нно разглядывает меня, хотя и  не  видела  его
глаз. Я улыбнулась ему и поинтересовалась, откуда он. Он ответил, что из
Швейцарии, он говорил с сильным акцентом. Я рассказала короткий  анекдот
про швейцарцев, впрочем,  весьма  безобидный.  Он  засмеялся  и  покачал
головой, а потом рассказал свой анекдот, совсем  не  смешной,  но  я  из
приличия улыбалась и тоже качала головой. Мы болтали всю  дорогу,  и  он
оставил мне телефон, по которому его можно будет застать  в  Риме,  и  я
взяла, пообещав, что обязательно позвоню,  зная,  что,  конечно  же,  не
сделаю этого.
   Я так и не придумала, что мне  делать.  Я  позвонила  Дино  прямо  из
аэропорта, к телефону по-прежнему никто не подходил, и я решила  поехать
к нему домой. Села в первое из стоящих вереницей такси,  назвала  адрес.
Мы ехали через центр, наступал вечер, он покрывал город густой  синевой,
и было красиво, но я не смотрела, я думала о том, что скоро увижу Дино.
   Оказалось, что он живет недалеко от  центра.  Я  сверила  адрес,  все
правильно, дом был невысокий, трехэтажный, на тихой, едва растревоженной
машинами улице. Я прикинула, куда выходят окна его  квартиры,  это  было
нетрудно, верхний этаж занимала  только  одна  квартира,  тогда  как  на
первом и втором этажах их было по две: одна слева,  другая  справа.  Его
находилась на втором слева, и свет в окнах отсутствовал.
   Я огляделась, напротив расположилось маленькое кафе, и я  села  прямо
на улице и заказала  каппучино  и  паннини  с  ветчиной.  Я  отвыкла  от
крепкого итальянского кофе, он освежил, я и ела с удовольствием,  каждую
минуту ожидая, что вот Дино пройдет по улице и, не заметив меня,  начнет
открывать ключом подъездную дверь. Я бы даже не встревожилась,  если  бы
он появился не один, я уже знала, что это не имеет значения.
   Около одиннадцати вечера я вошла внутрь кафе и  попросила  телефонную
книгу, чтобы позвонить в ближайшую гостиницу. Я  сняла  номер,  придумав
себе имя, кто его знает, может быть, этот ублюдок  попытается  разыскать
меня, и заснула как убитая. Мне ничего не  снилось,  и  утром  я  встала
свежей, как будто заново родилась.  Ну  и  что,  что  Дино  не  оказался
вечером дома? - подумала я. Он мог уехать с театром на  гастроли.  Жаль,
что я не знаю, в каком театре он играет.  Это  было  бы  самое  простое,
пойти в театр. Как это я не додумалась узнать про театр?
   Я не стала брать такси, решив прогуляться. Одно окно в квартире  Дино
оказалось приоткрыто, а вчера, я попыталась  вспомнить,  все  окна  были
затворены, значит, кто-то дома: или он, или  она.  Я  зашла  в  кафе,  в
котором ужинала вчера, и позвонила,  никто  не  отвечал.  Снова  набрала
номер - безрезультатно. Но окно открыто, говорила я себе, значит, кто-то
внутри, как же иначе? Перейдя  улицу,  я  подошла  к  парадной  двери  и
позвонила в квартиру. Я так и не решила, что скажу, да  и  что  я  могла
решить, не зная, кто откроет мне дверь. Но дверь никто  не  открывал.  Я
позвонила снова, потом еще, я просто прилепила палец к кнопке звонка.
   Я так и стояла у двери, нажимая на кнопку,  когда  раздался  жужжащий
звук  отпираемого  замка,  и  я  зашла  в  подъезд.  Мне  следовало   бы
остановиться, перевести дыхание и собраться с мыслями, подготовиться. Но
я не могла, я была гонима, кто-то гнал меня, я сама гнала  себя,  и,  не
вызывая лифта, я преодолела лестницу и снова позвонила в дверь. На  этот
раз она открылась почти одновременно с моим звонком.
   Я сразу  могла  бы  догадаться,  если  бы  не  дыхание,  сбившееся  и
разломленное, что эта молодая девушка, стоящая передо мной, и  есть  его
Софи.  Она  действительно  была  красива,  это  бросалось  в  глаза,  и,
наверное, поэтому я не заметила сразу, что она необычно одета и  странно
смотрит на меня. Я сразу смогла бы все понять по одежде и по взгляду, но
я не поняла. Она отодвинулась, пропуская  меня,  и  сказала,  как  будто
привычно.
   - Проходите. - Я узнала ее по голосу.
   Я зашла, в коридоре было темно, даже сумрачно.
   - Вы долго звонили? - спросила она и, не дожидаясь  ответа  добавила,
как бы оправдываясь, - я спала и не слышала. Проходите, - снова  сказала
она и первая прошла в гостиную.
   В комнате было светлее. Софи остановилась на середине  и  повернулась
ко мне. Она и вправду была хороша, хотя и типичной итальянской красотой,
только очень бледна.
   - Вы кто? - спросила она.
   Мы так и стояли посередине комнаты.
   - Я знакомая Дино. Мы давно знакомы, - сказала я.
   - А... - промолвила она,  как  будто  это  ее  не  интересует.  -  Вы
извините, что я так выгляжу. Я... - она бессильно развела руками, одними
кистями, - я сама не знаю. Мне кажется, я  вас  видела.  Вы  мне  чем-то
знакомы.
   -  Маловероятно.  -  Я  догадалась,  что  она  узнала  мой  голос,  и
постаралась изменить акцент. - Я живу в Америке, я американка.
   - А... - сказала она. - Я никогда  не  была  в  Америке.  Вы  с  Дино
познакомились, когда он ездил в Америку?
   Я и не знала, что Дино был в Америке. Я кивнула.
   - Да, - сказала она и снова замолчала. - Мне надо бы пойти умыться. Я
знаю, я плохо выгляжу. - Я промолчала, и она продолжала стоять. - Так вы
специально прилетели? - спросила она, так и не двинувшись с места.
   И тут я поняла, что она  вся  в  черном.  Даже  лента  в  волосах.  Я
почувствовала, что сейчас упаду. Мне надо было  дойти  до  кресла,  и  я
побрела.
   - Извините, что я вам не  предложила  сесть.  Это  все  ото  сна.  Я,
знаете, сплю, потом просыпаюсь, плачу  и  снова  засыпаю.  Я  вообще  не
особенно соображаю. Как вас зовут?
   - Джеки, - сказала я.
   - Да, по-моему, Дино мне о вас рассказывал. Вы археолог, кажется. - Я
кивнула. - Принести вам что-нибудь выпить? -  я  кивнула.  -  Что?  -  Я
пожала плечами.
   Я не заметила ни как она ушла,  ни  как  вернулась,  в  руке  у  меня
оказался стакан, я сделала глоток, но ничего не почувствовала.
   - Как это случилось? - спросила я.
   Я видела, что она заплакала, без  подготовки,  сразу,  сначала  глаза
наполнились, удерживая еще слезы в себе, а потом мгновенно прорвались. Я
видела, как капли скатывались и заваливались ей в рот, она  утирала  их,
но они скатывались снова, губы шевелились. Она что-то говорит,  подумала
я. Почему я не слышу? Я должна слышать.
   - Что? - спросила я.  -  Что  вы  сказали?  -  Я  услышала,  как  она
всхлипнула.
   - Его сбила машина. Он возвращался из театра,  поздно,  и  его  сбила
машина.
   Я плохо ее видела, я провела рукой по лицу, они были мокрые, и  лицо,
и рука.
   - Кто? - спросила я.
   - Его не нашли.
   Мы так и сидели друг против друга, и обе плакали,  похоже,  одинаково
беззвучно и одинаково не вытирая слезы.
   - Я знаю, - сказала я.
   - Что? - спросила она. Я покачала головой.
   - Когда похороны?
   - Похороны были вчера, - ответила она.
   Я подняла глаза. Все растекалось, я только смогла заметить,  что  она
трясется. Ее челюсть так ходила, что казалось, еще немного и  оторвется.
Она не была сейчас красивой, больше не была.
   - Почему?
   - Они, в театре, хотели устроить прощание, но я была против.  Он  был
так обезображен, если бы вы видели. - Она схватилась руками за  лицо.  -
Меня даже вызвали на опознание. Там  что-то,  они  сами  не  знали,  они
думали,  -  она  постоянно  сбивалась,  -  они  решили,  что  это,   это
преднамеренно, там в полиции, спрашивали, но  у  него  не  было  врагов,
только друзья, она несколько раз, взад и вперед, несколько  раз,  -  она
всхлипывала с каждой попыткой, - по нему переехала, они не знали почему,
в полиции, я с трудом его узнала... - она уже рыдала, я слышала рыдания,
или это был мой голос, я не знала, - по кольцу, вся одежда, в крови,  не
тело, а... - она больше не могла говорить, а я слушать. Мне стало плохо.
   - Мне плохо. - Я, наверное,  сказала  это,  и  она  мне  дала  что-то
твердое, и я проглотила.
   - Я постоянно принимаю. Успокаивающие. - Она  попыталась  улыбнуться,
почти виновато. - От них только спать хочется. - Я затихла.
   Мы так и продолжали сидеть друг против друга, обе без сил, без  слов,
уже без слез Она периодически всхлипывала и замолкала, и  только  минуты
через две всхлипывала снова. Я встала.
   - Я пойду, - сказала я. Она кивнула.
   - Вы хотите  пойти  на  могилу?  -  спросила  она.  Хорошая  девочка,
подумала я. Дино не ошибся, хорошая девочка, как раз для него.
   - Да, - сказала я. Она назвала адрес.
   - Я не запомню. - Мне показалось, что звуки не складываются в  слова.
Это потому что опух язык, догадалась я.  Хотя  как  он  мог  так  быстро
опухнуть?
   - Я вам  напишу.  -  Она  наклонилась  над  столом,  а  потом  подала
сложенный листок. - Хотите, я вызову такси? - Я кивнула. Я слышала,  как
она звонила. Она сама с трудом могла говорить.
   Я спустилась, такси уже ждало у  подъезда.  Как  оно  так  быстро?  -
подумала я и села. Я-поехала в гостиницу, я хотела спать, я умирала, так
я хотела заснуть, чтобы умереть во сне.
   Я проснулась ночью, открыла глаза и  поняла,  что  опять  не  умерла.
Потом вспомнила, это Дино умер, вернее-его задавили, вернее - убили. И я
знала, кто убил его, и еще  я  знала,  кто  желал  этого  убийства,  кто
заказал его. Мой ум был  странно  ясен,  может,  потому,  что  за  окном
чернела ночь, я сама удивилась такой непривычной ясности.
   Во всем виновата я Я  лежала,  смотрела  в  ночное  окно  и  шевелила
губами. Абсолютно во всем. В том, что нсила с этим ублюдком Рене, в том,
что похоть моя, гнусная животная похоть  подавила  здравый  смысл,  и  я
связалась с убийцей. Я виновата  в  том,  что,  узнав  о  свадьбе  Дино,
распустилась и впала в истерику. Я всегда считала, что со мной не  может
случиться ничего подобного, а тут как под гипнозом, как под  наркотиком.
Как я могла так ошибиться? Во всем ошибиться.  Как  ребенок.  Как  будто
ничего не знаю о жизни, как будто никогда не  жила.  Я  испугалась,  что
потеряю Дино, когда не было никакой опасности, и в  результате  потеряла
его навсегда. Теперь уже навсегда.
   Опять, как вчера, подступили слезы, слабость, головокружение.  Я  вся
сжалась  под  одеялом,  сгруппировалась,  как  когда-то  в  школе  перед
кувырками на уроках гимнастики, и отогнала мысли назад, вглубь. Конечно,
Дино вернулся бы ко мне, нет сомнения, это так просто, так  очевидно.  А
теперь не вернется, теперь уже нет. Никогда! Я снова напряглась и  снова
сдержалась.
   Это я убила его. Я ведь могла сказать "нет", простое, короткое "нет",
и он не посмел бы, не смог ослушаться, и ничего бы не  случилось.  Но  я
промолчала. Почему?  Что-то  скользкое,  извилистое  подкралось  ко  мне
изнутри, как дыхание подкралось. Но это было не дыхание.
   Я на самом деле хотела, чтобы он умер, шептала я и сама в этой ночной
темноте слышала свой полуживой шепот. Жутко. И от шепота и от мысли. Это
ведь правда, зачем отрицать самой себе. Я ведь  много  раз  думала,  что
лучше бы он умер, я думала: "Пусть его вообще не будет, если он не мой".
Я желала его смерти.
   "Но это разные вещи: хотеть смерти и убить, - возразила я. - Это  еще
не преступление - хотеть смерти".
   "Но я и убила, - я снова услышала шепот, - просто взяла и убила.
   И только тут навсегда  проникло  в  меня  и  окончательно  растеклось
необратимостью: "Его нет, никогда не будет, и это я убила его!"
   Я шептала так часа два, а может быть, и больше, пока не  рассвело.  В
уме опять что-то нарушилось, ясность поблекла и больше  не  возвращалась
полностью, лишь изредка проблесками, но не более.
   Я снова стою у окна, оно притягивает меня призрачностью отделения  от
мира, которую даже на ощупь можно определить лишь  прохладой  стекла.  В
стекле существует мистика, фатальность исхода, к тому же дождь. Я  люблю
дождь, его шорох,  его  влагу,  замеревшую  под  ним  природу,  особенно
сейчас, когда темно, и дождь различается только на слух. Я опять у окна.
Зачем? Я ничего даже не пытаюсь разглядеть.
   Это странно, как человек, обличая себя ошибкой, тут же совершает  еще
одну, самим признанием ошибки? Как я могла обвинять себя, как  могла  не
понять то, что так легко поняла сегодня? Я ни в чем не виновата!  Как  я
могла опять ошибиться тогда, в гостинице? Но ошиблась.
   Я так и бормотала одно и то же, скрючившись на  кровати,  будто  меня
самой стало меньше от смерти Дино. Потом я снова подумала про Рене.  Как
я могла его любить, этого зверя, животное?  Но  ведь  любила.  А  теперь
ненавижу!
   Вот Стив, подумала я, Стив совсем другой. Я двумя  руками  ухватилась
за свой шепот и потянула к себе. Стив, родной мой, я ведь за эти  месяцы
забыла о тебе, хотя ты единственный, ты один, самый главный, кто остался
у меня. Ты самый верный, самый долгий, прошедший через всю жизнь. Как  я
могла забыть о тебе?
   Я встала, чуть не упав от резкости движения, оглянулась, ища телефон.
Оказалось, что он стоял рядом. Я сняла трубку,  мне  оставалось  набрать
номер, но рука застыла на телефонном диске.
   Я не знаю номера, никогда не знала, потому что никогда не звонила.
   Но это даже хорошо, сообразила я, это к лучшему. Мне в  любом  случае
нечего здесь делать, в этой Европе, мне пора домой, через  столько  лет,
туда, где все началось, к тому, с кем все началось.
   Я устала, как же я устала,  мне  хочется  покоя  и  тихой  любви,  мы
поселимся со Стивом в деревне, где будет тихо и легко. Я рожу ему детей,
я еще смогу родить, даже не одного, а двух или трех,  и  мы  будем  жить
настоящей семьей, любя друг друга. Я стану совсем другой и  все  забуду.
Он ведь все время писал, что любит меня. И я люблю его, моего  Стива,  я
всегда его любила, это так очевидно.
   Я  сидела  на  кровати,  спустив  ноги,  смотря  в  одну   точку,   и
чувствовала, что меня лихорадит, прострация  сменилась  лихорадкой.  Это
было продолжением болезни, теперь я это знаю, но тогда мне казалось, что
надо быть энергичной и надо действовать. Мне  нечего  было  собирать,  я
ничего не вынимала из сумки, только туалетные принадлежности. Я натянула
джинсы, майку, все уже несвежее, ну и черт с  ним,  я  только  почистила
зубы и умыла лицо - не было времени, я должна  была  спешить  как  можно
быстрее - и спустилась вниз.  Я  заплатила  за  гостиницу,  мне  тут  же
вызвали такси, я сказала "аэропорт", и еще сказала  "быстрее,  мне  надо
быстрее". Мне было очень холодно, меня колотило  от  холода,  я  открыла
сумку, вытащила свитер и надела его.
   Мы почти подъехали, я видела,  как  совсем  близко  самолеты  боронят
воздух своими тупыми, задранными мордами, я полезла в карман за деньгами
и достала сложенную бумажку. Я долго не могла понять, что это,  а  потом
поняла: кладбище, где похоронили Дино, адрес.  Я  опаздывала,  я  должна
была быстрее улететь, к тому же я дрожала от холода, но разве это  имело
значение? Я не могла не побывать на кладбище, хотя бы минуту не постоять
перед могилой Дино, и я назвала шоферу  новый  адрес,  и  тот,  даже  не
удивившись, стал искать разворот. Мы ехали долго, я не понимала,  почему
так долго, мы останавливались, шофер открывал  карту,  ругался,  я  тоже
что-то говорила  в  ответ.  Наконец  уже  совсем  за  городом  мы  нашли
небольшое  кладбище  и  остановились  у  ворот.  Я  попросила   водителя
подождать меня, всего десять минут, тот молча кивнул.
   В конторе небритый, неопрятного  вида  старик  говорил  по  телефону,
переворачивая страницы замусоленной книги, слюнявя толстые,  с  грязными
ногтями пальцы. Я села на стул и снова встала, подошла  к  столу,  почти
нависнув над стариком, я не могла ждать, у меня не было времени,  но  он
не обращал на меня внимания и продолжал говорить, даже не поднимая глаз.
Я взяла со стола карандаш и на лежащей тут  же  газете  написала  имя  и
фамилию и подсунула старику под  нос.  Тогда  он  зажал  трубку  толстой
ладонью и сказал: "Подождите, я скоро". Но я не могла ждать.
   - Вы только скажите, где могила. - Он посмотрел на мои каракули.
   - А, этого парня, которого позавчера похоронили?
   Меня снова стало знобить. Он назвал место, и я вышла.
   Могильный  холмик  был  усыпан  еще  не  завядшими  букетами  цветов,
некоторые чуть пожухли, но таких было  мало.  Из  свежей  земли  торчала
железная  табличка  с  именем  и  фотографией.  Я   наклонилась,   чтобы
рассмотреть. Дино совсем не изменился, совсем такой же,  он  улыбался  и
смотрел на меня. У меня не было его фотографии,  я  считала  это  плохой
приметой - к разлуке. Но сейчас уже было все равно, длиннее  разлуки  не
бывает. Я оглянулась, рядом никого не было, и вытащила табличку.  Я  так
спешила, вытаскивая фотографию, что чуть не порвала ее, но  не  порвала,
только помяла. А потом ушла, катастрофически не хватало времени  и  надо
было спешить.
   Таксист меня ждал, да и куда ему было деться, и мы  снова  поехали  в
аэропорт. Я достала портмоне и полонсила в него фотографию, она как  раз
поместилась в него.
   Самолет улетал только через три часа, и я искала другую  авиакомпанию
с более ранним вылетом, но не нашла, другие вылетали еще  позже,  и  мне
было страшно вот так торчать у всех на виду столько времени. Черт  знает
что могло произойти, море людей вокруг,  да  и  толкотня.  Я  не  хотела
сидеть на одном месте и поэтому, чтобы  не  бросаться  в  глаза,  каждые
пятнадцать минут переходила из бара в бар, из одного зала в другой.
   Я думала, я сойду с ума за эти три часа, так медленно все  двигалось:
все эти объявления, очереди. Потом  мне  показалось,  что  какой-то  тип
следит за мной, он так пристально смотрел, что я испугалась и перешла  в
другой зал и долго оглядывалась, но его не было. Потом вроде бы в  толпе
мелькнул тот швейцарец, который летел со мной в Рим, такой же белесый, в
очках, я рванулась, но он исчез, и я все озиралась, пытаясь  его  найти.
Но главное, не  хватало  времени,  совсем  не  хватало  времени,  и  мне
приходилось пить кофе и курить,  я  уже  сто  лет  не  курила  и  теперь
кашляла, но вскоре научилась не вдыхать, а только держать дым во  рту  и
тут же выплевывать.
   Когда мы наконец сели в самолет, я была без сил, измотана, я садилась
самая последняя, я проверяла очередь, скользящую  передо  мной,  но  все
выглядело в порядке,  во  всяком  случае,  так  казалось,  я  ничего  не
заметила. Самолет был неполный, и  я  села  сбоку,  откуда  было  удобно
наблюдать. Стюардессы были незнакомые, у меня хорошая зрительная память,
но  этих  стюардесс  я  прежде  не  видела.  Я  засыпала,  даже  скорее,
проваливалась,  впадая  в  забытье,  а   потом   снова   появлялась   на
поверхности; меня беспокоило, когда кто-нибудь из пассажиров  поднимался
с сиденья, я вздрагивала, озираясь, но пока все было в порядке.
   Я уже все продумала, прямо там, в самолете. Я прилетаю в Бостон, беру
напрокат машину и еду в университетский городок, в котором  когда-то  мы
жили. Стив, возможно, все еще  преподает  в  университете,  я  точно  не
знала, он давно не писал о своей работе, да я и не спрашивала.  Конечно,
он мог поменять ее, хотя вряд ли:  в  университетах  люди  сидят  долго,
порой всю жизнь. Обидно, что я не  захватила  его  писем  и  не  помнила
обратного адреса, указанного на них, я знала только  название  города  и
никак не могла вспомнить всего остального, ни улицу, ни номера дома.
   Я проклинала себя, я столько раз писала ему, и надо же, забыла, и все
из-за этой болезни. Мне было известно,  что  Стив  дважды  менял  адрес.
Первый раз, потому что в нашей квартире, как он  писал,  все  напоминало
обо мне и ему там было тяжело одному. А потом я заметила,  что  название
города на обратном адресе изменилось, и спросила  в  письме:  "Где  это?
Далеко ли?", и Стив ответил, что не очень.
   Конечно, я найду его, говорила  я  себе,  я  легко  найду  его  через
университет, через полицию, в конце концов. В  Америке-то  я  его  точно
найду.
   Я радовалась возвращению, я уже забыла, что значит возвращаться, да и
знала ли я вообще? Я даже волновалась, столько  лет  прошло,  я  уезжал