аемым, требующим ответа. И снова его скепсис и практицизм  помогли
Нориссе справиться с сумятицей  мыслей  и  чувств,  поднявшейся  у  нее  в
голове.
     - Я не предам своих подданных.
     Байдевин коротко кивнул в знак одобрения.
     - Хорошо. А теперь нам надо подумать о том, как нам выбраться  отсюда
и соединиться с Босром  и  с  армией.  В  них  наша  единственная  надежда
возвести тебя на трон как истинную королеву. Пока Фелея остается у власти,
ты будешь просто марионеткой... - Норисса  медленно  покачала  головой,  и
Байдевин замолчал.
     - Я уже сказала, что я не покину своих подданных, но я также не  могу
не ответить и этому Другому. Я не отношусь легко к клятвам верности, но  я
связана еще одной клятвой, не менее важной. И я должна достичь  этой  цели
прежде всего.
     - Даже ценой потери трона и, возможно, самой жизни?
     - Да, даже такой ценой.
     Байдевин вздохнул и присел возле кресла.
     - Что же тогда делать? Ты не можешь покинуть эти  края,  так  как  не
можешь допустить, чтобы Фелея правила твоим народом. С другой стороны,  ты
должна закончить паломничество и довести его до конца.
     Норисса замялась. У нее возник кое-какой план, но он  был  выдуман  в
спешке.
     - Мне нужно  многое  рассказать  тебе,  Байдевин,  и  я  прошу  тебя:
потерпи, пока я не закончу.
     Гном кивнул, соглашаясь.
     И Норисса торопливо и сбивчиво рассказала ему обо всем, что произошло
с ней за те несколько  дней,  которые  прошли  с  тех  пор,  как  Байдевин
отправился в Дромунд. Когда Байдевин услышал  про  просьбу  с  подосланным
Тайлеком эльфом и про утреннюю беседу с Фелеей, губы его сжались в  тонкую
нить, а Норисса все говорила и говорила, рассказывая гному о силе, которую
она ощущает, но которую ей никак не удается подчинить себе  и  опробовать,
ибо она ускользает от  нее,  и  об  изменениях,  которые  произошли  с  ее
навязчивым сновидением.  Она  ни  слова  не  сказала  о  своем  постоянном
замешательстве, которое преследует ее с тех пор,  как  оба  они  попали  в
замок Фелеи. Вместо этого она снова предалась воспоминаниям о своем сне.
     - Представляешь, мне снилось, что я командую всем этим! - она закрыла
глаза и откинула назад голову. - Я могла выбирать, и это я решила, как мне
надо обойти склон, чтобы попасть к горе.
     - К какой горе? - не выдержал  Байдевин.  -  Вся  граница  Сайдры  от
Пустошей до Тасерельского моря - одни сплошные горы.
     Норисса часто заморгала. Вопрос гнома снова вернул ее в  ограниченное
стенами замка узкое пространство, где они были пленниками.
     - Я не знаю, как называется эта гора, но раз уж мой  зов  завел  меня
так далеко, наверное, он не бросит меня в последний момент.  Я  узнаю  это
место, стоит только подойти чуточку поближе...  -  Она  помолчала.  -  Это
снова возвращает нас к вопросу о том, смогу ли я  бросить  свой  народ  на
произвол судьбы, позабыв о своей ответственности. - Норисса  на  мгновение
задумалась, потом медленно сказала: - Медвин и Боср наверняка уже движутся
сюда.
     Байдевин кивнул.
     - Да.  Медвин,  может  быть,  и  знает  магическую  формулу,  которая
перенесла нас сюда, но мне кажется, что на всю  армию  у  него  не  хватит
силы. Они должны двигаться ускоренным маршем, а это значит, что они  будут
у стен замка не раньше завтрашнего вечера. Ты могла бы подождать со  своим
уходом до этого времени?
     - Да. Когда Боср будет здесь, я оставлю его удерживать замок, пока  я
стану путешествовать на восток. И я попрошу Фелею отправиться со  мной.  -
Норисса положила руку на плечо Байдевина, словно умоляя  не  возражать  ей
сейчас. - Я знаю, ты станешь уверять меня в том, что ей  нельзя  доверять.
Но я и не доверяю. Просто она не позволит мне уйти до тех пор, пока  я  не
откажусь от медальона. Если она сможет поверить в то, что он  будет  отдан
ей  после,  тогда,  может  быть,   она   не   станет   противиться   моему
паломничеству.  Кроме  всего  прочего,  мы  движемся  в  одном  и  том  же
направлении.
     Байдевин явно сомневался. Норисса вздохнула и прижала ко лбу запястье
правой руки, словно пытаясь разогнать туман, который снова начал окутывать
ее разум.
     Увидев этот жест усталости, Байдевин положил ладонь  ей  на  руку,  и
Норисса слабо улыбнулась его  заботе.  Затем,  вопреки  своим  собственным
мрачным предположениям, она спросила:
     - Неужели в том, что она говорит, нет ни капли правды? Ты  тогда  был
еще ребенком, а я даже не родилась. Как могут дети судить о том, что  было
до их появления  на  свет?  Фелея  говорит,  что  только  амулет  способен
навсегда прекратить войну.
     - Мало ли что она говорит! - проворчал Байдевин. - Кто она такая, что
мы должны верить каждому ее слову? Убийца собственной сестры  и  узурпатор
трона, подлый захватчик! В ее  словах  не  больше  правды,  чем  в  словах
Джаабена. А уж его-то я знаю хорошо.
     Норисса отдернула руку, так как его хватка стала причинять  ей  боль.
Байдевин выпустил ее руку и отошел прочь. Когда он повернулся и  посмотрел
на нее, она почувствовала его гнев даже с противоположного конца комнаты.
     - А что же тогда говорят Боср, Медвин и все  остальные?  Неужели  все
они лгут? - несмотря на сильный  гнев,  голос  его  был  холоден.  Норисса
поежилась, так как теперь ей задавали ее собственный вопрос.  -  Вероятно,
мы с тобой - просто дети, которые ничего не знают об истории этой войны, -
продолжал Байдевин, - но есть же и старики, которые помнят, как  все  было
на самом деле. Пусть же она спорит с теми, кто знает подлинную  историю  и
обладает знанием. Да, мы дождемся прихода нашей армии. Пусть народ  Сайдры
рассудит, правду ли говорит эта ведьма!
     Была ли это логика или просто жажда мести, что заставила Байдевина не
скрывать свои чувства? Норисса решила, что  это  не  имеет  значения.  Его
стратегический мозг снова указал ей  на  новые  возможности,  которые  она
проглядела. Несмотря на безрадостные и тревожные перспективы, значительная
часть ее беспокойства куда-то пропала. Она  могла  немного  подождать.  По
крайней мере, можно  было  пока  не  думать  о  том,  чтобы  расстаться  с
амулетом. Уцепившись за эту приятную мысль, Норисса не стала  задумываться
о том, что будет дальше.



                                    27

     Байдевин сидел и смотрел на спящую Нориссу. Она свернулась  калачиком
под шкурой даксета, покрывавшей  кресло,  на  котором  она  просидела  все
время, пока длился их разговор. Теперь  блестящие  черные  волосы,  словно
подушка, лежали у нее под головой, одна рука свесилась с поручня. Лоб  был
прорезан глубокими морщинами, а  тело  напряжено,  словно  Норисса  каждую
минуту была готова вскочить и  сражаться.  Байдевин  послал  ей  мысленное
изображение полей айдроша, колышимых ветром, и пробирающегося между камней
ручья, и Норисса немного расслабилась.
     Затем он услышал, как в комнату вошла Илла, вошла  и  остановилась  в
дверях.
     - Госпожа?
     Байдевин не ответил. Он продолжал наслаждаться тем, что разум Нориссы
так доверчиво открыт для него. Уже довольно  долгое  время  пересекать  ее
мысленные барьеры не составляло для него  никакого  труда,  а  сегодняшней
ночью ему показалось, что она сняла все ограничения. Байдевин задумался  о
том, как далеко  в  ее  разум  ему  придется  углубиться,  прежде  чем  он
наткнется на те потайные уголки, которые есть у каждого,  спрятанные  даже
от самого себя.
     Но вдруг Норисса была столь же открыта для любого? При мысли  о  том,
что Фелея обнаружит, что проникнуть в разум Нориссы не  составляет  труда,
Байдевин ограничился одним лишь цветущим лугом айдроша, но тут собственные
ее тревожные мысли побеспокоили Нориссу, и она проснулась.
     Илла подошла к ним, шурша покрывалом,  которое  она  несла  с  собой.
Байдевин  не  поворачивался  к  ней  так  долго,  как   только   позволяла
вежливость.
     Он знал, что за картину видит  Илла:  госпожа  на  кресле,  он  -  на
скамеечке для ног, огонь почти погас, в кубке - остатки подогретого  вина,
которое они пили вместе. В глазах Иллы  вспыхнуло  и  погасло  решительное
выражение. Это длилось какую-то долю секунды, затем лицо  ее  снова  стало
невыразительным. Придерживая покрывало одной рукой, она  взяла  кочергу  и
поворошила поленья.
     Байдевин понял, что она  злится  на  него.  Подав  Нориссе  вино,  он
непрошеным гостем вторгся в мир  ребенка,  в  ее  царство.  Очевидно,  ему
следовало сделать попытку загладить свою вину. Среди всех обитателей замка
ему меньше всего хотелось иметь  в  числе  своих  врагов  личную  служанку
Нориссы. Но он устал, к тому же ему было понятно, что само его присутствие
продолжает  восприниматься  как  враждебный  акт.   Сделав   рукой   знак,
призывающий к тишине, он поднялся, собираясь уходить.
     - Леди Норисса только что смогла уснуть, - прошептал он.
     Лицо Иллы не изменилось, на нем по-прежнему не  видно  было  никакого
выражения. Положив в камин несколько коротких поленьев, она ровным голосом
произнесла:
     - Леди следовало спать этой ночью. Уже светает, и  госпожа...  -  она
замолчала, прикусив нижнюю губу и исподлобья поглядывая  на  Байдевина.  -
Леди Фелея будет ждать госпожу.  Моя  госпожа  должна  многому  выучиться,
чтобы стать королевой.
     Байдевин почувствовал себя виноватым, вина обволакивала  его,  словно
не по росту  большой  плащ,  который  сковывает  движения,  мешает  быстро
двигаться и быстро соображать.
     - Будь я проклят! Теперь она  сверх  меры  утомлена,  а  ей  придется
встретиться с этой ведьмой!
     Теперь Илла выглядела слегка  удивленной,  и  все  следы  негодования
изгладились с ее лица.
     - Моей госпоже нужно многому научиться, коли ей предстоит править,  -
объяснила она.
     Байдевин принялся сердито расхаживать по полу туда и сюда.
     - Слишком многому,  я  бы  сказал.  Ей  придется  за  короткое  время
научиться всему, чему особы королевской крови учатся всю свою жизнь,  -  и
он хлопнул  кулаком  правой  руки  по  раскрытой  ладони  левой.  -  Готов
поспорить, что самым длинным уроком будет тот, на котором Фелея лестью или
обманом станет искать пути отнять амулет.
     Гном взглянул на Нориссу. Тень усталости лежала у нее на лице даже во
время сна.
     - Это я виноват в том, что завтра у нее будет не слишком  много  сил,
чтобы справиться со всем этим.  Я  должен  пойти  с  ней,  -  произнес  он
задумчиво, и Илла посмотрела на него с надеждой. - Но  у  Фелеи  наверняка
отыщется какой-нибудь предлог, чтобы я оказался в это время  где-нибудь  в
другом месте, - горько прибавил он и, чувствуя  себя  ненужным,  вышел  из
комнаты.


     В маленьком саду голос Фелеи сливался в  ушах  Нориссы  в  монотонное
гудение. Состроив недовольную  мину,  Норисса  отставила  кубок  с  вином,
которое показалось ей безвкусным, даже слегка  кислым.  Возможно,  потому,
что она позволила себе слишком много  вина  вчера  ночью.  В  глазах  тоже
словно песок был насыпан - и Норисса ожесточенно моргала, особенно  тогда,
когда в глаз попадал луч  солнца,  случайно  прорвавшийся  сквозь  плотный
занавес листьев и веток лирсы. Наконец она закрыла глаза  совсем  и  стала
думать об окружающем ее прохладном полумраке.
     Случайная веточка защекотала ее по щеке, и  она  схватила  ее  рукой.
Сорвав несколько листьев, она растерла их  между  ладонями  и  поднесла  к
лицу. Странно. Она открыла глаза  и  уставилась  на  раздавленные  листья.
Резкий и терпкий запах листьев лирсы должен был вызвать  слезы  у  нее  на
глазах, но она ничего не почувствовала, как ни принюхивалась.
     - Норисса!
     Голос Фелеи отвлек Нориссу  от  мыслей  и  усталости.  Фелея  сидела,
окруженная свитками старинного пергамента, в которых излагалась  подробная
история и уточнялись границы всех провинций страны.
     - Ты не слушаешь меня, Норисса. Как ты собираешься править,  если  не
будешь знать, что за лорд стоит перед тобой?
     Тон Фелеи был резок, и за ним угадывалось нетерпение.
     - Прошу прощения, - промямлила Норисса. - Я  не  очень  хорошо  спала
ночью.
     - Ты вовсе не спала, - теперь в голосе тетки слышался прямой упрек. -
Твой полуночный гость не дал тебе отдохнуть.
     Норисса  удивленно  повернулась  к  Илле,  сидевшей  подле  нее.   Та
воскликнула:
     - Нет, нет, госпожа, я никому не говорила!
     - Это верно, - едко заметала Фелея. - Она никому ничего  не  сказала,
хотя должна была немедленно сообщить мне!
     Илла ничего не ответила, но Норисса видела  ее  растерянность:  какой
госпоже служить? Наконец Илла слегка придвинулась к ней, и Норисса  слегка
улыбнулась. Несмотря  на  то  что  всю  свою  сознательную  жизнь  девочка
прослужила Фелее, теперь она выбрала ее. Она также  обратила  внимание  на
крепко стиснутые губы девочки и мысленно  пообещала  себе,  что  никто  не
будет служить ей из страха.
     - Оставь нас, - приказала Фелея. - Я назначу  другую,  которая  будет
служить лучше тебя,  -  ее  резкий  тон  нарушил  плавное  течение  мыслей
Нориссы, но вовсе не это вызвало в ней приступ раздражения, а побледневшее
лицо девочки. Слишком много  ночей  подряд  Норисса  спала  слишком  мало,
слишком часто приступы нерешительности одолевали ее, и теперь она достигла
такого  состояния,  когда  требования  протокола  легко  уступали   волнам
раздражительности.
     - Пусть она останется, - заявила Норисса. - Она правильно  поступила,
посоветовавшись со своим собственным разумом. То, что происходит в спальне
королевы, касается только королевы!
     Илла резко вздрогнула, а Фелея совершенно опешила от такого  дерзкого
выпада. Что-то подсказало Нориссе, что ей следует опасаться тетки, но  она
слишком долго бежала и пряталась. Она выдержала взгляд Фелеи.
     Щеки Фелеи покраснели,  в  глазах  бушевала  неукротимая  ярость,  но
голова ее вдруг склонилась в знак почтения.
     - В этом ты, безусловно, права, Норисса. Я только имела в виду,  что,
знай я о том, что мастер Байдевин пришел к тебе в  столь  поздний  час,  я
почла бы за честь посидеть с тобой в качестве компаньонки. Я  беспокоилась
лишь о том, что, если бы об этом случае стало многим известно,  это  могло
бы плохо отразиться на твоей репутации.  Не  слишком  удачное  начало  для
молодой королевы.
     - Благодарю, тетя, но никакая компаньонка мне была не нужна. Байдевин
пришел ко мне, во-первых, как друг, а  во-вторых,  как  советник  двора  в
отсутствие Медвина.
     Плечи Фелеи напряглись. Не в первый раз Норисса замечала,  как  Фелея
вся настораживается при упоминании этого имени. Интересно, что произойдет,
когда  Медвин  наконец  прибудет  сюда  собственной  персоной.  Эта  мысль
промелькнула очень быстро, и Норисса не успела понять, был  ли  то  старый
антагонизм, запечатлевшийся в ее мозгу, или просто ее собственный гнев.
     Фелея тем временем явно  старалась  сгладить  размолвку.  Разглаживая
морщинки на своем темно-синем платье, она сказала:
     - Ты вправе выбирать себе друзей, Норисса, но что касается совета, то
в твоей свите уже есть советник. Это Тайлек. Он принес клятву  верности  и
готов помочь тебе в решении любых вопросов.
     Тайлек. Это имя возникло в самой сердцевине нориссиной  бравады,  как
ядовитый чидд,  выползающий  из  вечерних  теней  под  деревьями.  Он  был
прекрасен телом и лицом, а его темные  глаза  способны  были  парализовать
Нориссу одним-единственным взглядом. Одно его  присутствие  было  для  нее
словно приказ броситься к нему в объятья.  Норисса  вспомнила  чувственное
прикосновение его магии и вздрогнула.
     Но разве это был не  тот  же  самый  Тайлек,  который,  поклявшись  в
верности ее отцу,  королю  Брайдону,  привел  к  победе  эту  златоволосую
завоевательницу,  предав   собственную   страну?   Норисса   дала   своему
негодованию вырасти настолько, чтобы оно смогло превозмочь ее страх  перед
ним. Никто больше не сможет заставить ее бояться таким простым способом  и
так быстро. И Норисса встала,  придерживая  обеими  руками  складки  своих
широких юбок, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно спокойней:
     - Тайлек  был  твоим  советником,  Фелея.  Я  должна  назначить  свой
собственный двор. Много других людей  обещали  мне  верно  служить,  но  я
подожду, пока все они будут здесь, прежде чем принимать решение. А  сейчас
я слишком устала, чтобы продолжать урок. Мы продолжим после ужина.
     Должно быть, она встала со своего места  слишком  быстро  или  устала
сильнее, чем ей казалось, но стоило  ей  повернуться  к  ведущим  из  сада
воротам, как лощеное совершенство сада  рассыпалось.  Заросли  сорняков  и
разросшиеся кусты ежевики цеплялись колючками за ее платье. Взгляд Нориссы
заскользил куда-то в сторону, и она покачнулась. Илла схватила ее за руку,
и Норисса оперлась на эту тонкую детскую ручку. Хор множества голосов в ее
голове зазвучал особенно громко, но неразборчиво, и за  шумом  Норисса  не
расслышала  предостережения  своего  внутреннего  голоса.  Она  попыталась
разобрать ускользающие от ее понимания слова, но от  этого  они  не  стали
яснее; единственное, что  она  выиграла,  сосредоточившись,  это  то,  что
окружающий мир выровнялся и перестал сползать куда-то в пропасть.
     Она почувствовала, как  рядом  с  ней,  заботливо  бормоча,  возникла
Фелея.
     - Ты переутомилась, Норисса. Давай  отложим  наши  занятия  до  утра.
Ступай в свои покои и отдохни.
     Норисса перевела дух, но не смогла поднять  взгляд  и  посмотреть  на
Фелею. Всего мгновение назад мир готов был треснуть и выскользнуть  из-под
ног, теперь же строгий  архитектурный  порядок  в  саду  восстановился,  и
Фелея, казалось, ничего не заметила. Неужели только она видела это? Вино и
усталость способны спутать чувства и ощущения так, что на них будет опасно
полагаться. Но когда вопросительный взгляд Нориссы случайно упал  на  лицо
Иллы, она поняла, что ее видение  не  было  простой  фантазией.  В  глазах
девочки застыл ужас, который был  гораздо  сильнее,  чем  просто  опасение
служанки за здоровье госпожи.
     "Значит, мой разум меня не подвел. Раз Илла тоже видела это,  значит,
так и было, и притворство Фелеи говорит о многом и выдает ее с головой".
     Норисса незаметно пожала ладонь Иллы в знак  признательности  за  то,
что она не выдала Фелее их общий секрет. Не поднимая глаз, Норисса кивнула
и снова пошла по направлению к воротам, ведущим из странного сада.
     - Да, тетя, я пойду отдыхать.
     Когда она вышла из беседки, она  почувствовала  такой  сильный  запах
раздавленных листьев лирсы, что чуть не задохнулась.
     Байдевин дожидался их в покоях Нориссы. Распахнув двери  спальни,  он
ринулся  им  навстречу,  когда  они  только  вступали  в  увитую  зелеными
растениями прихожую. Он засыпал их вопросами, и Илла невпопад отвечала ему
дрожащим  голосом.  Норисса  отключилась  от  их  разговора  и  попыталась
привести в порядок свои  собственные  разлохмаченные  мысли.  Ей  хотелось
завопить от ужаса и выбежать из комнаты, бежать из этого замка, но  вместо
этого она заключила свои мысли в хрупкую оболочку пассивного безучастия.
     Она позволила своим  ощущениям  снова  вернуться  не  раньше  чем  ее
напоили красным вином и нагретым таргом и уложили  на  постель,  заботливо
прикрыв теплыми  покрывалами.  Тогда  ей  стало  стыдно  за  то,  что  она
позволила себе так переутомиться, что теперь за ней приходится  ухаживать,
как за маленьким ребенком. Бормоча слова признательности,  она  оттолкнула
очередной кубок с вином  и  только  тогда  заметила,  насколько  грязен  и
взлохмачен Байдевин. Гном стоял возле ее кровати, внимательно глядя на нее
своими карими глазами. Лицо его было  в  грязи,  в  волосах  и  на  одежде
застряли клочья пыли и обрывки паутины. От гнома пахло  чем-то  затхлым  и
сухим, а к рукаву куртки прилипла высохшая оболочка жучка-вощанки. Норисса
протянула руку и сняла ее.
     Байдевин, в свою очередь, принял у нее скорлупу и, кинув ее в  огонь,
п