ал ни слова.  Но
ты ведь купил их мне, и я хочу, чтобы они тебе нравились!
   Оглянувшись, я увидел ее дразнящую улыбку. Из моих  рук  выпал  стакан  с
выпивкой и разбился. Лед рассыпался по ковру. Я  встал  с  кровати  и  грубо
сгреб Анджелину, как какой-то старый мешок. Я не вполне сознавал, что делаю,
не испытывал ничего, кроме дикого желания схватить ее.  Первый  поцелуй  она
восприняла довольно спокойно. Но потом  ударила  меня,  и  довольно  больно,
своим сжатым кулачком. А затем начала колотить меня по лицу обеими руками  и
вырываться. Я отпустил ее.  Она  отбежала,  схватила  со  столика  стакан  и
швырнула в меня. Он попал мне в шею и, отскочив, стукнулся о  стену,  но  не
разбился.
   Глаза ее горели, и она смотрела на меня, как дикая кошка.
   - Я тебя научу, я научу тебя, как бросаться на меня как сумасшедший!
   - О'кей, - сказал я, - оставайся в своей рубашке. Мне надо было  свернуть
твою чертову шею!
   Я снова лег поперек кровати, закурил и стал смотреть в окно.
   Последовало долгое молчание. Казалось, она не сдвинулась с места. Что она
там делает за моей спиной? Я был так зол, что мне стало все  безразлично.  К
черту ее!
   Внезапно она оказалась  рядом  со  мной  на  кровати,  глядя  на  меня  с
раскаянием и положив голову на согнутую руку.
   - Прости, - проговорила она, - мне очень жалко, Боб. Ты меня простишь?
   - Ладно, забудем об этом!
   - Нет, я хочу, чтобы ты сказал, что простил меня!
   Глаза ее смотрели на меня умоляюще, и волосы ее, рассыпавшиеся  по  руке,
были всего в нескольких дюймах от моего лица. Это  были  прекрасные  волосы,
немного темнее золота, и я подумал, что это цвет дикого меда.
   - Да пустяки, - отмахнулся я, - я сам виноват.
   - Нет, это я виновата. Но ты напугал меня. И меня взбесило, как  ты  дико
вел себя. Ты был так груб!
   - Прости.
   Она рассматривала меня одно мгновение широко раскрытыми глазами, а  потом
мягко произнесла:
   - Не надо быть таким грубым, ладно?
   На этот раз она меня не ударила. Она обхватила мою шею руками и притянула
мою голову вниз, словно пловца, который тонет.
   Потом мы  долго  лежали  рядом,  ничего  не  говоря  и  просто  испытывая
спокойствие под ветерком вентилятора.
   Через какое-то время она вздохнула и что-то пробормотала.
   - Что ты говоришь? - спросил я.
   - Я сказала, что здесь хорошо. Боб. Тебе нравится? - И тут же добавила:
   - Ты понял, что я имею в виду? Хорошая у нас комната.
   - Зачем ты это сделала? - спросил я. Я начинал  думать,  что  никогда  не
пойму Анджелину. В ней было слишком много всего, разного.
   - Сделала что? - тихо переспросила она.
   - Ты что, ничего не сделала?
   - Я просто хотела, чтобы ты посмотрел на мои новые вещи,  потому  что  ты
был таким милым и купил их мне.
   - Да, я знаю, - ответил я. - И затем произошла странная вещь. Похоже,  ты
за это не в ответе!
   Она повернула ко мне лицо и лениво улыбнулась.
   - Если тебя действительно интересует беспристрастная критика этих тряпок,
то позволь дать тебе один совет. Демонстрируй их не на  себе.  Когда  ты  их
надеваешь, ты только смущаешь.
   - Я не думала, что я тебе нравлюсь. - Она все время возвращалась к одному
и тому же.
   - Дело не в том, нравишься ты мне или нет. Но это все равно как  получить
удар кувалдой между глаз. Эффект тот же самый.
   - Знаешь что? - Она внезапно поднялась и оперлась локтями о мою грудь.  В
глазах ее прыгали бесенята. - Когда-нибудь ты сорвешься и все же скажешь мне
что-нибудь хорошее!
   - Несомненно.
   - Мы станем с тобой добрыми друзьями, да?
   - Конечно, конечно, - охотно согласился я, - особенно если  будем  ломать
лед вот такими дружескими поступками, как сейчас. Можно  мне  называть  тебя
теперь по имени? Раз мы спим с тобой? Мне кажется, мы с  тобой  уже  немного
знакомы.
   Я готов был треснуть себя за эти слова. Зачем я продолжал задевать ее? Но
она не вспыхнула, как я ожидал.
   - По-твоему, я очень испорченная, да? Она  не  сердилась.  Напротив,  она
была тихой, и глаза ее немного погрустнели. Я ненавидел себя, потому что  из
глаз ее исчезла улыбка.
   - Нет. И прошу извинить меня за эту последнюю остроту.
   - Ничего.  Не  стоит  притворяться,  правда?  После  долгого  молчания  я
произнес:
   - А как ты относишься к замужеству? Ты думала об этом раньше?
   - Какая девушка не думает?
   - За кого-нибудь определенного?
   - Нет, - сказала она задумчиво, - я ведь знаю мало мужчин.  Папа  никогда
не разрешал мне нигде бывать или ходить на  свидания.  Единственное,  как  я
могла встречаться с мальчиками или даже видеть их, - это выскользнув из дому
потихоньку. И ты знаешь, чего они ожидают, если ты делаешь это.
   - А что бы он сделал, если бы ты просто сказала, что идешь на  танцы  или
куда-нибудь еще вопреки его приказу?
   - Он выпорол бы меня кожаным ремнем.
   - Когда ты была маленькой?
   - Нет, в последние два месяца.  -  Она  произнесла  это  спокойно,  но  с
затаенной горечью.
   - Он что, не знает,  что  так  нельзя  воспитывать  девушку?  Так  нельзя
обращаться даже с собакой!
   - Я знаю. Он понимает собак.  Он  говорит,  что  нельзя  ломать  характер
собаки, если хочешь, чтобы из нее получился хороший охотничий пес.
   - По-моему, ему не удалось сломать твой характер.
   -  Нет.  Ему  бы  это  никогда  не  удалось.  Мне  кажется,  я  такая  же
несгибаемая, как он. Да, я убегала и не стыжусь этого. Я  не  думаю,  что  я
хорошая, в том смысле, как ты это понимаешь. Но я предпочитаю  быть  плохой,
чем такой, как он хотел. Я туда больше никогда не вернусь.
   - А твоя мать? Она ведь никогда так с тобой не обращалась? А ты  даже  не
сказала ей "до свидания", когда мы уезжали.
   - Мне ее жаль. У нее нет никаких своих мыслей. И я с  ней  не  простилась
только потому, что боялась расплакаться. Я ненавидела тебя и его, и я скорее
умерла бы, чем один из вас увидел бы меня плачущей.
   - Но ты ведь не ненавидишь меня так теперь?
   - Нет, потому что ты был добр ко мне. И потому, что ты купил мне всю  эту
одежду. Может быть, дело даже не  в  самой  одежде,  а  в  том,  что  кто-то
поступает со мной по-доброму. Ты  можешь  подумать,  что  купил  меня  этими
вещами. Наверняка это приходит тебе в голову. И может быть, это  в  какой-то
мере правда.
   - Неужели эти тряпки имеют для тебя такое большое значение?
   - Да, Боб. Что мне сделать, чтобы  ты  понял,  как  много  они  для  меня
значат. Чтобы понять это, надо быть женщиной.
   - Ты влюблена в Ли?
   - Нет.
   - Нет? Совсем нет?
   - Он мне нравится, и он может быть удивительно ласковым. Но это все.
   - По-твоему, он в тебя влюблен?
   - Он говорил, что разведется и женится на мне.
   - И ты ему поверила? Как же, разведется он!
   - Нет, конечно, не поверила.
   - Совсем не поверила?
   - Ты что думаешь, у меня совсем нет мозгов? Конечно, я ему не поверила. Я
знала, чего он добивается. Он хотел только этого.
   - Тогда скажи, ради Христа, зачем ты делала это?
   Она долго молчала, так что я потерял надежду на ответ.  В  конце  концов,
это не мое дело. Но она вдруг спокойно произнесла:
   - А разве для этого нужны какие-то причины?
   - Но, черт побери, причины есть у всего!
   - Может быть, мне просто хотелось, чтобы кто-то сказал, что  любит  меня.
Даже если бы он лгал. Для меня это не имеет значения.
   Я лежал и думал, как это может не иметь значения, если тебе  восемнадцать
лет?
   Пока она собиралась, я смешал себе еще один напиток и сел на стул у окна.
Выпив, я переоделся в чистую рубашку. Потом привел себя в полный  порядок  и
стал нетерпеливо ходить по комнате, ожидая Анджелину.  Жара  раздражала,  но
все же не так, как недавно.
   Когда она вошла, я оторопел. Не знаю, было ли дело в ее новой одежде  или
в новом выражении ее глаз, но Анджелина казалась совсем иной.
   Коричневый полотняный костюм ей очень шел. Так же  как  и  тонкая  желтая
блузка. На ногах ее красовались очень тонкие нейлоновые чулки и белые  туфли
на шпильках.
   Она выглядела как девушка из колледжа, за  исключением,  пожалуй,  волос.
Она туго собрала их в "хвост" на затылке, и не верилось, что у  нее  длинные
волосы. Все же не понимаю, зачем женщины стригутся?
   Она повернулась на каблуках, склонив голову, чтобы я мог как  следует  ее
оценить. В ее миндалевидных глазах сияла дразнящая улыбка.
   - Ну и как я выгляжу?
   - Великолепно!
   - А как тебе нравятся мои чулки?
   - Блеск. У тебя такие красивые ноги!
   - Спасибо. Знаешь, Боб, - продолжала она, - ты милый, но  почему  к  тебе
так трудно подступиться?
   - Я антисоциальный человек. Давай идем. Ты не забыла, нам надо к мировому
судье!
   - Ты еще не передумал?
   - Что значит - не передумал? Я никогда этого не хотел.
   - Ну, спасибо.  Если  я  вызываю  у  тебя  такое  отвращение,  почему  ты
настаиваешь?
   Кажется, мы начинаем все снова, устало подумал я.
   - Идем, ради Христа! Идем поженимся! Она посмотрела на меня  неприязненно
и повернулась к двери:
   - Хорошо, я уступаю. Никогда,  наверное,  не  пойму  тебя.  Чуть  скажешь
что-нибудь хорошее, как тут же, на одном дыхании, говоришь гадости!
   Еще не пробило трех часов, и улицы были опалены послеполуденным  солнцем.
Мы медленно шли  к  зданию  суда,  и  Анджелина  то  и  дело  выгибала  шею,
заглядываясь на свое отражение в витринах. Она никак не могла  привыкнуть  к
своему новому облику.
   В офисе мирового судьи было жарко и  не  очень  чисто.  Он  что-то  долго
бормотал сквозь небрежно подстриженные усы, коричневые от табака,  при  двух
свидетелях, приглашенных нами с улицы. Когда процедура закончилась, я вручил
судье конверт с десятью  долларами  и  мы  вышли  на  улицу.  На  ступеньках
крыльца, в тени здания, я медленно начал сознавать, что больше не холост.  Я
был женат. Я рассмеялся, и Анджелина взглянула на меня удивленно:
   - Что тебя так рассмешило?
   - Я просто вспомнил одну смешную историю. Вот и все. Были  два  ирландца.
Одного звали Пат, а как звали другого, я забыл. Кажется Моррис.
   - А ты понимаешь, что мы женаты? - прервала она меня.
   - Знаешь, нет. Я как-то не подумал об этом.
   - Мне кажется иногда, что ты просто сумасшедший!
   - Ну и куда мы отсюда? - спросил я. Она посмотрела  на  меня  озадаченно.
Никто из нас не представлял, что делать после церемонии. Все  это  было  нам
как бы навязано, и мы торопились пройти через формальности, по крайней  мере
я. Теперь же, когда все позади и женитьба - свершившийся факт, мы испытывали
чувство пустоты. Теперь некуда было торопиться.
   - Я думаю, что мы уже пришли, - проговорила Анджелина  взволнованно.  Она
смотрела на улицу.
   - Наверное, да. Ты вернешься домой?
   - Нет.
   - Ну, ты теперь сама себе хозяйка.
   - Да, я знаю.
   Мы помолчали с минуту. Потом она спросила:
   - А ты куда поедешь?
   - Думаю, что в Новый Орлеан. Но эта  идея  уже  потеряла  для  меня  свою
привлекательность. Я  не  мог  вызвать  у  себя  по  этому  поводу  прежнего
энтузиазма.
   - Я хочу поехать сегодня вечером. А ты можешь  остаться  в  гостинице.  Я
только заберу свои вещи и уеду.
   Она покачала головой, все еще не глядя на меня:
   - Нет. Это твоя комната, и я не хочу быть тебе обязанной.  Я  уже  и  так
слишком много тебе должна. - Она показала на полотняный жакет.
   - Ты мне ничего не должна.
   - Нет, должна. Я бы рада обещать тебе вернуть долг, но не знаю, смогу  ли
когда-нибудь.
   "В ней есть какая-то упрямая честность",  -  подумал  я.  Мы  постояли  в
некотором замешательстве еще какое-то время. Затем она обернулась ко мне:
   - Ну, спасибо за все. Прощай.
   - Прощай, - беспечно ответил я.
   Она медленно  спустилась  по  ступеням  на  тротуар,  постояла  несколько
мгновений, будто решая, в какую сторону повернуть, и затем уверенно пошла по
улице.
   Я смотрел ей вслед, чувствуя себя почему-то ужасно. О, эта прямая  спина,
эти упругие, прекрасные линии ее ног, эта гордо поднятая голова!
   Анджелина, бесспорно, очаровательная девушка, такая гордая и  упрямая  и,
может быть, более одинокая, чем  кто-либо  на  свете.  И  у  нее,  возможно,
осталось всего около двадцати долларов. Конечно, она ни за что  не  вернется
домой, хотя не знает, как заработать себе  на  жизнь.  И  существует  только
один-единственный путь, на который она может вступить. И при этом  она  была
слишком твердой, чтобы заплакать.
   Ну, подумал я, меня это не касается. Не открывать же мне  женскую  школу.
Она сама впуталась в эту историю, пусть сама и беспокоится. Но  беспокоилась
ли она?
   Что с Ли? Да, что с Ли? В такую историю попадают двое.  Если  бы  она  не
захотела, он один, вероятно, не влип бы так. Да, после  всего  пережитого  у
нее очень много претензий к Ли, не так ли?
   К чему все это морализирование, прервал я себя.  Какая  разница?  Если  в
такой неприятности никто не виноват, то что же мне  беспокоиться?  Ведь  для
меня она никто, так почему я должен волноваться? Пусть идет.
   Я догнал Анджелину посреди следующего квартала.
   - Подожди минутку, Анджелина. - Я взял ее за руку. - Ты  не  можешь  уйти
одна. Давай вернемся в гостиницу и все обсудим.

Глава 14

   Анджелина  не  сбросила  мою  руку,  а  просто  остановилась  и   холодно
посмотрела на меня.
   - Зачем?
   - Откуда я, черт побери, знаю? Конечно, это неразумно,  но  я  просто  не
могу отпустить тебя так. Что с тобой будет?
   - А какое тебе дело?
   - Не знаю. Сам в толк не возьму. Но она пошла со мной, не  сказав  больше
ни слова. Мы промолчали весь путь до отеля. Войдя в номер, она села у окна и
выглянула наружу.
   - Что ты собираешься делать? - спросила она.
   - Честно говоря, я ничего еще не придумал. Мы  вместе  попробуем  принять
какое-нибудь решение. Единственное, что я знаю, - я не  могу  оставить  тебя
так: без средств, без всего. Куда ты пойдешь без денег?
   - Мне не нужны твои деньги. Я сел и закурил сигарету:
   - Мне наплевать на то, что тебе нужно или не нужно. Факт, что я  не  могу
оставить тебя скитаться одну.
   Она не ответила. Только раздраженно пожала плечами, продолжая смотреть  в
окно. Черт побери эту упрямую девчонку! Ну почему мы не можем не ссориться?
   - Послушай, ты была когда-нибудь в Галвестоне? Может быть,  нам  съездить
туда на недельку и пожить в гостинице" на берегу? Мы могли  бы  отдохнуть  и
решить дальнейшее. Смотришь, и придумаем, что делать с тобой. А может  быть,
ты передумаешь и вернешься домой?
   Она обернулась. Взгляд ее стал несколько дружелюбнее.
   - Я никогда не была в Галвестоне, но мне всегда хотелось увидеть океан. Я
даже мечтала об этом. Но я заранее  тебе  говорю,  пытаться  уговорить  меня
вернуться домой - зря терять время. Я не вернусь.
   - Точно?
   - Я скорее умру.
   - Ну хорошо. Что же ты собираешься делать? Ты явно не  захочешь  жить  со
мной притом, как мы ссоримся.
   - У меня нет никаких планов. Я даже не собиралась выходить за тебя замуж.
Это ведь была твоя идея, не так ли?
   - Послушай, сестренка. Если ты думаешь, что  я  мечтал  о  тебе  в  своих
одиноких грезах все эти годы, то позволь мне прямо сказать тебе, что это  не
так. Ты знаешь, почему мы поженились, и давай оставим это.
   - Ты все время будешь напоминать мне об этом, да?
   - Нет, не обязательно. Но мне кажется, мы постоянно будем ссориться, пока
находимся в одном штате. Почему мы не можем ладить, черт побери? Кто в  этом
виноват - ты или я? А как с другими людьми? Ты с  ними  тоже  ссорилась?  Ты
ссорилась с Ли?
   - Конечно нет. Он славный и знает, как обращаться с девушками.
   - Ну, значит, дело во мне. Я сел рядом с ней на кровать. Она  повернулась
ко мне, вопросительно подняв брови.
   - Ну ладно. Скажи, что во мне не так? Почему мы начинаем ругаться  сразу,
как только оказываемся один на один?
   - Хорошо. Я скажу тебе. Ты все  время  нарываешься  на  неприятности.  Ты
большой и сильный, по крайней мере внешне,  и  в  тебе  много  сарказма.  Ты
никогда не стараешься относиться к людям по-дружески и не хочешь, чтобы люди
относились к тебе так же. Ты просто хочешь, чтобы тебя оставили в  покое,  и
начинаешь воевать, если кто-то не делает этого. Сегодня ты впервые попытался
быть милым, но это продолжалось не более часа. Ты  умеешь  говорить  девушке
приятные вещи, если хочешь. Но беда в том, что ты не хочешь.  Ты  все  время
делаешь мне гадкие замечания и несешь какую-то бессмыслицу.  Пытаешься  дать
понять, что я - маленькая сучка. А мне безразлично, что ты обо мне  думаешь.
И кроме того, у тебя нет никакого права судить. Вот так. Ты удовлетворен?
   - Да, это, пожалуй, ответ на мой вопрос.
   - Ты упрям. По-твоему, ты единственный, кто может быть прав. И ты слишком
крутой, чтобы ладить с кем бы то ни было. Тебе безразлично, что думают люди.
И ты можешь говорить вещи, которые причиняют другим боль, только потому, что
считаешь правильным говорить такое.
   Ладно, добился чего хотел. Глаза ее сверкали гневом, и я поймал  себя  на
мысли, что даже такие они прекрасны.
   - И еще одно.
   - Ты что, еще недостаточно наговорила?
   - Нет, было бы нечестно, если бы я не сказала еще и это. Ты мог  бы  быть
лучше всех, если бы хотел. В тебе есть что-то необыкновенно приятное, но  ты
стараешься тщательно скрыть это, будто боишься. Вот, теперь ты  тоже  можешь
сказать, что обо мне думаешь. Это будет справедливо.  Что  тебе  во  мне  не
нравится?
   Я задумался на минуту, глядя на нее, ожидающую ответа.
   - Ну?
   - Будь я проклят, если  знаю!  Может  быть,  то,  что  ты  такая  упрямая
маленькая девчонка? И кроме того, я боялся тебя.
   - Боялся? - переспросила она недоверчиво.
   - Боялся, что ты можешь причинить несчастье Ли и Мэри, если не  отстанешь
от него. Они - два человека, которых я очень люблю,  и  я  не  хотел,  чтобы
между ними произошел разрыв из-за тебя. Мэри ему необходима.
   - С каких пор ты стал заниматься чужими делами?
   - Это не важно, - буркнул я. - Но мы пытаемся выяснить, почему  не  можем
провести не ссорясь даже остаток дня. Давай сделаем вид, что мы молодожены и
у нас медовый месяц.
   - Но это так и есть!
   - Давай сделаем вид, что мы молодожены, - снова повторил я  и  тотчас  же
себя одернул. Может быть, она права? Я все время напрашиваюсь на ссору. Если
перестать  ее  под  девать,  может  быть,  у   нас   появится   шанс   мирно
сосуществовать?
   - Думаю, мне все же стоит постричься, - внезапно сказала  она.  Она  явно
собиралась проигнорировать мои последние остроты. -  Первое,  что  я  сделаю
утром, - это пойду и постригусь. Мне уже  до  смерти  хочется  этого  многие
годы, но папа не разрешал.
   - Это глупо. У тебя красивые волосы, зачем ты хочешь их остричь?
   - Тебе они правда нравятся?
   Она быстро вынула несколько шпилек из своей прически, тряхнула головой, и
волосы рассыпались по ее плечам, окутав ее, как облако.
   - Но они слишком длинные.
   Приблизившись, Анджелина заглянула мне в  лицо.  Она  взяла  мою  руку  и
засунула ее в массу своих волос. На ощупь они были  прохладными,  мягкими  и
приятными. Они струйками сбегали между моими пальцами.
   - Так  ведь  лучше,  чем  ссориться?  -  Она  придвинулась  еще  ближе  и
улыбнулась.
   Я зарылся лицом в каскад ее белокурых волос и прижался к  ее  шее.  Кровь
сильно билась в моих висках, вызывая такой шум, словно колотили по  большому
мешку: раз-два, раз-два!
   - И я куплю духи. Какие тебе нравятся? Никогда в жизни их у меня не было.
   - Тебе они не нужны.
   - Почему?
   - Это будет все равно как стрелять птиц на земле.
   - Кто говорил о птицах?
   - Не знаю, - пробормотал я. - Кто-то говорил.
   Шум на улице становился далеким, и в мире не оставалось никого, кроме нас
двоих. Я почему-то не мог вздохнуть. Казалось, что в моей груди  просто  нет
места для вдоха. То, что говорила Анджелина,  звучало  где-то  далеко.  Я  с
трудом разбирал ее слова.
   - Ты можешь быть таким чудесным, когда хочешь, Боб!
   Я обхватил ее, потом встал, обошел кровать. Откинув голову, она  спокой