ыло  восемь  или
девять лет, был на ладонь выше Байдевина,  но  ни  разу  он  не  осмелился
встретиться глазами со взглядом своего нового хозяина. Стоя  возле  стола,
он опустил глаза вниз и держал наготове тарелку и вилку.
     - Что желаете, мой лорд? Мясо или фрукты?
     Байдевин  больше  страдал  от  беспокойства,  нежели  от  голода,   и
отказался от еды, но мальчик принялся упрашивать  его,  пытаясь  лестью  и
уговорами заставить гнома съесть хотя бы что-нибудь. В  конце  концов  его
волнение,  вызванное  отказом  Байдевина,  стало  настолько  большим,  что
Байдевин взял тарелку с едой только лишь бы его успокоить.
     Немного поколебавшись, Байдевин поел, утешая себя мыслью о том,  что,
желай Фелея отделаться от них, она бы уже давно приказала  расправиться  с
обоими. Было очевидно, что она хочет добиться от них чего-то еще.
     Во время еды Байдевин осматривал свою новую тюрьму.  Пышное,  сияющее
великолепие - это был первый эпитет, который пришел ему на ум. Даже  покои
его дяди не были столь великолепны. Лишь только войдя в покои, он  заметил
комнату, явно предназначенную для развлечений и танцев.  Вдоль  стен  были
расставлены кушетки и горами лежали шелковые подушки, в то время как центр
комнаты представлял собой пустое  пространство,  причем  пол  комнаты  был
тщательно отполирован. В дальнем  углу  комнаты  было  устроено  небольшое
возвышение для музыкантов.  Между  кушетками  были  расставлены  вазоны  с
растениями и устроены  беседки,  также  при  помощи  горшков  с  вьющимися
лианами. В спальне, где он сейчас находился,  пол  был  устлан  ковром  из
подобранных друг к дружке шкурок сирре, так что даже в сандалиях  Байдевин
ощущал их мягкость. С постели, застланной белым и голубым шелковым бельем,
свисало до самого пола темно-синее кружевное покрывало.  Крышки  столов  и
наличники дверей были украшены орнаментом из кованого золота, а  мраморные
или резные костяные  скамеечки,  поверх  которых  были  положены  подушки,
словно приглашали уютно устроиться и отдохнуть возле  пылающего  в  камине
огня.
     Байдевин задумался о том, как себя чувствует Норисса и как им  теперь
выбраться из замка. Он не сомневался, что отведенные ей апартаменты  могут
похвастаться такой же, если не большей роскошью, и надеялся, что  подобное
коварство не сможет усыпить бдительность Нориссы и вселить  в  нее  ложное
чувство доверия по отношению к госпоже.
     Мысль о Фелее принесла с собой беспорядочный  всплеск  противоречивых
чувств и эмоций.  Вернулся  знакомый  уже  страх  и  неприятие,  настолько
острое, что Байдевин невольно поежился. Было здесь и сомнение.  Неужели  в
этой женщине не осталось  ничего  хорошего,  доброго?  Байдевин  припомнил
грусть в ее голосе, когда она вспоминала о смерти сестры; вспомнилось  ему
и то, как ее тонкая бледная рука касалась золотых волос, и нежный изгиб ее
полных алых губ.  Осознав,  куда  завела  его  память,  Байдевин  чуть  не
задохнулся. Ощущение вины заставило его покраснеть, и  он  стал  думать  о
Нориссе.
     Ему хотелось поговорить с ней,  используя  "неслышную  речь",  но  он
вспомнил реакцию Фелеи на свою первую попытку. Сумела ли  она  понять  то,
что  он  сообщил  Нориссе,  или  просто  отреагировала  на   использование
магической силы? Обнаружить магию было гораздо проще, чем  понять,  о  чем
идет  речь,  -  Байдевин  хорошо  это  знал.  Даже  сейчас  он   продолжал
чувствовать, что вокруг него  продолжают  действовать  какие-то  волшебные
силы,  и  предположил,  что  это,  должно  быть,   затворяющие   заклятья,
охраняющие входную дверь и, скорее всего, те ступеньки, по которым они шли
сюда, так как, кроме детей, их никто не сопровождал. В настоящий момент он
не ощущал никакой магической силы, которая действовала бы  непосредственно
против него, но это никак  не  решало  проблемы,  как  ему  дотянуться  до
Нориссы.
     Слуха его достигло низкое урчание, и он узнал в этом  звуке  один  из
тех шумов, который производит голодный желудок.
     - Как тебя зовут, парень?
     Мальчик вздрогнул словно от удара и побледнел.
     - Кей, мой лорд, - и он низко поклонился.
     Байдевин вспомнил, как Норисса укоряла его  в  том,  что  его  манеры
пугают деревенских детишек, и постарался произнести свои  следующие  слова
как можно мягче:
     - Ты выглядишь усталым, Кей. Присядь, отдохни.
     - Сесть? - Кей остался  стоять  и  побледнел  еще  сильнее,  так  что
Байдевину показалось, он вот-вот потеряет сознание. - Госпожа не позволила
бы мне...
     - Разве теперь не я твой господин? Садись. И в будущем, когда я сижу,
ты тоже можешь сидеть. - Байдевин бросил на пол толстую и мягкую  подушку.
В глазах Кея мелькнуло недоверие, но  он  все  же  сел,  и  подушка  мягко
подалась под ним. - Если кто-то тебя спросит, отвечай, что  твой  господин
не желает, чтобы слуга над ним возвышался.
     Кей кивнул, удивленно расширив глаза. В животе у него снова заурчало,
и он поспешно отвернулся от еды, прижимая колени к груди.
     - А теперь ешь, - приказал Байдевин.  -  Ты  не  сможешь  хорошо  мне
прислуживать, если будешь валиться с ног от голода.
     В своем голосе Байдевин расслышал прежние ворчливые интонации, но это
его мало беспокоило.  Не  обращая  внимания  на  мальчика,  который  робко
выбирал себе еду, он вплотную занялся мясом, в  то  время  как  его  мысли
вернулись к тому, как ему отыскать способ проникнуть к Нориссе.
     Через некоторое время Байдевин встал из-за стола и, подойдя  к  окну,
вскарабкался на подоконник. Кей не без труда поднялся  со  своей  подушки,
чтобы последовать за ним.  Сквозь  узкое  окно  Байдевин  разглядел  внизу
зияющие глубины узкой расселины  с  неровными  краями.  Стена  замка,  как
оказалась, была выстроена точнехонько на самом краю утеса. Байдевин  знал,
что комнаты Нориссы располагались слева от его апартаментов. Он  посмотрел
в ту сторону  в  слабой  надежде,  что  Норисса,  быть  может,  тоже  ищет
утешения, глядя в  окно,  и  ему  удастся  ее  увидеть.  К  его  глубокому
разочарованию, с той стороны была глухая стена. Когда Байдевин разглядывал
ее неприступную поверхность, в его голове внезапно сверкнула идея.
     Он тщательно измерил шагами  длину  своей  комнаты,  потом  таким  же
образом измерил весь периметр и перешел в зал для  танцев.  Его  длину  он
измерил целых три раза и вернулся в спальню. Мальчик следовал  за  ним  по
пятам.
     Улыбаясь своим мыслям,  Байдевин  вернулся  за  обеденный  стол  Если
древний король Сайдры, который воздвиг этот замок, хоть что-нибудь понимал
в  стратегии,  тогда  Байдевин  не  сомневался  в  том,  что  ему  удастся
пробраться к Нориссе. Выстроенные так, как казалось, с единственным входом
через лестницу позади тронного зала, покои, в которых находились Норисса и
Байдевин, превращались в ловушку, из которой не было выхода,  если  только
из нее не было  предусмотрено  потайного  прохода.  Измерив  шагами  длину
танцевального зала, Байдевин обнаружил, что он на пять шагов  короче,  чем
спальня. Эта разница не бросалась в глаза большинству наблюдателей, но  ее
вполне хватило бы,  чтобы  в  каменных  стенах  мог  существовать  проход.
Оттуда, где находились его покои, тайный ход мог вести не просто  вниз,  а
минуя покои Нориссы.
     Настроение Байдевина заметно улучшилось, вместе с хорошим настроением
вернулся и аппетит, и теперь мальчику не было нужды упрашивать его поесть.
     Ближе к утру, когда Байдевин неслышно проскользнул из своей  постели,
большинство свечей все еще горело. Некоторые - всего две или три -  совсем
оплыли, однако остальные все еще давали достаточно света. Свет - это  было
все, что нужно Байдевину.
     Он бросил взгляд на мальчишку, который свернулся калачиком в  изножье
постели, укрывшись синим покрывалом. Сон  его  был  тяжелым,  беспробудным
сном человека, не  привыкшего  к  большому  количеству  вина,  и  Байдевин
пожалел о той уловке, к которой ему пришлось прибегнуть;  он  хорошо  себе
представлял, как скверно будет мальчику  после  того,  как  он  проснется.
Однако весь выбор, который у него был  -  это  либо  напоить  мальчика  до
бесчувствия, либо наложить на него сонное заклятье, а  Байдевин  не  хотел
привлекать к себе внимание, используя магию без абсолютной необходимости.
     Теперь он приблизился к той части стены спальни, которая должна  была
быть общей с танцевальным залом, но которой в этом зале не хватало. С  его
опытом  путешествий  по  секретным  ходам  Виграмского  замка  и  с  такой
небольшой площадью,  которую  ему  предстояло  исследовать,  Байдевину  не
потребовалось слишком много времени, чтобы обнаружить то, о  существовании
чего он подозревал - механизм, который  открывал  дверь  в  потайной  ход.
Небольшой стальной ключик, слегка искривленный, чтобы  походить  на  часть
орнамента, украшающего витиеватый настенный канделябр, был на  самом  деле
вделан  в  фальшивый  камень.  Байдевин,  стоя  на  скамеечке  и   пытаясь
дотянуться до этого крюка, чуть было не  потерял  равновесие  и  не  упал,
однако успел крепко ухватиться за  крючок  и  повернуть  фальшивый  камень
настолько, чтобы в стене перед ним сдвинулась  каменная  панель,  открывая
узкий лаз.  Байдевин  выпрямился,  гордясь  правильностью  своих  выводов.
Определенно, его замысловатый подход к  малозаметным  деталям  был  своего
рода  талантом.  Но  было  ли  это  в   действительности   столь   просто?
Невысказанный вопрос заставил его заколебаться. Может быть, кто-то  хотел,
чтобы он добровольно полез в брюхо этой каменной змее, которая  уходила  в
темноту? Байдевин осознал, что снова хмурится, а радость от его небольшого
открытия куда-то улетучилась. "Не важно", - сказал сам себе Байдевин.  Ему
необходимо было увидеться с Нориссой, и другого выхода  у  него  не  было.
Взяв в руки свечу, Байдевин скрылся в отверстии.
     Изнутри прохода отыскать  выход  в  покои  Нориссы  оказалось  совсем
просто. Обыкновенный рычаг отворил перед  Байдевином  каменную  панель,  и
Байдевин выбрался из  пыльного  коридора  в  комнату,  готовый  немедленно
успокоить неизбежный испуганный вопль девочки-служанки.
     Но вокруг было тихо. Свет его свечи  выхватил  из  темноты  роскошную
кровать, застланную розово-белыми шелковыми простынями,  но  кровать  была
пуста. Вообще в покоях не оказалось ни единой живой души, если не  считать
высокой стальной клетки, в которой сидела птица  каара.  Сердце  Байдевина
часто и быстро забилось в испуге, контрапунктом  к  объявшему  его  гневу.
Норисса снова была похищена прямо у него из-под носа.



                                    25

     Норисса проснулась с большим  трудом.  Сонное  оцепенение  продолжало
удерживать ее, сковывая движения, и она чувствовала во  всем  теле  словно
свинцовую тяжесть. Сон не прояснил также ее разума,  хотя  глубоко  внутри
него и звучало знакомое предупреждение Знания. Норисса,  однако,  даже  не
потрудилась разобраться в  том,  что  это  предупреждение  может  значить.
Вялость и апатия заслонили  ее  от  всех  мыслей,  и  она  позволила  себе
погрузиться в блаженное полузабытье. Только шум какого-то движения  совсем
рядом напомнил Нориссе, что она не одна. Норисса с трудом открыла глаза.
     Девочка-служанка Илла стояла  рядом  с  ее  постелью,  держа  в  руке
зажженную свечу, и теребила на ней одеяло.
     - Пойдемте, госпожа, нас зовут!
     Норисса неохотно села.
     - Что, уже утро?
     - Нет, но вот-вот рассветет. Но госпожа послала за вами.
     Норисса поежилась. Теперь она проснулась окончательно. Она так  и  не
произнесла ни слова, пока Илла одевала ее в  розовый  халат,  надевала  на
ноги вышитые сандалии, а потом повела ее прочь из покоев.
     Спускаясь по лестнице и проходя  вслед  за  девочкой  по  полутемному
тронному залу, Норисса  попыталась  стряхнуть  с  себя  заторможенность  и
путаницу в мыслях. "Что это со мной?" - размышляла она,  пока  они  вдвоем
торопливо проходили безмолвными  и  пустынными  коридорами  замка.  Ее  не
покидало ощущение того, что она  заживо  похоронена  в  огромном,  древнем
мавзолее или гробнице, и только редкие факелы на стенах напоминали о  том,
что внутри мрачных стен замка все еще продолжается какая-то жизнь.
     "Будь настороже! - напомнила она себе. -  Ты  вот-вот  встретишься  с
самым сильным из своих врагов". Однако сонный дурман не проходил;  Норисса
принялась тереть глаза, но от этого ей стало только хуже. Глаза  заболели,
и перед ними заплясали неуловимые черные пятна, так что Норисса  вынуждена
была остановиться и  прислониться  к  стене,  ожидая,  пока  черные  пятна
пройдут. Все это время Илла шепотом умоляла ее поскорее двигаться  дальше.
Когда наконец они снова тронулись в  путь,  Норисса  попыталась  запомнить
маршрут, но после нескольких поворотов в одинаковые каменные коридоры  она
сдалась. Чувство неустойчивости и отсутствие равновесия изрядно ее мучили,
и она ощущала себя как загнанный ярья, прижатый охотниками к краю  обрыва.
Мысли ее метались то туда, то сюда, и каждый шаг грозил  опрокинуть  ее  в
темную пропасть. Только отрешившись от этих мыслей,  могла  она  двигаться
вперед, и пока она думала только  о  том,  какой  ногой  шагать,  все  шло
хорошо.
     Предупреждение снова пронзило  ее  мозг.  Сопротивляйся!  Неужели  ты
смиренно пойдешь  навстречу  гибели?  Но  общее  равнодушие  заполняло  ее
целиком и успокаивало,  заглушало  этот  голос.  "Если  ты  ни  о  чем  не
беспокоишься, - нашептывало оно, - то ничего и не потеряешь". Тем временем
они поднялись подлинной лестнице и достигли широкой  площадки,  в  дальнем
конце которой была единственная массивная дверь.
     Илла осторожно постучалась, и дверь  тут  же  растворилась.  Комната,
открывшаяся за дверью,  была  ярко  освещена  огнями  множества  свечей  в
подсвечниках. В глубоком и  высоком  камине  весело  пылал  огонь,  и  его
оранжевые языки тысячекратно отражались в золотой и серебряной инкрустации
резной  мебели.  Бледно-лиловые  занавеси  на  окнах  были  подбиты  внизу
ярко-алой тканью, точно такое же покрывало  закрывало  постель.  Воздух  в
комнате был теплым, насыщенным опьяняющим ароматом толченой серильи.
     И  Норисса  сразу  поняла,  что  эта  комната  принадлежит   женщине,
наделенной властью и могуществом.
     "Это должна была быть моя комната".
     На этот раз ей удалось кое-как справиться со своей апатией и  собрать
воедино оставшиеся у нее крохи решимости. Она  не  покажет  своего  страха
перед этой женщиной! Время для решительной схватки настало, и  она  должна
постараться победить.
     С высоко поднятой головой Норисса шагнула в комнату.
     Фелея сделала ей навстречу несколько шагов, простирая вперед руки и с
теплотой в голосе приветствуя ее:
     - Норисса! Добро пожаловать, милое дитя!
     Она замедлила шаги, а потом и вовсе  остановилась,  так  как  Норисса
продолжала хранить молчание. Вздохнув, Фелея  сложила  руки  перед  собой,
опустив их на темно-лиловую юбку своего платья.
     - Как много в твоем упреке от моей сестры... - она горестно  покачала
головой.
     - Сестры, которую ты убила! - нарушила молчание Норисса  и  услышала,
как Илла задохнулась  от  страха.  Служанка,  которая  открыла  им  дверь,
задрожала. Норисса удивилась, откуда в ней взялась  подобная  дерзость,  и
приготовилась встретить гнев Фелеи, но ее тетка только отвернулась, слегка
прикусив губу.
     - Это не я так решила, -  промолвила  она  через  плечо.  -  То,  что
Бреанна украла у нашей семьи, необходимо было вернуть любой ценой.
     - Украла! - вырвалось у Нориссы.
     Фелея кивнула, медленно поворачиваясь к Нориссе. Слезы,  которые  она
не старалась скрыть, блестели в ее лиловых глазах.
     - Тебе не довелось знать ее с этой  стороны.  С  самого  детства  она
жаждала только лишь могущества Знака Драконьей Крови  -  это  тот  амулет,
который ты носишь - жаждала превыше всего. Наш  дед  был  избран  г'Хайном
вместо нее. Я видела, как она росла,  и  эта  воображаемая  обида  выросла
вместе с ней и превратилась в ненависть.
     Слова Фелеи оглушили Нориссу, и она смогла только  неистово  покачать
головой в знак того, что она не в силах поверить...
     - Прости меня, Норисса, - тон Фелеи был умоляющим, - я  понимаю,  что
согласиться с этим откровением очень  непросто.  Наверное,  я  -  скверная
хозяйка. Проходи и присядь, и я отвечу на твои вопросы.
     Норисса позволила подвести себя к креслу. За спинкой кресла  в  стене
был целый ряд слегка приоткрытых окон, сквозь которые проникал  в  комнату
прохладный ночной воздух. Норисса погрузилась в подушки возле Фелеи.  Илла
вместе со служанкой Фелеи  проворно  сняли  с  ее  ног  сандалии,  и  Илла
подставила под ее ступни  небольшой  обитый  войлоком  аакиет  -  каменную
жаровню с углями. Потом ноги Нориссы укрыли теплым пледом и  обеим  подали
подогретое вино. Сделав свое дело, обе служанки удалились.
     Некоторое время Норисса просто сидела,  наслаждаясь  теплом  аакиета,
берясь с собой, чтобы не выпить вино, которое обещало ей скорое забвение и
защиту от сердитого жужжания мыслей в голове. Затем она вспомнила,  кто  и
почему сидит возле нее. "Идиотка! - выбранила себя  Норисса.  -  Сидишь  и
дремлешь над своим вином, тогда как каждую минуту тебя могут  прикончить".
Отставив кубок с вином, она взглянула в лицо Фелеи.
     - Я не верю твоим обвинениям против моей матери.
     Фелея кивнула, и ее золотистые волосы зашуршали по шелку платья.
     - У тебя доброе и справедливое сердце,  и  поэтому  ты,  конечно,  не
поверишь ничему подобному, сказанному за глаза.  Но  позволь  мне  сначала
рассказать тебе о силе, заключенной в Знаке Драконьей Крови,  и  тогда  ты
сама решишь. Давным-давно в моем роду был человек по имени Тремсан. Он был
великим воином и магом. Он сумел вызвать в наш мир драконов Старпа. И  это
он сделал Знаки, которые дали нам власть над этими существами.
     Рассказывая, Фелея не переставая поглаживала свой небольшой амулет, и
Норисса увидела, как красный камень под ее пальцами стал ярко-алым - точно
так же, как камень в ее медальоне в тот день, когда она впервые взяла  его
в руки. Тем временем алое сияние на груди Фелеи слегка поблекло,  а  затем
камень начал блестеть и переливаться, словно по  золотому  блюдечку  текла
настоящая капля алой  живой  крови.  Вторя  движениям  пальцев  Фелеи,  ее
собственный медальон начал нагреваться. Голова  Нориссы  пошла  кругом,  и
острая тоска по чему-то неведомому охватила ее.  Схватив  кубок  с  вином,
Норисса выпила его  содержимое  одним  долгим  глотком,  и  только  осадок
горечью остался на губах.
     Когда  Норисса  успокоилась,  Фелея,  выгнув  дугой  бровь,  иронично
улыбнулась ей.
     - Ты наверняка уже как-то почувствовала силу амулета. Теперь-то  тебе
понятно, почему за него можно пойти на убийство?
     Норисса моргнула. Фелея не сдвинулась с места, но Нориссе почудилось,
что вместе с последними ее словами что-то изменилось. На краткий  миг,  не
дольше чем пауза между двумя ударами сердца, она словно выросла,  заполнив
собой всю комнату. Темный и страшный жар  медленными  волнами  истекал  из
нее. "Это все вино", - подумала Норисса и снова моргнула. Гигантская  тень
исчезла, и ее тетка снова  выглядела  как  и  прежде:  тонкой  и  бледной,
прекрасной даже в печали.
     Когда Фелея отвернулась, Норисса заметила,  как  дрожит  ее  горло  -
очевидно, это были чувства, которые Фелея не облекла в слова. Когда же она
заговорила, голос ее был мягок и тих:
     - Знаки существуют двух видов: Знак Л'ерит вручается тем,  кто  будет
советовать и оказывать поддержку. Знак г'Хайн вручается  тем,  кто  рожден
править.
     - Кто же решает это? - спросила Норисса.
     - Компаньон, связанный с амулетом, выбирает среди тех, кто обращается
с просьбой о вручении Знака. - Фелея снова прикоснулась к цепочке на  шее.
- Я - Л'ерит. Наш дед, отец нашей с Бреанной матери, был  г'Хайн.  Бреанна
же не была св