а он пытался
удержаться. Рев ветра и треск дерева слились в один
звук. Последнее, что он увидел, - это поднятые лица и
разинутые рты.
   Сотня Камена Мартиана, находясь в составе флан-
гового кавалерийского заграждения, участия в сраже-
нии не принимала. За небольшой выпуклостью берега
долина, где сражение происходило, была не видна со-
вершенно, и только мальчишки-лучники с высокой
сосны могли видеть, что делалось там. Им кричали: ну,
что? что там?! - и получали в ответ неизменное: дер-
жатся!..
   Звуки битвы тоже сглаживались расстоянием, и
при закрытых глазах можно было принять этот шум за
шум праздничного базара, когда люди не столько
торгуют, сколько соревнуются в различных
молодецких потехах...
   Однако Камен хорошо понимал сигналы ракетами
и видел, что напор атакующих постепенно нарастает, а
свои все чаще просят подкрепления и помощи.
   И, подчиняясь внутреннему чутью, он приказал
своей сотне быстро съесть по куску поджаренного и
вымоченного в уксусе мяса и выпить по полфляги
вина. Конники утирали усы, когда от битвы прискакал
вестовой.
   - Тысячнику Трофиму Ливерию - предписание
командующего!
   - Давай, слав, - выехал вперед Трофим. Рядом с
ним и чуть позади держался чародей Ставрий. Любез-
нейшее дело для применения военных чар: подмена
предписания либо же самого вестового. Но нет,
Ставрий спокоен...
   Трофим осмотрел печать на кисете, сорвал ее,
вынул свернутый лист. Ставрий на миг стал похож на
орлицу, растопырившую над гнездом огромные
сильные крылья, - не видом своим, а сутью. Трофим
внимательно прочел бумагу. Поднял руку, веля
приблизиться.
   Шестнадцать сотников съехались. У Трофима
была большая тысяча.
   - Атака вдоль берега, - сказал он коротко. -
Наших оттеснили за рвы. Не зарываться, не гнать.
Отход по команде.
   ...Когда Камен вылетел на ту возвышенность, что
не позволяла раньше узреть поле боя, он понял
опасения командира. Все это он, конечно, знал и видел
- но как пустую землю. Теперь же - глаза испугались.
Слишком узкая полоса атаки - шагов триста, а то и
двести всего было между берегом и рвом. И всю эту
полосу заполняла собой конкордийская пехота...
   Трофим остановил свою тысячу, давая
сплотиться, потом повел быстрым шагом, разгоняя до
мерной рыси.
   Как бы ни был силен удар конницы во фланг, а
пехоты по фронту, конкордийский строй смялся, вда-
вился, понес громадные потери, но устоял - потому
хотя бы, что был безумно плотен. Немало воинов по-
гибло просто от удушья. Они не могли ни обратиться в
бегство, ни перестроить ряды, им оставалось только
ждать, когда падет достаточное число их товарищей,
чтобы самим встать лицом к лицу с врагом, скрестить
мечи, кого-то убить - и упасть под ноги тем, кто
подпирает сзади и подходит спереди. Конница увязла
в этой толпе. Лошади спотыкались и падали.
Случалось, исподнизу им вспарывали животы.
Всадники рубили и рубили, уподобляясь мясникам.
Мечи скользили по шлемам, отскакивали от
наплечников, вязли в щитах. Из-за тесноты едва ли
сотня одномоментно могла быть в бою. Остальные
ждали.
   Наконец рога затрубили отход. Камен воспринял
это с облегчением, но и с тревогой: надо было
исхитриться не подставить спину. Он продолжал
рубить, кобыла пятилась; потом вдруг оказалось, что
его вынесло на свободное место. Ржали, пытаясь
встать, раненые лошади, бойцы лежали вперемешку,
кто-то полз, кто-то дрался лежа... Кобыла закричала и
пустилась вскачь, стараясь не касаться этой страшной
земли. Рядом замелькали колья частокола, река,
полная до краев плотами и просто плывущими
людьми, что-то на том берегу... Камен оглянулся.
Разворачивали и наводили на цель множество
аркбаллист, похожих на крепостные, но стоящие на те-
лежных колесах. Крепостные и есть, мелькнуло у него,
в Бориополе их было...
   Там прокричали команду, и тут же воздух -
порвало.
   Кобыле стрела попала в голову, и она несколько
шагов бежала, не поняв того, что уже убита.
   Камен вытащил ноги из стремян, согнулся и пока-
тился на землю. Вскочил, но не в рост. Закричал от
того, что увидел.
   Конницу - повыкосило. Падали стеной - как
стояли, как ехали...
   Наверное, каждая аркбаллиста заряжена была не
одним дротом, а двумя-тремя десятками обычных
стрел, разлетающихся веером.
   Цель же бьыа, можно сказать, велика и
неподвижна.
   Пригибаясь за частоколом, Камен побежал назад.
Вот здесь был рубеж атаки, подумал он. Граница
проходила отчетливо...
   Камен подхватил тяжелый конкордийский щит,
перекинул за спину. Дурное дело - погибнуть от
стрелы в спину... Кто-то позвал его по имени. Камен
присел, огляделся. Воин его сотни, Борис, отрок из
крестьян. Бок весь в крови. Камен подбежал к нему по-
крабьи, склонился, навис. Кишки не вываливались, а
более подробно разбираться было не место. Он
скомкал чей-то плащ, заткнул его под полу кожаного
панциря (завязки Борис разрезал сам, а на большее
сил не хватило...), перехватил поверх ремнем, взвалил
напрягшееся и тут же обмякшее тело на плечи и
побежал рысцой - теперь уже, конечно, не вдогон
ушедшей коннице, а ко рвам. Щит мотался
беспорядочно. Тяжелая стрела рявкнула над головой...
   Он свалил раненого на руки подоспевшим
носильщикам и, вдруг потеряв силы, сам сел на землю.
На какую-то долю минуты его охватило состояние
равнодушной созерцательности. Он просто смотрел.
Рвы, огражденные валами с двумя-тремя рядами
деревянной щетины по гребню и склону. Во рвах
плотно, в шаге друг от друга, стоят или сидят на земле
лучники. Кто-то перебирал стрелы, кто-то просто
пересыпал из ладони в ладонь мелкие камешки. Кто-то
даже чинил прорванный жилет - игла так и мелькала.
Зато во двориках для станковых рамочных луков и
баллист кипела деятельность. Деятельность эта
походила скорее на работу какой-то артели -
например, плотничьей. Раз-и-два-и-взяли! - выдыхал
артельный мастер, и шестеро голых по пояс и
блестящих от пота здоровяков одним общим усилием
взводили тетиву лука. Мастер укладывал в желоб
стрелу, а потом припадал к прицельной рейке и
начинал что-то подкручивать и покачивать. Наконец,
не отрываясь от прицела, он опускал руку, брался за
спусковой рычаг и медленно-плавно тянул его на себя.
Лук распрямлялся с громким хлопком,
напоминающим удар палкой по воловьей коже,
растянутой для просушки. Стрела улетала, не видимая
глазом. Возможно, на том конце ее полета кто-то
падал...
   Баллисты заряжались медленно и солидно, со
скрипом. Крутился барабан, позвякивала цепь. Дрот
толщиной в руку, с четырехгранным наконечником и
тонкими железными перьями, укладывался аккуратно,
протуберациями наконечника и перьями в
специальные пазы. Перед выстрелом поджигали
привязанную под наконечником паклю, пропитанную
серой и салом и смешанную с железными или
медными стружками. Полет этого дрота был виден
весь, от начала до конца. Он погружался в недра
стоящей на том берегу колонны... Колонна не
вздрагивала.
   Стрелы прилетали и с той стороны. И здесь Камен
с интересом отметил, что, как бы плотно ни
сгрудились на земле люди, свободного места между
ними было все-таки больше. Стрелы попадали в
землю, в щиты, в ранцы, куда угодно - и редко-редко
кто-то вскакивал или, наоборот, падал с невольным
криком...
   - О, сотник! - сказал кто-то рядом. - И вы
решили пойти в пехоту?
   Камен поднял голову. Этого высокого костистого
акрита он точно где-то видел...
   - Мост через... как ее? Забыл... Вы нам еще
девушку в провожатые отдали. Грозу...
   - Помню. - Камен встал. - Было такое. Париго-
рий... м-м?..
   - Венедим.
   - Точно. Камен Мартиан. Когда же это было? -
уж с месяц...
   - Поболе. Оттуда? - Венедим кивнул
подбородком на заваленное трупами теперь уже
предполье. - Наблюдал вашу атаку...
   - Уж. Подставились мы.
   - Я тоже оттуда. Тысячей полного состава
командовал. Осталось семьдесят шесть в строю. Сам
без царапины. Сейчас сводную