их событий.
   - Надеюсь, я не помешала вам? - лукаво  спросила  вдова,  в  притворной
нерешительности останавливаясь на пороге. - Если вы не успели еще обсудить
ваши личные отношения, я могу и обождать.
   - Уж не знаю, что еще может  сказать  Гэбриель  из  того,  что  вам  не
годится слышать, миссис Маркл, - ответила Сол,  подчеркивая  своим  тоном,
что Гэбриель только что доверил ей важную тайну,  которую  она,  щадя  его
скромность, не решается огласить. - Да и кто я такая, чтобы  мне  поверяли
сердечные тайны?
   Трудно сказать, что напугало  Гэбриеля  сильнее,  игривость  ли  миссис
Маркл или суровая риторика Сол,  но  он  поднялся  со  стула.  Он  решился
бежать, невзирая ни на страшную сцену, которую могла ему  устроить  миссис
Маркл, ни на физические преграды, какие  могла  воздвигнуть  на  его  пути
костлявая  Сол.  Однако  тайное  подозрение,  что  он  уже   связал   себя
безвозвратно, смутная надежда, что, объяснившись, он еще сумеет  спастись,
или же просто притягательная  сила  нависшей  опасности  парализовали  его
решимость и направили его  стопы  прямехонько  в  гостиную  миссис  Маркл.
Миссис Маркл предложила  ему  сесть,  и  Гэбриель  безвольно  опустился  в
кресло. На кухне Сол оглушительно загремела посудой и запела пронзительным
голосом; было очевидно, что она делает это со специальной целью  показать,
что не подслушивает их  нежных  излияний;  Гэбриель  покраснел  до  корней
волос.
   Когда вечером Гэбриель вернулся домой, он был молчаливее,  чем  всегда.
На вопросы Олли он отвечал кратко и неохотно. Однако не в обычае  Гэбриеля
было замыкаться в себе, даже если он был чем-нибудь сильно огорчен, и Олли
решила набраться терпения. Когда они закончили  свой  скромный  ужин  -  в
отличие от завтрака он не прерывался критическими замечаниями Гэбриеля,  -
Олли пододвинула деревянный ящик - свое излюбленное сиденье  -  поближе  к
коленям брата и удобно  устроилась,  положив  головку  к  нему  на  грудь.
Гэбриель  раскурил  трубку  при  помощи  единственной  свечи,   освещавшей
комнату, затянулся раз или два, вынул трубку изо рта и ласково промолвил:
   - Олли, из этого ничего не получится.
   - Из чего ничего не получится, Гэйб? - спросила хитрая Олли,  прекрасно
поняв, в чем дело, и задумчиво улыбаясь.
   - Да из этой затеи.
   - Из какой затеи, Гэйб?
   - Из женитьбы на миссис Маркл, -  ответил  Гэбриель,  стараясь  принять
равнодушный тон.
   - Почему? - спросила Олли.
   - Она не хочет идти за меня.
   - Не хочет? - воскликнула Олли, мгновенно подняв головку и глядя  брату
прямо в глаза.
   Гэбриель не решился на ответный взгляд. Уставившись в  пылающий  камин,
он повторил раздельно и твердо:
   - Ни-под-каким-видом.
   - Мерзкая старая ведьма,  -  с  сердцем  вскричала  Олли.  -  Я  бы  ей
показала!.. Да ведь на всем свете нет никого лучше  тебя,  Гэйб!  Подумать
только!
   Гэбриель помахал своей трубкой, якобы выражая покорность судьбе,  но  с
таким очевидным довольством, что Олли, заподозрив неладное, спросила:
   - А что же она сказала?
   - Сказала, - ответил Гэбриель не спеша, -  что  ее  сердце  принадлежит
другому. Она даже в поэзию ударилась и заявила так:

   Никогда не смогу полюбить я тебя,
   Потому что другого люблю.

   Да, так и сказала. Может быть, я передаю не вполне точно, Олли, но  ты,
конечно, знаешь, что  в  такие  минуты  женщины  предпочитают  изъясняться
стихами. В общем, она любит другого.
   - Кого? - спросила Олли в упор.
   - Она не назвала его, - ответил застигнутый врасплох Гэбриель,  -  а  я
решил, что допытываться будет неудобно.
   - Ну и как же? - спросила Олли.
   Гэбриель опустил глаза и смущенно заерзал на своем стуле.
   - Что как же? - повторил он вопрос сестры.
   - Что ты ей сказал? - спросила Олли.
   - В ответ?
   - Нет, в самом начале. Как ты подошел к этому делу, Гэбриель?
   Олли устроилась поудобнее, положила руку под  голову  и  с  нетерпением
ждала рассказа Гэбриеля.
   - В  точности,  как  в  таких  случаях  принято,  -  ответил  Гэбриель,
обозначая неопределенным  взмахом  трубки  свою  понаторелость  в  амурных
делах.
   - А все-таки? Расскажи все с самого начала, Гэйб.
   - Могу рассказать, - промолвил Гэбриель, направляя взгляд в потолок.  -
Видишь ли, Олли, женщины очень застенчивы, и, чтобы  иметь  у  них  успех,
нужно действовать смело и решительно. Только я переступил порог,  я  сразу
пощекотал Сол под подбородочком - ну, ты понимаешь,  -  а  потом  обхватил
вдову за талию и чмокнул раза два или три,  просто  так,  чтобы  показать,
какой я любезный и общительный человек.
   - И после всего этого она не захотела идти за тебя замуж, Гэйб?
   - Ни за какие коврижки! - с готовностью подтвердил Гэбриель.
   - Мерзкая тварь! - сказала Олли. - Пусть ее Манти еще попробует  сунуть
сюда свой нос! - добавила она, яростно взмахивая кулачком. - А я-то отдала
ей нынче самого толстого щенка! Подумать только!
   - Нет, Олли, даже не  помышляй  ни  о  чем  таком,  -  поспешно  сказал
Гэбриель. - Никто ничего не должен знать. Это тайна, Олли,  наша  с  тобой
тайна; ты ведь знаешь, о подобных делах не рассказывают.  К  тому  же  это
безделица, сущий пустяк, - добавил он, желая утешить  девочку.  -  Господи
боже, да пока человек найдет себе подходящую жену, ему приходится  раз  по
десять нарываться на отказ. Уж так на свете  заведено.  Был  у  меня  один
знакомый, - продолжал Гэбриель, вступая на путь прямого вымысла, - так ему
невесты отказывали пятьдесят раз подряд, а был он куда красивее меня и мог
в любой момент вынуть из кармана тысячу долларов и предъявить  кому  надо.
Да что там говорить, Олли, некоторым  мужчинам  даже  нравится,  когда  им
отказывают; в этом есть свой азарт, все равно как искать  золото  в  новом
месте.
   - Ну и что ты ей сказал, Гэйб? - спросила  Олли,  возвращаясь  с  новым
интересом к главной теме и пропуская мимо  ушей  заверения  Гэбриеля,  что
мужчинам нравится, когда женщины отвергают их любовь.
   - Я подошел к делу прямо. Сьюзен Маркл, -  сказал  я,  -  послушайте-ка
меня. Мы с Олли живем на горе, вы с Манти - в лощине, но ведь как поется в
песне:

   Для тех, кто любят, кто сердцем верны,
   Ни горы, ни пропасти не страшны.

   Вот я и предлагаю вам, давайте соединимся-ка в одну семью  и  поселимся
вместе. Одно словечко, и мой дом к вашим услугам. Тут я стишков  подпустил
и вытащил вот эту штучку. - Гэбриель продемонстрировал надетое на  могучий
мизинец массивное золотое кольцо.  -  А  потом  чмокнул  ее  еще  разик  и
пощекотал Сол под подбородочком. Кажется, все.
   - И она отказала тебе, Гэйб? - спросила задумчиво Олли. -  После  всего
этого? Да кому она такая нужна? Уж конечно, не мне.
   - Я рад, что ты так думаешь, Олли,  -  сказал  Гэбриель.  -  Но  помни,
никому ни единого слова. Вдова думает строиться здесь, на  горе,  сказала,
что хочет купить участок на моей старой  заявке,  где  я  работал  прошлым
летом, чтобы жить к нам поближе и приглядывать за тобой. Так что, Олли,  -
наставительно сказал Гэбриель, - если она зайдет сюда  и  станет  со  мной
заигрывать, как прежде бывало, ты уж не вмешивайся; от  женщин  приходится
многое терпеть.
   - Чтобы ее ноги здесь не было! - сказала Олли.
   Гэбриель  поглядел  на  Олли   с   видом   одновременно   виноватым   и
торжествующим и привлек ее к себе.
   - Теперь, когда с этим покончено, Олли, - сказал он, - я вижу, что  нам
с тобой живется отлично. Так мы и будем с тобою жить, мирно  да  ладно.  Я
вчера потолковал кое с кем из друзей  насчет  того,  чтобы  выписать  сюда
учительницу из Мэрисвилла;  миссис  Маркл  тоже  согласна,  что  это  дело
нужное. Тогда, Олли, ты у меня пойдешь в школу.  А  на  будущей  неделе  я
съезжу в Мэрисвилл и куплю тебе там несколько  новых  платьев.  Вот  когда
заживем, Олли! А потом, пройдет немного времени - ты и подозревать даже не
будешь, это случится вдруг, вроде сюрприза, - наткнусь я на  богатую  жилу
на нашем участке, и мы с тобой разбогатеем. Здесь непременно  должна  быть
богатая жила, Олли, это уж ты можешь мне поверить.  А  тогда  мы  с  тобой
покатим в Сан-Франциско, купим там  большой-пребольшой  дом  и  позовем  в
гости  маленьких  девочек,  самых  лучших  маленьких   девочек   во   всем
Сан-Франциско, и ты будешь с ними играть. А потом пригласим учителей  тебя
учить и гувернанток - за тобой смотреть. Вот тогда, может быть, я попробую
еще разок посвататься к миссис Маркл.
   - Ни за какие коврижки, - сказала Олли.
   - Нет так нет! - согласился хитрый Гэбриель, весело поблескивая глазами
и испытывая легчайшие укоры совести. - А теперь маленьким девочкам пора  в
кроватку.
   С таким напутствием Олли удалилась,  забрав  с  собой  их  единственную
свечу и оставив брата докуривать  трубку  при  свете  гаснущих  углей.  Но
девочке не спалось. Когда она через полчаса выглянула из-за занавески,  то
увидела, что Гэбриель все еще сидит у очага, опустив  голову  на  руки,  с
докуренной трубкой во рту. Тихонько подкравшись, она обняла его; Гэбриель,
вздрогнул от неожиданности, и девочке что-то капнуло на руку - вроде капли
воды.
   - Горюешь об этой женщине, Гэйб?
   - Нет! - со смехом ответил Гэбриель.
   Олли поглядела на свою руку. Гэбриель уставился в потолок.
   - Не иначе как крыша у нас протекает в этом  месте.  Завтра  непременно
починю. Иди спать, Олли, не то простудишься насмерть.



        "4. КОВАРНОГО ГЭБРИЕЛЯ НАЧИСТО РАЗОБЛАЧАЮТ"

   Невзирая на  внешнюю  беззаботность  и  на  то,  что  на  душе  у  него
действительно полегчало,  Гэбриель  далеко  не  был  удовлетворен  итогами
своего визита к миссис Маркл. Что бы  там  ни  происходило  -  а  читатели
вынуждены судить об этом лишь по известной нам беседе Гэбриеля с  Олли,  -
во всяком случае, дело не было решено так просто и  окончательно,  как  он
пытался это представить День-два Гэбриель  стойко  пресекал  попытки  Олли
возобновить неоконченный разговор, а на третий день, сидя в баре "Эврика",
сам завел с одним  из  старателей  беседу,  которая,  по  всей  видимости,
касалась волнующего его вопроса.
   - Слышал я, - начал издалека Гэбриель, - в газетах много  пишут  сейчас
про суды над  женихами,  которые  будто  бы  нарушили  обещание  жениться.
Думается мне - если взглянуть на дело здраво, - пусть парень и  поухаживал
слегка, вины в том большой нет. Как ты считаешь?
   Собеседник Гэбриеля, который - если верить слухам, - удалился в  Гнилую
Лощину, спасаясь от злой жены, с проклятием возразил, что  все  женщины  -
набитые дуры и доверять им вообще не приходится.
   - Все-таки должен быть  на  этот  счет  справедливый  закон,  -  сказал
Гэбриель. - Вот представь себе, что ты присяжный и слушаешь подобное дело.
Случилось это с  одним  моим  приятелем  во  Фриско,  -  небрежно  добавил
Гэбриель. - Ты его не знаешь. Была у него  знакомая,  ну,  скажем,  вдова,
которая обхаживала его года два или три, а он о женитьбе ни гугу.  В  один
прекрасный день отправляется он к ней в гости, ну просто так, поразвлечься
и приятно время провести.
   - Пиши пропало! - воскликнул циничный собеседник Гэбриеля.
   - Да, - сказал задумчиво Гэбриель,  -  может,  так  оно  и  кажется  со
стороны, но на самом деле у него не было на уме ровно ничего худого.
   - Так что же у них произошло? - спросил советчик.
   - Ничего, - сказал Гэбриель.
   - Ничего?! - возопил с негодованием его друг.
   - Ровным счетом ничего. И теперь эта женщина хочет  подать  на  него  в
суд, чтобы он на ней женился.
   - Хочешь знать мое мнение? - коротко спросил советчик.  -  Так  слушай.
Во-первых, твой приятель болван; во-вторых, лгун бессовестный.  Что  бы  с
ним ни случилось, поделом ему! Вот мое мнение!
   Гэбриель был так подавлен этой резолюцией, что удалился,  не  промолвив
ни слова. Беспокойство его, однако, не утихло, и  попозже,  днем,  сидя  в
компании курильщиков  в  лавке  Бриггса,  он  несколькими  ловкими  ходами
перевел общую беседу на обсуждение вопросов Жениховства и брака.
   - Есть тысяча разных способов ухаживать за женщиной, -  безапелляционно
заявил Джонсон, бегло обрисовав, каким именно путем он добился  взаимности
у своей последней дамы  сердца,  -  тысяча  способов,  потому  что  каждый
мужчина на свой образец  и  каждая  женщина  тоже  на  свой  образец.  Что
подходит одним, не подходит другим. Но существует способ, перед которым не
устоять ни одной женщине. Прикинься равнодушным, ничем не  показывай,  что
она тебе нравится. Можешь даже позаботиться о ней самую малость, если есть
охота - ну, вроде того, как наш Гэйб заботится о своих  пациентах,  -  про
любовь же ни словечка. И так гни свою линию, пока она не поймет, что у нее
нет иного выхода, как самой объясниться тебе в любви. Ты  что  это,  Гэйб,
уходить собрался?
   Гэбриель, который  поднялся  со  своего  места  в  очевидном  смятении,
пробормотал что-то насчет позднего времени, но потом снова  уселся,  не  в
силах отвести глаз от Джонсона, словно тот его загипнотизировал.
   - Против этого способа женщины бессильны бороться, - продолжал Джонсон,
- и за мужчинами, которые им пользуются, нужно следить в оба.  Я  бы  даже
преследовал их по закону. Ведь это значит играть на самых святых чувствах!
Ловить надо таких молодчиков, ловить и разоблачать!
   - Ну а если тот человек не задумал ничего худого, если  у  него  просто
характер такой, - жалобно сказал Гэбриель. - Он, может, и  к  женщинам  не
привержен, и жениться совсем не хочет, - просто такая у негр повадка.
   - Черта с два повадка! - сказал неумолимый Джонсон.  -  Нас-то  ему  не
провести! Хитрющая бестия - не сомневайся!
   Отклонив  все  уговоры  повременить,  Гэбриель   не   спеша   поднялся,
направился к двери и, промолвив что-то о дурной погоде (нарочито небрежным
тоном, чтобы показать, что спор ни в малейшей  мере  не  взволновал  его),
пропал за пеленой дождя, который лил не переставая вторые  сутки  и  успел
превратить единственную улицу Гнилой Лощины в бурлящий желтый поток.
   - Гэйб сам не свой сегодня, - сказал Джонсон. - Утром я слышал, что его
разыскивает адвокат Максуэлл. Что-то у  него  стряслось.  Гэйб  -  славный
парень. Звезд с неба он, конечно,  не  хватает,  зато  за  больными  ходит
замечательно, а в поселке, вроде нашего, - это великое дело. Жаль, если он
забросит своих пациентов.
   - Уж не замешана ли тут женщина? -  усомнился  Бриггс.  -  Он,  похоже,
разволновался, когда ты сейчас заговорил о женщинах. Некоторые считают,  -
продолжал Бриггс, понижая голос и оглядевшись вокруг, - что Олли,  которую
он выдает за сестру, на самом деле его дочь. Нянчиться, как он  с  ней,  и
ночь и день, забыть про баб, про выпивку, про карты, про друзей, - на  это
пойдешь только ради родной дочери. Не встречал я таких любящих братьев!
   - Да и вся эта история про Голодный лагерь и тому подобное не  очень-то
похожа на правду, - вмешался один из собеседников. - Лично у  меня  всегда
были сомнения.
   - Что бы там ни случилось - его забота, - подвел  итоги  Джонсон,  -  и
меня нисколько не касается. Бывало, конечно, что я говорил Гэйбу, кто  чем
захворал и даже давал некоторые полезные советы, как кого лечить, но я  не
стану попрекать его этим, даже если он и влопался в какую-нибудь нехорошую
историю.
   - Скажу со своей стороны, - добавил Бриггс, - что если я  позволял  ему
приходить ко мне и лечить больного мексиканца, это вовсе не значит, что  я
взял на себя поручительство за его нравственность.
   Приход в  лавку  покупателя  прервал  дальнейшее  обсуждение  моральных
качеств Гэбриеля.
   Между тем  злосчастный  объект  этой  дискуссии  пробирался  по  улице,
прижимаясь к стенам домов, чтобы спастись от пронзительного ветра, пока не
вышел на тропу; тропа сперва сбегала вниз, в лощину, а  потом  поднималась
по противоположному склону холма прямо к его хижине. Гэбриель остановился.
Спускаться можно было, только пройдя возле самого пансиона  миссис  Маркл.
Но не значило ли это - в свете только что услышанного -  подвергнуть  себя
новой  опасности,  бросить  безрассудный  вызов  судьбе.   Взбудораженному
воображению Гэбриеля представилось  сперва,  как  вдова  и  Сол  совместно
набрасываются на него и заставляют зайти  к  ним  в  гости,  потом  другая
устрашающая  картина  -  как  он  пытается  проскользнуть  незамеченным  и
вызывает тем приступ истерики у миссис Маркл. Попасть домой можно  было  и
другим путем, обойдя лощину по гребню горы; это значило,  правда,  сделать
крюк в три мили. Недолго раздумывая, Гэбриель зашагал в обход.
   Задача была нешуточной; идти  Гэбриелю  приходилось  все  время  против
ветра, дождь хлестал ему прямо в лицо. Зато трудности пути, требовавшие от
нашего героя напряжения всех физических  сил,  захватили  его  внимание  и
помогли отвлечься от нелепых страхов Когда Гэбриель добрался до гребня, он
впервые по-настоящему увидел,  что  успели  натворить  дожди,  шедшие  без
малого уже неделю. Неприметный горный  родничок,  из  которого  всего  две
недели тому назад, гуляя с Олли, он напился свежей воды, -  превратился  в
водопад; ручей, через который они оба перескочили без труда, стал бурлящей
рекой; в низинах прямо на глазах росли и ширились озера; а дальняя  долина
сплошь была залита поблескивающей водой. В ушах  звенело  от  бульканья  и
журчания.
   Через полчаса, когда Гэбриель уже одолел не менее  двух  третей  своего
пути, перед ним открылось узкое обрывистое ущелье,  по  которому  проходил
почтовый тракт из Уингдэма в Мэрисвилл. Подойдя поближе, Гэбриель  увидел,
что горная речушка, протекавшая вдоль почтового тракта, вздулась до  самых
берегов и кое-где залила дорогу.
   -  Сегодня  езда  здесь  будет  невеселая,  -   пробормотал   Гэбриель,
раздумывая об уингдэмском дилижансе, который вот-вот должен был  появиться
из-за поворота, - опасная будет езда; а  особенно  если  лошади  попадутся
пугливые. Впрочем, это не самое страшное испытание,  какое  может  выпасть
человеку, - прибавил он, обращаясь мыслью к  миссис  Маркл.  -  И  я  хоть
сейчас поменялся бы местами с Юба Биллом; сел бы вместо него на  козлы,  а
Олли посадил бы в дилижанс.
   Но тут внимание Гэбриеля привлекла открывшаяся  его  взору  уингдэмская
плотина, и в то же мгновение он не только полностью забыл о миссис  Маркл,
но вообще как бы стал совсем другим человеком. Что там  приключилось?  Для
неискушенного  взора  -  ничего  страшного.  Правда,  водохранилище   было
переполнено и вода с ревом бежала через  водосброс.  Ну  и  что  же?  Даже
специалист и тот сказал  бы,  что  сток  лишней  воды  ничем  не  угрожает
плотине. Так в чем же дело? А дело было в  том,  что  примерно  посередине
грубо сложенного глинобитного тела  плотины  просачивалась  вода  и  узкой
струйкой изливалась на низлежащие утесы и на  почтовый  тракт  в  каньоне.
Плотина была размыта!
   Для человека отважной души не могло быть сомнения в том, как поступить.
Куртку и всю лишнюю одежду долой! Вниз - со скалы, цепляясь за  камни,  за
выскальзывающий из рук чимизаль и  полусгнившие  корни  деревьев!  Вниз  в
каньон, рискуя на каждом шагу поломать себе руку или ногу, а то  и  совсем
лишиться жизни. А потом -  во  весь  дух  по  почтовому  тракту  навстречу
дилижансу, пока он еще не въехал в узкое ущелье! Но, чтобы  выполнить  все
это с самой малой затратой энергии - о, как она ему еще будет нужна!  -  с
самой тщательной экономией физических сил,  с  изяществом  горца  и  мощью
исполина, чтобы выполнить это безупречно и  четко,  без  единого  промаха,
словно не под влиянием минуты, а после длительной специальной  тренировки,
- нужно было быть Гэбриелем Конроем. А если  бы  вы  увидели  его,  когда,
спустившись вниз, ос перешел на широкий размашистый  бег,  пригляделись  к
его  невозмутимо  серьезному,  даже  не  тронутому   волнением   лицу,   к
исполненному спокойной решительности взгляду,  наверно,  сказали  бы:  это
какой-то могучий великан, надумав  поразмяться,  свершает  свой  привычный
моци