ься  вернуть  это  время,
соединяя себя со многими Компаньонами. Но такое полное соединение многих с
одной обязательно разрушит  оба  наших  мира.  Даже  сам  Тремсан  не  мог
выдержать тяжесть соединения со всеми нашими, и он мудро  снабдил  каждого
из нас отдельной связью и распределил нас среди своих детей.
     Голос Корматха заставил согреться медальон, висящий на шее Нориссы.
     - Ты - одна из детей Тремсана. Не хочешь ли ты войти в соединение  со
мной?
     Норисса беспокойно зашевелилась, не успев  понять,  вздрогнуло  ли  в
тревоге ее тело, или это был разум. Почему, почему у нее всегда не хватало
времени подумать, взвесить?
     Это была  раздраженная,  нетерпеливая  мысль,  внезапный  вопрос,  на
который она и не ожидала ответа, но Корматх тут же отодвинулся.
     Она вспомнила  восторг,  который  не  отпускал  ее  до  этого  самого
момента.  Она  пришла  сюда,  надеясь  увидеть   доброго   бога,   кого-то
всезнающего, который укажет ей все ответы на все вопросы. Вместо этого она
обнаружила существо, обладающее, несомненно, большим  могуществом,  чем  у
нее, но которое было  столь  сковано  в  своих  действиях,  что  не  могло
воспользоваться своей силой даже для защиты самого себя.
     Или то была хитрость, чтобы испытать ее веру?
     Если отбросить в сторону панику, то  его  присутствие  было  для  нее
непривычным, но не неприятным. Она прикоснулась к тому месту, в котором он
проник в ее разум. Он  скорчился  от  желания,  но  ничего  не  сказал.  В
молчании она отвернулась от Него и удивилась, что он не последовал за  ней
по уединенным тропам ее размышлений. Он  ждал,  запутавшись  в  усталости,
которая отягощала их обоих, и Норисса  спряталась,  пользуясь  передышкой,
чтобы собрать последние крохи самообладания. Только один раз он с  мольбой
обратился к ней, но не в словах,  а  вспышкой  вернувшегося  на  мгновение
двойного зрения,  показав  ей  ее  в  своем  видении.  Она  выглядела  как
мерцающая  звезда,  окутанная  темной  вуалью  отказа.  Иногда   из   него
исторгались небольшие водовороты  покорности  судьбе,  а  его  голод,  еще
больше обостренный  отчаянием,  неясно  вырисовывался  в  темноте,  но  Он
старался позабыть о нем. Голод понемногу тонул в страхе. Надежды,  которые
Он  возлагал  на  Нориссу,   таяли.   Норисса   почувствовала,   как   он,
отворачиваясь, готовился снова пасть в пучину черного сна без  сновидений,
ради только одного сна. Она теперь отчетливо видела, что  спать  и  видеть
сны для него означает жить. И, наконец, она убедилась в том, что Он  вовсе
не бог, так как Он не заметил ее самой большой ошибки.
     Она ощутила, как его хватка слабеет,  и  поборола  в  себе  внезапную
боль, которую причинил ей этот уход.
     - Я была бы рада соединиться с тобой,  -  прошептала  она,  и  та  ее
частица, с которой он еще соприкасался, как будто попыталась обнять его на
прощание, - но это невозможно!
     Корматх заколебался, новая надежда боролась в нем со смущением.
     - Ты носишь талисман. Ты -  та  самая  искорка  жизни,  к  которой  я
прикасался еще тогда, когда ты была во чреве матери, та самая,  которую  я
столько времени ждал.
     - Но я не принадлежу к Клану Драконьей Крови...
     Понимание засветилось в нем,  а  смех  эхом  сотряс  гору  до  самого
основания. Его радость крепко обхватила ее.
     - Глупое дитя! Какое значение  имеет  родословная?  Даже  Тремсан  не
принадлежал ни к какому клану до тех пор, пока не дал свое имя всем  своим
потомкам!
     - Значит,  возможность  соединения  не  имеет  никакого  отношения  к
вопросам кровного родства? Почему же тогда никто другой  не  соединялся  с
вами?
     Он улыбнулся так, словно ребенок, делящийся важным секретом:
     - Потому что никто другой не пытался.
     Норисса часто заморгала, глядя на сияние -  единственную  часть  Его,
которая была видна в ее мире.
     - Ты хочешь сказать, что в любой момент можешь  войти  в  соединение,
стоит только попробовать?
     Он словно бы пожал плечами, довольный и радостный, и Норисса услышала
сонную дремоту, тенью наползающую на его мысли. Он попрочнее угнездился  в
той части ее разума, которая продолжала обнимать его.
     - Конечно, гораздо легче тому, кто достаточно искушен  в  мастерстве.
Никто никогда не пытался просить  об  этом,  кроме  членов  клана.  Но  мы
никогда не отказы - вали в соединении никому из твоего племени.
     - Значит, Медвин был прав, и медальон сам по себе  не  имеет  никакой
силы. Но если он  ничего  не  значит,  то  почему  Фелея  так  жаждет  его
получить?
     -  Он  значит  очень  многое,  -  голос  Корматха  гремел,  заставляя
вибрировать камень. Он  еще  глубже  погрузился  в  дремоту  и  довольство
прямо-таки лучилось отовсюду. - Это мостик, при помощи которого мы  входим
в соединение. Внутри него наши миры  соприкасаются,  и  таким  образом  мы
привязываемся  к  тому,  кто  владеет  медальоном   и   способен   вынести
соединение.
     - Я владею медальоном! - ощущение полузабытого счастья ожило  в  ней,
но его пламя тут же погасло, когда значение его последних  слов  несколько
поумерило ее восторг. - Кто способен вынести соединение?  Может  ли  вдруг
оказаться так, что  я-то  и  не  смогу?  Какое  испытание  будет  еще  мне
назначено, чтобы я сумела доказать свою пригодность?
     Его  сползание  в  сладкую  дремоту  замедлилось.  Она  почувствовала
вспыхнувший  страх,  отрицание  и   наконец   облегчение,   сопровождаемое
непередаваемым впечатлением легкого вздоха.
     - Если такое испытание и есть,  то  оно  где-то  внутри  тебя  самой,
сестра, ибо я его не знаю.  То,  что  каждый  признает  другого,  является
достаточным условием соединения. Некоторые претенденты, еще  до  тебя,  не
обладали достаточным для соединения характером и отправлялись на встречу с
Высшими. Но я уверен, что ты достаточно сильна, чтобы побрататься со мной.
Если нет... - его мысли звучали тихо, как будто Он шептал, - ...то тебя не
станет, и мне придется ждать еще долгое время, пока не появится кто-нибудь
еще, кто бы попросил о соединении.
     Норисса молчала. Ее грызли сомнения. От холода ее трясло, но  она  не
могла даже обхватить  себя  руками,  по-прежнему  сжатая  со  всех  сторон
холодной,  скалой.  Она  была  подвешена  над  бездонной  шахтой,   и   ее
обволакивало существо столь чуждое, что в ее мире  оно  даже  не  обладало
конкретной формой. И это существо не рисковало жизнью, в отличие  от  нее,
которую оно просило отдать самое себя.
     Он ждал, балансируя на гребне ожидания. Норисса знала, что вскоре  Он
позабудет себя, ринувшись в темноту забытья. Что с ней тогда будет?
     И что будет с Корматхом? Она уже знала ответ. Фелея разберет гору  по
камешку до самого низа, лишь бы добраться  до  Знака  Драконьей  Крови.  И
тогда Корматх из Компаньона превратится в  раба.  А  ее  люди  превратятся
вообще в ничто.
     Ее люди, ее подданные. Она подумала обо всех тех,  кто  дожидался  ее
возвращения. Их  вера  была  достаточно  сильна,  чтобы  они  готовы  были
рискнуть всем и последовать за ней.
     Почему я не смею быть настолько же уверенной в своих силах? Разве  не
должна и я защитить своего Компаньона?
     Норисса протянулась обратно, к тому месту, где Корматх  прикасался  к
ней. Но она все еще боялась. Ей нужен был кто-то, кто взял бы ее и  повел,
кто заранее знал ее вопросы и умел на них ответить. Заботливый,  въедливый
Байдевин смог бы подсказать ей, как поступить.
     И все же она не пыталась прибегнуть к "неслышной  речи".  Она  должна
была принять решения сама и сама  найти  все  ответы  на  вопросы.  И  она
повернулась к Корматху.
     Но он уже исчез.
     Он сорвался с обрыва  в  глубокий  сон,  и  Норисса  обнаружила,  что
стремится сквозь толщу камня вверх, туда,  где  были  свет  и  воздух.  Ее
выбросило обратно в ее собственный мир. Корматх прочел ее страх  и  принял
собственное решение.
     Норисса тоже приняла решение.
     Найдя на ощупь его щупальца, которые несли ее прочь,  она  попыталась
дотянуться до него по узенькому каналу, который все еще соединял  их.  Она
снова прикоснулась к первичным и первородным  силам  земли.  Окунувшись  в
расплавленную магму, что была самой кровью ее мира, она воспользовалась ее
мощью, чтобы смыть с себя страх и гнев, выжгла из себя всю пустую  породу,
которая могла помешать ей.  Теперь  она  была  чистой,  сверкающей  искрой
беспримесного бытия.
     Найдя Корматха, Норисса сосредоточилась и влилась в него.
     Они вместе взмыли вверх. Две жизни в одном  разуме,  они  пронизывали
золотистые расплавленные глубины. Оседлав течение изменчивых вероятностей,
они зацепились за голубизну неба и  поднялись  еще  выше,  в  безвоздушную
пустоту.


     В шатре Фелеи Пэшет наблюдал, как Тайлек угрюмо  сутулится  на  своем
кресле. Пэшет небрежно подошел и встал рядом с Тайлеком, наблюдая за ходом
сражения  в  грани  магического  кристалла.  В  воздухе  витало   зловещее
молчание.
     Два дня назад Фелея вдруг впала в ярость. Мечась из стороны в сторону
по тесному пространству шатра,  она  издавала  неистовые  крики,  звучащие
контрапунктом к грому схватки за тонкими стенами.
     -  Она  соединяется!  Соединяется  в   этот   самый   миг!   Грязная,
незаконнорожденная девчонка крадет мою власть!
     Даже Пэшет уловил что-то, несмотря на то что он не  был  подготовлен,
он ощутил внезапный рост и резкое высвобождение энергии где-то поблизости.
И сегодня, два дня спустя, его изуродованные руки все еще отзывались болью
на одно только воспоминание об этом.
     Заглянув Тайлеку через плечо, он заметил его  скрытный  жест.  Тайлек
нежно погладил  мягкую  кожу  на  своем  запястье  и  незаметно  и  быстро
прикоснулся к щеке.
     Пэшет улыбнулся. Прошло четыре дня, а  Тайлек  еще  не  оправился  от
пережитого страха. Наказание,  которому  подвергла  его  Фелея,  надломило
что-то внутри волшебника.
     Тем временем внимание Пэшета снова вернулось к светящемуся камню - за
два  дня  диспозиция  ничуть  не  изменилась.  Его   солдаты   по-прежнему
оставались на этой стороне ущелья. Они  не  завоевали  преимущества.  Хуже
того, они начинали утрачивать свое рвение.
     Дождь и недостаток  места  для  свободного  маневрирования  позволяли
только небольшой группе его солдат сражаться с такой же небольшой  группой
мятежников. Каждая группа сражалась под прикрытием,  которое  обеспечивали
действующие и с  той,  и  с  другой  стороны  маги.  Каждая  группа  часто
сменялась свежими войсками. Но не только  дождь  выводил  из  себя  людей.
Несколько раз  повстанцы  одерживали  верх  и  могли  попытаться  овладеть
небольшим  плацдармом  на  чужой  стороне  ущелья,  но  всякий   раз   они
использовали передышку для отдыха или замены своей группы свежими бойцами.
Похоже, занимаемая ими позиция их вполне устраивала. Пэшету порой начинало
казаться, что все они полягут на этом мрачном каменистом плато, сражаясь с
противником, который не выказывал никакого желания завершить битву.
     Вглядевшись в крошечные фигурки, перемещающиеся  в  кристалле,  Пэшет
узнал своего гнома, который стоял рядом со старинным неприятелем Тайлека -
Медвином. Это он насылал магию, которая ставила  в  тупик  лучших  адептов
Тайлека.
     Особый гнев вызывали в нем новые способности его  гнома.  Знай  он  с
самого начала, что это крошечное создание обладает таким могуществом,  все
могло пойти совсем по-другому. Джаабен мог остаться жив, да и он не был бы
сейчас в таком  положении.  Ему  не  хватало  времени.  Несколько  раз  за
последние два дня он ловил на себе взгляды Тайлека и читал  в  его  черных
глазах свой смертный приговор. Он был уверен, что Тайлек не станет  ничего
предпринимать до тех пор, пока Фелея не одержит победу, но лишь только это
случится...
     И Пэшет, и Тайлек подпрыгнули, когда Фелея, слегка зевнув, села прямо
в своем кресле. Она смотрела  в  сторону  моста,  словно  видела  все  там
происходящее даже сквозь стены  шатра.  Фелея  напряженно  прислушивалась,
медленно вставая.
     - Она приближается.
     Тайлек напряженно прижался к спинке своего стула, когда Фелея, сделав
два  шага,  остановилась  возле  него.  Пэшет  задержал  дыхание.  Голосом
холодным, как сияние ее лиловых глаз, Фелея приказала:
     - В этот раз я не потерплю никаких ошибок, Тайлек, потому слушай меня
внимательно. Девчонка вошла в соединение и возвращается после  полета,  во
время которого происходила связь.  Сейчас  она  слаба,  и  ей  потребуется
время, чтобы восстановить силы и полностью вернуться мыслями в этот мир. В
этот раз я ее не упущу. Я пошлю ей вызов, и она не сможет отказать мне.
     Фелея  молчала,  остановив  взгляд   на   шее   Тайлека.   Его   рука
непроизвольно взлетела вверх, и он сжал в кулаке медальон. Фелея кивнула:
     - Вспомни, что этот медальон означает  для  тебя,  Тайлек,  и,  может
быть, ты поймешь, что Знак Драконьей Крови имеет такое же важное  значение
для Нориссы. Этот Знак - то, чего я хочу. Когда  она  откликнется  на  мой
вызов и наша битва начнется наверху, ее тело будет  беспомощно  стоять  на
земле. Сорви с ее шеи Знак Драконьей Крови и повесь поверх  моего.  -  Она
мрачно улыбнулась, и предвкушение триумфа засияло в ее глазах. - Я привяжу
к себе ее Компаньона еще до того, как она испустит дух!
     Тайлек быстро кивнул в знак того, что все понял. Пэшет  тоже  кивнул,
хотя не разделял опасений Тайлека. Только его въевшаяся в кровь  привычная
осторожность помогла ему скрыть внезапно вспыхнувшую безумную надежду.
     Затем Фелея окуталась малиново-красной дымкой и исчезла.



                                    37

     Возвращение оказалось более болезненным, чем соединение. Они  прожили
множество жизней и дважды  прикоснулись  к  каждому  из  многих  миров.  В
экстазе полета Норисса жила только чувствами и жизнью Корматха. С ним  она
не  могла  жить  никакой  иной  жизнью,  кроме  сна.  Захваченная  радугой
волшебного света, которая не могла существовать  в  действительности,  она
измерила глубины времени и ощутила биение его сердца.
     Теперь она возвращалась назад, и в этом не было ничего, кроме страха.
Корматх вел ее узкими темными тоннелями, не позволяя ей снова потянуться к
сверкающим огням других миров. Она упрашивала его, но он не слушал.
     - Ты должна вернуться. Ты должна жить, иначе я не увижу снов.
     Норисса вдруг вспомнила о той своей части, оставшейся где-то  далеко,
которая чахла без забот и ласки, и ее  тут  же  бросило  в  эту  холодную,
глинистую сущность, скрытую в сердце горы.
     Но не успела она как следует укрепиться в своем теле,  как  ее  снова
потянуло наружу. На этот  раз  она  двигалась  вместе  телом,  преодолевая
сопротивление камня и тяжесть темноты.  Где-то  там  пульсировали  могучие
силы, и ее притягивало туда. Внезапно ее окружило облако бледного света, а
свежий воздух готов  был  раздавить.  Нориссу  опустило  ниже,  и  в  ушах
загудело что-то неразборчивое и бессвязное.
     Когда  голова   перестала   кружиться,   она   поняла,   что   легкие
прикосновения, которые она ощущает, это прикосновения  чужих  рук,  а  шум
распался, превратившись в отдельные голоса. Она подняла голову  и  увидела
лица. Солдаты. Труженики войны, закованные в  блестящие  латы,  призванные
защитить их от смерти, которую они сами призывали на свои головы.  Солдаты
приблизились к ней вплотную, и  Корматх  отодвинулся.  Он  не  покинул  ее
совсем, но увлек с собой несколько мыслей из ее  сознания,  и  теперь  там
оказалась болезненная пустота.
     Кто-то протянул ей вина. Она выпила и потребовала еще. Принесли  еду,
и она наелась, не сдерживая себя. Она заполнила свою  пустую  оболочку,  и
вспышки памяти постепенно восстанавливали внутри нее неустойчивый и шаткий
костяк ее прошлой  жизни.  Особенно  яркими  были  воспоминания  о  старой
женщине, бьющейся в лапах крылатых чудовищ, о схватке не на  жизнь,  а  на
смерть на берегу холодной реки, о неотступном зове чего-то неведомого.
     Затем перед ней появились знакомые лица - лица из плоти  и  крови,  и
она узнала Медвина и Байдевина. Ей хотелось протянуть руку и  прикоснуться
к ним, но она не смогла заставить себя оторваться от трапезы. Вместо этого
она проникла в их головы торопливым приветствием и увидела там,  какой  им
видится она сама. Зрелище было ужасным:  спутанные  в  беспорядке  волосы,
платье превратилось в изодранный и бесформенный  балахон,  наброшенный  на
исцарапанные плечи, черное от пыли лицо  выглядело  настолько  худым,  что
походило на посмертную маску, если бы не лихорадочно блестящие глаза.
     - Где ты  была?  Что  случилось?  Как  ты  покинула  нас?  -  на  нее
обрушились вопросы, на которые она не могла и не хотела ответить.
     Она узнавала свой старый знакомый мир слишком быстро, чтобы это можно
было передать на словах. В мокрой одежде, слегка опьянев от  вина  и  еды,
она сидела на горе мехов и подушек. Кажется, в  палатке.  Еда  по-прежнему
казалась безвкусной, но ее желудок, по крайней мере, начинал признавать ее
материальную тяжесть. Ее слух продолжал терзать глухой и  тяжелый  звук  -
словно что-то мощно барабанило по крыше и по тонким стенам палатки.  Часть
ее разума все еще продолжала искать способ вернуться, спрятаться в сияющем
ореоле, окружающем разум Корматха; каким образом могла ее утешить  мирская
красота, после того как она побывала в его снах? Осталось  ли  в  ее  мире
что-то такое, ради чего стоило жить?
     Ответ внезапно взорвался в ее мозгу. Вызов. Она узнала его, узнала  и
в воспоминаниях о сражении на берегу  реки,  в  лесу,  в  воспоминаниях  о
страхе, который терзал ее во сне.
     Фелея!
     Норисса  повернулась  в  том  направлении,  откуда   доносился   зов,
уверенная, что никто, кроме нее, не может его услышать. Она осознала сразу
многие вещи - голод, который продолжал ворочаться в ее животе,  довольство
Корматха, который слегка шевельнулся в своем убежище, и многое другое.
     С сожалением она проглотила последний кусочек, который  оставался  во
рту, и отодвинула поднос. Когда она попыталась встать,  толпа  собравшихся
вокруг нее людей придвинулась еще ближе, и Медвин,  положив  ей  на  плечи
свои твердые ладони, усадил ее обратно на подушки. Его лицо было серым  от
усталости, а вокруг рта залегли жесткие морщины,  но  голос  его  все  еще
оставался нежным и мягким:
     - Не думай о Фелее. Она до сих пор не проявляла себя, а что  касается
сражения,  то  тут  мы  полностью  владеем  ситуацией.  Известие  о  твоем
возвращении придаст нашим  воинам  новые  силы.  Они  готовы  атаковать  и
уничтожить эту шайку изменников.
     Норисса испытывала огромное искушение остаться. Здесь было еще  много
еды, здесь было уютно и была возможность выспаться и, может быть,  увидеть
сон, но неистовый полет обострил ее чувствительность до предела, и она все
время ощущала биение множества  жизней  вокруг.  За  время  ее  отсутствия
что-то произошло, что-то, что теперь мощно и  непреодолимо  воздействовало
на ее новые чувства. Палатка была полна причин, по которым стоило жить. Но
Норисса взяла руки Медвина в свои, поцеловала их и слегка  прикоснулась  к
его разуму и к разуму Байдевина тоже вызовом Фелеи, который все еще звенел
в воздухе. Глаза Байдевина наполнились пониманием,  и  с  помощью  Медвина
Норисса встала и вышла из палатки.
     Лишь только она появилась на  открытом  пространстве,  ее  тотчас  же
принялись  полосовать  струи  мерзкого  дождя.  Почти  непроизвольно,   не
задумавшись ни на секунду, Норисса подняла руку и произнесла  только  одно
слово. Дождь сразу перестал, и солдаты приветствовали ее дружными криками.
Норисса почти не заметила этого, она стояла на каменном мосту, вглядываясь
в гору камней на плато  впереди.  Там  стояла  в  ожидании  темная  фигура
женщины с золотыми волосами, и Нориссу потянуло к ней.
     "Хорошо, пусть это закончится  здесь".  Норисса  прошептала  молитву,
обращенну