- Я назначил  вам  здесь  свидание  как  Артур  Пуанзет  -  адвокат  из
Сан-Франциско; теперь же как Филип Эшли, ваш старый  друг,  я  прошу  вас,
доверьтесь мне и расскажите откровенно все, что знаете об этом  несчастном
деле. Я приехал сюда, Гэбриель, чтобы помочь вам, ради  вас,  Гэбриель,  и
ради вашей сестры. Мы добьемся удачи!
   Снова он протянул Гэбриелю руку; на сей раз не напрасно. Порывисто,  от
души Гэбриель схватил ее обеими руками; Артур понял, что из всех  преград,
мешавших его участию в деле Гэбриеля, он преодолел самую трудную.
   - По-моему, он рассказал мне все, что знает, - сказал Артур  Максуэллу,
когда тот, вернувшись через два часа в контору, как было у них  условлено,
застал своего коллегу задумчиво сидящим перед открытым  окном.  -  Я  верю
каждому его слову. Он не более повинен в убийстве, чем  мы  с  вами.  Это,
впрочем, я  понимал  и  раньше.  До  момента  убийства  он  полностью  вне
подозрения; не исключаю, впрочем, что поведение его после  убийства  может
быть трактовано как соучастие в преступлении. Меня его версия убеждает; но
ни у присяжных, ни у прессы она не будет иметь успеха, - слишком  много  в
ней неправдоподобных обстоятельств; если же признать  их  правдоподобными,
они обернутся против него. Нам нужна совсем иная версия. Подумав, я пришел
к выводу, что тот план  защиты,  который  он  вам  предложил,  не  так  уж
абсурден и заслуживает внимания. Единственный путь для нас - это  признать
факт убийства и настаивать, что убийство было вынужденным. Я знаю  здешний
народ, знаю  и  психологию  здешних  присяжных;  если  Гэбриель  попробует
рассказать им, что рассказал сейчас мне, они отправят его на  виселицу  не
моргнув глазом. К сожалению, по милости госпожи Конрой нам придется  иметь
дело со сложным переплетом подлогов и  имущественных  интересов;  Гэбриель
тут ни при чем, да и вообще эти подлоги не имеют никакого  касательства  к
делу, но присяжные непременно ухватятся за них и будут искать в них мотива
преступления; вы, конечно, понимаете, что это будет коньком  обвинения,  и
нам придется держать ухо востро; но если нам  удастся  заставить  Гэбриеля
молчать, они все равно ничего не докажут. Установленные факты таковы,  что
даже если бы Гэбриель был повинен в  убийстве,  он  и  тогда  с  легкостью
провел бы прокурора; беда в том, что он тупо решил охранять свою  жену  от
малейших подозрений и взять вину на себя.
   - Значит, вы не считаете миссис Конрой убийцей?
   - Нет. Считаю способной на убийство, но в убийстве неповинной. Истинный
убийца пока еще неизвестен Гнилой Лощине; никто о нем даже не подозревает.
Я должен еще раз повидаться с Гэбриелем и с Олли; а вас пока  что  попрошу
разыскать китайца по имени А Фе,  который  доставил  Гэбриелю  записку  от
жены; именно сейчас, когда в нем нужда, он куда-то запропастился.
   - Суд присяжных не примет показаний китайца, - сказал Максуэлл.
   - Это ничего; я раздобуду арийца и христианина, который подтвердит  под
присягой показания китайца. Через два-три дня все  факты  будут  у  нас  в
руках,  и  тогда,  дорогой  коллега,  -   сказал   Артур,   фамильярно   и
покровительственно похлопывая старшего собрата  по  плечу,  -  мы  с  вами
займемся вопросом, как нам половчее скрыть их от суда.
   Когда Гэбриель, докладывая вечером Олли обо всем, что с  ним  случилось
за день, пересказал  ей  свой  разговор  с  Пуанзетом,  девочка  пришла  в
сильнейшее негодование.
   - Так прямо и объявил тебе, что даже не знает, жива Грейс или  умерла?!
И еще смеет считать себя ее милым!
   - Ты забываешь, Олли, - сказал Гэбриель, - что Грейси даже мне,  своему
родному брату, не сообщила, где она. Станет ли она откровенничать с  чужим
человеком? Выходит, что на наше "личное объявление" она так и не ответила.
   - А я думаю, она просто не желает с ним знаться, - ответила Олли,  лихо
тряхнув кудряшками. - Хотела  бы  я  видеть,  с  каким  лицом  этот  нахал
показался бы ей. Он обязан был найти ее, раз  она  его  милая.  Почему  он
немедленно не поехал за ней в _пресидио_? Для  чего  он  вообще  вернулся,
если не посчитал нужным разыскать ее? Будь спокоен, Гэйб,  твоя  Жюли  так
никогда не  поступит.  Она  преотлично  знает,  где  ты  сейчас  (Гэбриель
задрожал, и сердце его упало), и только ждет начала суда, чтобы явиться  в
Лощину. А эти адвокаты, я вижу, творят с тобою, что им только  вздумается,
глупый ты старый Гэйб! Ну погодите, дайте мне только  добраться  до  этого
Филипа... Эшли-Пуанзета!



        "4. О ЧЕМ НЕ ЗНАЛ А ФЕ"

   От увещаний и выговоров  практической  Олли  Гэбриель  убегал  на  холм
Конроя; там, в своей старой хижине, раскурив трубку, он предавался думам о
непостоянстве женского характера и о странностях прекрасного пола  вообще.
Бывало и так, что он забредал к исполинской сосне, по-прежнему в  зловещем
одиночестве высившейся над своими лесными собратьями, и,  устроившись  меж
корней у ее  подножия,  мирно-размышлял  о  своем  нынешнем  положении,  о
превратностях судьбы, об устрашающей  проницательности  Олли,  наконец,  о
бесконечной милости творца,  допускающего  существование  на  земле  таких
бестолковых и ни на что не годных созданий, как  Гэбриель  Конрой.  Порою,
машинально, повинуясь силе привычки, он нарушал границу отведенной им  для
себя прогулочной зоны и приближался к красивому дому на вершине  холма,  в
котором, с момента памятного прощания с женой,  даже  ноги  его  не  было.
Стоило Гэбриелю заметить, что он забрел, куда не следует, и он  тотчас  же
отступал с чувством неловкости и  какого-то  суеверного  страха.  Однажды,
возвращаясь после такого невольного  набега  и  проходя  каштановой  рощей
возле  самого  дома,  он  наткнулся  на  брошенную  на  выгоревшей   траве
корзиночку  с  шитьем.  Гэбриель  узнал  рабочую  корзинку  своей  жены  и
вспомнил, что именно  здесь  она  обычно  искала  убежища  от  нестерпимой
полуденной жары. С минуту помедлив,  он  шагнул  было  дальше,  но  потом,
одолеваемый  смущением,  вернулся  снова.  Касаться   вещей   жены   после
совершившегося разрыва было неприятно Гэбриелю и казалось непорядочным;  с
другой стороны, оставить корзиночку миссис  Конрой  на  произвол  дождя  и
ветра или  же  в  добычу  какому-нибудь  праздношатающемуся  китайцу  было
несовместно с тем уважением, которое Гэбриель питал даже к слабостям своей
жены. Наконец  он  принял  решение  подобрать  корзиночку,  чтобы  позднее
переслать ее юристу Максуэллу как хранителю имущества миссис Конрой. Но, к
великому  его  неудовольствию  (Гэбриель  скорее  отрубил  бы  себе  руку,
поднявшую корзинку,  нежели  стал  бы  любопытствовать,  что  там  лежит),
набитая доверху корзиночка  вдруг  раскрылась;  мелочи,  лежавшие  в  ней,
посыпались на землю, и ему пришлось подбирать их - одну вещицу за  другой.
Среди прочего ему попалась детская распашонка, такая  крохотная,  что  она
легко уместилась у него на  ладони.  Поскольку  Гэбриель  во  время  своих
странствий с переселенческой партией не раз выполнял обязанности няньки  и
пестуна едва появившихся на свет человеческих детенышей, он был достаточно
знаком с этими священными принадлежностями младенчества, вовсе  неведомыми
бездетным мужчинам.
   Вместо того чтобы положить распашонку назад к прочим  вещам,  Гэбриель,
залившись сильным румянцем  и  чувствуя  себя  еще  более  виноватым,  чем
всегда, сунул ее в карман  своей  куртки.  Хуже  того,  вопреки  принятому
решению, он не отослал корзинку юристу Максуэллу и даже словом не упомянул
о находке, когда  вечером  делал  отчет  Олли  о  том,  как  провел  день.
Следующие два дня он был чрезвычайно молчалив и задумчив и получил строгий
выговор от Олли за глупое поведение вообще, а в  особенности  за  то,  что
отлынивает от исполнения своих прямых обязанностей.
   - Юристы совсем с ног сбились; хотели при тебе допросить китайца А  Фе;
только они его разыскали, как ты пропал; а юрист Максуэлл говорит, что  он
самый важный наш свидетель. А где прикажешь тебя искать? Не иначе  как  ты
был внизу, в лощине, точил лясы с этими приезжими из Арканзаса;  а  не  то
еще нянчил ребенка миссис Уэлч. А ведь  ты  взрослый  мужчина,  у  тебя  у
самого семья! Просто ума не приложу, Гэйб, когда ты наконец  остепенишься?
Занят целый день бог знает какими пустяками, когда тебя вот-вот поведут на
суд, и не за что-нибудь, а за человекоубийство.  Ну  дело  ли  это,  Гэйб,
превращаться в даровую няньку для чужих людей?
   _Гэбриель_ (краснея и  пытаясь  пробудить  жалость  в  сердце  сестры).
Такого маленького ребеночка я в  жизни  не  видел,  Олли;  сходила  бы  ты
взглянуть на него. Вчера ему стукнуло две недели. Чуть побольше белки!
   _Олли_  (сохраняя  неприступное  выражение,  но  уже  решив   навестить
поразительного   младенца   в   самые   ближайшие   дни).   Нечего   здесь
прохлаждаться! Беги к юристу Максуэллу; они там  сидят  с  китайцем,  ждут
тебя.
   Гэбриель прибыл в контору Максуэлла к моменту, когда хозяин  конторы  и
Артур Пуанзет, вконец умаявшись  и  потеряв  последнюю  надежду  чего-либо
добиться, закончили допрос А Фе. Адвокатам  нужно  было  доказать,  что  в
момент убийства на холме  Конроя  Гэбриеля  там  не  было;  для  этого  им
требовался второй свидетель, чтобы подтвердить на суде длиннейший  рассказ
А Фе. К несчастью, А Фе за все время, что он искал Гэбриеля и  возвращался
назад, не встретил ни единого человека белой расы. К тому  же  А  Фе,  как
казалось адвокатам, путался в деталях. Даже если бы его удалось вызвать  в
суд как свидетеля, большого  толку  от  него  все  равно  не  было  бы.  В
довершение всего он вдруг насупился и помрачнел.
   - К сожалению, мы ничего не добились от вашего друга  А  Фе,  -  сказал
Артур, пожимая Гэбриелю руку.  -  Может  быть,  вам  удастся  оживить  его
память; впрочем, сомневаюсь.
   Гэбриель  внимательно  поглядел  на  китайца;  он  был  последним,  кто
разговаривал с его пропавшей женой. А Фе бросил на Гэбриеля ответный взор;
лицо его решительно ничего не выражало, если не считать  легчайшего,  чуть
приметного  изумления,  какое  можно  наблюдать  в  глазах  новорожденного
младенца. Этот феномен, вызвавший у Гэбриеля  в  памяти  ребеночка  миссис
Уэлч, как  видно,  заинтересовал  его.  Впрочем,  на  несколько  беглых  и
неопределенных  вопросов,  которые  он  задал,   А   Фе   дал   столь   же
неопределенные ответы. Артур поднялся,  теряя  последнее  терпение.  Юрист
Максуэлл смахнул улыбку с лица. Беседа была закончена.
   Артур и Максуэлл друг за другом спустились по узкой  лесенке.  Гэбриель
уже собрался было последовать за ними и увести с собой А  Фе,  но  в  этот
момент, оглянувшись, вдруг увидел, как по лицу китайца, словно  мгновенная
судорога, прошло выражение вполне  осмысленного  интереса  к  окружающему.
Почти с непостижимой, устрашающей ловкостью А Фе разом подмигнул  Гэбриелю
обоими глазами, закивал головой и  так  громко  защелкал  пальцами  правой
руки, словно вывернул их все из суставов  для  этой  надобности.  Гэбриель
глядел на него, открыв рот от изумления.
   - Все в полядке! - сказал А Фе, не сводя глаз с Гэбриеля.
   - Что в порядке? - спросил Гэбриель.
   - Все в полядке! Понимай? Она говоли: "Все в полядке".
   - Кто она? - спросил в сильной тревоге Гэбриель.
   - Твой суплюга. Понимай? Миси Конлой! Тебя люби холосо. Понимай? И  мой
тебя люби холосо! Понимай? Миси  Конлой  говоли:  "Все  в  полядке!"  Твоя
шалифа знай?
   - Что еще за шалифа? - спросил Гэбриель.
   - Шалиф! Плеступник сильно вешай!
   - Ты хочешь сказать, шериф? - степенно поправил его Гэбриель.
   - Угу! Шалиф! Шалиф знай! Плеступник вешай! Ух, сильно вешай!  Тебя  не
вешай! Нет! Понимай? Она говоли: "Тебя не вешай".
   - Понимаю, - задумчиво сказал Гэбриель.
   - Она говоли, - продолжал А Фе все  с  той  же  непостижимой  быстротой
речи, - ты много болтай. Она говоли: я много болтай. Она говоли:  Максуэлл
много болтай. Все много болтай. Она говоли,  не  надо  много  болтай.  Она
говоли, мало болтай. Она говоли, лот заклой. Понимай?  Она  говоли:  после
болтай, и все в полядке. Понимай?
   - А где же она? Где ее найти? - спросил Гэбриель.
   А  Фе  вернулся  к  прежней  каменной  бесстрастности.  Простой  вопрос
Гэбриеля - словно он провел влажной губкой по исписанной грифельной  доске
- стер с лица китайца даже малейшие  следы  только  что  игравшей  на  нем
мысли. Поглядев в глаза собеседнику недвижным отсутствующим  взглядом,  он
принялся тянуть вниз свои длинные рукава, пока не  прикрыл  ими  пальцы  с
покрытыми лаком ногтями, после чего, скрестив  руки  на  восточный  манер,
покорно застыл в ожидании, пока Гэбриель опомнится и придет в себя.
   - Послушай, - сказал Гэбриель как можно более убедительно. -  Тебе  это
все равно, а мне ты окажешь огромную услугу, если только ты  скажешь,  где
найти Жюли, то есть миссис Конрой. Я  знаю,  ты  поклоняешься  кумирам  из
камня и дерева и христианское милосердие тебе чуждо. Но я  взываю  к  тебе
как брат к брату - истые люди везде братья, каков бы ни был цвет их  кожи,
- и говорю: открой мне, где эта женщина, моя  жена,  соединенная  со  мной
таинством  брака.  Взываю  к  тебе,  как  с  собрату-язычнику,  и  говорю:
вообрази, что она мой кумир, и открой мне, где она!
   На лице китайца заиграла задумчиво-грустная  простодушная  улыбка,  как
если бы он внимал доносящейся откуда-то издалека непонятной  ему  мелодии.
Потом он сказал ласково и доброжелательно, но  уходя  в  сторону  от  темы
разговора:
   - Мой твоя не  понимай,  амеликанец!  Мой  лубаска  стилай!  Двенадцать
лубаска - полтола доллала!



        "5. ДЕЛО НЕИЗВЕСТНОГО, ИМЕНУЮЩЕГО СЕБЯ ГЭБРИЕЛЕМ КОНРОЕМ, И"
        "НЕИЗВЕСТНОЙ, ИМЕНУЮЩЕЙ СЕБЯ ЖЮЛИ КОНРОЙ. СУДИТ СУДЬЯ БУМПОЙНТЕР"

   День начала процесса был выдающимся днем в жизни Гнилой Лощины. Задолго
до  десяти  часов  не  только  зал  суда,  но  даже  и   коридоры   заново
отремонтированного судебного здания были заполнены любопытными. Думаю, что
не ошибусь,  если  скажу,  что  суть  дела  была  уже  всеми  основательно
позабыта. Волновало собравшихся другое. То,  что  на  процесс  прибыли  из
Сакраменто некоторые прославленные политические деятели;  что  обвиняемого
будет  защищать   один   из   самых   модных   санфранцисских   адвокатов,
потребовавший за свое  выступление  не  то  пятьдесят,  не  то  сто  тысяч
долларов;  что  иск  потерпевшей  стороны  будет  поддерживать  знаменитый
полковник Старботтл из Сискью; что  прения  сторон  неминуемо  выльются  в
жестокую  словесную  схватку,  а  в  дальнейшем  -  дай-то  бог!  -  и   в
смертоносную дуэль; что ожидаются скандальные разоблачения,  затрагивающие
некоторых лиц самого высокого ранга; вдобавок, почему-то  считалось,  что,
поскольку полковник Старботтл южанин по происхождению, а мистер Пуанзет  -
северянин, в ходе их соперничества должны  будут  так  или  иначе  всплыть
более широкие разногласия, отражающие  взаимоотношения  северной  и  южной
части страны.
   Ровно в десять часов Гэбриель, сопровождаемый своим адвокатом,  вступил
в  зал;  сразу  за  ними  следовал   полковник   Старботтл.   Одновременно
появившийся судья Бумпойнтер весьма сердечно  приветствовал  полковника  и
гораздо  холоднее  Артура.  Во  внеслужебное   время   судья   поддерживал
приятельские отношения с окружным прокурором и преотлично знал  полковника
Старботтла  как  опасного  карточного  партнера.  Сейчас   его   несколько
беспокоила скептическая гримаса на лице знаменитого молодого  адвоката  из
Сан-Франциско. Артур был, конечно, достаточно умен,  чтобы  не  выказывать
перед судьей своего высокомерия; тем  не  менее  судье  Бумпойнтеру  сразу
пришло в голову, что для сегодняшнего заседания секретарю суда  следовало,
пожалуй, надеть чистую рубашку; да и сам он напрасно явился без воротничка
и галстука, хоть то и  был  привычный  его  туалет  на  выездных  судебных
сессиях. Будущие присяжные тоже посматривали недружелюбно  на  элегантного
молодого адвоката; между собой они уже окрестили его "франтиком". Приметив
это обстоятельство, судья приободрился к окинул  суровым  взглядом  сперва
присяжных, а потом и Артура.
   Все  ждали  споров  при  утверждении  списка   присяжных   заседателей.
Поскольку   суду    предшествовала    попытка    линчевать    подсудимого,
предполагалось, что защита будет  жестоко  браковать  присяжных.  Ожидания
были  обмануты:  защитник,  если  и  задавал  вопросы,   то   лишь   самые
незначительные, касающиеся места рождения кандидата. Вскоре открылось, что
присяжные, пропущенные  защитой,  были  в  подавляющем  большинстве  люди,
родившиеся и выросшие в южных штатах.
   Полковник Старботтл, который в качестве хранителя южного кодекса  чести
сам прибегал  к  подобной  тактике,  когда  защищал  людей,  обвиняемых  в
оскорблении действием  или  в  убийстве,  оказался  в  тупике  и  не  смог
парировать действия  защиты.  Однако,  когда  выяснилось,  что  на  скамье
присяжных всего лишь два северянина,  остальные  же  в  большинстве  своем
бывшие подзащитные самого  полковника  Старботтла,  он  решил  разоблачить
интриги противника.
   Скорблю,   что   эта   вступительная   речь   полковника    Старботтла,
охарактеризованная в  "Знамени"  как  "шедевр  судебного  красноречия,  не
имеющий равных в юридических анналах Калифорнии и заставляющий  обратиться
взором к достославным временам Юниуса", не дошла  до  меня  полностью.  По
тому, что осталось от нее, следует заключить, что  никогда  еще  полковник
Старботтл не оказывался "в столь  необычной,  столь  щекотливой,  столь...
гм...   затруднительной   ситуации,   чреватой,   уважаемые   джентльмены,
глубочайшими социальными... гм... юридическими и даже - я позволю себе это
с полной ответственностью утверждать - политическими  последствиями".  Да,
полковник  Старботтл  знает,  отдает  себе   полный   отчет,   что   своим
выступлением рискует навлечь на себя неодобрение  и,  более  того,  резкую
критику со стороны "некоторых лиц".
   Но он намерен неукоснительно выполнить свой долг. Тем более тверд он  в
принятом решении, что обращается к уважаемым присяжным, лица которых дышат
стремлением к... гм... справедливости,  -  неколебимой  справедливости!  -
проникнуты   духом   рыцарственности,   отмечены   тем   высокохарактерным
выражением,  которое  происходит   от...   гм...   (с   грустью   вынужден
констатировать, что в этот решающий момент, когда оратор, слегка помахивая
пухлой рукой, завершал свой риторический период, кто-то  из  задних  рядов
добавил похоронным голосом: "...от неумеренного потребления виски...", тем
самым полностью профанировав физиономическое  явление,  которое  полковник
силился  объяснить  присутствующим).  Судья,  сдерживая  улыбку,  приказал
помощнику шерифа обеспечить порядок в зале; тот, зорко вглядевшись в толпу
за  скамьей  присяжных,  сказал  так,  что  было  слышно  всем:  "Или   ты
заткнешься, Джо Уайт, или я выставлю тебя вон!" - после,  чего  полковник,
нисколько не обеспокоенный инцидентом, продолжал свою речь. Да, он отлично
понимает мотивы, по которым за щита возлагает свои  надежды  на  почтенных
джентльменов. Опыт подсказывает ему, что защита попытается  доказать,  что
убийство было вынуждено некими обстоятельствами,  к  которым...  гм...  не
может отнестись равно душно человек чести; что  насилие  было  ответом  на
насилие, являлось... гм... самозащитой семьянина,  отстаивающего  святость
домашнего очага. Но он покажет всю необоснованность  такой  точки  зрения.
Покажет, что преступник руководился низменной, корыстной целью. По  кажет,
что  не  только  последнее  преступление  подсудимого,  но   и   все   его
предшествующие деяния лишают его да  же  малейшего  права  на  уважение...
гм... порядочных людей. Покажет, что подсудимый знал о некоторых...  гм...
отклонениях своей жены от строгого супружеского долга и  мирился  с  этим,
что уже само по себе лишает его  морального  права  на  отплату  обидчи