ма всю жизнь машинисткой проработала, на машинке  печатала  до  самой
пенсии, даже когда компьютеры появились.
   - А деды, бабушки, родственники?
   Антон подумал, отрицательно качнул головой.
   - Да нет вроде, все нормальные люди... Валерия засмеялась.
   - А вот моя родня - сплошь ненормальная.  Мамина  родная  сестра  Катя  -
целительница, травами лечит, заговорами, народными  средствами.  Отцов  брат
Алексей  -  доктор   медицинских   наук,   занимается   нейролингвистическим
программированием, неврозы лечит, психические расстройства.  Но  по  маминой
линии больше необычных людей уродилось. Кто целительствовал, кто экзорцизмом
занимался, дьявола изгонял, кто травы  собирал,  а  прапрадед  мой  Порфирий
Корнеевич до ста трех лет дожил, известным  во  всей  округе  костоправом  и
знахарем был.
   Антон с интересом заглянул в ставшие задумчивыми глаза Валерии.
   - А ты сама не переняла у них опыт,  не  получила  по  наследству  нужные
гены?
   - Не знаю, может, и получила, изредка вдруг  проявляется  во  мне  что-то
этакое... - Она пошевелила пальцами. -  Угадывать  будущее  начинаю,  погоду
предсказывать, вести плохие. В общем, экстрасенсом  становлюсь  на  короткое
время. Например, что тебя в поезде встречу, я еще  за  два  дня  до  поездки
знала, даже смешно стало, когда ты появился и банду ту  утихомирил.  Но  это
все баловство, хотя и помогает в жизни. А вот мои тетки - это да,  настоящие
умелицы. Однажды я потеряла зрение, а тетка Матрена меня вылечила.
   - Как? Или это тайна?
   - Никакая не  тайна.  Доктора  диагноз  поставили:  "воспаление  глазного
нерва", - лечили всякими каплями, микстурами, уколами, ничего не помогло.  В
этих случаях человек вообще зрение потерять может.
   - Как же это произошло?
   - Да я и сама не поняла, в чем дело. Может, осложнение было после гриппа,
а может, на нервной почве, у нас тогда в институте  увольнения  начались.  В
общем, стала я умываться утром,  плеснула  в  лицо  воды,  открыла  глаза  и
чувствую: будто попало в них что-то,  песок  не  песок,  больше  на  вазелин
похоже, тру глаза, тру, а никак протереть не могу, все в тумане. Сначала  мы
смеялись с Юрой, потом стали думать, как я  на  работу  ходить  буду,  чтобы
никто не заметил, что я почти ничего не вижу.  День  прошел,  второй,  через
неделю я психовать стала, отца вызвала, он и повез меня к тетке  Матрене  во
Владимир. Та обычные куриные яйца покатала, в миску  с  водой  их  положила,
пошептала что-то и дала мне выпить.
   Валерия улыбнулась, вспоминая этот эпизод своей жизни.
   - Что потом было!.. Привезли меня домой в Москву, и тетка с нами поехала,
говорит: заприте дверь и не открывайте,  никого  не  впускайте,  как  бы  ни
умоляли. А через час в дверь буквально ломиться начали, хорошо, что дверь  у
нас металлическая, а то снесли бы, наверное.
   - Кто?
   - Муж в глазок смотрел, узнал одну мою сослуживицу,  вместе  в  институте
работали. Уж она билась в дверь, билась, кричала, умоляла: "Валера,  открой!
Валера, открой!" Я бы, наверное, сжалилась, да тетка Матрена не  пустила.  А
наутро я видеть стала. С тех пор верю  и  в  чертовщину,  и  в  сглаз,  и  в
наговоры, и в светлые силы, способные эту чертовщину изгнать.
   Помолчали.
   - И что с той женщиной стало, которая к тебе стучалась? - спросил Антон.
   - Заболела она, потом уволилась. Больше я ее не видела. Получила то,  что
мне хотела сделать, не смогла пробить Матренину защиту. - Валерия оживилась.
- Хочешь, фокус покажу? Только карты найти надо. У тебя нет?
   Антон покачал головой.
   - У меня тоже, хотя я и играю в азартные игры, в бридж,  в  преферанс.  А
жаль, а то бы я тебе показала свои  способности:  могу  безошибочно  угадать
цвет карты и масть.
   Антон улыбнулся.
   - Это и я могу.
   - Правда?! - округлила глаза Валерия. - А говоришь, что в роду нормальные
люди были.
   Они посмотрели друг другу в глаза и засмеялись. И в это  время  во  дворе
послышались голоса, шаги, скрип ворот, дверь распахнулась,  и  в  дом  вошли
Федор Ломов и Юрий Дмитриевич Гнедич.
   - Не спится? - заглянул в столовую Федор. -  Чай  пьете?  Это  правильно,
сейчас и я к вам присоединюсь.
   Появился Гнедич.
   - Что это вы полуночничаете, как заговорщики?
   Антон и Валерия переглянулись.
   - Где ты был?
   - Водку пил, - с заминкой пошутил  Юрий  Дмитриевич.  -  Помнишь  стишок?
Чижик-пыжик, где ты был? На Фонтанке водку пил. На самом  деле  я  ходил  на
пристань.
   - Мог бы предупредить. У нас тут чудеса творятся. -  Валерия  пересказала
происшедшие за это время события. - С лодками ничего не случилось?
   Гнедич хотел еще раз пошутить, но глянул на Антона и передумал.
   - Нет вроде, все в порядке. Пойдемте, посмотрим на ваши рваные обои.
   Они  поднялись  на  второй  этаж,  распахнули  дверь   в   спальню,   где
располагались  Илья,  Серафим  и  Антон.  Юрий  Дмитриевич  шагнул   вперед,
собираясь  с  выражением  произнести  заранее  заготовленную  шутку,  увидел
неровные борозды трещин на обоях и остановился как вкопанный.
   - Что стали? - появился в коридоре Федор. - Али привидение увидели?
   Стоявшие в дверях Антон и Валерия посторонились, пропуская  хозяина,  тот
разглядел исполосованные неведомыми когтями  обои  на  стене  и  сказал  без
особой тревоги:
   - Ах, чтоб тебя! Опять жихарь накуролесил. Видать, кто-то из вас  ему  не
понравился.
   - Какой жихарь? - тупо спросил Гнедич.
   - Он, наверное, имеет в  виду  родственника  домового,  -  тихо  обронила
Валерия. - Жихарь - злой домашний дух, бьет посуду, крадет  детей...  вот  и
обои изорвал.
   - У нас это называется полтергейст, - опомнился Юрий Дмитриевич.
   - А как  хотите,  так  и  называйте,  -  махнул  рукой  Федор.  -  Ничего
страшного, обои придется переклеить, конечно, а с жихарем я потом побеседую.
Он меня боится. Хотя странно, с чего это он буянить вздумал.  У  нас  с  ним
договор.
   "Какой договор?" - хотел спросить  Антон,  но  хозяин  уже  ушел  в  свою
спальню, где разместились жена и дети.
   - Все, ложимся спать, - решил Гнедич, подталкивая жену к выходу. - Завтра
будем искать объяснения этому  случаю,  на  свежую  голову.  Вставать  рано,
поэтому надо хоть пару часов поспать.
   Валерия оглянулась  на  пороге,  и  Антон  прочитал  в  ее  глазах  такое
красноречивое сожаление, что не удержался и послал ей воздушный поцелуй. Она
улыбнулась и исчезла. Их безмолвный диалог был понятен обоим  без  слов,  он
как бы ставил многоточие в  их  отношениях.  Антон  не  понял,  стал  ли  он
счастливее от этого открытия, зато уснул мгновенно и никакие колдовские чары
не смогли бы его разбудить до без четверти три ночи, когда настал его  черед
идти на дежурство к лодкам.
   Черная "волга"
   Они встретились в двух километрах от дома Федора  Ломова,  за  пристанью,
под мостом через Ловать: Юрий Дмитриевич Гнедич и трое оперов -  сотрудников
УИБ, плюс водитель черной "Волги" с подмосковными номерами. Одним из  оперов
был лейтенант Валя Сидоров, которого Гнедич решил  проверить  в  деле,  двое
других -  из  оперативного  отдела  агенты  по  особым  поручениям:  капитан
Константин Заев и старший лейтенант Аркадий Мухин.  Они  всегда  работали  в
паре и про них даже складывали анекдоты. Кто-нибудь из сослуживцев спрашивал
у других, когда появлялись Заев и Мухин:
   "Кто этот рыжий?" Ему отвечали: "Это Костя". "А кто рядом с ним с  умными
глазами?" "А это его Костный мозг". Имелось в виду, что  в  этой  паре  идеи
подавал Мухин, закончивший Томский политехнический институт, а претворял  их
в жизнь бывший десантник Заев,  физически  одаренный,  хороший  спортсмен  и
стрелок.
   Искать Гнедичу их не пришлось, у него была рация, и, дождавшись  момента,
он оставил спящую жену, связался  с  группой  поддержки  и  узнал,  где  она
остановилась.
   - Черт бы вас  побрал!  -  вместо  приветствия  сказал  Юрий  Дмитриевич,
залезая в машину. - Вас чуть было не  раскрыли.  Тымко,  Пашин  и  этот  его
дружок Громов вычислили вас сразу же, как только выехали за  город.  Хорошо,
что вы догадались уйти вперед.
   - Это Валя молодец, - покровительственным тоном произнес  Заев,  похлопав
Сидорова по плечу;
   в другой руке он держал банку с пивом. -  Мы  немного  отвлеклись,  и  он
посоветовал обогнать ваш кортеж. Как доехали, командир? Мы ждали  вас  здесь
часа три, уж думали, что вы решили где-то заночевать по пути.
   - Разве вас под Валдаем не тормознули гаишники?
   Оперативники переглянулись.
   - Нет, нормально проехали.
   Гнедич хмыкнул.
   - Странно... А в дороге ничего необычного не примечали?
   Молчаливый  обмен  взглядами,  смущение  на  лице   Сидорова,   выражение
растерянности на лице  Заева.  Капитан  поскреб  затылок,  покряхтел,  потом
все-таки выдавил из себя признание:
   - Чертовщина  какая-то  происходит,  товарищ  подполковник.  До  Демянска
доехали - все нормально, погода хорошая, видимость  отличная,  прямо  сердце
радуется. А как только стали подъезжать к Парфино, почуяли слежку.
   Гнедич перевел взгляд на Сидорова, тот кивнул.
   - Если бы у одного меня появилось это ощущение, - продолжал Заев, - я  бы
еще засомневался, а то у всех троих. Смотрит какая-то зараза  в  затылок,  и
все тут! Что уж мы не делали, чтобы определить, кто за нами следит: и  гнали
под сто семьдесят, и сворачивали в лес, и аппаратуру использовали, -  никого
и ничего! Но впечатление так и не пропало, и сейчас оно есть, только ослабло
немного. Мухин то и дело проверяется, бродит вокруг как тень, но  никого  не
видит и не слышит. А вы ничего такого не чувствуете?
   Юрий Дмитриевич прислушался к своим ощущениям, покачал головой.
   - Ничего.
   - Тогда мы все шизанулись. Мало того, что в спине булыжник чужого взгляда
торчит, так еще и оружие греется.
   - Что?!
   Заев криво улыбнулся, допил пиво, выбросил банку в боковое окно  "Волги",
поднял стекло.
   - Подъезжаем к Парфино,  дорога  вдоль  болота  вьется,  и  чуем,  что  в
карманах и под мышками тепло становится, будто там утюги греются. Не придали
значения, едем дальше, а когда совсем горячо стало, сообразили: до  ножей  и
пистолетов дотронуться нельзя, такие они горячие! Словно  в  костре  лежали.
Пришлось вытащить, вон они, под ногами на коврике валяются.
   Гнедич нагнулся, нащупал кобуру с пистолетом, поднял с коврика.
   - Шутите? Он же холодный.
   - А вы подержите в руке с минуту.
   Юрий Дмитриевич достал из  кобуры  штатный  "Макаров",  взвесил  в  руке,
некоторое время держал на ладони и сунул обратно в кобуру.
   - Что вы мне мозги компостируете? Никакой он не горячий.
   - Не может быть! -  Заев  взял  пистолет,  подержал  на  весу,  выругался
шепотом в ответ на взгляды товарищей. - Сволочизм  какой-то!  Действительно,
холодный. Но ведь он был горячий! Честное слово!..
   Обменявшись взглядами, ошеломленные оперативники разобрали  свое  оружие,
попрятали под полами курток.
   - Ничего не понимаю... - пробормотал Заев. - Не сошли же мы  все  трое  с
ума в самом деле?
   - Бывает, - промычал Гнедич, вспоминая провал дороги в  лесу  у  деревни,
где они едва не застряли. - Что еще с вами происходило?
   - С нами ничего, а вот мост через небольшую речушку, не помню названия...
   - Старовская Робья, - подсказал Сидоров.
   - Мост через эту самую Робью позади нас рухнул. Мы на  развилке  свернули
налево, к Залучью, хотели в сельмаге сигарет купить  и  заправиться,  только
мост проехали, он и обвалился в момент. Еле назад потом перебрались,  бревна
держали.
   В кабине "Волги" повисло молчание.
   - Похоже, недооценивал я серьезность  утверждений  Пашина  о  мистическом
вторжении, - пробормотал наконец Гнедич. - С одной стороны,  я  уверен,  что
это просто психологические явления, эффекты нашей расторможенной психики,  с
другой - нельзя сбрасывать со счетов и неизученные  области  знания.  Ладно,
посмотрим, что будет дальше. Ваша задача - незаметно  добраться  до  деревни
Войцы на Стрекавином Носу,  подготовить  аппаратуру  и  установить  со  мной
связь. Дальнейшие планы будут зависеть от действий Пашина. Все понятно?
   - Кроме одного, - ухмыльнулся Заев. - Где мы будем  встречаться?  Вы  уже
наметили координаты чата14?
   Юрий Дмитриевич с удивлением посмотрел  на  капитана.  Он  не  ожидал  от
профессионала-разведчика,  мастера  пистолета  и  кинжала,  услышать  термин
профессионала-компьютерщика.  Еще  свежа  была  в  памяти   острота   Заева,
известного своими многочисленными амурными похождениями: новое знакомство  с
очередной женщиной он грубо, но образно называл "освоением места рождения".
   - Место встречи изменить нельзя, - брюзгливо  заметил  Гнедич.  -  Остров
Войцы, южный мыс Стрекавин Нос. Где именно - я сообщу.
   Он вылез из "Волги".
   Где-то совсем близко, буквально над  головой,  каркнул  ворон,  захлопали
сильные крылья и снова стало тихо.
   Юрий Дмитриевич, стиснувший было  рукоять  пистолета  в  кармане  куртки,
разжал пальцы, выругался сквозь зубы. Под мостом через  Ловать  было  темно,
свет фонарей сюда не  достигал,  но  ему  показалось,  что  от  опоры  моста
отделилась черная тень и бесшумно сгинула на фоне черной пропасти реки.
   Стая предварительного воздействия
   Утро занялось тихое, безмятежное, солнечное.  Над  рекой  стлался  туман,
такие же туманы стояли  над  лугами  на  противоположном  берегу  Ловати,  и
казалось, что лес и крыши домиков деревни Конюхово над  туманами  нарисованы
акварелью на фоне густо-синего неба.
   Поеживаясь от холода, все толкались на песчаном  пятачке  у  обреза  воды
небольшой бухточки, где стояли нагруженные  имуществом  экспедиции  моторные
лодки, и ждали деда Евстигнея. Происшедшие в доме Ломова события - лопнувшие
сами собой обои, плачущий  портрет  неизвестного  старика  на  стене  -  уже
обсудили, однако отношение к ним у каждого члена экспедиции осталось разным.
   Гнедич высказал мнение о своем любимом  полтергейсте,  как  о  проявлении
каких-то физических полей. Серафим в  полтергейст  и  колдовство  не  верил,
поэтому заявил, что портрет  старика  Валерии  приснился,  а  обои  треснули
потому, что были плохо приклеены. Анжелика свое мнение сообщить  отказалась,
Илья же с Антоном совершенно точно знали,  что  произошло  вторжение  темных
сил, напомнившее путешественникам о том, что они находятся "под колпаком".
   Еще Антон впервые видел, как нервничает и с нетерпением  посматривает  на
часы всегда уравновешенный  и  невозмутимый  Пашин,  хотя  объяснялось  это,
очевидно, просто: Илья жаждал достичь Стрекавина Носа и пуститься на  поиски
Владиславы. Он был уверен, что девочка-ведунья из деревни Войцы, дружившая с
волком, ждет его возвращения.
   Дед  Евстигней  объявился  на  берегу  незаметно  и   беззвучно,   словно
привидение, напугав Анжелику. Он был один.
   - А где проводник? - спросил Илья, поздоровавшись со стариком, с надеждой
посмотрел ему в глаза. - Или с нами пойдете вы?
   - Нет, сынок, - покачал седой головой волхв. - Мне туда  нельзя.  Хотя  я
буду помогать вам и там. Проводник найдет вас, когда лодки выйдут  в  озеро.
Поглядывайте по сторонам да на небо.
   - Как мы узнаем, что это проводник?
   - Узнаете, - усмехнулся Евстигней. - Однако хочу предупредить вас, судари
мои. Озеро Ильмера - не простое озеро, ему миллионы лет, и на его берегах  в
разные времена жили разные существа, и добрые, и злые. По сути, вам придется
преодолеть минное поле  черной  магии,  будьте  очень  осторожны,  выверяйте
каждый свой шаг. Многие на моей памяти пытались пройти вдоль берега Ильмеры,
но мало кто из них вернулся.
   - Минное поле магии? - фыркнул скептически настроенный с  утра  Тымко.  -
Что еще за фигня?
   Старик кротко посмотрел на Серафима, но отвечать ему не стал,  поклонился
всем, отступил назад.
   - Желаю вам удачи! Пусть будет с вами Заступник!
   - Спасибо, - тихо ответил Илья, кланяясь в ответ. - Обещаю вам,  дедушка,
мы будем осторожны. И мы обязательно пройдем!
   - Возвращайтесь.
   Евстигней отступил еще дальше, фигура его стала расплываться, таять.
   - А если ему предложить хороший куш? - буркнул Серафим.  -  Или  награду?
Неужели откажется пойти проводником?
   Волхв исчез, но голос его прилетел из тумана, будто он стоял рядом:
   - Мы безразличны к материальным благам, сынок, а тем более  к  титулам  и
наградам. Наша награда - не в этом мире.
   Стало тихо. Первые лучи встающего  солнца  за  лесом  на  противоположном
берегу Ловати  вызолотили  шапку  тумана  на  реке,  ближайшие  кусты.  Илье
показалось, что он _видит_ тонкую девичью фигурку, скользящую  над  туманом,
потряс головой: наваждение прошло.
   - Бессребреник... -  проворчал  Тымко,  хотел  что-то  добавить,  но  его
остановила Валерия:
   - Ты невыносим, Серафим! Если не уважаешь седины, так хоть молчи!
   - А что я сказал? Только спросил... Темнит старик, это ясно. Где мы будем
искать проводника? И зачем он  вообще  к  хренам  нужен,  если  и  без  него
известно, куда идти?
   - Садимся, - сказал Илья. - В первой лодке пойду  я,  Антон  и  Анжелика,
остальные  следом.  И  прошу  тебя,  мастер,  -  он   посмотрел   на   Тымко
прицеливающимся взглядом. - Во-первых, в дальнейшем, если захочется почесать
язык, предупреди  прежде  меня.  Во-вторых,  пока  мы  будем  в  экспедиции,
уберегись от ругани. Во всяком  случае,  чтобы  я  больше  не  слышал  твоих
излюбленных словечек.
   - Это еще почему? - удивился Серафим.
   - Объясни ему на досуге, - кивнул Илья Валерии.
   Все стали рассаживаться по лодкам. Треск моторов разнес  утреннюю  тишину
на куски, и очарование мирного и красивого пейзажа померкло. Первая  моторка
- катер свояка Васьки, на котором  Илья  уже  плавал  по  озеру,  отошла  от
берега,  окунулась  в  быстро  тающий  под  лучами  солнца   туман.   Вторая
последовала за ней, пристроилась в кильватере; за руль встал Гнедич.
   - Чего это он взбеленился? - повысил голос Тымко, чтобы перекричать треск
мотора. - Я же не матерюсь, как сапожник.
   Валерия не была настроена разговаривать с ним, но пересилила себя.
   - В переводе с санскрита "дура" -  отвернувшийся  от  Бога,  "мудак"  или
первоначальное "мудхах" - впавший в иллюзию,  а  "кретин"  или  "критина"  -
настойчиво добивающийся цели человек, не обладающий  истинным  знанием.  Как
говорили мудрецы: нет ничего страшнее деятельного невежества.
   Серафим хмыкнул.
   - Подумаешь... матерные ругательства, по-моему, гораздо  злее,  чернее  и
отвратительней.
   - Ругательствами они стали только  в  двадцатом  веке,  при  большевиках,
когда начала претворяться в жизнь  программа  искажения  истинных  знаний  и
значений  древних  терминов,  до  этого  практически  все   так   называемые
"матерные" слова имели другой смысл. Кстати,  слово  "хам"  переводится  как
отрицающий Бога, то есть атеист.
   Серафим не нашелся, что ответить, ибо сам никогда в Бога не  верил,  и  в
лодке, следовавшей за катером Пашина, некоторое время не разговаривали.
   Туман почти рассеялся. Пейзаж по обоим берегам Ловати был так  прекрасен,
что хотелось раствориться в природе, стать ее частью,  смотреть  на  бегущую
воду и слушать, как поют птицы. Правда, слушать  птиц  и  тишину  мешал  рев
мотора.
   - А почему дед назвал озеро Ильмень по-другому, Ильмерой? - снова завелся
Серафим. Валерия с трудом вышла из оцепенения.
   - Это озеро прежде звалось Ирмерой, по  имени  сестры  князей  Словена  и
Руса, основавших град Словенск, который потом стал Новгородом. Слушай, Сима,
давай помолчим, а?
   Тымко хотел задать еще один вопрос - откуда Валерия знает так много? - но
посмотрел на ее сдвинутые брови и передумал.
   В другой лодке разговаривали еще меньше. Лишь однажды Илья,  завороженный
сонным покоем земли и воды, проговорил как бы про  себя:  "Много  повидал  я
красивых пейзажей, но все-таки прекрасней нашей  русской  природы  ничего  в
мире  нет!"  -  и  снова  замолчал.   Река   продолжала   разматывать   свои
многочисленные повороты, журчала и пле