золотоносных  руд.  Дальше  шла  карта
острова,  находившегося  во  владении  мистера  Дамфи,  и  морской  вид  с
изображением парохода, принадлежавшего ему  же.  На  первый  взгляд  могло
показаться, что дурно написанная лубочная картина с тропическим пейзажем и
кусочком взморья на переднем плане не имеет прямого отношения к коммерции,
но при ближайшем рассмотрении оказывалось,  что  и  там,  под  развесистой
пальмой, стоит сахароварня, принадлежащая мистеру Дамфи и  предназначенная
им ж продаже.
   В комнату вошел человек высокого роста, явно расположенный к полноте, с
которой, впрочем, он вел борьбу, туго  перетягивая  свой  синий  сюртук  в
талии. Этим способом он перегонял брюхо в грудную клетку,  которую  обычно
принято считать сферой моральных эмоций, и тем создавал у зрителей  весьма
превратное представление  о  своей  особе.  Воротничок  у  полковника  был
широчайший, с  отворотами  щегольского  покроя;  черный  шелковый  галстук
обвивал ему шею свободными складками, после чего ниспадал на пластрон и на
белый с золочеными пуговицами жилет. Общее впечатление от этой  части  его
туалета было таково, как если бы полковник был цветущим деревом, бутоны на
котором уже полопались  и  должны  вот-вот  раскрыться.  Над  этим  бурным
цветением возвышалась прямо посаженная голова  с  орлиным  носом;  щеки  у
полковника были багровые, глаза выпучены,  словно  от  удушья;  подбородок
обильно смочен потом. Полковник вошел слегка  пританцовывающим  шагом,  по
которому мы безошибочно узнаем человека, стесняющегося своей  полноты.  На
согнутом локте у него висела трость;  в  одной  руке  он  держал  шляпу  с
широкими полями, в другой - огромный белый носовой платок. Изящным  жестом
сунув платок в жилетный карман и положив шляпу на стол  к  мистеру  Дамфи,
полковник, не дожидаясь  хозяйского  приглашения,  опустился  в  кресло  и
оперся на трость в позе непринужденного ожидания.
   - По срочному делу? - спросил Дамфи. - Надеюсь, что  это  действительно
так?! Слушаю вас! Тратить время попусту не люблю ни дома, ни  в  банке.  В
чем ваше дело? Выкладывайте.
   Однако эта краткая речь мистера Дамфи, в  которой  его  обычная  резкая
манера граничила с прямой невежливостью, прошла  для  гостя  незамеченной.
Полковник Старботтл вытащил носовой  платок,  старательно  прочистил  нос,
после чего, сунув обратно в карман лишь самый кончик платка и оставив  его
лежать у себя на груди наподобие гофрированной манишки, грациозно взмахнул
пухлой белой рукой.
   - Я посетил ваш дом два часа тому назад, сэр,  когда  вы  восседали  за
пиршественным  столом;  и  я  немедля  сказал  вашему  слуге:  не  вздумай
тревожить своего господина Когда  джентльмен  приносит  жертву  на  алтарь
Вакха и Венеры, когда он общается  с  музами  и  небожителями,  не  должно
прерывать его в эти минуты.  Сто  чертей,  сэр!  У  меня  был  приятель  в
Луизиане - Хэнк Пинкни звали его, -  так  он  пристрелил  насмерть  своего
слугу, отличнейшего мальчишку-мулата, ценою в тысячу  долларов,  никак  не
меньше, когда тот посмел прервать его во время игры в покер;  а  ведь  это
был всего лишь  покер,  сэр;  за  столом  не  было  дам.  И  для  чего  же
мальчишка-мулат прервал его? Поспешил,  видите  ли,  сообщить,  что  горит
хлопкоочистительная  фабрика.  Вы   можете   сказать,   что   это   случай
исключительный, но я вам отвечу - нет! Я знаю десятки подобных  случаев!..
И вот я сказал вашему слуге: "Не смей отрывать  его  от  пиршества!  Когда
дамы поднимутся из-за стола, и прелесть их  не  будет  более  кружить  ему
голову, и смолкнут застольные песни и смех, вот тогда приблизься  к  нему.
Вот тогда, за оставленным гостями  столом,  за  бокалом  доброго  вина  мы
вдвоем с твоим господином обсудим наше маленькое дельце".
   Полковник поднялся  с  кресла;  прежде  чем  ошеломленный  Дамфи  успел
что-либо предпринять, он подошел к столику, где стояли графин  с  виски  и
кувшин с водой,  налил  себе  виски,  сел  снова  в  кресло  и  с  легким,
исполненным, достоинства кивком осушил стакан за здоровье хозяина.
   Это был редкий случай, когда мистер Дамфи искренне пожалел, что сам  не
обучен вести себя с достоинством. Он видел, что  и  резкостью  тона  здесь
тоже ничего не возьмешь. Более того, он мгновенно распознал в своем  госте
человека весьма определенного круга и воспитания - эти люди были наперечет
в калифорнийском обществе,  -  который,  если  оскорбить  его,  немедленно
потребует сатисфакции. Мистер Дамфи не  привык  к  подобным  собеседникам;
изнемогая от бессильной злобы, он прикусил язык и радовался лишь тому, что
гости ушли и не видят его унижения. В  одном,  впрочем,  визит  полковника
оказался ему полезен: от ярости и обиды мистер Дамфи протрезвел.
   - Нет, сэр, - продолжал свою речь полковник Старботтл, ставя стакан  на
колено и причмокивая толстыми губами. - Нет, сэр.  Я  остался  недвижим  в
вашей приемной, пока не убедился, что вы проводили своих друзей,  пока  не
увидел собственными глазами, как вы  прощаетесь  с  некоей  очаровательной
гостьей. Сто чертей, сэр, я одобряю ваш вкус, а я знаток женской  красоты,
сэр! Нет, сказал я себе, ты не посмеешь побеспокоить человека, Стар, когда
он провожает прелестнейшую  из  смертных  женщин,  укрывает  мантильей  ее
мраморные плечи. Ха-ха, сто чертей, сэр, случилось это - как сейчас  помню
- в тысяча восемьсот сорок седьмом году, в Вашингтоне, на  приеме  у  Тома
Вентона, и я был в точности в вашем положении. "Когда же  вы  накинете  на
меня плащ,  Стар?"  -  спрашивает  она  меня...  Изумительное,  прелестное
создание! Признанная звезда сезона, того самого  сезона  тысяча  восемьсот
сорок седьмого года, сэр! Как джентльмен вы, конечно, поймете причину,  по
которой я не называю ее имени. И что же я  ответил  ей?  "Будь  моя  воля,
сударыня, я не сделал бы этого никогда!" Так и сказал: "Никогда!"  Что  же
вы не пьете, мистер Дамфи? Наперсточек за нашу дружбу, сэр!
   Не решившись раскрыть рта, мистер Дамфи лишь помотал  головой;  в  лице
его  проскользнуло,  однако,  некоторое  нетерпение.  Полковник  Старботтл
поднялся с кресла. Когда он выпрямился, плечи его стали как будто шире,  а
грудь выпятилась до такой  степени,  что  белый  жилет  и  носовой  платок
вылезли  наружу  через  вырез  туго  застегнутого  сюртука,  как  если  бы
полковник бы  поджаренным  кукурузным  зерном,  готовым  вот-вот  лопнуть.
Рассчитанно медленным шагом он приблизился вплотную к мистеру Дамфи.
   - Если вы полагаете, мистер Дамфи, что я непрошено ворвался в ваш  дом,
- промолвил он, оттеняя свои слова легким мановением руки, - если вы,  как
я заключаю из вашего нежелания, - чтобы не выразиться резче,  сто  чертей,
сэр! - вести со мной любезную беседу,  как  принято  между  джентльменами;
если вы считаете, что  воспоминания,  которыми  я  позволил  себе  с  вами
поделиться, оскорбительны для молодой особы, которую я имел честь  недавно
видеть в вашем обществе, если так, то - сто чертей, сэр!  -  я  немедленно
удалюсь и готов завтра  же  или  в  любое  иное  время  по  вашему  выбору
представить вам то удовлетворение, в котором ни один джентльмен никогда не
откажет другому джентльмену, менее же всего я, Кульпеппер  Старботтл!  Моя
карточка у вас в руках! Проживаю я  в  Сент-Чарльз-отеле,  где  и  намерен
совместно - с одним из близких друзей ждать вашего визита, мистер Дамфи.
   - Послушайте, - сказал Дамфи угрюмо, однако ж с непритворной тревогой в
голосе, - я не выпил с вами только потому, что много пил за ужином.  Но  я
вовсе не хотел обидеть вас, мистер  Старботтл.  Я  просто  ждал,  пока  вы
изложите свое дело, чтобы потом спокойно распить с вами  бутылочку  Клико.
Прошу вас, присядьте, полковник. Куда  запропастился  этот  чертов  негр?!
Бутылку шампанского и два бокала! Живо!
   Встав из-за стола и сделав вид, что ему  нужно  подойти  к  буфету,  он
прошептал вошедшему слуге:
   - Стой тут неподалеку и минут через десять доложи, что меня по срочному
делу вызывают  в  банк.  Итак,  по  бокалу,  полковник!  Счастлив  с  вами
познакомиться! Ваше здоровье!
   Слегка кашлянув и как бы простившись тем со своей недавней  суровостью,
полковник изысканно и важно поклонился, чокнулся  с  хозяином,  отер  губы
платком и снова расположился в кресле.
   - Будь цель  моего  визита  сколько-нибудь  ординарной,  -  сказал  он,
отмечая плавным движением руки возвращение к мирной беседе, -  я  разыскал
бы вас на торжище жизни, сэр, но не здесь, не среди ваших лар  и  пенатов,
не в свете пиршественных огней. Я посетил бы вас в храме фортуны,  который
вы, один из славнейших сынов ее, воздвигли, как ведомо мне  и  как  гласит
молва, в честь этой почтенной богини. В ту  пору,  когда  мне  приходилось
общаться с высокоодаренным Джоном Кальхуном, я никогда не искал встречи  с
ним на арене гладиаторских боев в сенате; нет, оба мы  предпочитали  вести
беседу за стаканом доброго вина,  в  тиши  его  домашнего  прибежища.  Сто
чертей, сэр, когда человек моего круга  и  моей  профессии  встречается  с
другим джентльменом, будь к тому  хоть  самый  деловой  повод,  все  равно
никогда он не опустится до уровня торгаша-янки, сбывающего покупателю свою
дребедень.
   - А какова ваша профессия? - осведомился мистер Дамфи.
   - Пока граждане Сискью не уполномочили меня представлять их интересы  в
законодательных учреждениях страны, я занимался юридической  практикой.  В
настоящее время я берусь лишь за немногие дела, особо  сложные  или  особо
деликатные по своему характеру. В хитросплетениях политики  и  в  интригах
любви - в  этих,  если  можно  так  выразиться,  великих  сферах  страстей
человеческих - я служу людям своим опытом и знаниями. Сто чертей, сэр!  Не
раз помогал я лихому  жеребцу  унести  ноги  из  загона!  Я  осушал  слезы
прелестнейших из женщин! Адвокат хранит тайну,  это  его  профессиональная
обязанность, сэр, не то я назвал бы вам первых людей в стране,  не  только
мужчин, но и дам, побывавших клиентами Кульпеппера Старботтла!
   - Если вы думаете,  что  лично  я  нуждаюсь  в  вашей  профессиональной
помощи, - сказал мистер Дамфи, - то боюсь, что...
   Оставив без внимания эту  попытку  Дамфи  иронизировать  на  его  счет,
полковник Старботтл решительно прервал его:
   - Сто чертей, сэр, это исключается. Я представляю в вашем деле истца.
   Ухмылка на лице у Дамфи исчезла без следа. Он был поражен.
   - Что вы хотите этим сказать? - спросил он.
   Полковник Старботтл пододвинул свое кресло  поближе  к  мистеру  Дамфи,
привалился корпусом к письменному столу и, завладев пером  мистера  Дамфи,
стал пояснять свои слова, тыча время от времени тупым концом пера в  грудь
собеседнику.
   - Сто чертей, сэр, если я говорю, что представляю в вашем  деле  истца,
это вовсе не значит, что я равнодушен к интересам ответчика.  Дело  всегда
можно решить по-благородному, как принято между джентльменами.
   - Будь я проклят, о чем вы толкуете?! Кто такой этот  истец,  от  имени
которого вы выступаете?
   - Сто  чертей,  сэр,  конечно,  женщина!  Не  считаете  же  вы,  что  я
заподозрил вас в политической интриге! Ха-ха! Нет, сэр, в этом мы  с  вами
схожи, и я понял это сразу. Женщина, прелестная женщина, вот что у нас  на
уме! Джентльмены нашего склада, доживши до пятидесяти  лет,  всегда  имеют
что вспомнить! Ну и что ж, не вижу в том беды! Слабость широкой натуры, не
более того, сэр!
   Мистер Дамфи отодвинулся от стола. На лице у него выразилась  сумрачная
решимость борца, который выяснил наконец истинную силу противника и  готов
принять бой.
   - Послушайте, полковник Старботтл! Я не знаю и знать не хочу,  кто  вас
ко мне направил. Я не знаю и знать не хочу ни о том, кто, когда  и  почему
обидел ту особу, которую вы защищаете, обманул ее  или  дал  ей  фальшивые
обязательства; ни о том, каковы ее претензии и кому они  адресованы.  Речь
пойдет о вас. Вы человек умный, умудренный жизненным опытом, и сами должны
понять, что при моем положении в обществе я был бы последним идиотом, если
бы хоть на миг отдался на милость женщины. Я просто  не  могу  себе  этого
позволить! Не буду хвалиться, что я хитрее других, но я все-таки не дурак.
И в этом существенная разница между мною и вашими клиентами.
   - Вот именно, мальчик мой, существенная разница! Сто чертей,  да  разве
вы не видите ее сами? Там перед вами прелестная,  очаровательная  женщина,
более  того,  подчас  высоконравственная   женщина,   побогомольнее   иной
монашенки; беда лишь в том, что ее любовная связь не освящена  законом.  А
здесь, сто чертей, мальчик мой, речь идет о вашей жене!
   Финансист, белый как мел, попытался презрительно расхохотаться.
   - Моя жена?! Ее нет в живых!
   - Заблуждение, мой милый друг, прискорбнейшее заблуждение! Постарайтесь
понять меня правильно. Быть может, для нее самой было бы  лучше,  если  бы
она умерла. Сто чертей, сэр, когда я вспоминаю, как  глядела  на  вас  час
назад эта синеглазая куколка, я начинаю понимать, что другой  женщине  тут
нечего делать. Но она жива, и это факт. Вы посчитали ее мертвой и  бросили
в снегу. Так она говорит; утверждает, что если  осталась  жива,  то  вашей
вины в том нет. Вы же знаете, Дамфи, если женщина на кого зла,  то  готова
на него невесть что клепать. Сто чертей! Что вы скажете мне на это?
   - Посыльный, сэр! Вас вызывают в банк по  срочному  делу!  -  возгласил
слуга, приоткрыв дверь.
   - Пошел вон! - рявкнул Дамфи, разражаясь отчаянной бранью.
   - Но он говорит, сэр...
   - Вон отсюда, будь ты проклят! - заревел Дамфи.
   Изумленный слуга прикрыл дверь.
   - То, что вы говорите,  -  неверно.  Все  погибли  от  голода,  все  до
единого. Я в это время уходил за помощью. Да что вы мне толкуете?! Я читал
официальный отчет.
   Старботтл не спеша порылся в жилетном кармане  и  извлек  из  какого-то
углубления в своей моральной сфере видевший виды сложенный в несколько раз
лист  бумаги.  Он  развернул  его;  то  был  печатный  документ,  грязный,
выцветший, захватанный по краям.
   - Вот вам доклад  за  подписью  начальника  гарнизона,  который  выслал
спасательную экспедицию. По-испански читаете? Отлично! Так вот, трупы всех
найденных женщин были опознаны; но имени вашей жены здесь нет.  Почему  же
его здесь нет, мой мальчик? Сто чертей, да потому, что она спаслась!
   Вытянув руку, полковник ткнул в собеседника пухлым пальцем, после  чего
откинулся назад и погрузил сперва багровый подбородок, а затем и  обвислые
щеки в жерло своего огромного воротничка. Мистер Дамфи разом обмяк в своем
кресле, словно коснувшийся его палец был перстом самой Судьбы.



        "5. У МИССИС КОНРОЙ НЕЖДАННЫЙ ГОСТЬ"

   Жара держалась не только в Сан-Франциско.  Бухта  Сан-Пабло  нестерпимо
сверкала под лучами солнца; Сан-Хоакин и Сакраменто медленно  катили  свои
желтые воды, словно это были потоки раскаленной  лавы;  жаждущий  хотя  бы
легчайшего  веяния  ветерка,  дикий  овес  полег   на   западных   отрогах
Контра-Коста,  а  над  восточными   склонами   стояли   облака   дыма   от
непрекращающихся лесных пожаров. Скорбные пшеничные поля в равнине оделись
в пыль и пепел. Дилижанс, следовавший из Уингдэма в Гнилую Лощину, вздымал
на своем пути смерч из краснозема, который светился ночью и днем,  подобно
огненному столпу, и заставлял близких  к  обмороку  пассажиров  устремлять
страждущие  взгляды  к  снежным  вершинам  Сьерры.  В  Калифорнии   стояла
неслыханная жара. На тех, кто осмеливался  утверждать,  что  подобное  уже
бывало, глядели как на врагов рода человеческого. В  поселке  Мэрфи  некий
безрассудный  испытатель  природы  осмелился  предсказать,  что   недавнее
землетрясение должно вот-вот повториться; в ожидании тех счастливых  дней,
когда метеорологические прогнозы  будут  пользоваться  большим  успехом  у
населения, ему пришлось спешно оставить родной поселок.
   Жарко было и в Гнилой Лощине, в пышущих зноем ущельях,  на  раскаленных
отмелях, на песчаных откосах. Жарко было даже  на  холме  Конроя,  в  тени
темно-зеленых сосен и на широких верандах  конроевского  особняка.  Должно
быть, именно по этой причине миссис  Гэбриель  Конрой  рано  поутру,  едва
проводив мужа на обогатительный завод, сбежала из своих отдающих краской и
свинцовыми белилами покоев под защиту благоухающих степенных сосен  по  ту
сторону холма. Возможно, впрочем, что какую-то роль в ее  ранней  прогулке
играла  и  доставленная  ей  накануне  вечером  по  секрету   таинственная
записочка, которую она  сейчас,  присев  на  поваленную  сосну,  принялась
перечитывать вновь.
   Какой удобный случай набросать ее портрет! На ней была соломенная шляпа
с широкими полями; форма головы у нее была не идеальной,  однако,  искусно
завивая и укладывая свои пышные белокурые волосы, она справлялась  с  этим
природным недостатком. От жары щеки у нее увлажнились, бледное лицо слегка
порозовело, быстрые серые глаза засветились нервным блеском. Должно  быть,
по той же причине рот у  нее  был  сейчас  полуоткрыт,  и  это  скрадывало
жесткую линию изящно очерченных губ. Она  бесспорно  поздоровела.  Платье,
которое она носила очень длинным, как многие  миниатюрные  женщины,  резко
обрисовывало талию, и  было  не  трудно  убедиться,  что  она  уже  не  та
сильфида, которую обнял Гэбриель в роковой для него день  в  каньоне.  Она
казалась теперь более томной, более чувствительной к неудобствам;  сейчас,
например, она долго устраивалась на примитивном лесном сиденье с капризным
выражением лица, которое было для нее внове и, бесспорно,  увеличивало  ее
женское очарование. В тонких, сухощавых, с белыми ноготками пальчиках  она
держала развернутую записку и читала ее, чуть улыбаясь. Текст был таков:
   "Я буду ждать тебя в десять утра на холме возле большой сосны. Знаю, ты
придешь. Не вздумай пренебречь мною. Я оскорблен и опасен. Виктор".
   Все с той же  улыбкой  миссис  Конрой  сложила  записочку  и  тщательно
спрятала ее в карман. Слегка сжав руки  между  колен,  она  погрузилась  в
спокойное ожидание; раскрытый зонтик лежал у ее ног; трудно было бы вернее
нарисовать женщину, пришедшую  на  свидание  к  любимому  человеку.  Вдруг
быстрым нервным движением она подобрала ноги и внимательно оглядела  землю
вокруг  себя,  словно  опасалась,  что  к  ней  неслышно  может  подползти
какое-нибудь коварное пресмыкающееся. Вслед за тем она поглядела  на  часы
Он опаздывал уже на пять минут. В лесу стояла глубокая  дремотная  тишина.
Где-то вдалеке со сна закаркал грач. Шустрая белка начала было  спускаться
вниз по стволу ближней сосны, но, увидев зонтик, мгновенно  распласталась,
прижавшись к дереву и раскинув лапки, -  воплощение  безоглядного  страха.
Пробегавший  мимо  заяц  тоже  наскочил  на  зонтик;   сердчишко   так   и
заколотилось у косого;  он  решил:  тут  ему  и  конец.  Потом  послышался
негромкий хруст валежника, - шаги были мужскими; миссис Конрой  подхватила
уже натворивший столько бед зонтик, скрыла в его тени холодный блеск своих
серых глаз и застыла в ожидании.
   Вверх по тропинке неторопливо поднимался мужчина. Вскоре она убедилась,
что это не Виктор;  потом,  пристальнее  вглядевшись,  побледнела,  слегка
вскрикнула  и  поднялась  с  места.  Это  был   испанский   переводчик   с
Пасифик-стрит. Она успела бы убежать, но он вдруг обернулся и  закричал  с
тем же отчаянным волнением, что и она. Оба стояли и глядели друг на  друга
молча, с трудом переводя дыхание.
   - Деварджес! - промолвила миссис Конрой почти неслышно. - О боже!
   Незнакомец горько рассмеялся.
   -  Да!  Деварджес!  Бежавший  с  тобою  негодяй  Деварджес!  Деварджес,
предавший твоего мужа. Погляди же на меня. Вот я,  Генри  Деварджес,  твой
деверь, твой сообщник, твой возлюбленный, жалкая пешка в твоих руках!
   - Тише! - умоляюще сказала она, вглядываясь в глубину  леса.  -  Умоляю
тебя, тише!
   - А кого я имею честь видеть перед собой? - продолжал  он,  не  обращая
внимания на ее слова. - Госпожу Деварджес номер один или госп