уж  точ-но  не  боялся
смерти, я знаю, я видела, потому, наверное, все так и случилось.
   У Стива была яхта, давно, еще до того, как мы познакомились.  Она  не
отличалась особенно большими размерами, но выглядела удобной и уютной, с
мачтой и парусом, даже с  каютой.  Каюта  была  маленькой  и  тесной,  с
постоянно уходящим из-под ног полом, она давила замкнутым пространством,
возможно, из-за  пропасти  океана  вокруг,  но  именно  это  как  раз  и
добавляло остроты ощущениям.
   Яхта была пришвартована в милях двух от дома, за мысом в  бухте,  где
она  мирно  покачивалась,  подрагивая  выставленной   стоймя,   бесстыже
оголенной мачтой. Именно сюда, в этот дом и к этой яхте, мы и  приезжали
почти каждые выходные.
   Мне  нравились  наши  океанские  вылазки:  освежающие  брызги,  тугое
напряжение паруса, лодка, резво разрезающая волны; я сама,  просоленная,
с развевающимися волосами в тонкой, почти  прозрачной  от  влаги  майке,
облепляющей мое плотное, гибкое тело; взгляд Стива, не отпускающий  меня
ни на секунду.  Мы  уходили  далеко  от  берега,  его  дымчатая  кромка,
лишенная жизненных форм, становилась лишь ориентиром. Сложно  было  даже
предположить, что в этой  утренне-туманной  горизонтной  линии  сохранно
спрятаны и наш дом с его комнатами,  мебелью  и  подробностями  вещей  в
шкафах, а за домом плотный лес, а за ним реки и озера, а затем города  и
много-много людей. Мы оставались одни в  этом  пустынном  и  необозримом
океанском мире, и это было хорошо - нам никто не был нужен.
   А потом наступил день, который я никогда не забуду и после которого я
возненавидела эту яхту со всеми ее приключениями. Было раннее  утро,  мы
только что проснулись в нашей городской квартире и собирались поехать на
океан. Впереди были выходные, плюс праздник, всего  три  дня,  и  мы  не
спешили, завтракая свежими булочками и запивая их ароматным кофе.
   И тут зазвонил телефон. Это само по себе было неожиданным, нам  редко
звонили и почти никогда Стиву, у него было мало друзей, к тому же в  нем
выработалась патологическая неприязнь к  телефону.  Я  взяла  трубку,  и
мужской голос  попросил  Стива,  не  по  имени  даже,  а  по  фамилии  с
официальной приставкой "мистер". Стив удивленно поднял бровь, я передала
ему трубку и сразу почувствовала непривычную скованность в  его  голосе,
да и в том, как он говорил, в сухости ответов, слишком  односложных  для
обычного разговора. Обычно так  отвечают,  чтобы  находящиеся  рядом  не
поняли, о чем идет речь. Сейчас рядом была только  я.  Стив  говорил  не
долго, минуты три, и, когда он положил трубку, я ничего не  спросила.  Я
думала, он сам все объяснит, но он ничего не сказал, и  я  почувствовала
себя не в своей тарелке, мне показалось, что он что-то скрывает от меня.
Мы сели в машину и поехали, и уже за городом я спросила:
   - Кто это звонил?  -  а  потом,  видя,  что  он  продолжает  молчать,
добавила:
   - Тебе никто никогда не звонит.
   - Да так, - наконец ответил он, - старый университетский приятель.
   - Кто он такой? - Я сразу заметила, что  он  не  хочет  рассказывать,
поэтому и настаивала.
   - Знаешь, это неинтересно, я, конечно, могу рассказать, но скучно.
   - Ничего, - сказала я, - я потерплю.
   - Да правда, нечего, - он все еще продолжал упираться.
   - Слушай,  -  я  начала  нервничать,  какая-то  горячая  волна  душно
захватила горло, - если ты не хочешь говорить,  не  говори,  пожалуйста.
Только не надо делать из меня дуру.
   Стив развел руками:
   - Да нет, правда, абсолютно скучная история. Даже и  истории  никакой
кет. Ну, что ты расстроилась, конечно, я расскажу, если ты хочешь.
   - Кто звонил? - снова спросила я, видя, что он оттягивает объяснение.
   - Мой бывший однокурсник. Мы  с  ним  вместе  учились,  даже  дружили
немного. Зовут его... - и Стив назвал имя.
   Какое же это было имя? - я стараюсь  сосредоточиться.  Вода  в  ванне
замирает вслед за моим телом. Я  даже  жмурюсь,  настолько  мне  хочется
вспомнить. Какое же он назвал тогда имя? Нет, не помню! Хотя  какое  это
имеет значение? Мне хочется звука, я поднимаю руку, вода шелестит  вниз,
скатываясь с упругой, почти прозрачной кожи.
   - Мы с ним дружили немного, - продолжил Стив, но как-то неуверенно, -
пиво вместе пили. Он вообще-то неплохой парень, но  слишком  несчастный,
знаешь, бывают такие неудачники.  Учебу  не  закончил,  бросил  в  самом
конце, а потом не мог найти работу. Мог, конечно, преподавать  в  школе,
но не стал. Насколько я знаю,  взялся  за  литературу.  Лет  пять  назад
написал книгу рассказов. Она у меня где-то лежит, прислал мне по  почте,
с гордой надписью. Кто-то говорил, что его рассказы печатали в журналах,
но, как я понимаю, ничего особенного из него не получилось. В  общем,  я
его несколько лет не видел и не слышал.
   - А что он звонил тогда?
   - Да черт его знает, - Стив пожал плечами. - Хочет встретиться, хочет
вместе на яхте пойти.
   - А ты что?
   - Я сказал, что не могу, сказал, что занят.
   Я  вспомнила  разговор,  короткие   слова   "не   могу"   и   "занят"
действительно присутствовали.
   - Ты не очень мил со старыми товарищами. - Подозрение стало  покидать
меня, слова Стива звучали вполне правдоподобно. - Но ты  так  говорил  с
ним, мне показалось, специально, чтобы я не поняла.
   Он протянул ко мне руку, обнял, притянул.
   - Какая ты подозрительная! Хотя непонятно почему, я ведь  никогда  не
давал повода. Это, видимо, от природы.
   Я усмехнулась, может быть, он прав?!
   - Да нет, просто мне не хотелось с ним  разговаривать.  Отказать  ему
напрямую все же неприлично, но надо же было как-то дать понять. Вот я  и
отвечал как можно суше.
   Я уж совсем успокоилась, но все же спросила:
   - Я все же не поняла, почему ты не хотел с ним встречаться?
   - Я бы встретился, но, знаешь, он звонил из  Калифорнии.  Лететь  три
тысячи миль, чтобы приехать на пару дней? Странно это. Такой визит тянет
больше чем на два дня, а  проводить  с  ним  месяц.  У  меня  есть  дела
поважнее.
   - Например?
   - Помнишь, что Гамлет сказал Гертруде, указывая на Офелию,  -  и  так
как я, конечно, не помнила, он продолжил почти без остановки:
   - "Здесь магнит попритягательней", - сказал Гамлет.
   Я засмеялась, я поверила его рассказу,  ну,  если  честно,  то  почти
поверила.
   Я пробую шевельнуться, я уже не чувствую воду, она стала естественной
для моего тела,  здесь,  в  водяной  текучести,  властвует  плавность  и
одинокая, убаюкивающая отрешенность. Я чуть приподнимаюсь, вода послушно
отпускает меня, и легкий ветерок вновь  возвращает  чувственность  телу.
"Не забывай, вода может быть и другой", - шепчу я себе.
   Мы приехали в дом, но пробыли в нем недолго. Собрали нужные  вещи,  я
стала переодеваться, достала шорты, кроссовки, но Стив остановил меня.
   - Не надо, - сказал он, - останься в чем есть.
   Я оглядела себя. Я была  одета  совсем  не  для  океанской  прогулки:
короткая,  узкая  юбка,  туфли  на  высоком  каблуке.  Я   вопросительно
посмотрела на Стива, он улыбнулся мне в ответ, как  будто  знал  что-то,
чего не знала я.
   - Сегодня я буду твоим слугой. Твоим капитаном, и матросом,  и  всем,
чем ты захочешь. Представь, что ты на  два  дня  наняла  меня  вместе  с
яхтой, и я обязан прислуживать тебе и  потакать  во  всем.  Единственная
твоя забота - наслаждение, единственная  моя  обязанность  -  доставлять
тебе наслаждение.
   Я засмеялась, я привыкла к его причудам.
   - Я еще не в том возрасте, чтобы покупать услуги мужчин, я еще сама в
цене, - проговорила я сквозь смех. - Но если  это  не  окажется  слишком
дорого, я, пожалуй, согласна, особенно учитывая, что  ты,  дружок,  -  я
подошла к нему и шутливо потрепала по щеке, - такой милашка. -  Стив  от
ветил мне широкой улыбкой, так в старых фильмах  улыбаются  простодушные
крестьянские парни.
   - Мадам, - сказал он, - вы не пожалеете.
   Весь его дурацкий вид  был  таким  смешным,  что  я  не  выдержала  и
брызнула смехом.
   На яхту Стив занес меня на руках, я бы сломала ноги, ступая по  пирсу
на каблуках. Потом он притащил из каюты большое широкое кресло и изящный
сервировочный столик и, поставив на их палубу,  заботливо  усадил  меня.
Тут же появилось ведерко со  льдом,  а  в  нем  шампанское,  видимо,  он
заранее придумал эту игру и готовился к ней.
   Через пять минут яхта уже скользила  по  воде,  легко  лавируя  между
немногочисленных суденышек, пришвартованных вокруг. День был солнечный и
теплый,  лучше  и  придумать  нельзя,  я  сидела  на   носовой   палубе,
откинувшись в кресле, нога на ногу, с узким, длинным бокалом шампанского
в руке. Конечно, я чувствовала себя непривычно: одетая в туфли и юбку, я
была не членом  команды,  а  именно,  как  говорил  Стив,  привередливой
барыней, совершающей экзотический круиз.
   Я смотрела на Стива, он тоже выглядел непривычно, действительно,  как
нанятый матрос,  босиком,  в  черных  обтягивающих,  расклешенных  книзу
брюках, в тельняшке. Он  словно  летал  по  палубе,  что-то  привязывая,
прикрепляя, меняя направление паруса. Казалось, что ему лет двадцать, не
больше, легкий в движениях, ловкий юноша, почти мальчишка, именно  таким
он казался мне  сейчас.  Несколько  раз  он  подбегал  ко  мне,  доливал
шампанское в бокал, услужливо спрашивал: "Не нужно ли вам чего,  мадам?"
Он здорово вошел в роль и  смотрел  на  меня  с  вожделением,  не  смея,
однако, первым проявить инициативу.
   Когда он подбежал в очередной раз, я осторожно взяла его  за  руку  и
сказала, вопросительно заглянув в глаза:
   - Может быть, посидишь со мной, а то мне что-то скучно.
   - Как скажете, мадам, - ответил мой послушный слуга  и,  притащив  из
каюты стул, поставил его напротив меня.
   - Налей себе, - я протянула ему бокал, я уже была  немного  пьяна  от
шампанского, от океана, от него.
   - Спасибо, мадам, - он благодарно кивнул.
   Мы сидели друг против друга, и он пожирал меня взглядом.
   - Я так люблю на тебя смотреть,  -  сказал  он,  хотя  мог  бы  и  не
говорить.
   - Я знаю, - согласилась я.
   - Разденься. Только не спеши. - Он забывал добавлять, "мадам",  но  я
простила его.
   - Я не спешу.
   Я тоже не отрывала от него глаз,  мне  самой  нравилось  смотреть  на
него, такого непривычного сейчас. Он отчаянно  хотел  меня,  этот,  едва
знакомый мне  юноша,  его  желание  было  почти  осязаемо,  оно  безумно
возбуждало меня.
   - Сначала туфли, можно? - спросила я.
   Он кивнул.
   - Только заложи ногу за ногу. Я хочу видеть твои ноги.
   - Ты сладострастник, - сказала я, но то, что  я  говорила,  не  имело
значения.  Я  положила  одну  ногу  на  другую  и  с  небольшим  усилием
освободила ступню и провела пальцами по ноге, мне самой были приятны  ее
неровности, отточенные плотным сжатием колготок. Он потер  подбородок  и
так и оставил на нем ладонь.
   - Мне нравятся твои ноги. Жалко, ты не в чулках.
   - Мне неудобно в чулках, - оправдалась я, сама сожалея об оплошности.
- В следующий раз, ладно?
   - Следующего раза не будет, - загадочно произнес он, все еще  потирая
подбородок, но я знала, о чем он.
   - Что теперь? -  Именно  в  очередности  его  желаний  и  заключалась
томительность.
   - Теперь колготки, - ответил он  и  опустил  ладонь  вниз  к  шее.  Я
увидела его слегка прикушенный рот.
   - Колготки? - переспросила я. Мне хотелось повторять его приказания и
только потом подчиняться.
   Он не ответил, а только кивнул. Я приподнялась на кресле  и,  откинув
юбку, так что она задралась и сзади,  и  спереди,  высвободила  живот  и
бедра.
   - Поставь ноги на край кресла, - приказал  этот  немного  похожий  на
Стива человек.
   Я любила слушаться его в  такие  моменты.  Я  снова  отбросила  юбку,
стыдливо загораживающую полоску живота, но тело мое  не  боялось  стыда,
оно хотело его, именно из-за него я была такой разгоряченной  сейчас.  Я
чуть откинулась спиной и поставила ноги именно  так,  как  он  хотел,  я
знала, как он хотел, коленками остро вверх, слегка разведя их в стороны,
моя голова оказалась  там,  где  они,  между  ними.  Я  пошатнулась,  но
удержала равновесие, руки мои теперь трогали гладкую скользящую кожу  от
колен к бедрам, где она обидно  прерывалась  материей  ненужного  сейчас
белья.
   - Тебе нравится, когда я себя трогаю? - спросила  я  не  потому,  что
ждала и так понятного ответа, мне нужен был его голос.
   - Нравится.
   Я не ошиблась, его голос надломился и тоже звучал незнакомо.
   - Погладь изнутри, - приказал он, и я закрыла глаза, я знала  изнутри
будет еще нежнее и еще доверчивей.
   Пальцы мои соскользнули  на  внутреннюю  часть  бедер,  я  попыталась
открыть глаза, но у меня не получилось. Я знала, мне нельзя  забываться,
пока нельзя, но уже не понимала, чьи руки меня ласкают,  я  забыла,  что
они мои.
   -  Нет,  не  трогай,  еще  рано,  -  надорванный  голос  приблизился,
казалось, вплотную, и я отдернула пальцы. - Черт, как я  люблю  смотреть
на тебя.
   - Только смотреть? - Я все же приоткрыла веки.
   - Не только.
   - Я хочу снять, - попросила я, дотрагиваясь до трусиков.  Он  кивнул.
Мне показалось, что он хотел что-то сказать,
   Но передумал.
   - Ты мне поможешь?
   Мне было необходимо, чтобы он оказался рядом. Мне уже не хватало моих
рук.
   - Нет, ты сама.
   - Мне мало твоего взгляда. Мне нужен весь ты, - призналась я.
   - Потерпи. Ты ведь любишь терпеть.
   Я не для него, я только для себя прошептала:
   - Люблю.
   Медлительность,   томящая   медлительность,   вот   что   я    люблю,
медлительность пытки всегда сводит  на  "нет"  примитивность  мгновенной
боли.
   - А когда я подойду, - он начал без предупреждения, - я сяду на пол у
твоих ног и сильно их разведу, и ты уже будешь  ждать  меня,  раскрытая,
доступная. Ты склонишься надо мной, твои глаза будут  широко  открыты  и
будешь смотреть на то, как смотрю я. Твой рот приоткроется,  и  я  снизу
увижу, как движется, вздрагивая, кончик твоего языка. Ты подумаешь,  что
я поцелую, но я даже не дотронусь до тебя.
   Он мог и не подходить, я все равно испытывала каждое его  слово.  Мои
ноги уже, ах, как были сдавлены его руками, до боли, до синяков,  я  уже
ловила низом живота его дыхание, меня еще  больше  раздражала  нелепость
сковывающей  юбки,  она  мешала  его  рукам,  не  пускала  их  в   меня,
раздавливающих, наказывающих.
   Я не выдержала. Я  знала,  он  именно  этого  и  хочет,  чтобы  я  не
выдержала, и, не снимая, я отодвинула  перешеек  материи  между  ног  и,
удерживая, желающий вернуться на место  шелк,  двумя  пальцами  раскрыла
себя до предела, а третьим провела  снизу  вверх,  ежась  спиной,  шеей,
мутнея  глазами,  удивляясь,  как  же  все  мокро,   тепло   и   пугающе
незащищенно.
   - Я вся мокрая, - сказала я на сбивающемся дыхании. Я почему-то стала
нервничать.
   - Я знаю. - Он тоже дышал тяжело. - Посмотри вниз. Я уже привыкла его
слушаться и посмотрела - пальцы
   Перехватывали и обнажали, то безнадежно теряясь внутри, то  всплывая,
отрезвляя накрашенными, еще более красными, чем все вокруг, ногтями.
   - Я не могу. - Я почти молила. - Я лучше буду  смотреть  на  тебя.  -
Хотя и это не было спасением. - Расскажи, что будет потом? Что ты будешь
делать потом?
   - Сначала я дотронусь пальцем до твоего  рта,  и  ты  всосешь  его  и
смочишь языком, а потом ты не будешь его выпускать, ты постараешься  его
удержать, но не сможешь. И я дотронусь  внизу,  у  самого  переплетения,
нежно, слегка, лишь обводя...
   - Там все мокро, - перебила я, запоздав.
   Мой палец двигался за его рассказом, а за ним двигался его взгляд,  а
за его взглядом мой, и Бог знает что еще было подключено  и  сплетено  в
сеть без начала и без конца.
   - Я знаю, я вижу. Но это разные влаги, они уживаются вместе...
   - А дальше. - Я хотела дальше.
   - Обведя так несколько раз, я чуть-чуть нажму сверху, вдавливая...
   - Я не хочу чуть-чуть, нажми сильно, сильнее, как  я,  нажми,  как  я
сама.
   Я  действительно  не  жалела  себя,  пальцы  мои  пытались  раздавить
неподдающуюся плоть, мне было больно, но при чем тут боль?
   - Нет. Я, наоборот, буду мягко, тягуче, чтобы ты ждала. А потом...
   - Что потом?
   - А потом я утоплю его в  тебе  и  буду  смотреть,  как  он  взрезает
мякоть. И все внутри будет ласкаться  и  просить  ласки  и  сомкнется  у
самого основания. Ты захочешь заглотить его всего и  растворить,  но  он
будет трогать все далекие части,  неожиданно  и  сильно  трогать,  и  ты
подашься бедрами вперед и попытаешься получить большего, но большего  не
будет, и ты отступишь, но потом попытаешься еще и снова подашься вперед
   Я уже давно именно так и делала,  бедра  мои  перестали  слушаться  и
пусть несильно, но ходили в только им  различимом  ритме,  всасывая  мой
палец, который так послушно следовал за его словами. Я  перевела  взгляд
вниз, мне хотелось смотреть, как я жадно поглощаю все и палец, и  теперь
еще взгляд и, казалось, уже никогда не отдам их назад.
   - Я хочу два, - я снова просила его о простом, даже очень простом.
   - Попроси. - Опять этот отстраненный, никому не принадлежащий голос с
поволокой хрипа.
   - Как? Как мне попросить?
   - Как ты можешь?
   - Ну, пожалуйста, ну прошу тебя, еще один, ну прошу, пусть  их  будет
два, всего два, ведь это немного...
   Я бормотала что-то, ах, как сводил меня с ума его взгляд. Все  больше
и больше, все сводил и сводил.
   - А потом, - он наконец сжалился, - я добавлю  второй,  и  ты  должна
будешь пропустить, но не захочешь сразу...
   - Захочу... - я была почти невменяема. Конечно, захочу, как я могу не
захотеть, и я взламываю себя и пропускаю, и именно в принуждении и  есть
вся нега.
   - Ты не захочешь, - он не обращал внимания  на  мои  слова,  -  но  я
заставлю...
   - Да, заставишь...
   - Смотри на меня! - Я вздрогнула от его  крика,  видимо,  я  нечаянно
закрыла глаза. - И буду расшатывать и пытаться вывернуть наружу.
   Я снова смотрела на него, пытаясь  поймать  взглядом  его  протяжные,
бесконечно долгие глаза. Я больше не могла.
   - Сними с себя все... - Я уже не просила, просьбы стали чужды мне.  -
Я хочу видеть тебя всего... как ты хочешь...
   Стив чуть подался вперед.
   - Если бы ты сейчас видела себя. Если бы только могла себя увидеть!
   - Что? - Я не могла говорить длиннее, я задыхалась.
   - Щеки  пунцовые,  глаза  подернуты  пеленой,  рот  искусанный,  язык
мечется по губам. Я обожаю смотреть на тебя. На твои  раздвинутые  ноги,
твои движущиеся бедра, ты такая красивая сейчас, я люблю тебя, всю,  всю
тебя.
   - Иди сюда, я больше не могу. - Я снова стала просить. Если  бы  было
надо, я поползла бы сейчас к нему. - Ну, сделай хоть что-нибудь.
   - Подожди, потерпи немного.
   Он сам выглядел не лучше моего, я видела его лицо, и руки, и то,  как
он расстегивал пуговицы на брюках. Он даже не успел спустить их, как они
уже  оказались  откинуты,  смяты,  изничтожены,   так   оттуда   выбило,
выстрелило, будто разогнулась нескончаемая пружина.
   - Ах, как я хочу к тебе! - Мой голос перешел в  хрип,  я  не  слышала
себя, я не знала, что говорю. - Как я хочу взять его в  руку,  у  самого
начала, у основания и тереться щекой, лицом.
   Я видела, как его рука начала слегка  ходить  там,  где  должна  была
находиться моя.
   - Как я хочу впитывать его неясность, его силу, как  я  хочу  тронуть
его губами и целовать, вбирать в себя. - Мне показалось, он застонал.
   У меня не хватало слов, я хотела многих, разных слов, но я  не  могла
их вспомнить. Я  видела  только,  что  его  рука  напряглась  и  усилила
движение.
   - Ты ведь знаешь, как я умею, как я могла бы... Ты ведь хочешь, чтобы
я утопила его в себе? Я бы поглотила его всего, руками, ртом. Я была  бы
твоим придатком, его придатком, я так и осталась бы с ним навсегда...
   Я уже не слышала, что именно выговариваю шальными губами,  не  знала,
что там, внизу, мои руки делали с моим телом,  что  они  там