салон машины, как-то сразу заполнили
его, и крик оборвался на полузвуке. Алексей видел
глаза аптекаря, когда два толстых серых пальца
втиснулись в его рот и, наверное, просунулись в
гортань и глубже. Потом его потащили наружу. Тело
страшно прогнулось назад и вдруг расслабилось -
после громкого сухого хруста ломающихся костей...
   И все. Настала тишина.
   Сквозь запотевшее стекло Алексей видел, как
удаляются и пропадают в тумане липкие монстры.
Только один бродил кругами - тот, наверное,
которому он выбил глаза...
   Саня судорожно всхлипывала, пристанывая и что-
то бормоча шепотом.
   - Все, - сказал Алексей. - Они ушли.
   Саня не ответила.
   Алексей вынул из кармана нож очкарика, разрезал
тент перед собой. Выглянул, потом вышел. Дождь пре-
вратился совсем. Пахло болотом и, как в доме
аптекаря, гнилью или нефтью. Но сильнее. В двух
шагах от машины он увидел очки. Стекла были
раздавлены. Чуть дальше валялся гаечный ключ,
облепленный "тестом". Трупы бандитов исчезли.
   Понятно, подумал Алексей.
   - Пойдем, - просунулся он в машину. - Уже
поздно. Глаза, уставившиеся на него, были полны
безумия. Безумие плескалось в них, иногда похожее на
веселье. Он протянул руку. Саня вжалась в самую
глубину, оскалила зубы, зашипела. Левая ее рука со
скрюченными пальцами напряглась для удара.  Нет,
тут уговоры не помогут... Алексей сделал обманное
движение, ухватил Саню за эту именно метнувшуюся к
нему руку, потом перехватил вторую - и выволок
безумицу наружу. Она вырывалась, потом упала на
спину, пытаясь освободиться... С трудом он сгреб обе
ее руки в свою одну и освободившейся левой отвесил
Сане пощечину. Потом еще одну. Голова ее дернулась,
глаза на миг закатились. Когда они вернулись на место,
ими смотрел уже другой человек.
   - Пусти, - злым шепотом сказала она. - Пусти,
хватит... уже все. Достаточно. Уже прошло.
   - Точно?
   - Прошло. Только... о-ой... отойди, а? Пожалуйста.
Я... Господи, стыдно-то как...
   - Пойдем, пойдем, - сказал Алексей. - Тут где-то
есть вода. Рядом, я чую. И вот что: забудь. Ничего
стыдного в этом нет. Здоровенные мужики сплошь и
рядом не выдерживают, что ж говорить о девицах?
   - Только не смей смеяться надо мной! Никогда!
Слышишь, слав?!
   - Никогда, - сказал Алексей. - Ни при каких
обстоятельствах.

   Глава девятая

   Их молча выставили из трактира: просто
выбросили во двор вещи и красноречиво развернули
машину радиатором к воротам. Саня, которую даже бег
не согрел, забралась внутрь и села, обняв себя руками.
Дрожь то накатывалась, то пропадала, и тогда станови-
лось уже совсем нестерпимо. Алексей вошел в трактир
- вышибала, пытавшийся его остановить, так и не
понял, что с ним произошло: он просто некоторое
время спустя пришел в себя на полу, и все - и вышел
обратно с двумя большими оплетенными бутылками
водки. Одну распечатал и дал Сане: отхлебни. Она
выпила несколько глотков - спокойно, будто воду.
   - Куда мы теперь? - спросила она.
   - Еще не знаю, - сказал Алексей. - Надо где-то
пережить ночь. А вообще - вперед, конечно...
   - Я хочу домой, - сказала Саня. - Обратно -
домой.
   - Так сразу? - спросил он устало.
   - Если это - сразу... - Она почувствовала нарас-
тающее бешенство. - Если это - сразу... то я...
   - Хорошо, - вдруг согласился Алексей. - Мы вер-
немся. Завтра.
   Саня не нашлась, что сказать. Ей понемногу
делалось чуть теплее и как-то чуть менее страшно.
Недавний кошмар отгораживала пусть еще слишком
тонкая преграда - но она становилась толще и
непрозрачнее, и происшествие утрачивало детали,
становясь чуть ли не придуманным. Она знала, что это
не так, но сомнение уже поселилось там, где нужно...
   Алексей вывел машину за ворота. С дороги, в жел-
том - гнойном, почему-то подумала Саня и сама себе
удивилась - свете фар дома казались картонными
декорациями с нарисованными окнами и плющом по
стенам. Безлюдная базарная площадь была как
загроможденный всякой всячиной задник сцены.
   - Домой, домой, домой! - почти пропела Саня и
сама себя передразнила: - В Москву, в Москву, в Мос-
кву!.. Так хочется, аж плакать тянет... от умиления, что
ли? Что там делать, дома? Тихо стареть? Или
ввязаться в чужие приключения? Или рожать детей,
просто отложив навсегда собственную маленькую
жизнь? Не знаешь? И я не знаю. Теперь, после всего...
ты же мне не соврал, нет? И это все взаправду?
   Не поворачивая головы, Алексей кивнул. - Не
хочешь со мной говорить, с засранкой, да? Я тебя не
прошу говорить. Просто слушай. Или говори сам. Я
буду слушать. Я там слушала, перед тем как эти
подошли... слизни. Ты говорил, что собираешься вер-
нуться в Озерск. А зачем, а? Кого-то убить? Давай
убьем здесь, все равно это не совсем люди. Мы же их
сами придумали. Значит, нам можно. Содом и
Гоморра. Гоморррра, Гоморррра! Сияет солнце, и поет
в тиши лавровой рощи записная идиотка птица
счастья! Гоморра! Ты же моя юность удалая и
разбойная, я вся к тебе вернуся!.. Не смешно? Должно
быть смешно. У меня вообще-то хороший голос,
только слуха нет. Почти нет. Поэтому смешно.
Возникает комический эффект. Наподобие
парникового. Катерина Макаровна собиралась со мной
заниматься, ты же видел ее? С таким голосом, она
сказала, в оперу нельзя, а в оперетту можно.
Представляешь, я была бы певичка из оперетты.
Смешно. Сбежала с гусаром. Слушай, что о нас
думают!.. Я как представлю - волосы дыбом...
   Щуплая фигурка шагнула с тротуара и подняла
руку вверх. Алексей тормознул - пожалуй, чересчур
резко.
   - Ой!.. - Саню качнуло вперед и тюкнуло лбом о
стекло - несильно. - Это же Авда.
   Это действительно был Авда. Алексей думал, что
он с мешком и куда-то собрался, но Авда был без
мешка.
     - Добрая ночь, добрые господа, - поклонился он.
- Позвольте мне предложить вам кров и пищу.
   - Добрый Авда... вы ведь тоже были когда-то в
нашей шкуре? - Санечка открыла дверь. - Садитесь,
едем...
    - Зачем? - поднял брови Авда. - Я живу в этом
доме. Только вход с другой стороны. По чердачной
лестнице. Въезжайте во двор, ворота открыты.
   Сане постелили на парусиновой койке, похожей
на обычную раскладушку, только на деревянном
каркасе. Авда приготовил ей какой-то целебный отвар,
и она, проглотив несколько глотков вязкой горькой
жижи, впала в полусонное оцепенение. Она
находилась как бы одновременно во сне и наяву.
Впрочем, подумала она, мы ведь так и живем -
одновременно во сне и наяву. И одновременно живем
и гибнем. Не "или-или", а "и-и". Слово и молчание
равнозначны... Она не могла понять свои мысли.
Может быть, они были не ее мыслями. Может быть,
ими думал кто-то другой.
   Человек думает мыслями, или мысли думают сами
себя с помощью человека? Можно ли различить? А
если нельзя, то не значит ли это, что - разницы нет? И
вообще - можно ли отличить курицу от яйца? Ведь с
точки зрения Высшего Существа...
   Она оборвала себя. Она уже знала, что сейчас
начнет вытягивать из себя тонкую блестящую нить и
на конце этой нити окажутся воспоминания детства:
травянистая горка, редкие белые камни, сложенные в
грубые скамейки, седобородый воспитатель по имени...
Она опять оборвала себя. Уже решительнее. Если
начнет вспоминать, это кончится ревом и долгой
тоской. Так уже было. Только тогда она не знала, что
это детские воспоминания, и думала, что это мечты и
грезы о несбыточном...
   Алексей и Авда сидели по ту сторону жаровни,
полной углей. Саня видела их сквозь легкий дымок,
взлетающий над углями и втягивающийся в
квадратную железную воронку. Мужчины
разговаривали почти ни о чем. То есть нет: был
предмет разговора, была тема, был даже вежливый
спор. Но предмет этот был вымышлен, как... как
Мэйсон, подумала Саня, в которого влюблена Чижик,
а ведь никакого Мэйсона просто не существует в
природе... Она почему-то вспомнила, как еще в школе
- два года назад, о Боже, целая вечность прошла!.. -
почему-то зашла речь о Павлике Морозове - откуда
он вдруг прилетел, забытая птица? - на истории
рассказали? или по телевизору что-то такое было? -
вдруг схватились всерьез: прав - не прав, время - не
время... и так далее - и тогда, послушав-послушав
всех, старушка-литераторша скрипучим своим голосом
поведала, что на самом-то деле ничего не было! То есть
как: жил такой мальчик, деревенский хулиган.
Однажды его нашли убитым неподалеку от места, где
останавливались ночевать спецпереселенцы. Видимо,
хотел что-то стащить... как будто бы уже не первый раз.
И это - все! Остальное - плод литературного
творчества. Донос на отца, месть деда - вся это дурно
понятая шекспировская линия - вымышлены. Символ
эпохи придуман двумя журналистами и двумя
бригадами следователей. А сколько впоследствии
сломано копий...
   Она не заметила, как уснула по-настоящему.
   Эфрон вздрогнул и медленно сел, откидывая
меховое одеяло и нащупывая рукоять меча. Нет. Это
всего лишь волна - первая волна набежала на берег.
Небо стало серым. И мальчишки - вон они, стоят...Он
присмотрелся и взялся за меч.  Мальчишки стояли
как-то странно. Слишком неподвижно. Эфрон
выбрался из лодки. Снова накатилась волна -
значительно сильнее предыдущей. Захлестнула ноги.
Заскрипела, приподнявшись и опустившись, ветренка.
От тени обрыва отделились и пошли ему навстречу
шесть человек. Они шли как настоящие люди,
производя все подобающие звуки, но Эфрон все равно
не мог в это поверить.
   Он обернулся к лодке. На корме сидели двое. Они
никак не могли там оказаться, но они там оказались.
   Эфрон обнажил меч.
   Один из вышедших из тени поднял руку.
   - Учитель Эфрон! Вы узнаете меня? Эфрон
остановился. Говорившего он узнал, но это ничего не
значило.
   - Астион? Акрит Конрад Астион?
   - Я, учитель.
   Конрад Астион был ближайшим помощником
Януара, его правой рукой и темным клинком.
   - Что случилось, акрит?
   - Измена, учитель. Вас заманили в ловушку. Кто-
то очень не хочет, чтобы вы предстали перед лицом
кесаря.
   - Не сомневаюсь. Что с моими спутниками?
   - Очарованы, учитель. Им уже не помочь. Не
слишком удачная мысль посетила вас - высадиться на
этом острове. Хотя это могла быть не ваша мысль...
   - Как вы меня нашли?
   - С большим трудом... Учитель, скажите мне на
всякий случай: вторжение начнется - когда?
   - Самое позднее - через неделю.
   - То, что вы несли кесарю, - при вас?
   - Разумеется.
   - Как вас раскрыли и как вам удалось уйти?
   - Зачем?.. Так уйти больше никому не удастся...
потому что больше никого не осталось! Никого! Ты
понимаешь это, акрит?! И можно уже никого не
посылать...
   - Понимаю, - сказал Астион с особым
выражением. Не просто выражением голоса - голос
остался ровным, - но выражением мысли. Движением
глаз. Вздрагиванием уголка рта, вибрацией воздуха.
Всем тем, что остается незаметным простому человеку,
но владеющему умениями представляется таким же
явным, как простое отчеканенное слово. И Эфрон
понял с совершенной непреложностью, что
разговаривает сейчас с собственной смертью.
   И даже с тем, что страшнее смерти. С посмертным
рабством.
   Кому-то было бы лестно заполучить такого раба,
как он. Он даже догадывался кому.
   Измена...
   (Мелькнула и тут же пропала, будто засыпанная
песком, мысль: я ошибаюсь! я ошибаюсь! не надо...)
   Конечно, более всего им нужно было содержимое
мешочка, который он не снимал с шеи последние
недели. Но без него самого, без его души - оно мертво.
Оно не оживет. Поэтому самое главное сейчас - не
позволить им захватить себя.
   У него оставалась секунда. Может быть, чуть
больше. И он ее использовал, учитель Эфрон. Недаром
когда-то о нем шла слава как о самом быстром бойце
Мелиоры...
   (Еще раз конвульсивно дернулась и пропала уже
навсегда мысль об ошибке, о наваждении...)
   Молниеносным, невидимым глазу движением он
обратил меч острием вниз и вонзил его в песок на
половину клинка. Отшатнулся и выставил перед собой
руку. Маленький невзрачный сапфир, украшающий
собой медный шар набалдашника, заискрился.
Раздался громкий треск, будто ломали хворост. В
стремительных вспышках искр стали видны истинные
лица тех, кто пришел за ним: высохшие маски
мертвецов. Но об этом Эфрон догадался и так, это
было не важно... Но сейчас они не решатся подойти,
потому что сами не догадывались о своей сущности, а
потому растеряны. Потом они, конечно, все забудут...
   Он сложил руки рупором, будто собираясь
кричать, но поднес этот рупор не к губам, а к горлу. И
тихо произнес Слово Освобождения. Это было не одно
слово, а четырнадцать, но так уж принято было
называть: Слово.
   Они бросились вперед, преодолев страх и
неуверенность, когда он выговаривал последние,
самые непроизносимые слоги. Но сапфир взорвался
ослепительно, как бы отбросив нападающих на
несколько шагов - а вернее, бросив эти лишние
несколько шагов им под ноги. Эфрон вдруг понял, что
стоит на возвышении, а мертвецы бросаются к чему-то
пустому, оставленному им без сожаления, как путник
оставляет у тропинки опустевшую бутылку... Он
стоял, кругом была тьма и пустота, а под ним
происходила возня, смысла которой он уже не
понимал, как не помнил своего имени. Страсти, мысли,
желания - вытекали из него стремительно и неудер-
жимо, как вода из решета. И это все? - успел разоча-
рованно подумать он прежде, чем сам стал ровной тем-
нотой...
   На этот раз ей приснилось, что то волосатое
чудовище из пещеры очень многое успело сказать ей.
Что пещера была украшена чудесной резьбой и
мозаикой, а предметы обстановки были вычурны и ни
на что не похожи. Что потом они рука об руку дошли
до лесной дороги, и там чудовище заботливо уложило
ее на траву, выбрав место посуше, и мановением руки
заставило спать. Спать. И она знала, что, когда
проснется, вспомнит что-то очень важное. Но не
просто проснется, а по-настоящему проснется...
   Но, проснувшись, она всего лишь увидела
Алексея. Он прижал палец к губам и поманил ее за
собой. Авда, хозяин чердака, спал или делал вид, что
спит. Был час перед восходом: дымка на небе
окрасилась оранжевым. При дыхании шел пар.
   - Мы не попрощались... - сказала Саня внизу, у
машины. Алексей кивнул.
   Потом он завел мотор и вывел автомобиль на
пустынную улицу. Очень скоро жилая часть города
осталась позади.
   - Аптекарь вернулся, - сказал он, глядя вперед.
Саня поняла не сразу.
   - То есть...
   - Все, кто живет в городе, побывали у... этих.
Время от времени их забирают повторно. Некоторых
не возвращают.
   - Не понимаю...
   - Я тоже. Но это не настоящий город. И не насто-
ящие люди.
   - А Авда?
   - Он тоже. Но Авда один из немногих, кто
помнит, что с ним произошло. Еще такие же живут в
лесу... их человек двадцать. Но он, как бывший
шерифф...
   - Мы едем к ним? К лесным?
   - Зачем? Нет, конечно. Мы едем дальше.
Конечно, если это все... - он махнул рукой, - нас
выпустит. Ты же чувствуешь, как оно в нас вцепилось?
   - Оно вцепилось, или мы прилипли... Да,
чувствую. Все такое вязкое. А - разбойники?
   - Не знаю. Может быть, их и нет совсем. Впереди
были кирпичная башенка и полосатый шлагбаум.
Алексей остановился и нажал на клаксон. Никто не
появился. Тогда он вышел, отвел шлагбаум рукой. Сел
в машину и поехал дальше.
   Ему показалось, что в придорожных кустах что-то
происходит, но ни малейшего интереса это у него не
вызвало.
   - Мы сейчас вернемся, - сказал он. - Только не
совсем туда, откуда пришли. Почти, но не совсем. Не
знаю, как объяснить... сама увидишь. Не пугайся. Там
не будет ничего опасного.
   Саня провела рукавом по стеклу. Оказывается,
оно запотело, а казалось - туман...
   - Не пугаться? - сказала она насмешливо. - Уго-
ворил.
   Этот переход показался ей более легким, чем
первый. Сияние в глазу так же затмило все, однако
продолжалось оно меньше времени и было, кажется, не
таким болезненным... впрочем, и тогда, и сейчас была
не настоящая боль, а что-то взамен боли, похожее, но
другое по своей природе. И все же на несколько минут
Саня потеряла способность не просто видеть, а
воспринимать происходящее всеми органами чувств.
   И за это время что-то происходило с памятью - и
тогда, и теперь.
   Лет пять назад мама Еванфия (мама Еванфия,
упрямо повторила Саня, кому-то что-то доказывая)
купила "Королеву Марго", изданную каким-то
кооперативом и отпечатанную где-то в Средней Азии.
Мало того, что бумага была разноцветная, так и разные
страницы были набраны разными шрифтами.
Поглощенная чтением, Саня не сразу это поняла, а
лишь отмечала непонятные сбои восприятия. Что-то
подобное было и с этими переходами...
   Опять зима. Грязные сугробы вдоль обочин. Синее
небо. Солнце сзади. Противного розового цвета дома в
стороне от дороги... Узнаешь? Здесь нас застиг тот
буран.
   Вот на этом месте автобус подпрыгнул будто бы на
кочке...
   Машины по дороге не ехали. Они на ней стояли -
достаточно редкие, иначе было бы не разминуться. За
рулем и просто так в них сидели люди, равнодушно
глядя вслед проезжающим мимо. Кто-то
неодобрительно покачивал головой.
   - Что это с ними? - Саня покрутила пальцем у
виска. - Течет крыша? Алексей наморщил лоб.
   - Понимаешь, это... это как бы след... или отпеча-
ток... или тень... Здесь все такое. Неживое. Мы еще
пересечем твой мир. Но чуть позже и в другом месте.
   - А что ты говорил тому дурачку про Озерск? Про
убить?
   - Должен же я сбивать с толку преследователей...
В голосе его Саня услышала то ли фальшь, то ли
неуверенность.
   Все было как в повторном сне, и сне достаточно
кошмарном. Город Озерск вроде бы жил, но не своей
жизнью. Или даже не жизнью. Так во сне бежит собака
и разговаривает человек. Жизнь ушла из него,
остались подергивания и несвязная речь. Люди
выходили из магазинов, чтобы потолкаться на
тротуарах и тут же вернуться. Машины стояли перед
светофорами, и, когда одна из них тронулась с места,
Саня даже вздрогнула. Впрочем, проехала она только
через перекресток, развернулась и вновь стала перед
тем же светофором - с другой стороны. Алексей,
вспотев от напряжения, очень медленно вел "хонду"
через непрерывные потоки пешеходов, которые как бы
не видели эту машину, а налетев на нее, замирали в
изумлении. Люди одеты либо с иголочки, либо в
совершеннейшие лохмотья - без золотой середины.
Почему-то совсем не видно детей. Центр города был
просто переполнен бессмысленно снующими людьми
- как бы изображающими массовку в кино. Дважды
Сане казалось, что в этой толпе она замечает знакомые
лица, но убедиться возможности не было.
   - Зачем мы здесь? - спросила она.
   Алексей посмотрел на нее и почему-то покачал го-
ловой.
   Осуждает или жалеет? Чего ради? Она не
заслужила ни осуждения, ни жалости...
   Потом Алексей свернул в малозаметный переулок
между двумя зелеными заборами, один их которых
весь был залеплен объявлениями и портретами каких-
то кандидатов в кого-то, а второй необыкновенно чист,
- и несколько секунд спустя остановился перед
странным домом, которого в настоящем Озерске не
было и не могло быть.
   Это даже нельзя было назвать домом. Серо-желтая
выпертая из земли скала, в которой грубо вырублена
колоннада, портик - и почти бесформенный черный
провал, ведущий внутрь. От этого веяло какой-то
мистической древней тусклой иррациональной
жутью...
   Как ни смешно, странное здание окружали серые
сарайчики, какие-то штабеля досок и ящиков,
железные гаражи - обычные атрибуты городских
изнанок. Через желто-глинистую канаву лежали две
доски. Зияли зловонные дыры открытых люков. Кто-
то потерял брезентовую рукавицу.
   - Я ничего не понимаю... - почти в отчаянии вы-
толкнула из себя Саня. - Что это?
   Вместо ответа Алексей протянул ей бумажник с
ключами и картами. Сам вышел из машины. Саня
слышала, как он хлюпнул грязью и чертыхнулся. Сама
она погрузилась в созерцание карт. Ах, вот мы где...
Незаконный перекресток. То, чего быть не должно, но
что неизбежно случается при наложении миров.
Теперь... если мы проскользнем туда, но не до
полноценного мира, а по такой же тени... сможем?
Должны... тогда вот зд