ку.
Покажет, что  убийство  было  совершено  грубо,  не  по-джентльменски  (он
принимает на себя полную ответственность за эту, последнюю, формулировку),
и потому не может рассматриваться как убийство  на  поле  чести.  Убийство
такого рода подобает китайцу или негру.
   Полковник Старботтл не хочет, чтобы его превратно поняли. Не пред лицом
Красоты (тут полковник выдержал  паузу  и,  извлекши  из  кармана  носовой
платок, элегантно помахал им в направлении  смуглой  Мануэлы  и  неистовой
Сол; причем  обе  дамы  восприняли  жест  полковника  в  качестве  личного
комплимента   и   обменялись   враждебным   взглядом),   не   пред   лицом
очаровательной и всесильной половины человечества надлежит  оспаривать  ее
власть над мужчинами; но я докажу, что эта сладкая...  гм...  отрава,  эта
упоительная и... гм... фатальная страсть, которая равно правит и  на  поле
сражения, и в роскошном дворце богача,  и...  гм...  в  хижине  последнего
бедняка, всегда была чужда расчетливому сердцу Гэбриеля Конроя.  Поглядите
на него, джентльмены! Поглядите и скажите  по  чести,  скажите  как  люди,
всегда ведающие, что есть истинное поклонение прекрасному  полу,  способен
ли такой человек пожертвовать собой для  женщины?  Посмотрите  на  него  и
скажите со всей ответственностью, таков ли он, чтобы подвергнуть себя хоть
малейшему риску ради ласкового  взгляда  любимых  глаз,  принести  себя  в
жертву на алтарь Афродиты?
   Все уставились на Гэбриеля. Действительно, было трудно  в  этот  момент
усмотреть  в  нем  сколько-нибудь  значительное  сходство  с   воздыхающей
Амариллис или неистовым Отелло. Он сидел озадаченный, сумрачный, со  своей
обычной, несколько сконфуженной миной на лице. Когда же обвинитель привлек
к нему внимание зала, Гэбриель залился яркой краской и засунул куда-то под
стул свои длинные ноги (он давно уже порывался упрятать их подальше, чтобы
его массивные колени не торчали у всех на виду). А когда  выяснилось,  что
полковник решил продлить свою риторическую паузу и зал по-прежнему смотрит
на него, Гэбриель не спеша вытащил из кармана небольшой гребешок и неловко
принялся причесывать волосы, дабы показать, что он занят своими  делами  и
решительно ничего не замечает.
   - Нет, сэр, - сказал полковник с  суровым  укором,  который  производит
столь неотразимое впечатление а судебных  речах,  -  вы  вольны,  конечно,
причесывать свою шевелюру, но вам  не  удастся  пригладить  ее  настолько,
чтобы убедить уважаемых заседателей,  что  вы  находились  под  властью...
гм... Далилы.
   Далее полковник набросал в высшей степени поэтичный  портрет  погибшего
Рамиреса. Уроженец здешних мест, джентльмены, натура  глубоко  симпатичная
каждому южанину; дитя тропиков, горячий, порывистый; беззащитный -  как  и
все  мы  -  перед  чарами   красоты.   Полковник   не   считает   уместным
останавливаться более подробно на этом последнем  пункте.  Здесь,  в  этом
самом зале, уважаемые  присяжные,  находятся  две  дамы,  к  которым  были
устремлены лучшие чувства покойного; их присутствие скажет вам больше, чем
мои слова. Покойный, продолжал полковник, принадлежал к старейшей из наших
испанских фамилий, отпрыск древнего рода, помнящего времена... гм...  Сида
и... гм... Дон-Жуана. И этому человеку суждено было стать  жертвой  интриг
миссис Конрой и презренных страхов Гэбриеля Конроя,  жертвой  коварства  и
безжалостного клинка!
   Полковник Старботтл заявил, что покажет суду, как, выдав себя за  Грейс
Конрой, исчезнувшую сестру подсудимого, и присвоив ее имя,  миссис  Конрой
(тогда  еще  госпожа  Деварджес)  обратилась  к  доверчивому,  ничего   не
подозревавшему Рамиресу с просьбой помочь ей утвердиться в законных правах
на землю, коей владел в то время подсудимый (выкравший ее, как известно, у
своей сестры). Он расскажет, как Рамирес, веривший всем россказням госпожи
Деварджес, помогал ей с готовностью открытой щедрой натуры, пока брак ее с
Гэбриелем Конроем не показал ему всю глубину ее  предательства.  Полковник
Старботтл воздержится  от  оценки  этого  брака.  Уважаемые  присяжные  не
нуждаются в его разъяснениях. Они достаточно  проницательны,  чтобы  самим
понять, что это был заключенный под эгидой святейшего из  таинств  гнусный
союз двух сообщников против злосчастного Рамиреса. Если кто правил на  том
свадебном пиру, то уже скорей... гм... Меркурий, нежели... гм...  Гименей,
и  союз  тот  был  заключен  для  мошенничества  и  смертоубийства.   Едва
уверившись, что добыча у них в руках, они решили избавиться  от  свидетеля
своих преступных деяний; орудием убийства стал супруг. И как же свершил он
свое черное дело? Вызвал свою жертву на честный бой при  свидетелях?  Или,
быть может, прикинувшись оскорбленным, ревнующим мужем,  послал  сопернику
формальный вызов? О нет, джентльмены! Бросьте взгляд  на  великана-убийцу,
поставьте мысленно рядом с ним хрупкого, изящного юношу,  павшего  от  его
руки,  и  вы  без  слов  поймете,   сколь   чудовищным   было   свершенное
преступление.
   После речи полковника обвинение вызвало своих свидетелей и  представило
суду факты, окрашенные более  или  менее  пристрастно,  в  зависимости  от
личных симпатий каждого из свидетелей и от его умения разобраться  в  том,
что он видит, а также  и  от  того,  предпочитает  ли  свидетель  излагать
фактические обстоятельства дела или  же  свои  размышления  о  них.  Когда
слепые сообщили, что они увидели, а безногие рассказали, как  они  бегали,
обвинение отпраздновало свою первую победу.
   Свидетельскими показаниями  было  установлено,  во-первых,  что  убитый
скончался от ножевого ранения; во-вторых, что  у  Гэбриеля  была  ссора  с
Рамиресом и что Гэбриеля видели на холме за несколько часов  до  убийства;
в-третьих, что немедленно после убийства Гэбриель бежал из Гнилой  Лощины,
как и его жена, поныне неразысканная; наконец, в-четвертых,  что  Гэбриель
имел достаточный повод, чтобы совершить вменяемое ему преступление.
   Правда, многое в этих показаниях было оспорено защитой при перекрестном
допросе свидетелей. Так, например, когда хирурга, производившего  судебное
вскрытие и признавшего, что Рамирес был болен чахоткой, спросили,  не  мог
ли  мексиканец  скончаться  в  ту  самую  ночь   попросту   от   легочного
кровоизлияния,  он  не  сумел  ответить  ни   да,   ни   нет.   Свидетель,
утверждавший, что он лично видел, как Гэбриель тащил Рамиреса за  шиворот,
не решился  под  присягой  подтвердить,  что  дело  именно  так,  как  ему
показалось, а не наоборот; что  касается  инкриминируемого  миссис  Конрой
самозванства, то это, в конце концов, были всего лишь слухи.
   Тем не  менее  пари  в  публике  заключались  за  Старботтла  и  против
Пуанзета. То  была  обычная  форма,  в  которой  Гнилая  Лощина  оценивала
фактическое положение вещей.
   Когда закончился  допрос  свидетелей,  поднялся  Пуанзет  и  потребовал
немедленного освобождения подсудимого из-под стражи, поскольку, во-первых,
обвинение не сумело доказать связь Конроя  с  Рамиресом  или  хотя  бы  их
знакомство в период, предшествующий убийству, и, во-вторых,  обвинение  не
представило доказательств сообщничества Конроя с  действительным  убийцей,
против которого, собственно говоря, и были направлены все свидетельства  и
аргументация прокурора.
   Суд отклоняет требование защиты. Громкий вздох облегчения, в зале и  на
скамье присяжных. Экая наглость, право!  Из-за  какой-то  там  юридической
закорючки их,  законопослушных  граждан  Гнилой  Лощины,  чуть  не  лишили
полагающегося им развлечения! Когда Артур встал, чтобы говорить, он  сразу
почувствовал,  что  весь  зал  ненавидит  его,  как  ненавидят   человека,
пытающегося сплутовать в честном соревновании.
   Сколь ни странно, но враждебность аудитории словно подстегнула  Артура,
пробудила в нем лишь еле тлевший до того боевой дух. Оценив общую ситуацию
и настроение слушателей, он  решил,  что  выступит  сейчас  как  сторонник
полковника Старботтла.
   Если в чем он, Пуанзет, расходится с  уважаемым  коллегой,  то  лишь  в
оценке настоящего дела как исключительного или своеобычного.  Напротив,  в
системе нашего насколько неорганизованного калифорнийского правосудия  это
весьма  банальное,  я  бы  сказал  даже,  пребанальнейшее  дело.  Поистине
своеобычно во всем деле лишь то, что наш уважаемый и красноречивый коллега
почему-то вообразил, будто обвиняет подсудимого, хотя  выступил  на  самом
деле в его защиту. Учитывая это обстоятельство,  он,  Пуанзет,  не  станет
сейчас  касаться  отдельных  промахов,  допущенных   обвинением,   и   тех
противоречий, в  которых  запутался  полковник  Старботтл.  Неудивительно!
Столь  свойственное  полковнику  чувство  справедливости   столкнулось   с
ошибочными исходными посылками его речи. Впрочем,  он,  Пуанзет,  позволит
себе сейчас устранить  эти  прискорбные  противоречия.  Он  готов  принять
остроумную гипотезу обвинения,  что  подлинным  убийцей  Рамиреса  следует
считать  или  миссис  Конрой  (кстати  сказать,  совсем  не  упомянутую  в
обвинительном заключении), или иное, третье лицо. Но тогда  почему  же  мы
судим Гэбриеля Конроя, как связать одно с другим?! Нельзя  не  подчеркнуть
весьма слабую обоснованность  обвинения.  Чтобы  не  тратить  времени,  он
сейчас вызовет  к  свидетельскому  столу  самого  обвиняемого;  он  просит
присяжных заседателей обратить особое внимание на то,  что  этот  человек,
вопреки всем существующим законам, - как божеским, так и  человеческим,  -
вторично вынужден бороться за жизнь в том самом  здании,  в  котором  лишь
несколько дней назад толь ко чудом спасся от гибели.
   Да, он вызовет в качестве свидетеля самого Гэбриеля Конроя!
   Заявление защитника вызвало сенсацию. Гэбриель неторопливо  распрямился
во весь свой могучий рост, после чего степенно направился к свидетельскому
столу. Встреченный отчасти укоризненными, отчасти  насмешливыми  взглядами
окружающих, он слегка порозовел от волнения; те, близ  кого  он  проходил,
пробираясь в толпе, утверждали позднее, что он тяжело дышал. Добравшись до
свидетельского  стола,  Гэбриель   несколько   приободрился   и   направил
рассеянный  взор  на  полковника  Старботтла.  Секретарь  суда   торопливо
прочитал слова присяги. Гэбриель сел на свое место.
   - Ваше имя? - спросил Артур.
   - Вы хотите знать мое  настоящее  имя?  -  переспросил  Гэбриель,  чуть
извиняющимся, по обыкновению, тоном.
   - Разумеется, настоящее имя, - нетерпеливо повторил Артур.
   Полковник Старботтл навострил уши; когда он взглянул на  Гэбриеля,  тот
ответил ему тяжелым  обжигающим  взглядом,  но  тут  же  снова  равнодушно
уставился на потолок.
   - Настоящее мое имя, доподлинное имя - Джонни Дамблди. Джонни Дамбл-ди.
   По залу прошел трепет, потом наступила мертвая тишина. Артур и Максуэлл
вскочили, как по команде.
   - Что такое? - сказали они в один голос.
   - Джонни Дамблди, - повторил Гэбриель не спеша и с полным  присутствием
духа. - Настоящее мое имя - Джонни Дамблди. Я часто называл себя Гэбриелем
Конроем, - непринужденно пояснил  он,  оборачиваясь  к  изумленному  судье
Бумпойнтеру, - но  то  была  неправда.  Женщина,  на  которой  я  женился,
действительно Грейс Конрой. Меня с души воротит от богопротивного  вздора,
который городил здесь насчет моей жены этот старый лгун  (Гэбриель  указал
пальцем на доблестного полковника). Да, моя  жена  была  и  есть  истинная
Грейс Конрой. (Обращая грозный взгляд на полковника.) Слышите  вы,  что  я
говорю?  Хочу  заявить  вам,  ваша  честь,  и  вам,  уважаемые   присяжные
заседатели, что единственный, кто здесь самозванец, - это я!



        "6. ПРОВАЛ ОБВИНЕНИЯ"

   Потрясение, вызванное ответом Гэбриеля, было столь всеобщим, что  никто
не успел заметить, что защитники Гэбриеля удивлены ничуть  не  менее  всех
остальных. Максуэлл уже приготовился  было  встать,  чтобы  задать  вопрос
подсудимому, но Артур положил руку ему на плечо.
   - Он же спятил! Это самоубийство! - взволнованно прошептал Максуэлл.  -
Нужно прервать его показания! И все объяснить суду!
   - Тсс! - быстро возразил Артур. - Ни слова! Стоит им заметить,  что  мы
не ждали этого, и все пропало!
   В следующее мгновение взоры присутствующих обратились к Артуру, который
остался стоять как  был,  сохраняя  глубочайшее  спокойствие.  Все  думали
только об одном: какое новое откровение принесет второй вопрос  защитника?
Когда тишина стала уже почти нестерпимой, Артур обвел сперва зал, а  потом
и скамью присяжных безмятежным, удовлетворенным взором,  словно  оценивая,
верно ли он нанес свой тщательно продуманный, заранее подготовленный удар.
А когда в зале не осталось ни единого человека, который не вытянул бы  шею
до отказа и  не  превратился  бы  целиком  в  слух,  Артур  изящным,  чуть
небрежным движением повернулся к судье.
   - Больше вопросов нет, ваша честь, - спокойно заявил он и сел на место.
   Невозможно передать эффект этого простого, более  чем  естественного  и
абсолютно  логичного  хода.  Сколько  ни  было  в  дальнейшем  успехов   в
адвокатской практике Артура, никогда он не одерживал такой гигантской,  ни
с чем не сравнимой, триумфальной победы. О Гэбриеле все попросту позабыли;
героем дня стал человек, подаривший им эту потрясающую сенсацию. Никто  не
знал, проистечет ли от нее хоть какая-нибудь польза для дела, но  никто  и
не заботился об этом. Одно  было  ясно:  раскрыта  страшная  и  заманчивая
тайна; на очереди - вторая тайна: кто убийца? Если бы присяжным предложили
сейчас вынести вердикт, они, не вставая с места, оправдали бы  подсудимого
из одной только любви к его адвокату. Пари на  Артура  заключались  два  к
одному.  Прошу  читателя  учесть,  что  я  пишу  о   людях   импульсивных,
повинующихся одним лишь своим желаниям и не стесняемых ни в словах,  ни  в
поступках    какими-либо    традициями    или    искусственно    вводимыми
законодательными ограничениями. Я знаю, что поэты  склонны  идеализировать
таких героев; подчас,  как  мне  кажется,  их  поднимает  на  пьедестал  и
новейшая философия.
   Судья Бумпойнтер вопросительно взглянул на полковника Старботтла.  Тот,
сбитый с толку и не на шутку озадаченный необъяснимым  поведением  защиты,
откашлялся,  покопался  в  бумагах,  напыжил  грудь  и   поднялся,   чтобы
подвергнуть свидетеля перекрестному допросу.
   - Итак,  вы  заявили,  что  вас  зовут  (полковнику  пришлось  еще  раз
обратиться к своим бумагам)... гм... Джон Дамблди. Не сообщите ли вы  нам,
мистер Дамблди, для какой надобности вы назвались Гэбриелем Конроем?
   Защита заявляет протест. Первое основание: вопрос, заданный  свидетелю,
в данном случае неуместен (прецедент в деле Хиггинботома против  Смизерса;
следует   ссылка   на   источник);   второе:   показание   свидетеля   при
первоначальном опросе не подлежит выяснению (дело  Суинка  против  Суанка,
определение судьи Маггинса, "Судебные решения  Кальторпа",  т.2);  третье:
свидетель не может быть вынуждаем к даче невыгодных для себя показаний.
   Судья  отклоняет  протест.  Не  приводит  никаких  мотивов.   Подлинное
основание - любопытство судьи Бумпойнтера. Полковник  Старботтл  повторяет
вопрос:
   - Для какой надобности вы назвались Гэбриелем Конроем, каковы были ваши
побуждения?
   _Гэбриель_ (доверительным тоном, облокачиваясь с весьма  лукавым  видом
на ручку кресла). А как вам кажется самому, каковы были мои побуждения?
   Под дружный смех зала судья строго разъясняет Гэбриелю,  что  свидетелю
не полагается задавать вопросов. Его дело - отвечать.
   _Гэбриель_. Что ж, Гэбриель Конрой -  звучное  имя;  так  звали  одного
человека, который скончался в Голодном лагере.  То,  что  я  назвался  его
именем, облегчило мне знакомство с Грейс Конрой, его сестрой, на которой я
потом женился. Скажу вам откровенно,  судья,  это  было  немалой  подмогой
моему сватовству, а то ведь она презастенчивая; у них вся семья такая.
   _Вопрос_: Знал вас убитый в течение вашего предыдущего  знакомства  под
именем Гэбриеля Конроя или же... гм... Джонни Дамблди?
   Артур Пуанзет обращает внимание суда, что факт  предыдущего  знакомства
убитого с Гэбриелем... то есть с Джонни Дамблди, не  является  доказанным.
Просит суд учесть, что защита ограничилась при первоначальном опросе одним
лишь установлением имени обвиняемого.
   Суд  принимает  возражение  защиты;  судье  Бумпойнтеру   не   терпится
добраться до сути дела.  У  полковника  Старботтла  больше  нет  вопросов.
Гэбриеля отпускают на место.
   Пари на Артура Пуанзета заключаются пять к одному. Многие  в  зале,  до
сих пор равнодушные к исходу дела, сердечно пожимают Гэбриелю руку,  когда
он  возвращается  на  скамью  подсудимых.  Прокурор  спешно  совещается  с
полковником Старботтлом. Полковнику вручают какую-то  записку.  Мануэла  и
Сол со жгучим любопытством разглядывают даму под  густой  вуалью,  которую
полковник Старботтл с утонченной  галантностью  ведет  через  весь  зал  и
усаживает рядом с собой. Волнение в зале и на скамье присяжных.
   Возобновляется опрос свидетелей защиты. Дает показания Майкл О'Флаэрти,
уроженец графства Керри, Ирландия. Занятие: старатель. В вечер, когда было
совершено убийство, возвращался домой после  работы  и  видел  мексиканца,
прятавшегося, как вор, среди деревьев. Немного спустя, пройдя  примерно  с
полмили, нагнал Гэбриеля Конроя, который шел в том же направлении,  что  и
свидетель, и той  же  дорогой;  дошел  с  ним  вместе  до  конторы  юриста
Максуэлла.  Свидетеля  подвергают  перекрестному  допросу:  да,   является
гражданином Соединенных Штатов. Голосует только за демократов.  На  старой
родине всегда был врагом королевской власти - пропади  она  пропадом!  Ну,
нет, не такой он человек, чтобы изменять своим убеждениям! Какой-то китаец
привел те же факты, что и он, в подтверждение алиби Гэбриеля? Ему об  этом
ничего не известно. Что такое алиби, точно сказать не может, но  полагает,
что если ему показать,  узнает  с  первого  взгляда.  Китайцы  еще  почище
негров; это - верно! Не раз замечал, что Гэбриель - левша.
   Амадей Мише приносит присягу в качестве свидетеля  защиты.  Родился  во
Франции.  Занятие:  десятник  на  руднике   "Ля   Парфет   Юнион".   Часто
прогуливается для собственного удовольствия в очаровательной роще на холме
Конроя. Гуляя там вечером 15-го числа, видел, как Гэбриель вышел из своего
дома. Примерно в семь часов, быть может, чуть попозднее, но никак не ранее
семи. Был прелестный вечер. Гэбриель помахал  ему  рукой  на  американский
манер и проследовал мимо.  В  восточном  направлении.  И  дальше  тоже  на
восток. Глядел вслед мосье Конрою, потому что у него было такое грустное -
si triste - выражение лица, словно его томила великая печаль  вот  в  этом
месте (свидетель поглаживает себя по левой стороне груди). Видел,  как  он
спустился в лощину. Снова направился вверх по холму и услышал два  голоса:
мужской и женский. Женский он узнал: то была мадам Конрой. Мужской  совсем
незнакомый; никогда не слышал раньше. Нет, не Гэбриеля, готов  присягнуть.
Гулял по лесу еще час. Гэбриеля больше  не  встретил.  Когда  возвращался,
видел, как двое - мужчина и женщина - спустились с холма и направились  по
уингдэмской дороге. Почти уверен, что женщина была мадам Конрой.  Кто  был
мужчина, не знает. Не Гэбриель Конрой. Почему так уверен?! Mon  Dieu,  что
я, не отличу великана от обыкновенного человека?!
   Свидетеля подвергают перекрестному допросу. Я - патриот.  С  программой
демократической партии незнаком.  Ненавижу  аристократов.  Был  ли  убитый
аристократом - не знаю. Нет, не ссорился с мадам Конрой. Нет, не  ухаживал
за ней. Нет, она меня не завлекала.  Говорю  искренне.  Да,  замечал,  что
подсудимый - левша.
   Геллинг Дитман. Родился в  Германии.  Убитого  не  знает.  С  Гэбриелем
знаком. Вечером 15-го видел его на уингдэмской дороге.  Думает,  что  было
начало девятого. Гэбриель беседовал с китайцем.
   Свидетеля подвергают перекрестному допросу.