Дамарис КОУЛ

                           ЗНАК ДРАКОНЬЕЙ КРОВИ



                                            Посвящается Брэндону,
                                            совершенно особенному мальчику



                                  ПРОЛОГ

     В мире, именуемом Йеррел, в стране под названием Сайдра,  разразилась
магическая война между сестрами-волшебницами.
     Некогда цветущая и богатая, Сайдра покорилась напавшему на  нее  злу.
Не бороздили  больше  просторов  Тасерельского  и  Эворлийского  морей  ее
торговые суда под золотисто-белыми парусами, нагруженные редкими  товарами
и  сокровищами,  не  тучнели  нивы  урожаями  золотого  зерна  залии,   не
скрывались в ее лесах стада откормленных ярья. Рынки и порты,  пристани  и
торговые  дороги,  некогда  запруженные  толпами   иноземцев,   явившимися
поглазеть  на  богатства  этой  страны  и   поторговаться,   лежали   ныне
заброшенными и опустевшими.
     Обрушившееся на Сайдру  зло  было  принесено  ветром.  Словно  мелкий
дождь, опустилось оно на землю и принялось высасывать из нее саму ее силу,
лишая воли и землю, и живших  на  ней  людей.  Женщины  вдруг  замирали  у
ткацких станков, мужчины в безнадежном отчаянье тяжело шагали за  плугами,
бледные и притихшие дети в испуге жались к домашним  очагам.  Такова  была
Сайдра.
     Но оставалось несколько человек, кто не смирился и продолжил борьбу с
напавшим злом. Однажды ясной, но темной ночью они в последний  раз  встали
на защиту крепости Актальзея.
     Этой ночью густой черный дым закрыл все небо и  непрозрачной  пеленой
пал на равнины. Он змеей полз по земле, разворачивая все шире тугие кольца
своего громадного тела, а внизу под ним все чадила и чадила превращенная в
ад деревня. Крики умирающих людей и визг неразумных  тварей  смешались  со
звоном оружия и гневным ревом пламени.
     На  холме,  возвышающемся  над   деревней,   как   последний   оплот,
противостоящий  надвигающейся  армии  тьмы,  стоял  Актальзейский   замок.
Стоящие на его стенах мрачные воины следили за тем, как  облака  копоти  и
летящие хлопья сажи гасят бледный свет луны  и  затмевают  звезды,  словно
голодный черный зверь, который глотает по  пути  все  источники  света.  В
страхе, но с вызовом ожидали воины последней битвы,  в  которой  ждало  их
неминуемое поражение.
     А внизу, в темноте, из  замка  выскользнули  два  всадника.  Один  из
всадников прижимал к груди шевелящийся сверток. Держась так,  чтобы  стены
замка прикрывали их от пылающей деревни, всадники промчались по неглубокой
долине в направлении реки.



                                    1

     Она напоминала собой позолоченное  видение  смерти.  Накидка  тонкого
шелка подчеркивала чувственные изгибы  бедер  и  груди,  ее  темно-лиловый
оттенок необычайно точно подходил к цвету ее глаз. Не завязанные, свободно
ниспадающие почти до пят волосы, как  это  было  принято  среди  людей  ее
круга, отливали бледно-золотым.
     Во главе сдвоенной колонны солдат Фелея триумфально прошествовала  по
превращенным в руины окрестностям замка и вступила в  главную  залу.  Лишь
только переступив порог, она  на  мгновение  задержалась,  чтобы  оглядеть
комнату.  Безусловно,  это  была  последняя  цитадель  сегодняшней  битвы,
наиболее охраняемое место, которое меньше  всего  пострадало.  Стены  были
украшены гобеленами с  изображениями  великих  битв  или  коронаций  давно
забытых королей, слева от входа располагался "шилл-бай" - стол, за которым
заседал Совет  лордов.  Все  пять  стульев,  ныне  пустых,  были  завешены
разноцветными шелковыми стягами, на каждом из которых был  вышит  тот  или
иной фамильный герб. Справа стоял "шилл-рен" - стол судьи, за которым тоже
никого не было.
     Чуть дальше располагалось тронное возвышение,  на  которое  вели  три
невысоких ступени. На ступенях, по трое с каждой стороны от трона  темного
резного дерева, стояло шестеро вооруженных мужчин. Их мечи были  обнажены,
а на лицах читалась готовность  защищать  сидящую  на  троне  женщину.  За
троном стояла пожилая служанка.
     Фелея ощутила в  воздухе  исчезающие  остатки  магической  энергии  и
улыбнулась, дерзко направив свои шаги в  сторону  царственной  фигуры.  Ее
внутренняя сущность тем временем продолжала  с  беспокойством  исследовать
окружающий мир  в  поисках  той  скрытой  силы,  которая  столько  времени
сдерживала атакующие усилия ее армии, однако  безрезультатно.  Сидящая  на
троне женщина казалась неестественно пустой.
     Остановившись перед возвышением, Фелея наклонила голову в насмешливом
поклоне. От этого движения по ее волосам пробежали золотистые волны. Глаза
вспыхнули холодным удовлетворением.
     - Как любезно с  вашей  стороны,  королева  Бреанна,  удостоить  меня
аудиенции.
     Некоторое время женщины рассматривали друг  друга  в  полной  тишине.
Истощенная фигура Бреанны  казалась  еще  меньше  и  тоньше,  скрадываемая
массивным троном. Некогда блестящие темные  волосы  потускнели,  и  в  них
появились седые пряди. Ничем не схваченные, эти волосы обрамляли ее  худое
лицо, удерживаемые только изящной тонкой короной с бриллиантами. Усталость
легла темными тенями под ее серыми глазами, и казалось, что она  прилагает
немалые усилия для того, чтобы сидеть прямо.
     Фелея с упреком нахмурилась:
     - Ну, иди же сюда, маленькая  сестричка!  Неужели  ты  не  рада  мне?
Неужели у тебя не найдется для меня ни прохладного вина, чтобы утолить мою
жажду, ни целебного бальзама, чтобы смазать им мои усталые ноги?
     Бреанна  продолжала  хранить   молчание.   Ее   взгляд   хладнокровно
перемещался по всей фигуре Фелеи, опустился вниз,  до  пояса,  на  котором
висел на серебряной цепочке кинжал волшебницы, затем снова двинулся  вверх
и задержался на маленьком золотом медальоне,  висящем  на  шее  Фелеи,  на
золотом медальоне и красном камне, мягко рдеющем алым.
     Мрачное предчувствие овладело Фелеей.  Она  послала  в  мозг  Бреанны
мысль и... ничего не нашла. Нехорошее предчувствие усилилось.
     - А где Сэлет, отчего она не с тобой, сестра?
     На лице Бреанны на мгновение показалось выражение испуга, затем глаза
ее сузились, и она направила свой взгляд за спину Фелеи - туда, где сквозь
колонну солдат величественно шагал одетый в черное маг. Благородные  черты
его лица были искажены выражением озабоченности и тревоги.
     Пожилая служанка, неподвижно стоявшая за троном, внезапно с  шипением
вздохнула и сделала несколько неуверенных шагов вперед.  Плюнув  под  ноги
волшебника, она проговорила:
     - Как ты осмелился войти в этот зал, изменник?! Неужели  ты  хоть  на
минутку поверил, что иллюзия твоей прошедшей юности скроет кровь на  твоих
руках и позволит тебе забыть, что ты - всего лишь  старый  больной  дурак,
стоящий  на  пороге  собственной  смерти?  Ты  -  убийца  королей,  Тайлек
Эксормский!
     - Ты ошибаешься! - рассмеялась Фелея. - Его молодость -  не  иллюзия,
тому свидетельство - ночь, которую он провел в моей постели.  -  Ее  голос
приобрел ласковые интонации. - Сильное и молодое тело -  это  только  один
подарок из всех, что я могу дать, старая мать.
     - Не называй меня матерью, бездушная  блудница.  Я  бы  лучше  умерла
тысячу раз, чем стала такой, как ты!
     - И умрешь, старая карга! Но сначала ты увидишь,  как  испустит  свой
последний вздох твоя драгоценная королева!
     При этих  словах  охранники  Бреанны  напряглись,  готовясь  отразить
нападение, но Фелея пока только с гневом посмотрела на сестру.
     - Твой похудевший живот подсказывает мне, Бреанна, что ты разрешилась
от бремени. - На губах Фелеи показалась жестокая улыбка. - Очень жаль, что
тебя не будет в живых, чтобы увидеть, как вырастет твое дитя, но не  бойся
- я воспитаю сироту как своего собственного ребенка.
     Бреанна внезапно наклонилась вперед,  ярость  на  мгновение  исказила
черты ее лица. Вытянув палец в направлении Фелеи, она  послала  в  сторону
сестры искру голубого пламени.  Искра  задрожала  в  воздухе  между  ними,
Фелея, невредимая, улыбнулась, и вдруг ответила на выпад ярко-алой стрелой
огня, которая отбросила Бреанну на спинку трона.
     Вооруженные мечами  мужчины,  видя,  что  на  их  королеву  совершено
нападение, бросились было в атаку, но Фелея взмахнула рукой  и  остановила
их на полушаге; ее заклятье лишило стражников способности двигаться, и они
наблюдали за падением Бреанны в беспомощном молчании.
     - Глупая сестричка! Неужели ты надеялась заставить  меня  убить  тебя
так  просто?  Когда  я  буду  готова,  я  выберу  время  и  выпущу  твоего
Компаньона.
     Губы Бреанны с трудом сложились в вымученную улыбку.
     - Ты ошиблась, сестра. Твое колдовство сослужило мне добрую службу, и
уже сейчас смерть пьет мое дыхание с моих губ. Но моя смерть не даст  тебе
того, что ты ищешь, потому что этого у меня больше нет...
     Но  вовсе  не  слова  Бреанны,  а  удивительная  пустота  ее  взгляда
заставила Федею позабыть о триумфе и торжестве, вместо них в душу ее начал
проникать безотчетный ледяной страх. Бреанна подняла руку и отвела  волосы
прочь от своей шеи, и Фелея увидела ее бледное горло.
     - Где он?  -  Фелея  непроизвольно  сжала  в  кулаке  висящий  на  ее
собственной шее медальон. - Где Знак Драконьей Крови?
     Бреанна  посмотрела  на  сестру  чуть  ли  не  с   жалостью,   устало
облокотившись на подставленные руки служанки.
     - Поверь своим глазам, Фелея. Неужели ты до сих пор не  почувствовала
во мне пустоты? Я... одна.
     Фелея в панике сжала в руке свой медальон и через него дотянулась  до
чужого разума, который был когда-то связан  с  ее  собственным  мозгом,  и
ощутила знакомое биение пульса того, кто был ее Компаньоном - пульс Кайла.
Через эту связь сила Кайла туг же стала переливаться в нее, и тогда  испуг
Фелеи сменился яростью. Полуобернувшись к магу, застывшему позади нее, она
приказала:
     - Принесите ребенка сюда!
     - Мои люди уже сейчас ищут его. Они найдут ребенка. -  В  его  голосе
сквозила самоуверенность.
     Сжимая  рукоять  кинжала,  Фелея  сделала  несколько  шагов   вперед,
вплотную приблизившись к тронному возвышению, ее голос опустился почти  до
шепота:
     - Ты не  обманешь  меня,  сестра,  тебе  не  удастся  заставить  меня
поверить, что младенец получил твоего Компаньона; насколько мне  известно,
в таком возрасте еще не может произойти слияния. Ты должна отдать мне  то,
что я ищу, иначе ты увидишь, как умрет твое дитя!
     Бреанна снова улыбнулась:
     - Ты отняла у меня мужа, отняла мои земли и мою жизнь, сестра. Но  ты
не получишь ни моего Компаньона, ни моего ребенка!
     Вместе с этими последними словами силы оставили ее, Бреанна вздохнула
и закрыла глаза. Громко всхлипывая, старая  служанка  упала  на  колени  и
прижала безжизненную руку королевы к своей щеке.
     - О госпожа, моя госпожа! - воскликнула она.
     Фелея быстро поднялась по ступенькам, ее лицо пылало от  сдерживаемой
ярости.
     - Замолчи, старуха! - она  сняла  с  головы  Бреанны  тонкий  золотой
обруч. - Теперь я - госпожа!
     Через непродолжительное время вернулись люди Тайлека.  Они  доложили,
что никакого ребенка обнаружить не удалось. Только после этого стены замка
многократно повторили крик ярости, вырвавшийся из горла Фелеи.


     Дни сменялись ночами, а седобородый старик и темноволосая  женщина  с
младенцем на руках продолжали свой путь, лишь изредка  останавливаясь  для
отдыха. Достигнув границ Сайдры, они переправились через Пограничную  реку
и оказались в Дромунде. Дальше их путь пролег к городу Таррагону.
     Там женщина оставила старика в качестве прикрытия, а  сама  двинулась
дальше на запад. Она что-то искала.
     Глубоко  в  Скелленских  горах  молодая  женщина-крестьянка   лежала,
охваченная  родильной  горячкой,  а  ее  муж   плакал   над   могилой   их
мертворожденного ребенка.



                                    2

     Свет просачивался сквозь щели в неплотно прикрытых ставнях и  терялся
во тьме ночного леса. Внутри домика Норисса неспокойно расхаживала туда  и
сюда, лишь на короткое время останавливаясь возле  окон,  чтобы  взглянуть
сквозь ставни в темноту. В эти  моменты  ее  пальцы  принимались  теребить
переброшенные через плечо  темные  волосы,  доходящие  до  пояса.  Чувство
беспокойства, которое преследовало ее на протяжении всей зимы, теперь вело
себя словно нахальный зверек, кусающий за пятки и  подгоняющий  бежать  во
всю прыть. Норисса даже прикусила губу и крепко сцепила  руки,  переплетая
пальцы и удерживая себя от того, чтобы прямо  сейчас  распахнуть  дверь  и
ринуться в темноту.
     Она сделала по комнате  еще  несколько  шагов  и  остановилась  возле
стола, чтобы еще раз проверить уложенную в путь провизию. Подергав завязки
на мешке с едой и на маленьком  свертке  с  травами,  она  отложила  их  в
сторону и взвесила в руках тяжелый кожаный мешок с монетами. Тут же рядом,
придавленный тючком с одеждой и укрытый длинным плащом, лежал лук, а также
колчан со стрелами и длинный охотничий нож.
     Убедившись в том, что она ничего не забыла, Норисса  снова  принялась
расхаживать по комнатам, замедляя  шаг,  чтобы  бросить  взгляд  на  самые
разные предметы. Вот столовые скатерти,  вытканные  матерью,  вот  любимая
трубка отца, вот скамеечка для ног, которую она помогала мастерить  -  все
это придется оставить уже  утром.  Она  легко  прикасалась  ко  всем  этим
предметам, стараясь запечатлеть  их  в  памяти,  стараясь  наполнить  свою
память воспоминаниями, которые могли бы скрасить ей ее долгое путешествие,
которое начнется утром.  Однако  чувство  печали  и  одиночества,  которое
наполняло ее в  последнее  время,  стало  уступать  место  гневу,  который
придавал ее сожалениям оттенок горечи.
     "Почему? - потребовала она ответа у пустого  дома.  -  Почему  вы  не
боролись изо всех сил? Вы оба сдались так легко!"
     Ее глаза защипало от слез, когда она вошла в свою комнату. Норисса  с
трудом удержалась от того,  чтобы  не  броситься  на  свою  кровать  и  не
разрыдаться. Она боялась, что если она сейчас даст волю слезам, то  и  она
может сдаться, может уступить. И поэтому, стоя на пороге  своей  крошечной
девичьей  спальни,  Норисса  вытерла  слезы  и  снова   окинула   взглядом
внутреннее убранство дома. Мысль о том, сколь мало все здесь изменилось на
протяжении стольких лет, заставила ее снова вздрогнуть от боли.
     Перед очагом стояла  длинная,  с  высокой  спинкой  скамья,  сидя  на
которой она провела так много  длинных  зимних  вечеров,  слушая  рассказы
родителей.  Большую  часть  комнаты  занимал  громоздкий  обеденный  стол.
Посередине этого стола мерцала свеча из  жира  даксета,  светившая  мягким
желтым светом, который смешивался с красноватым отблеском  огня  в  очаге.
Норисса наблюдала пляску  теней  на  стенах,  а  перед  глазами  ее  снова
вставали образы отца и матери, сидящих за столом.  Воспоминания  нахлынули
на нее, и она вернулась назад, в то время, когда ей было всего восемь лет.
Норисса вспомнила, как, скрючившись в своей комнате, она  подсматривала  в
дырку в ткани, служившей вместо двери. Спор  между  матерью  и  отцом  был
слышен отчетливо, и ей хотелось, чтобы Знание могло открыть ей и это тоже.
     Знание разбудило ее рано утром. Знание послало  ее  в  лес,  где  она
добыла на ужин мейрмака. И это Знание  заставило  ее  спуститься  вниз  по
склону горы, чтобы после полудня встретить возвращающегося отца.
     Вечер этого дня был очень  радостным  и  приятным.  После  ужина  она
подарила отцу перья мейрмака, чтобы он смог оперить ими еще больше  стрел,
а потом стала помогать ему распаковывать многочисленные  подарки,  которые
он привез из Таррагона. Ей  всегда  очень  нравилось  разворачивать  штуки
тончайшего полотна или рассматривать  изящные  кружева  и  тесьму,  однако
последний подарок оказался самым лучшим, хотя он-то и  послужил  предметом
подслушанного спора между матерью и отцом.
     Отец и мать вот так же сидели за столом, мать рассматривала сваленные
на столе ткани и кружева, а  отец  пересчитывал  монеты,  кучей  сложенные
перед ним. Отложив в сторону небольшую стопку серебряных и  медных  монет,
он подумал и прибавил к ней три золотых. Все остальное он ссыпал в толстый
кожаный мешок, который и спрятал под одну из каменных плит очага.  Медь  и
серебро он положил в деревянную шкатулку и убрал на верхнюю полку в шкафу.
     - Ничего не нужно говорить, Рина, все уже решено.
     Мать Нориссы встала и повернулась к отцу, выражение гнева на ее  лице
заставило Нориссу вздрогнуть за занавеской.
     - Для меня это чересчур, Рольф! Каждый год ты оставляешь меня одну на
целый месяц,  а  сам  отправляешься  в  свое  таинственное  путешествие  в
Таррагон. Каждый год ты возвращаешься  с  подарками  и  мешками  золота  и
говоришь, что получил это в награду за службу, но за какую - не  говоришь.
А теперь ты вернулся и настаиваешь, чтобы мы  отослали  собственное  дитя.
Для меня это слишком, Рольф!
     - Я вовсе не отсылаю ее прочь! Она  просто  будет  учиться  внизу,  в
поселке. Она уже достаточно большая, чтобы научиться  чему-то  еще,  кроме
охоты и прогулок по горам на манер дикого даксета.
     - Но зачем дочери охотника разбираться  в  свитках  и  реверансах?  -
воспротивилась мать Нориссы. -  Она  должна  быть  рядом  со  мной,  чтобы
учиться прясть и правильно вести хозяйство. Это ей понадобится, когда  она
выйдет замуж. То, что ты учишь ее охотиться и сражаться, как если  бы  она
была твоим сыном, - одного этого уже более чем  достаточно.  А  теперь  ты
хочешь забивать ей голову бесполезными манерами деревенской  аристократки,
до тех пор пока она не станет настолько  противоречивой  и  вздорной,  что
никто не захочет взять ее за себя.
     Но отец только покачал головой и поцеловал мать в щеку.
     - Решено, она пойдет учиться.
     И Норисса по тону его голоса поняла, что вопрос был  решен.  Ее  мать
тоже поняла это и позволила отнести себя  спать,  тихо  плача  в  качестве
последнего аргумента в споре.
     Норисса тоже  вернулась  в  постель,  юркнув  под  вышитые  одеяла  и
простыни, также привезенные отцом из поездки в город.  Она  с  нетерпением
ждала наступления утра. Снаружи  мягко  светила  Даймла,  позлащая  ночную
тьму. Прежде чем прошел месяц и диск ночного светила стал полным и  ярким,
Норисса уже стала ученицей в Кренхольде, в доме судьи.
     Норисса вздохнула,  воспоминание  отдалилось  от  нее,  и  она  снова
осталась одна в пустом доме, наедине с реальностью, столкновение с которой
ей хотелось оттянуть. С этой мыслью она подошла  к  столу  и  прикоснулась
пальцами к гладкой изогнутой древесине своего лука.
     Прикосновение к оружию оживило в памяти тонкие, сильные  и  уверенные
руки отца. Вот они обрабатывают кусок дерева,  а  вот  они  приделывают  к
стреле новое оперение. Как он был силен, и как она любила его за это!
     Сильный и потому уверенный в себе, отец не обращал внимания на упреки
жителей поселка, которые часто бранили его за то,  что  он  воспитал  дочь
охотницей.  Норисса  помнила,  как  однажды  он   ответил   на   замечание
деревенского старосты: "Может быть, она и не  будет  слишком  женственной,
старейшина, но после моей смерти мой ребенок никогда не будет зависеть  от
чужой милости и всегда будет иметь на столе кусок хлеба и мяса,  благодаря
самой себе, а не деревенской благотворительности. - С этими словами отец с
усмешкой  оглядел  толпу  ухмыляющихся  юнцов,  которых   позабавил   спор
старейшины и охотника. - К тому же, - прибавил он, - она  сумеет  отстоять
свою независимость и добродетель".
     Иногда Норисса задумывалась,  была  бы  его  решимость  заставить  ее
учиться столь велика, если бы ему самому не было каким-то образом  на  это
указано. Но,  каковы  бы  ни  были  его  побудительные  мотивы,  она  была
способной и полной страстного желания уч