вя  схватить  Антона  за
воротник рубашки, но его остановил подошедший из соседнего купе  здоровяк  с
наколками не только на руках и плечах, но и на шее.
   - Не поднимай кипеж. Зек, что ли? - осведомился он, внимательно посмотрев
в глаза Антону.
   - Бывший, - усмехнулся Антон.
   - Понятно. Давно с дачи7?
   - Неделя.
   - Понятно. За что чалился8?
   - За базар.
   Здоровяк тоже усмехнулся.
   -  Понятно.  Крутой  ты,  я  гляжу,  ничего  не  боишься.  А  ну  как  на
беспредельщину нарвешься?
   - Так ведь и я не бобик, - пожал плечами Антон.
   - Волк9, что ли?
   - Олень.
   Здоровяк еще раз внимательно оглядел Антона, покачал головой.
   - Смотри, не лажанись, олень. Подхватишь где-нибудь бациллу, вроде  этой,
- он кивнул на нож в кулаке Валета, - никакой эскулап не поможет.
   - Я приму это к сведению, - кротко ответил Антон.
   Вожак компании  отошел,  хотя  было  видно,  что  ему  хочется  по-своему
разобраться со строптивым пассажиром. Антон понял, что  на  вокзале  следует
ожидать продолжения разговора.
   Пассажиры отреагировали на происшедшее почти одинаково, как  на  разборки
бандитов, один из которых, судя по  всему,  недавно  вышел  из  тюрьмы,  что
заставило Антона пожалеть о своем  решении  не  подчиниться  молодым  хамам.
Толстая тетка, сидевшая  рядом,  напротив  незнакомки  с  голубыми  глазами,
опасливо  отодвинулась,  поджав   губы,   а   интеллигентного   вида   пара,
выглядывающая из соседнего купе, поспешно отвернулась.  Антон  покосился  на
голубоглазую незнакомку, мнение которой было ему небезразлично, встретил  ее
заинтересованно-осуждающий взгляд и виновато улыбнулся уголком рта.  Женщина
ответила  такой  же  почти  незаметной  понимающей  улыбкой,  и  между  ними
установился тонкий канал взаимопонимания. К сожалению,  не  надолго.  Севший
рядом с ней Валет напомнил о себе, тронув ее за колено и  поинтересовавшись,
как ее зовут.
   "Гречанка" сбросила его руку, не собираясь отвечать, но Валет снова полез
к ней, осклабясь, предлагая познакомиться, явно вызывая Антона вмешаться,  и
добился своего. Антон перехватил его руку, сжал особым образом, так что  тот
побледнел,  боковым  зрением  увидел  взмах  руки  татуированного   молодца,
сидевшего через проход, перехватил  левой  рукой  его  кулак  с  кастетом  и
вывернул. Сказал с нажимом, жестко и раздельно:
   - Сидеть тихо, урки! Не борзейте, маслинами накормлю!
   "Маслинами" на блатном  жаргоне  назывались  пули,  и  хотя  пистолета  у
Антона, естественно, не было, крутые мальчики ему поверили. В проходе  снова
появился вожак ватаги, держа руку в оттопыривающемся кармане брюк.
   - Отпусти их, своячок, здесь я держу зону, как  ты  соображаешь.  Или  не
соображаешь?
   Антон понял, что  здоровяк  с  наколкой  на  шее,  изображавшей  дракона,
вооружен.
   - Если держишь, так держи, - посмотрел  он  ему  в  глаза;  под  формулой
"держать зону" подразумевалось быть паханом, лидером  среди  заключенных.  -
Пусть посидят тихо-мирно, никого не задевают.
   - Боюсь, ты себя  переоцениваешь,  своячок...  олень.  Не  избежать  тебе
облома10 на бану11, будь готов. - Здоровяк посмотрел  на  своих  подчиненных
нехорошим взглядом и отошел.
   Антон  отпустил  обоих,  пересилил  желание  посмотреть  на   незнакомку,
откинулся на перегородку купе, закрыл глаза и  сделал  вид,  что  собирается
поспать. Сквозь неплотно сомкнутые веки он, конечно, видел  каждое  движение
парней, так что застать врасплох они его не могли, однако  ехать  так  долго
было  невозможно,  и,  промучившись,  таким   образом,   полчаса,   послушав
переговоры немного притихших парней, Антон открыл глаза.
   Красивая незнакомка читала книгу, не  обращая  ни  на  кого  внимания,  и
Антону  стало  грустно.  Момент,  когда  они  могли  познакомиться,  прошел,
"косить" под блатного уже не хотелось, а навязывать свое общество кому бы то
ни было Громов не любил. Так они  и  доехали  до  Москвы  под  аккомпанемент
громкого общения веселой компании, в зыбком равновесии  вагона,  делая  вид,
что  заняты  своими  мыслями  и  делами,  хотя  чувствовалось,  что  блатные
удерживаются от чересчур хамских выходок с трудом, давая  зато  волю  языку.
Однако Антон на это реагировать не желал, чтобы не усугублять  взрывоопасную
ситуацию.
   Незнакомка  вышла  из  вагона  на  перрон  Ярославского  вокзала  первой.
Оглянулась на идущего следом Антона и поспешила к спуску в  метро.  Антон  с
сожалением проводил ее взглядом, задавил желание незаметно проводить  ее  до
дома и оглянулся на сиплый прокуренный голос:
   - Ну что, своячок, побазарим? Это был вожак ватаги с  двумя  здоровенными
качками, поедавшими Антона глазами. Остальные парни, в том  числе  обиженные
Громовым Валет, Есаул и амбал с наколками на плечах, перегородили  перрон  с
двух сторон, процеживая выходящих пассажиров, как сквозь гребень. Они ждали,
они жаждали зрелища, будучи уверенными в своем  превосходстве,  но  вряд  ли
предполагали, каким будет финал их "базара" с обидчиком.
   Антон не стал ни заводить пустой разговор, ни предупреждать, он просто  и
наглядно показал шайке, ведомой "авторитетом", прибывшей в Москву  по  своим
рэкетирским делам, а может быть, для разборок с "братвой"  другой  такой  же
шайки, что такое да-цзе-шу, то есть искусство пресечения боя.
   Вожак не успел воспользоваться пистолетом в кармане, пропустив незаметный
мгновенный удар костяшками пальцев в переносицу, и уже не видел,  как  легли
на перрон его быки-телохранители. Затем то  же  самое  произошло  с  тройкой
ватажников, загораживающих выход в город. Не оглядываясь больше и не обращая
внимания на  пассажиров,  начавших  собираться  в  толпу,  Антон  сбежал  по
ступенькам перехода вниз и вошел  в  метро,  сожалея,  что  дал  себе  волю,
позволил втянуть  себя  в  конфликт.  С  другой  стороны,  хамы  заслуживали
адекватного ответа. Правда, если быть честным, вмешался Антон больше не ради
восстановления справедливости, а под влиянием  чар  голубоглазой  красавицы,
так и не пожелавшей выразить бывшему зеку благодарность за помощь.
   Антон вздохнул: образ женщины не  желал  исчезать  из  памяти,  продолжая
будоражить воображение, заставляя испытывать досаду, сожаление и грусть.
   Шел второй час дня, когда он вышел из метро на Пушкинской площади и начал
обзванивать бывших друзей и  сослуживцев  по  имеющимся  у  него  телефонам.
Однако смог дозвониться только до майора Мамедова, оказавшегося  на  службе.
Майор за четыре года отсутствия  Антона  в  столице  успел  получить  звание
подполковника  и  работал  теперь  заместителем  начальника  спецшколы  ГРУ,
располагавшейся на том же месте, что и прежде, - в Щелково.  Звонку  бывшего
инструктора по рукопашному бою он не обрадовался, сухо сообщил, что  времена
к лучшему не изменились, что помочь Громову устроиться на работу  в  прежнем
качестве он не может, и посоветовал обратиться в отдел кадров конторы.
   Вежливо поблагодарив подполковника, Антон повесил трубку и с час гулял по
Тверскому  бульвару,  приглядываясь  к  прохожим  и  потокам  машин,  заново
переживая свое возвращение в большую жизнь, которая не спешила  принять  его
обратно. Мир  зоны  -  страшный  мир,  и,  вспоминая  его,  Антон  радовался
обыкновенным человеческим лицам, каждому взрыву смеха и  просто  улыбке  или
жесту дружелюбия.
   Пообедал он бульоном и пирожками в "Русском бистро", отметив сравнительно
невысокие цены и вполне сносное качество продукции  заведения.  Снова  начал
звонить всем, кого знал по прежним встречам и связям,  даже  рэксам,  бывшим
ученикам группы десанта, но почти никого не застал дома. Все были на службе,
в командировках или в отпусках, а кое-кто уже и не жил в Москве, переехав по
месту нового назначения.
   Тогда Антон взял билет в кинотеатр "Пушкинский" и почти  с  удовольствием
посмотрел  на  большом   экране   новую   версию   "Хищника"   с   Арнольдом
Шварценеггером в главной роли, недавно  появившуюся  в  прокате.  Наибольшее
впечатление на него произвели не спецэффекты создателей  фильма,  а  реакция
зрителей, переживавших за героя на полном серьезе:  женщины  вскрикивали  от
ужаса, хватались за сердце и вытирали слезы, мужчины же  от  избытка  чувств
стискивали подлокотники кресел, а в некоторые моменты боя главного  героя  с
хищным  охотником,  представителем  иного  разума,  по  мысли  сценариста  и
режиссера, более агрессивного, чем человеческий, даже махали кулаками.
   Антону же стало противно. Мастера Голливуда умело создавали образ  врага,
манипулировали сознанием и чувствами  зрителей,  внушая  им  нетерпимость  и
ненависть ко всем инакомыслящим, к тем, кто отличался от "нормальных" людей,
к любым проявлениям свободы  воли,  даже  к  существам,  которые  просто  не
понимали  людей   в   силу   умственной   ограниченности.   Антон   не   был
сентиментальным или чересчур чувствительным,  жизнь  постаралась  выбить  из
него пары романтики и доброго отношения к ближним,  однако  вполне  допускал
возможность компромисса. По его мнению,  с  любым  человеком  или  существом
всегда  можно  договориться,  исключение  составляли   только   "отморозки",
бандитствующие отбросы типа братвы из поезда или  профессиональные  киллеры,
сознательно зарабатывающие на  жизнь  убийством  людей.  В  американских  же
боевиках герои никогда не делали попыток договориться, следуя  прямолинейной
логике своих создателей, поделивших мир на белое и черное.
   Третий цикл телефонных  переговоров  Антон  завершил  вечером,  в  начале
десятого, когда над  Москвой  начали  сгущаться  тучи,  предвещавшие  дождь.
Поговорить удалось только с  врачом  школы  Теймуразом  Какулия,  с  которым
Антону приходилось контактировать в силу специфики подготовки: случалось, не
только курсанты-первогодки, но и опытные мастера, профессионалы боя,  ломали
руки-ноги-пальцы-челюсти, ставили  синяки,  наносили  друг  другу  травмы  и
нуждались в лечении. Теймураз знал историю Громова и  тоже  выслушал  его  с
невеликой  охотой,  хотя  отнесся  к  его  проблеме  с  сочувствием.  Однако
приглашать к себе в гости не стал, да и дельного ничего  не  посоветовал.  К
его предложению создать свою школу единоборств всерьез относиться не стоило.
У Антона не было ни денег, ни возможностей, ни связей в спортивном и деловом
мире Москвы.
   Посидев на лавочке у памятника Пушкину, Антон,  скрепя  сердце,  позвонил
Серафиму Тымко и имел с ним минутную беседу, после чего решил больше никогда
с ним не  связываться.  Тымко  и  раньше-то  относился  к  нему  не  слишком
дружески, считая его увлечение русбоем детским стремлением  самоутвердиться,
а после того, как Антон отмотал срок в зоне, и вовсе перестал питать к  нему
добрые чувства, судя по тону разговора. Может быть, он до  сих  пор  не  мог
простить Громову то, что Илья Пашин,  по  его  мнению,  относился  к  Антону
теплее, чем к нему, хотя Серафим проводил с Иль„й времени  больше  и  считал
его "своим".
   Начавшийся дождь разогнал толпу встречающихся и отдыхающих  у  памятника,
лишь изредка у бронзовой фигуры великого поэта останавливались молодые люди,
нетерпеливо  высматривающие  кого-то,  дожидались  подруг,  целовались   под
зонтиками  и  убегали.  Антон  продолжал  терпеливо  сидеть  на  скамейке  в
одиночестве, накинув на себя плащ с капюшоном, и решать невеселую  проблему,
как жить дальше. Звонить больше никому не хотелось, мокнуть под  дождем  всю
ночь тоже  не  казалось  лучшим  выходом  из  положения,  надо  было  искать
гостиницу и устраиваться, но  он  все  сидел  и  сидел,  глядя  на  дождевые
фонтанчики на плитах тротуара, и медитировал.
   Дождь приутих в начале двенадцатого. Антон очнулся,  собираясь,  наконец,
двинуться на поиски сухого угла, и внезапно заметил возившиеся  у  памятника
темные фигуры.  Сначала  не  понял,  что  они  делают,  потом  с  удивлением
разглядел, что трое  парней  в  куртках  рисуют  на  памятнике  аэрозольными
баллончиками свастику и какие-то надписи.
   - Эй! - окликнул Антон неизвестных "художников". - Вы что это делаете?
   Две куртки моментально прыснули в разные стороны, но тут же остановились,
видя, что окликнувший их человек один. Третий продолжал быстро  дорисовывать
начатое. Антон двинулся к нему и наткнулся на еще двух  парней  в  таких  же
одинаковых черных куртках и кепках с длинными козырьками, на которых  вместо
кокард красовались значки со свастикой.
   - Иди отсюда, дядя! - с угрозой прошипел один  из  них;  в  свете  фонаря
блеснуло лезвие ножа. - Не мешай высказывать свое мнение свободным людям.
   Антон ударил.
   Нож, кувыркаясь, вылетел из руки  "свободного  человека"  и  зазвенел  по
асфальту. Парень ойкнул, отшатываясь, кепка слетела с него,  обнажая  бритую
голову. Его напарник бросился на Антона  с  короткой  дубинкой,  оказавшейся
электрошокером, пришлось "качать  маятник"  и  ловить  парня  на  замахе,  в
результате чего тот получил разряд собственного  оружия  пониже  спины  и  с
воплем бросился бежать. Раздался свист, крик:
   - Смываемся!
   Бритоголовые метнулись прочь от памятника, но Антон все же успел  достать
"художника", вывихнул ему руку с ножом и с удовольствием опорожнил баллончик
с ядовито-зеленой краской на лицо и  одежду  парня.  Превращенный  в  клоуна
"художник" поскакал по аллее, как лось, мыча и  отплевываясь,  пугая  редких
прохожих. Издалека донеслось:
   - Мы тебя из-под земли!..
   Антон бросил баллончик,  приблизился  к  памятнику,  возле  которого  уже
стояли несколько человек, и  прочитал:  "Долой  метисов  и  ж..."  Остальное
"художник" дорисовать не успел.
   - Вот сволочи, хулиганье! - сказал какой-то мужчина с зонтом  в  руке.  -
Никакой  управы  на  них  нет.  Это  бандиты  из  "Батальона   национального
воспитания", они уже не один памятник осквернили таким образом.
   Подошел милиционер, прочитал надпись  и  вызвал  по  рации  наряд.  Антон
поспешил отойти, не желая связываться с органами правопорядка. Они наверняка
потребовали бы документы, а, увидев "ксиву" Громова, свободно могли  забрать
в милицию для выяснения обстоятельств. Хотя это, может быть, было бы  лучшим
выходом из положения, подумал Антон, спускаясь в подземный переход. Не  надо
было бы гостиницу искать, провел бы ночь в  КПЗ,  а  там  разобрались  бы  и
отпустили. Поколебавшись немного, он снял трубку телефона в тупичке у  будки
театральной кассы и позвонил Илье  Пашину.  Это  был  единственный  человек,
который мог ему помочь в данной ситуации. Но еще ни на  один  звонок  он  не
ответил. Автоответчик сухо сообщал, что хозяин в отъезде и будет не скоро.
   Подержав трубку возле уха и выслушав то же самое, Антон хотел уже  отойти
от телефона, как вдруг в трубке щелкнуло, раздался голос Ильи:
   - Слушаю.
   Антон сглотнул слюну, не сразу придумав, что сказать.
   - Илья?
   - Да. Кто это?
   - Это я, Антон...
   - Громов?! Как я рад тебя слышать! Серафим говорил, что ты звонил ему, но
я был в рейде, только что приехал. Откуда звонишь?
   - С Тверской. Шатаюсь по Москве целый день...
   - Понятно. Адрес помнишь? Садись в такси и приезжай, жду. Хотя, может,  я
заберу тебя на машине?
   - На метро я доберусь быстрей.
   - О'кей. - Илья засмеялся. - До  чего  же  я  рад,  дружище,  что  ты  на
свободе! Жми во всю прыть, не терпится тебя увидеть. Да,  кстати,  забеги  в
булочную по пути, купи хлеба, а то у меня хоть шаром покати.
   - Что, не женился еще?
   - Да никак, понимаешь, не встречу свою единственную, за которой  хоть  на
край света. Хотя... по-моему, встретил. Приедешь, расскажу.
   Антон  повесил  трубку  и,  улыбаясь,   чувствуя   огромное   облегчение,
направился к входу в метро.
   Знаменитый путешественник жил в Сокольниках, на краю  Ширяева  поля.  Его
дом стоял на пересечении Большой Тихоновской и  Большой  Ширяевской  улиц  и
выходил окнами в парк. Антон в прежние времена  не  раз  бывал  в  гостях  у
Пашина, превратившего квартиру в музей путешествий,  и  хорошо  помнил,  как
добираться до этого приятного во всех отношениях уголка Москвы.
   Илья встретил его у порога, обнял, они несколько мгновений постояли  так,
расчувствовавшись, хлопая друг друга по спинам. Потом хозяин повел  гостя  в
ванную, дал полотенце и халат, а когда Антон вернулся в  гостиную,  красный,
распаренный, чистый, благоухающий мылом, там уже был накрыт стол.
   Гостиная большой четырехкомнатной квартиры  Пашина,  доставшейся  ему  по
наследству от отчима, генерала КГБ в отставке, умершего  десять  лет  назад,
практически не изменилась за те четыре года, что Антон проторчал в зоне  под
Нефтеюганском. Только экспонатов добавилось, добытых Иль„й в разных  уголках
Земли. Все они были подарены вождями племен,  президентами  и  королями  тех
стран,  где  Пашина  принимали  по  высшему  разряду  как  почетного  гостя,
известного всему миру своими рисковыми экспедициями. Антон отметил появление
нового меча на стене - кампилана12 и духового ружья, а  также  статуэтки  из
эбенового дерева: негр душил змея, обвившегося вокруг его ног.
   Ради встречи выпили по глотку водки (оба почти не употребляли  алкоголя),
потом ели китайскую лапшу под соевым соусом, очень  вкусную,  приготовленную
Иль„й в волновой печи, овощное рагу и бутерброды с икрой.  Пашин  ничего  не
спрашивал о житье-бытье в зоне, и Антон был ему благодарен за это, сам начав
рассказывать  невеселую  историю,  закончившуюся  судом  и  колонией.  Затем
наступила очередь Ильи, явно жаждущего  поделиться  своими  впечатлениями  и
открытиями, и Антон с  удивлением  и  недоверием  выслушал  повествование  о
поездке в деревню Парфино, на берег озера Ильмень.
   - Сказки... - пробормотал он, когда Илья закончил рассказ.
   - Сидя здесь, на диване, и я почти не верю в  эту  историю,  -  улыбнулся
хозяин, наливая гостю чаю. - Но подушка в спальне с дыркой - факт, и  оберег
деда Евстигнея - тоже факт, можешь пощупать его  руками,  он  шелковистый  и
теплый, как живой котенок.
   Антон  взял  в  руки  круглый  белесый  камень  с  отверстием  посредине,
подивился его тяжести. Однако вопреки словам Ильи камень  был  холодным  как
лед и шершавым.
   - Странно... - пробормотал Илья, взвешивая его в руке и  прислушиваясь  к
своим ощущениям. - А мне он кажется теплым и гладким. Может, не предназначен
для передачи другим людям и отвечает только тому, кого бережет?
   Антон пожал плечами. Он еще не знал, как отнестись к рассказу Пашина, но,
зная его трезвый ум и не поддающийся внешнему влиянию характер, склонен  был
держать нейтральную позицию.
   - А что ты там намекал о женщинах? Кого встретил, если не секрет, за  кем
мог бы пойти на край света?
   Лицо Ильи разгладилось и посветлело. Антон с интересом  увидел  в  глазах
друга смущение и неуверенность.
   - Да я уже рассказывал тебе о ней  -  девочка  с  острова.  Не  поверишь:
влюбился - как мальчишка! - Илья дернул себя за вихор. - Сначала я увидел ее
во сне. - Он рассказал сон-предзнаменование, в котором услышал  удивительной
красоты  голос  и  разглядел  его  обладательницу.  -  Потом   встретил   на
Стрекавином Носу. Если бы ты ее видел, потерял бы голову, как и я.
   - Но ей же, ты говорил, нет восемнадцати...
   - Да я и сам понимаю, разница в  возрасте  между  нами  огромная,  больше
двадцати лет, но ничего не могу с собой поделать. А главное, не хочу!  Может
быть, ты и не веришь в такие совпадения, в мистику, но это - судьба. Кстати,
она обещала меня ждать.
   Антон с любопытством посмотрел на оживленно-взволнованное лицо Пашина, но
вслух свои сомнения высказывать не стал. Не то чтобы он не верил в любовь  с
первого взгляда, просто не встречал тех, кому в этом смысле повезло.
   - И что ты теперь намереваешься делать?
   - Организую экспедицию на Стрекавин Нос. Пусть  эти  жрецы  храма  Морока
попробуют завернуть целый отряд. Если  камень  с  Ликом  Беса  действительно
существует, мы его найдем и уничтожим.
   - Ты сомневаешься?
   - Как и всякий исследователь, не более того. Уж с