оение, и то,  что  со  мной
только что произошло. Я шла, смотря перед собой, слушая, как под  ногами
трескаются и рассыпаются хлопья опавших листьев, и мне  было  хорошо,  я
думала об этом странном происшествии, пытаясь заново пережить его. Я шла
в парк, я хотела в парк, к его замусоренным листьями, едва прощупываемым
дорожкам, к редким, очень  большим  и  толстым  деревьям,  к  отсутствию
людей. Мне не нужны были люди, я хотела остаться наедине с собой.
   Парк, как я и ожидала, оказался почти пустым. Несколько  старичков  и
старушек  выгуливали  своих  собачек,  да  пара  бегунов  пробежала  мне
навстречу, тяжело вдыхая воздух. Я свернула с главной аллеи и  пошла  по
чуть намеченной дорожке,  а  потом  потеряла  и  ее.  Солнце  уже  почти
опустилось, кроны отсвечивали последними, уходящими тенями, я подошла  к
дереву, его ствол  был  массивный,  наверное,  в  три  моих  обхвата,  я
прислонилась к нему спиной, треснула ветка,  я  обернулась,  вскрикнула,
дернулась в сторону, скорее инстинктивно, от испуга, и сразу затихла.  И
так и  осталась  стоять,  прижатая  спиной  к  дереву,  слева  и  справа
находились его руки,  упирающиеся  в  ствол,  они  оцепили  меня,  лишив
ненужного теперь пространства, оставив передо мной только его лицо.
   Если раньше,  там,  в  кинотеатре,  я  смотрела  в  основном  на  его
подернутые улыбкой губы, то сейчас я не видела ничего,  кроме  глаз.  От
них трудно было избавиться, я не очень разобрала цвет, я только  видела,
что они светлые, но не это  являлось  главным.  Главное,  что  они  были
оголены,  казалось,  с  них  сдернута  какая-то  пусть  прозрачная,   но
оболочка,  и  от  этого  они  выглядели  слишком   живыми,   живыми   до
ненормальности, до патологии. И еще, в них не было  дна,  это  я  поняла
сразу, они пропускали в самую глубину, и мой взгляд завязал, и тонул,  и
не мог выбраться, потому что не находил, на что опереться.
   - Как ты меня нашел? - спросила я, как будто  это  был  самый  важный
вопрос. Он улыбнулся и не  ответил.  -  А  где  твоя  девушка?  -  снова
спросила я. Он все молчал, только пожал плечами, мол, какая  разница.  -
Ты следил за мной, ты крался?
   Наверное, я могла бы пробиться через его руки, но я не пыталась.
   - Ага, - наконец ответил он, - я шел за тобой по пятам. По тому,  как
он это сказал, и по этим "пятам" я поняла, что
   Он опять дразнит меня и что от него ничего не добьешься.
   - Ты вообще кто? - снова спросила я. И хотя это не было важно сейчас,
но, наверное, это было важно вообще.
   - Ты лучше спроси чей?
   - Чей? - я воспользовалась его советом.
   - Твой, - сказал он, и хотя я почувствовала  наигранность  в  ответе,
почему-то поверила.
   - Откуда ты это знаешь?
   - Это знаю не только я. - Я вдруг поняла, что его лицо стало ближе  к
моему. - Ты тоже знаешь это. Тебе нравилось смотреть, как я целовал  ее,
там, в кинотеатре? - вдруг спросил он.  Его  руки  сгибались  в  локтях,
медленно приближая лицо.
   Я промолчала.
   - Ты ведь хотела быть на ее месте? Я опять ничего не ответила.
   - Ты сейчас на ее месте.
   Он выдержал паузу, еще больше придвинувшись ко мне, как будто не  мог
приближаться и говорить одновременно. И действительно, лицо  девушки  из
кинотеатра со смятыми, развороченными губами мелькнуло передо мной, а ее
сломанное дыхание как будто проникло  в  меня,  словно  я  услышала  его
изнутри. Его лицо находилось теперь уже в сантиметрах от моего.
   - ...Но никто никогда не будет на твоем месте, - осторожно сказал он.
Осторожно, потому что был уже очень близко.
   Потом я услышала его запах, и он мне подошел, я вобрала его поглубже,
и какой-то центр в моем мозгу, отвечающий за реальность,  отключился,  и
ничего не оказалось взамен, только пустота, и я падала в нее, кружась  и
немея.
   Когда я вернулась, он все так же был рядом, слишком  рядом,  и  спину
ломило в пояснице, так сильно она вдавилась в  ствол  дерева.  Мои  руки
почему-то оплетали его шею и прижимали к себе, и, когда я поняла это,  я
расслабила их, а потом и вовсе сняла с его плеч
   - Ты лучше, - сказал он. Лицо его не изменилось, все  та  же  шальная
улыбка.
   - Лучше, чем кто? - Я уже могла говорить,  хотя  слова  рождались,  я
слышала это, неполноценными, хриплыми.
   - Просто лучше. Без сравнений. - Голос его сейчас  казался  добрым  и
ласкающим, как губы.
   - Ты ненормальный? -  наконец-то  поняла  я,  смотря  в  его  слишком
оголенные, слишком лучистые глаза.
   Он кивнул, но неуверенно как-то, даже пожал плечами.
   - Наверное. Но если да, то не клинически.
   - Это утешает. - Я уже приходила в себя.
   - Тебя как зовут? - спросил он.
   - Жаклин, - ответила я и ждала, когда он назовет свое имя, но  он  не
назвал.
   - Джеки, значит, я буду тебя звать Джеки, - сказал он вместо этого, и
я вдруг почувствовала свободу, свободу пространства, хотя она мне теперь
вовсе была не нужна. Руки его  уже  не  ограждали  меня,  ни  слева,  ни
справа, и только заметив это, я поняла, что он отстранился.
   - Ты будешь помнить меня? - спросил он и повторил:
   - Будешь?
   - Да, - ответила я растерянно.
   - Ты должна помнить обо мне, недели две-три. Хорошо?
   - Почему две-три? - спросила я.
   - Потому что больше не надо. Так будешь, да?
   - Да, - снова повторила я, ничего не понимая.
   А потом я хотела крикнуть: "ты куда?", я почти крикнула, я сдержалась
только на самом выдохе, потому что он вдруг повернулся и пошел прочь,  в
глубину парка, а я осталась одна, все еще вдавленная в дерево.  Он  шел,
не оглядываясь, а я стояла  и  смотрела  на  его  удаляющуюся  спину,  и
только, отойдя метров на двадцать, он обернулся,  я  снова  увидела  его
лицо, и он кивнул мне, как бы подбадривая. А потом ушел, так больше и не
оглянувшись.
   Он оказался прав, я помнила о нем все последующие дни. Не то чтобы  я
думала о нем постоянно, но он как бы присутствовал во мне, ненавязчиво и
недавяще. Я старалась припомнить его немного резкое, нервное  лицо,  оно
не было красивым, как я поняла, но его нельзя  было  пропустить,  пройти
мимо, не обратив на него внимания. Однажды  вечером  я  даже  попыталась
нарисовать его по памяти, потратив на рисунок несколько часов, но у меня
не получилось. Мне казалось, что я его больше никогда  не  увижу,  я  не
знала его имени и, даже если бы захотела, не смогла бы найти его.  Да  и
как он разыщет меня - я тоже не представляла. "А может  быть,  он  и  не
собирается меня искать, думала я,  может  быть,  для  него  это  разовая
шутка, розыгрыш, развлечение?"
   Ты не должна волноваться из-за этого, уверяла я себя, у тебя нет  для
этого повода. Ты хороша собой, ты способная, в университете все отлично,
все любят тебя. А главное, у тебя есть Майкл, о  нем  мечтают  все  твои
подруги, но  он  любит  только  тебя.  А  значит,  нет  никакой  причины
нервничать. Но я все равно нервничала.
   Даже Майкл заметил перемену во мне, хотя он нечасто что-либо замечал,
но тут я накричала на него пару раз, что никогда не  делала  прежде.  Он
смотрел на меня, не понимая, что происходит, и лицо у  него  было  таким
испуганным, что мне становилось смешно - такой большой, сильный и  такой
растерянный. Я просила прощения и говорила, что  виновата,  что  устала,
что у меня слишком  много  занятий.  Он  сразу  успокаивался,  лицо  его
разглаживалось; он искренне жалел меня, я знала это, и говорил, что  мне
не надо так много заниматься, не надо переутомляться.  "Может  быть",  -
отвечала я неуверенно.
   В принципе Майкл был очень хорошим. Мы учились в одном  университете,
он на финансовом, я на изобразительном. Капитан сборной университета  по
американскому  футболу,  высокий,  с  широкими  плечами,  накачанный,  с
большим, правильным лицом, он был мечтой многих моих сокурсниц. Мы часто
ходили по вечеринкам,  у  него  было  много  друзей,  и  нас  все  время
приглашали  в  гости.  Как-то  так  получалось,  что  мы  вообще   редко
оставались одни, все время вокруг  нас  находились  люди,  когда  же  мы
уединялись, он брал меня на руки, чтобы в который раз продемонстрировать
свою силу, и клал на кровать, а я закрывала глаза, чтобы не  смотреть  и
думать о чем-нибудь своем.
   Это-то и являлось проблемой. Когда  он  раздел  меня  в  первый  раз,
оставаясь сам одетым, я слышала, как учащенно бьется его сердце, но  мне
было холодно, и я стеснялась своей наготы, мне было неудобно от нее,  от
того, как он пользовался ею. Его пальцы, очень большие и очень  длинные,
пугали меня, когда он продвигал их между моих ног, и я морщилась. Не  то
чтобы я чувствовала боль, я вообще ничего не чувствовала только ощущение
инородности. Как у гинеколога, подумала я однажды.
   Он клал  меня  на  спину  и  руками  почти  с  силой,  хотя  я  и  не
сопротивлялась, раздвигал мне ноги, и его лицо, я  видела  только  лицо,
багровело от напряжения, и мне становилось неловко, что он изучает  меня
всю, как биологический предмет, и я сжималась от смущения, граничащего с
позором. Потом он ложился  на  меня,  едва  дождавшись,  когда  хотя  бы
скудная влажность выступит  из  меня  наружу,  его  широкие  бедра  были
настолько  тяжелы,  что  я,  придавленная,  не  могла  даже   шевельнуть
раздвинутыми ногами, и если он трогал губами мой сосок, то я чувствовала
только мокроту его языка и еще небольшую боль, когда он чуть  прикусывал
самый краешек.
   Он входил в  меня,  хотя  и  осторожно,  но  резкими  толчками,  и  я
пыталась, зная, что так надо, ответить ему движениями навстречу, но  мне
было тяжело от его тела, у меня не хватало дыхания, и я ошибалась еще  и
потому, что чувствовала в себе лишь шершавую  натертость,  и,  когда  он
скоро кончал, испытывала облегчение.
   Видимо, он понимал, что  я  остаюсь  совершенно  безразличной  к  его
ласкам, хотя я вовсю старалась этого не показать, и поначалу еще пытался
что-то изменить: сажал меня сверху, но так двигаться приходилось мне,  и
получалась, что я сама ответственна за неприятные ощущения, к тому же  я
становилась слишком открыта, слишком незащищена от его  взгляда.  Оттого
что он смотрел, я чувствовала себя еще более неудобно, мне было стыдно и
за свою грудь, которая неловко сотрясалась от настойчивого  движения,  и
за свои беззащитные ноги, и за такую легкую доступность проникновения  в
меня. Он терпеливо трогал все те выпуклости и впадины,  которые  по  его
представлению  были  чувствительными  на  моем  теле,  и  я  даже   была
признательна за его механическое старание и закрывала  глаза,  чтобы  он
думал, что мне хорошо. Но он все же не был  уверен  и  спрашивал:  "Тебе
хорошо?" И я кивала, так и  не  открывая  глаз,  потому  что  не  хотела
смотреть.
   Я даже не заметила, в какой момент Майкл привык  к  тому,  что  я  не
чувствую его, видимо, неудача попыток больше его не  беспокоила,  и  наш
секс постепенно направился только на него, только на то, чтобы ему  было
хорошо. Он по-прежнему ласкал и трогал меня, но  ласки  эти  требовались
исключительно для его возбуждения, и, когда он начинал упираться в меня,
я  привычно  раздвигала  ноги  и   принималась   думать   о   чем-нибудь
постороннем, лишь иногда открывая глаза, чтобы посмотреть, скоро ли  все
закончится.
   Как это ни кажется сейчас странным, меня  не  особенно  угнетала  моя
сексуальная обязанность: я была молода тогда, очень  молода.  Сам  факт,
что у меня отношения с красивым, известным парнем,  импонировал  мне,  и
именно поэтому обреченность любовных игр воспринималась мной  как  пусть
не очень приятная, но и не удручающая обязанность. К тому же  Майкл  был
хорошим  другом,  он  всегда  проявлял  заботу  и   внимание,   старался
предупредить любое мое желание, и, самое главное,  он  был  надежен.  Со
стороны мы смотрелись как примерная пара, прямо из  поучительной  книжки
про образцовые отношения среди молодежи.
   Первые несколько дней после происшествия в кинотеатре я нервничала  и
даже не встречалась с Майклом,  придумывая  всяческие  отговорки.  Я  не
сразу заметила, что постоянно вглядываюсь в проходящих мимо меня  людей,
прочесываю взглядом толпу, даже заглядываю в окна автомобилей.  А  когда
поняла, что ищу его, этого неизвестного мне человека из кинотеатра,  ищу
неосознанно, я немного испугалась и  сама  позвонила  Майклу.  Мы  снова
стали ходить в кино, в  компании,  выезжать  на  природу,  и  я  немного
успокоилась, не то чтобы я забыла, нет, но необычная эта встреча как  бы
отдалилась, выйдя за рамки моей ежедневной рутинной жизни.
   Мне становится холодно. Солнце уже начало спорить с океаном,  оно  не
знает еще, что сегодняшний день закончится так же, как и все предыдущие,
и старается, и наваливается на  океан  своей  пылающей  красной  массой,
пытаясь накрыть его разросшимся  своим  закатом.  Но  я  знаю,  как  все
закончится, я знаю, что скоро станет темно, и холодно, и зябко и что мне
пора в дом. Но то ли мне лень, то ли меня охватила  парализующая  истома
воспоминаний, но мне не хочется вставать, я  все  смотрю  вдаль,  я  все
вглядываюсь в медленно угасающий закат.
   А потом мы пошли на очередную вечеринку к новым друзьям  Майкла.  Дом
был большой, народу собралось много, человек шестьдесят или больше. Я  и
сейчас помню, как будто это случилось вчера,  я  сидела  в  гостиной  на
стуле со стаканом вина, Майкл находился рядом:  он  никогда  не  отходил
далеко от меня. Если мне требовалось что-либо, долить вина например,  он
оказывался тут как тут, и я ловила на себе завистливые  взгляды  женщин,
впрочем, взгляды мужчин я ловила тоже. Мне  не  было  скучно,  я  всегда
любила рассматривать людей, особенно их лица,  я  даже  придумала  такую
игру: я представляла, какую  деталь  надо  изменить,  чтобы  лицо  стало
красивым, и как бы я его нарисовала. К моему удивлению,  оказалось,  что
всего-то  надо  лишь  немного  подправить,  чтобы  сделать  любое   лицо
примечательным. Я поначалу поразилась простоте своей  находки,  а  потом
распространила ее на весь остальной мир - разница между несовершенным  и
совершенным, вывела я правило, всего лишь в "чуть-чуть". Но это  так,  к
слову.
   В общем, я не скучала, я глядела по сторонам, а потом увидела его,  и
произошло это как-то обыденно; вот только сейчас его не было, и  вот  он
стоит, небрежно прислонившись к  стене,  смотрит  на  меня  и  улыбается
легкой, чуть насмешливой улыбкой, как тогда,  в  кино.  Я  вздрогнула  и
поежилась от пробежавшего по спине  холодка,  мне  показалось,  что  все
заметили мое смущение, и я покраснела, а  потом  улыбнулась,  глупо  так
улыбнулась.
   Он перехватил мой взгляд, но в его позе ничего не изменилось, он  так
же продолжал стоять, и я, понимая, как нелепо выгляжу  с  этой  дурацкой
ухмылкой, сдержала  себя,  расслабила  чуть  согнутую  спину  и  немного
склонила голову набок. Я знала, что такая поза идет моему гибкому  телу.
Мы так и смотрели друг на друга несколько минут, наверное, я ждала,  что
будет дальше, но ничего не происходило, и  тогда  я  встала  и  нарочито
демонстративно повернулась к нему спиной и пошла в другую комнату -  там
было много комнат, в этом доме. По дороге я посмотрела на Майкла,  и  он
тут же подошел и спросил, все ли в порядке, не хочу ли я что-нибудь,  но
я ответила, что, нет, мне ничего не надо, просто пройдусь, посмотрю дом.
Я  прошла  через  две  комнаты,  везде  находились  люди,  пили,   шумно
разговаривали, я оказалась в длинном, узком коридоре, ведущем  в  другую
половину дома, очень желтая лампочка освещала его, а может быть,  просто
стены были выкрашены  желтой  краской,  оттого  так  и  казалось.  Я  не
вздрогнула, когда почувствовала руку у себя на плече, я знала,  что  это
он, и поэтому, обернувшись, не почувствовала волнения. Я взглянула в его
глаза и только сейчас поняла, как мучительно мне не хватало их  все  эти
недели.
   - Как ты здесь оказался? - спросила я, не отрывая взгляда.
   - Я искал тебя, Джеки.
   Мне стало радостно, я сама не ожидала, что обрадуюсь так сильно.
   - Откуда ты знал, что я буду здесь? - спросила я на всякий случай.
   - Я не знал. Я же говорю, что искал тебя. Я думал о тебе.
   - Да? - как дура переспросила я.
   - Конечно. Ты же знала, ты чувствовала.
   - Что?
   - Что я думаю. Ты должна была чувствовать. Ты чувствовала?
   - Наверное,  -  ответила  я,  -  я  нервничала.  -  Мне  не  хотелось
кокетничать и притворяться, я ощущала потребность говорить правду, чтобы
он знал. - Почему ты не спросил мой телефон тогда, в парке?
   Мне показалось, он удивился.
   - Я должен был найти тебя. Я хотел  думать  о  тебе  и  искать  тебя,
понимаешь?
   - Отчасти, - сказала я.
   - Мне надо было, чтобы ты не оказалась случайной, чтобы не получилось
так, что мы встретились нечаянно в кино. Мне  хотелось  думать  о  тебе,
мечтать о тебе, знаешь, у меня были всякие фантазии...
   Его голос  оставался  серьезным,  но  легкая  улыбка  по-прежнему  не
сходила с губ, и я молчала: я не знала, чему верить - голосу или улыбке.
   - Я представлял, как мы встретимся на вечеринке, и по  тому,  как  ты
посмотришь на меня, я пойму, что ты ждала меня. А потом  ты  встанешь  и
пойдешь в другую комнату и на пороге обернешься, как бы приглашая меня с
собой. Я мечтал, что остановлю тебя в коридоре, и мы будем стоять близко
друг от друга, так, что я смогу протянуть руку и дотронуться до тебя.
   Он взял мою ладонь в свою. Я молчала, я понимала, что он  переплетает
иллюзию и реальность,  чтобы  я  перестала  понимать,  где  нахожусь.  Я
понимала это и поддалась.
   - А еще я мечтал, как увлеку тебя в закрытую комнату и  запру  дверь,
чтобы никто не смог зайти. Там было бы темно, и,  не  видя,  я  смог  бы
различить тебя только на ощупь. Я бы даже не снял с тебя юбку... ты ведь
в юбке?
   - Конечно, - почему-то ответила я.
   - Вот видишь. Я бы только задрал ее наверх и взял бы тебя, - он так и
сказал "взял", - а за дверью было бы много людей,  возможно,  кто-нибудь
хотел войти, но мы бы не  открыли,  и  ты  бы  прижималась  ко  мне  еще
сильнее. Ты хочешь  так?  -  резко  закончил  он  вопросом,  и  я  снова
ответила: "Конечно, - и, даже успевая подумать, добавила:
   - Да, хочу".
   То ли он тащил  меня,  то  ли  я  шла  сама,  но  дверь  оказалась  в
трех-четырех шагах. Я  даже  не  поняла,  куда  она  ведет,  так  быстро
захлопнулась она за нами, я только услышала щелчок замка, и  яркий  свет
коридора сразу оказался  в  прошлом,  может  быть  и  не  существовавшем
никогда прежде.
   Я ничего не могла различить в этой кромешной от перехода  темноте,  и
от того, что зрение пропало и осталось только  осязание,  стало  немного
жутковато и упоительно. Я отыскала его губы губами, а может быть, это он
нашел мои, и руки его прижимали меня к себе, но мне не хватало их,  и  я
тоже обняла его, и все еще больше помутилось,  но  помутнение  это  было
естественным, оно было частью темноты.
   На мгновение я потеряла его, но только на мгновение, потому  что  тут
же ощутила у себя на бедрах скользящие прикосновения, и, оттого, что они
были очень теплыми, я поняла,  что  его  руки  проникли  под  юбку.  Они
поднимались все выше, туда,  где  находилось  уже  незащищенное  одеждой
тело, и я ждала их; я не знала, хочу ли я что-нибудь еще, но  его  руки,
именно сейчас, были мне необходимы. Потом  я  поняла,  что  он  пытается
стащить колготки, они уже поддались и, оторвавшись от моего тела,  стали
уходить вниз, но в этот момент я услышала голоса за дверью. Я и  забыла,
что есть дверь, что за ней могут быть голоса, но они нарастали, а  потом
выделился один, самый громкий, он все  повторял  одно  и  то  же  слово.
"Жаклин", наконец расслышала я и поняла, что это Майкл.
   - Жаклин, ты здесь?
   Дверь дернулась, заскрипела поворачиваемая ручка, и  дверь  дернулась
снова. Мне нужно было время, чтобы прийти в себя, я не  сообразила,  что
надо тут же ответить, и молчала. А потом мгновенно почувствовала  страх,
без перехода, страх и ужас, боязнь быть пойманной, так глупо