полетами и множеством орденов на груди обернулся и тотчас склонился к ручке обратившейся к нему дамы.
     - Леди Кэррэдин, вы напугали меня, - тихо сказал он на безукоризненном английском языке с едва заметным иностранным акцентом.
     - Вот как? - усмехнулась она. - Сомневаюсь, что вас кто-нибудь способен напугать, князь Северьянов.
     Николай Иванович Северьянов, мужчина более шести футов ростом, возвышался над толпой и над миниатюрной рыжеволосой дамой. Мундир сидел как влитой на его стройной широкоплечей фигуре. Офицер пристально смотрел на собеседницу неотразимым взглядом янтарных глаз.
     - Я ничем не отличаюсь от других. - Он едва заметно улыбнулся краешком губ. - Несмотря на небылицы, которые пишут обо мне в ваших газетах.
     - Неужели вы читаете сплетни в "Светской хронике"? - Леди Кэррэдин улыбнулась подкрашенными губками.
     - Только в случае крайней необходимости.
     - Вы знакомы с Чарльзом Коппервиллом? - спросила она, обмахиваясь веером. - Кажется, он знает вас очень хорошо.
     - Если мы с ним и встречались, то он не назвал себя, хотя я с удовольствием познакомился бы с ним, причем как можно скорее.
     - Мне страшно за беднягу Коппервилла, - театральным шепотом проговорила леди Кэррэдин. - Возможно, ему придется отказаться от колких высказываний, которые он отпускал насчет вас, вашей миссии и вашей страны.
     Северьянов промолчал. Не исключено, что его предки в подобном случае сочли бы необходимым защитить свою честь, и тогда оскорбителю наверняка пришлось бы не сладко, но Северьянов отнесся к словам собеседницы равнодушно. Он привык к тому, что его появление в обществе, высказывания, связи мгновенно порождают слухи и сплетни. Особенно наглядно это проявлялось на родине, где каждое слово, каждый шаг и чуть ли не каждая потаенная мысль членов семьи Северьяновых и их дальних родственников давали пищу самым фантастическим небылицам. В Англии Северьянов находился по делу государственной важности. Эта страна и Россия находились в состоянии войны с момента подписания в году Тильзитского договора. В Лондоне князя приняли без особого энтузиазма, поэтому сейчас он предпочел бы обойтись без ядовитых статеек какого-то писаки Коппервилла, лишь подливавших масла в огонь и разжигавших враждебное отношение к нему. Царь Александр крайне нуждался в союзе с Британией, поскольку Наполеон, вволю потешившись над Европой, вторгся теперь на территорию России. Александр, всецело полагаясь на Северьянова, своего давнего и близкого друга, направил его в Лондон с весьма деликатной миссией - наладить отношения между странами.
     - Конечно, - продолжала между тем известная светская красавица, - трудно представить себе, что вам небезразличен слух, пущенный о вас каким-то Коппервиллом или кем-то еще...
     Северьянов понимал, что леди Кэррэдин имеет в виду недавно появившиеся в печати грязные инсинуации о нем. Газеты утверждали, будто лорд Кэррэдин пришел в ярость, узнав, что супруга наставляет ему рога с "наглым иностранцем", которому он якобы даже угрожал в "Уайт-клубе", старейшем лондонском клубе консерваторов. Северьянов отнесся к утро-зам с полным равнодушием. Страдавшему ожирением лорду Кэррэдину перевалило за шестьдесят, и, по словам супруги, он давно был полным импотентом. Едва ли лорд решился бы осуществить какой-либо акт возмездия.
     - То, что думают обо мне другие, интересует меня куда меньше, чем ваше мнение, леди Кэррэдин, - сказал Северьянов. Любезности и комплименты привычно слетали с его языка. Леди Кэррэдин была очень хороша собой, а он вырос в среде, где с дамами обращались с особой галантностью.
     - Прошлой ночью вы были восхитительны, - шепнула она. Князь чуть заметно поклонился.
     - Так же, как и вы. - Этот ответ ни к чему не обязывал. Вообще-то Северьянов почти не помнил подробностей их свиданий ни прошлой ночью, ни позапрошлой... Он напряженно размышлял о невероятном упрямстве лорда Каслеро и о необходимости преодолеть его. Рано или поздно ему это удастся, и он, выполнив свою миссию, вернется к себе в армию. Но время поджимало. Два дня назад французы взяли Вильно. Александр, не послушав своих советников, принял на себя командование всеми действующими армиями и приказал войскам отступать. Вильно практически сдали без боя.
     - Могу ли я надеяться, что вы придете ко мне и сегодня? - промурлыкала леди Кэррэдин.
     Северьянов помедлил в нерешительности и хотел было ответить отказом, но тут поверх голов собравшихся гостей заметил на верхней площадке лестницы, ведущей в бальный зал, только что прибывших даму и кавалера. Те на мгновение остановились, прежде чем спуститься. Северьянов застыл в напряжении, напрочь забыв о леди Кэррэдин.
     Она проследила за его взглядом. Может, это появился принц-регент, решив наконец осчастливить собравшихся своим присутствием? Но когда леди Кэррэдин разглядела тех, чье появление так поразило князя, оживленная улыбка сразу же исчезла с ее миловидного лица.
     Взгляд Северьянова был прикован к черноволосой красавице, стоявшей на верхней площадке пологой лестницы. Сердце у него учащенно забилось. Он не верил своим глазам. На ней было серебристое платье с таким глубоким декольте, что оно, в сущности, выставляло на всеобщее обозрение все ее прелести. С тем же успехом она могла появиться голой. Хотя она была стройна и изящна, ее округлившийся животик сразу бросался в глаза. Северьянов застыл от изумления. Только этого не хватало!
     - Вижу, вы потрясены, - сдержанно заметила леди Кэррэдин, - и понимаю почему. Она необычайно красива.
     Князь, кажется, даже не услышал ее слов. О Господи, она беременна! Эта женщина дерзко пренебрегла его требованием, а кроме того, последовала за ним в Лондон! Он не знал, что более поразило его.
     Но от леди Кэррэдин было не так-то просто отделаться.
     - Вы знаете эту даму, ваше сиятельство? - спросила она с натянутой улыбкой. - Я ее никогда прежде не видела, а уж мне-то все здесь знакомы. Она, очевидно, из провинции или приехала из-за границы. - Ненатурально рассмеявшись, леди Кэррэдин украдкой взглянула на князя. - Нет, пожалуй, на деревенскую мышку она не похожа.
     Князь почувствовал, что лицо у него одеревенело так, словно на нем плотная маска из папье-маше.
     - Это моя жена.
     Леди Кэррэдин вздрогнула.
     - Я, конечно, подозревала, что вы женаты, как и все прочие. Но не предполагала, что она приехала с вами в Лондон. Северьянов тоже не предполагал этого.
     - Извините. - Поклонившись, он стал пробираться сквозь толпу.
     Она заметила князя и, подняв узкую ручку в перчатке, помахала ему. Потом оперлась на руку своего кавалера, Михаила Федоровского, стройного молодого человека, тотчас залившегося краской.
     Князь ждал, когда они спустятся по лестнице, чувствуя, что становится объектом всеобщего внимания. Он и без того возбуждал любопытство окружающих и замечал, что люди разглядывают его и перешептываются. Подобная неучтивость раздражала Северьянова, но он привык к этому. Князь подумал, что не пройдет и четверти часа, как Мари-Элен узнают и языки сплетников заработают с бешеной скоростью. Он заранее знал, о чем они подумают и что скажут. Мари-Элен считали одной из самых удивительных красавиц в Европе, и Северьянов не раз слышал, что их называют прекрасной супружеской парой. Князю вдруг вспомнилась их дочь Катя, и, как всегда, при мысли о ней ему стало очень грустно.
     - Ники, я очень рада видеть тебя, дорогой! - воскликнула Мари-Элен. Она чмокнула мужа в щеку, прижавшись на мгновение к его рукаву обнаженной грудью. Глаза у нее были такие же черные, как волосы, и это оттеняло безупречно чистую и светлую кожу. Головку Мари-Элен украшала бриллиантовая тиара, а запястья - браслеты с рубинами и бриллиантами.
     - Мы только что прибыли, - сказала она. Ее кавалер счел за лучшее ретироваться, чтобы позволить супругам поговорить наедине.
     Князь пристально взглянул на нее.
     - Разве я не оставил тебя в Санкт-Петербурге? Разве я недостаточно понятно объяснил тебе, что еду за границу по делу государственной важности, а не ради развлечений?
     - Не сердись. - Мари-Элен взяла его за руку. - Я понимаю, почему ты решил не брать меня с собой в Лондон. Но Катя места себе не находила с тех пор, как ты уехал!
     - О чем ты? - встревожился князь.
     - Когда ты уехал, она проплакала всю ночь, и никому, даже Лизе, не удавалось ее успокоить. Лиза была старой, полуслепой нянюшкой. Я объяснила, что ты отправился не в армию, но Катя, кажется, не поверила. Ты же знаешь, какая она упрямая, Ники. Девочка перестала есть. Я очень испугалась, - щебетала Мари-Элен, глядя на него правдивым взглядом.
     На самом деле едва ли что-нибудь могло испугать Мари-Элен. И князь это знал. Знал он и то, что дочь - его самое уязвимое место, так сказать, ахиллесова пята. Видит Бог, Северьянов мог справиться с любой, даже самой сложной ситуацией, но совершенно терялся, если страдала Катя. Княжне это тоже было хорошо известно.
     - Как ты попала сюда? - спросил он. Жена одарила его ослепительной улыбкой.
     - Александр отправил нас на своем корабле.
     "Следовало бы самому догадаться", - подумал он. Александр благоволил к Мари-Элен, как и к нему, а они с ним дружили с самой юности. Царь с присущим ему энтузиазмом сам устроил его женитьбу, руководствуясь и романтическими идеалами, заслуживающими лучшего применения, и суровым политическим расчетом. Мари-Элен была не только немецкой принцессой, но и кузиной царицы.
     - Письмо Александра к тебе я оставила на столе в библиотеке, - сказала Мари-Элен. - Не сердись на меня, Ники. Надеюсь, я чем-нибудь помогу тебе здесь.
     - Возможно.
     Князь скользнул взглядом по толпе гостей. Он отлично сознавал, что его жена, эгоистичная и избалованная, всеми правдами и не правдами привыкла добиваться того, чего хотела. Ей так хотелось отправиться с ним в Лондон, словно эта поездка была развлечением, вроде воскресного пикника. Князя крайне раздражало, когда Мари-Элен для достижения своих целей пользовалась его отношением к Кате. Но сейчас он и сам ужасно скучал по дочери, не зная, сколько еще продлятся эти проклятые переговоры. Хотя Северьянов поставил условие, чтобы его немедленно отозвали из Лондона после подписания договора, все могло затянуться на несколько месяцев.
     - Желаю тебе приятно провести вечер, Ники. - Мари-Элен улыбнулась, тряхнула черноволосой головкой и откинула пальчиками упавший на лицо локон театральным жестом, приводившим в восторг мужчин. - И не забудь оставить за мной один танец, - добавила она.
     Отвернувшись от него, Мари-Элен подошла к Федоровскому, и они смешались с толпой гостей.
     Снаружи донесся залп из пятидесяти ружей. Прозвучали фанфары. Прибыл принц-регент.

***

     - Рада, что ты пришел, - сказала она.
     - Я тоже.
     Князь почти не слушал ее. Он даже не взглянул на нее, пока одевался. Леди Кэррэдин лежала на кровати в сбившемся и мятом розовом бальном платье. Жемчужное колье соскользнуло чуть набок. Застегивая брюки, князь услышал, как она поднялась и оправила свой туалет. Его мысли уже были заняты другим.
     Сейчас он не желал, чтобы Мари-Элен привлекала всеобщее внимание, порхая по Лондону так, будто город принадлежал ей. Она привыкла быть в центре внимания, хотя много раз обещала мужу вести себя более осмотрительно. Хотя каждый из них уже много лет жил своей жизнью, в Лондоне, возможно, было бы целесообразнее делать вид, будто их связывают традиционные супружеские отношения. Ведь когда светловолосый русский князь и прекрасная немецкая принцесса появлялись вместе, это располагало к ним общественное мнение. Люди полагали, что такие браки заключаются на небесах самим Господом Богом если только не с легкой руки царя, наместника Бога на земле. Если бы удалось хоть немного растопить сердца британцев, до сих пор относившихся к князю весьма прохладно, это, несомненно, способствовало бы успеху его миссии. По сей день высшая знать Англии проявляла к князю настороженное любопытство, а благожелательность даже нескольких высокопоставленных особ наверняка помогла бы ему растопить ледяную холодность и упрямство лорда Каслеро.
     Северьянов догадывался, что кто-то в правительстве всеми силами старается сорвать переговоры. Так подсказывала ему интуиция. Правда, еще предстояло выяснить, кто именно стоит за этим - мужчина или женщина.
     Его жена беременна, и этого уже не скроешь. А эти британцы, черт бы их побрал, свято блюдут традиции. Так что Мари-Элен скорее поставит под угрозу успех его миссии, чем поможет выполнить ее. Он сердито передернул плечами, надевая мундир с золотыми эполетами.
     - Николас? Что-то не так? - спросила леди Кэррэдин, спуская ножки с кровати.
     - Мне пора. Уже поздно. - Это была чистая правда. Такие любовные свидания требовали особых мер предосторожности.
     - Неужели ты уйдешь сейчас?
     - Увы, я должен уйти и уйду. - Князь потянулся за шпагой.
     - Весь вечер твои мысли были не со мной. - Леди Кэррэдин говорила спокойно, но в глазах была обида.
     - Прости, я думаю об очень серьезных делах.
     - Когда... - Она замешкалась. - Теперь, когда приехала твоя жена, увижу ли я тебя снова?
     Князь не выносил сцен и не видел необходимости снова встречаться с леди Кэррэдин.
     - Едва ли.
     Она надула губки. Потом подошла к нему и обняла.
     - Позволь мне приласкать тебя в последний раз.
     - Не нужно. - Князь отвел ее руки.
     - Тогда обещай, что мы еще увидимся. - Ее карие глаза вглядывались в него. - А может, я тебе чем-то не угодила?
     - Конечно, нет, Марсия. Мне очень жаль, что разочаровал тебя. Но ведь мы не давали друг другу никаких обещаний?
     Присев на краешек кровати, она смотрела, как князь идет к двери.
     - Значит, то, что о тебе говорят все, правда... Что ты жесток с женщинами, эгоистичен и не способен любить? Князь остановился.
     - Если бы ты спросила, романтик ли я, я ответил бы "нет". Я реалист, Марсия.
     - Ты когда-нибудь любил женщину, Николас? Или хотя бы пытался любить?
     Что за абсурдный вопрос!
     - Какое отношение имеет любовь к нескольким ночам, которые мы провели вместе? Разве я когда-нибудь говорил о любви? Мы взрослые люди и отвечаем за свои поступки. Нам было хорошо вместе - вот и все.
     - Нет. - Марсия разгладила скомканную перчатку. - Ты не давал мне обещаний, но ты умеешь
     Добиваться своего, Николас, и бываешь неотразим, если захочешь. Я понимала, что могу влюбиться в тебя, и знала также, что ты причинишь мне боль. - Она страдальчески поморщилась. - Но я полюбила тебя.
     Он едва сдержал раздражение.
     - Мне очень жаль.
     - Жаль... - эхом повторила она. - Это из-за нее? Из-за твоей жены? Ты любишь ее? Конечно, она очень красива... А что за мужчина был с ней?
     Князь не собирался говорить ей о том, что не любит и никогда не любил жену, а мужчина, сопровождавший Мари-Элен, скорее всего ее последний любовник...
     - Ты вторгаешься в область личных отношений, Марсия, - холодно бросил он.
     - Ты сейчас идешь к ней? Князь поклонился.
     - Не провожай меня. Она бросилась к нему.
     - Прости меня.
     Он пожал плечами, выскользнул в коридор, освещенный канделябрами, и спустился по лестнице, сопровождаемый неодобрительными взглядами предков Кэррэдинов, глядевших на него с портретов. Князь и сам был недоволен собой. Вечер оставил неприятный осадок, хотя он затруднялся объяснить причину этого. Ему было не по себе, а ведь князь был не из тех, кто придает значение предчувствиям.
     Черная с золотом карета князя, украшенная фамильным гербом Северьяновых, ждала его в квартале отсюда, поскольку он предпочел бы скрыть от посторонних, что побывал в особняке лорда Кэррэдина. Не успел князь сделать несколько шагов, как к нему бросился его проворный и щеголеватый слуга.
     - Ваше сиятельство, слава Богу, что это вы. Я жду вас уже полчаса, но не решался послать за вами.
     Николас понял: произошло что-то из ряда вон выходящее. Возможно, он опоздал, и Наполеон уже занял Санкт-Петербург или Москву?
     - Что случилось? - спросил князь, ускоряя шаг.
     Вместе со слугой он поспешил к карете, запряженной шестеркой лошадей.
     - Это касается княгини, - говорил следовавший за ним по пятам слуга. - У нее начались роды. Два часа назад. Николас замер от неожиданности.
     - Но до срока еще около четырех месяцев.
     - Да, но ребенок умер, и, по словам доктора, ваша жена Тоже может умереть этой ночью. Николас не двигался.
     - Ваше сиятельство, позвольте я налью вам выпить. В карете есть водка. - Жак тронул руку князя, словно опасаясь, что тот может упасть.
     Северьянов пристально взглянул на него. Жак, должно быть, обо всем догадывается.
     - Жаль, что ребенок умер, но это не мой ребенок. - В этом князь не сомневался, поскольку за пять лет ни разу не спал с Мари-Элен.
     Жак кивнул.
     - Да, милорд. Я так и думал.
     Но Николас уже не слышал его. Мысли князя лихорадочно работали. Мари-Элен может умереть, а она, несмотря на все свои недостатки, мать Кати.
     - О Господи! - встрепенулся он вдруг. - Едем скорее!

Глава 2

     "Книжная лавка Брауна. Редкие букинистические издания" располагалась среди целого ряда других магазинов на тихой зеленой улочке, заканчивающейся тупиком, в двух кварталах от Бонд-стрит. В это раннее весеннее утро еще не пробило и девяти часов. Почти безоблачное, ясное синее небо предвещало хороший день. Над лавкой, на подоконнике второго этажа, чирикала птичка, сидя на цветочном ящике. Подоконники слева и справа от лавки уже пестрели веселыми весенними цветами. Дородная женщина, жена владельца булочной, подметала тротуар перед входом в свою лавку. Кэролайн приветливо помахала ей рукой и улыбнулась птичке, которая, увидев ее, перестала чирикать и застыла в ожидании.
     - Доброе утро, птичка, - улыбнулась Кэролайн. - Сегодня чудесная погода, правда?
     Птичка запрыгала вдоль ящика и выжидательно посмотрела на нее круглыми глазами.
     Кэролайн сунула руку в карман фартука, надетого поверх выгоревшего синего платья в полоску, извлекла пригоршню черствых корочек и раскрошила их под деревом.
     - Приятного аппетита, птичка, - сказала она и, откинув крючки, открыла ставни на больших окнах отцовской лавки. На витрине были выставлены две географические карты: одна вековой давности, а другая - новенькая. Потом Кэролайн вернулась в лавку, глубоко и с удовольствием вдохнув знакомый запах книжной лавки - запах кожаных переплетов и старой бумаги, не менее приятный для нее, чем ароматы весеннего утра.
     Солнечные лучи уже пробивались в темноватую двухэтажную лавку, тесно уставленную стеллажами. Лавка была домом Кэролайн. Она и родилась здесь, в спальне на втором этаже. Сегодня ей не хватало отца. Он уехал почти две недели назад, и теперь девушка с минуты на минуту ждала его возвращения. Отец отправился в Копенгаген к своему клиенту, чтобы отвезти ему одну редкую средневековую рукопись. Кэролайн предпочла бы, чтобы он поручил доставку курьеру, хотя отлично знала, как ценны старинные рукописи, и понимала, почему отец не хотел доверить такое дело кому-то другому. Джордж Браун был для нее всем. Мать Кэролайн умерла, когда девочке едва исполнилось шесть лет, а родственников по линии матери она не считала членами своей семьи. Они много лет назад отреклись от Маргарет Оусли Браун и не желали знать Кэролайн с самого ее рождения. Вдовствующая виконтесса Стаффордская так и не простила старшей дочери того, что та вышла замуж за простолюдина. Для нее не имело ни малейшего значения, что они любили друг друга.
     Когда Джордж уезжал надолго, Кэролайн чувствовала одиночество, ведь отец и книги были лучшими ее друзьями. Друзей-сверстников у Кэролайн не было. Где сейчас найдешь девушку такого же возраста, которая читала бы Дэвида Хьюма, Адама Смита, Платона? Кэролайн поглощала все, что попадалось под руку: от трактата о происхождении человечества лорда Монбоддо до поэм Вальтера Скотта. В том, что она стала "синим чулком", был виноват ее отец.
     Джордж не раз рассказывал дочери, что Маргарет очень любила