аса  я  покину
дом, а вечером уеду навсегда. Прошу тебя не ради твоей жены, но ради  той,
чье имя она однажды присвоила. Я  знаю,  ты  придешь  потому,  что  любишь
Грейс, хоть и презираешь бедную Жюли".
   Из письма твердо следовало одно: разыскались какие-то новые сведения  о
Грейс. Для Гэбриеля этого было  довольно.  Он  спрятал  трубку  в  карман,
поднялся, взвалил суму на плечи, взял кирку  и  лопату  и  зашагал  назад.
Достигнув поселка,  он  вспомнил  с  неловким  чувством,  что  только  что
простился с ним навеки, и решил пробираться в обход, минуя главную  улицу,
однако, по всегдашней  своей  простоте,  осуществил  свой  замысел  весьма
неискусно; два-три старателя приметили,  как  он  взбирается  на  холм  по
крутой и неудобной тропинке, по которой редко кто  когда  ходил.  Впрочем,
задержался он на холме ненадолго, и вскоре -  кто  говорит,  через  десять
минут, а кто - через пятнадцать - его опять заметили, когда он,  торопливо
сбежав по той же тропинке, пересек  лощину  и  затерялся  в  кустарнике  у
подножия Лысой горы.
   Не успело в этот вечер закатиться  солнце,  как  спала  и  жара  Вконец
иссушившее землю  за  несколько  знойных  дней  яростное  дыхание  пустыни
отступило перед  равной  яростью  ветра,  который,  народившись  вместе  с
холодным светом  молодого  месяца,  бушевал  всю  ночь  в  раскачивающихся
верхушках сосен на холме Конроя, стучал во все окна в  поселке  и  вздымал
кверху прибитую пыль на горных дорогах. Но с уходом ночи  иссяк  и  ветер;
взошедшее солнце осветило притихшую мирную природу. Как  было  заведено  у
него в обычае, оно сперва зажгло стройную верхушку  исполинской  сосны  на
холме Конроя, а  потом  тихонько  заскользило  вниз  по  стволу,  пока  не
достигло земли. Там оно обнаружило Виктора Рамиреса, мертвого, с  ножом  в
сердце.




        "ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. РУДА УХОДИТ"


        "1. МИСТЕР ГЕМЛИН ВСЕ ЕЩЕ НА КАНИКУЛАХ"

   Когда, уже после ухода миссис Сепульвида, донна Долорес  заметила,  что
исчезла и маячившая перед окном фигура  всадника,  -  она  заключила,  что
мистер Джек Гемлин последовал за  названной  дамой;  она  была  бы  весьма
удивлена, если бы узнала, что в эту самую минуту он попивал  _агуардьенте_
в ее собственном  доме  и  не  с  кем  иным,  как  с  самим  доном  Хуаном
Сальватьерра. С дерзкой непринужденностью, составлявшей характерную  черту
его натуры, Джек проник за стены _асьенды_; не назвав своего  имени  и  ни
словом не упомянув о своем занятии, он был тем  не  менее  радушно  принят
церемонным доном Хуаном; за два часа он  полностью  обворожил  хозяина,  и
когда оставил его, тот был так сильно навеселе, что не мог толком ответить
ни на один вопрос о своем  собутыльнике.  Почему  Джек  не  развил  своего
успеха и не  добился  свидания  с  таинственной  сеньорой,  столь  глубоко
поразившей его сердце, я не берусь сказать; и сам  он  тоже  не  мог  себе
этого объяснить. После того как, возбужденный выпитой  _агуардьенте_,  дон
Хуан выложил перед ним все  тайны  _асьенды_  и  миссии,  Джек,  неизменно
предприимчивый, когда дело касалось женщин,  вдруг  почувствовал,  что  от
робости лишился языка. Быть может, неведомое доселе чувство  безнадежности
закралось ему в душу, и именно  потому,  уезжая,  он  был  более  грустен,
нежели когда ехал сюда. В том, что донна Долорес узнала о его визите  лишь
три дня спустя, не было ничего особенно удивительного;  эти  три  дня  она
была не совсем здорова  и  не  покидала  своих  покоев.  Удивительно  было
другое: когда ей наконец рассказали о госте, она  напугала  дона  Хуана  и
переполошила домочадцев невиданным взрывом негодования:
   - Как же вы посмели не доложить  мне  о  заезжем  _американо_?  Клянусь
святым Антонием, вы, кажется, считаете меня ребенком. Или я уже не хозяйка
в Пресвятой Троице? Или вы,  дон  Хуан,  определили  себя  мне  в  дуэньи?
Отважный кабальеро - а из вашего описания  следует,  что  это  был  он!  -
защитил меня в воскресенье у мессы от обидчика, и его не допустили к  моей
руке. О матерь божия! Как его зовут - вы и это позабыли?
   Тщетно  твердил  дон  Хуан,  что  незнакомый  кабальеро  не  испрашивал
аудиенции у донны Долорес  и  что  в  подобных  случаях  этикет  исключает
возможность личного свидания.
   - Пусть бы лучше он  осудил  меня  как  женщину,  нарушающую  этикет  -
кстати, дядюшка, у американцев совершенно  иной  взгляд  на  эти  вещи,  -
только бы не счел Пресвятую Троицу заезжей таверной!
   Как  бы  там  ни  было,  мистер  Гемлин  счел  климат  Сан-Антонио   не
способствующим тому глубокому покою, который был ему  прописан  врачом,  и
уехал на другой же  день,  охваченный  неведомой  ему  ранее  лихорадочной
жаждой  деятельности.  Три  дня  в  страшнейшую  жару  он  бездельничал  в
Сакраменто, на четвертый - умчался в горы, а когда наступило утро  первого
прохладного дня, был уже в Уингдэме.
   - Нет ли здесь кого из наших  старых  знакомцев,  Пит?  -  вопросил  он
своего  верного  оруженосца,  когда  тот  поутру  принес   ему   тщательно
вычищенное платье.
   - Нет, сэр.
   - А может быть, найдется кто-нибудь, с кем стоило бы  познакомиться?  -
продолжал циничный Джек, лениво поднимаясь с постели.
   Пит погрузился в размышления.
   - Муж  с  женой  из  восточных  штатов,  сэр.  Из  тех,  что  ездят  да
осматривают. Они сейчас в ресторане,  прибыли  из  каньона.  По-моему,  те
самые, которым во Фриско масса Дамфи и его приятели пускали пыль в  глаза.
Верят всякому слову... Ребята по дороге их  здорово  накачали.  Пит  Дамфи
начал, а ребята подбавили.
   Джек сумрачно усмехнулся.
   - Можешь не приносить мне завтрака, Пит, я спущусь в ресторан.
   Путешественники, о которых несколько  туманно  сообщил  своему  хозяину
Пит,  были  мистер  Рейнор  с  супругой,  совершавшие  "тур"  под   мудрым
руководством сан-францисского газетчика; его приставил к ним мистер Дамфи,
чтобы они оценили по достоинству, что такое калифорнийское гостеприимство.
Сейчас они сидели за завтраком и были несказанно  удивлены,  когда  в  зал
вошел  красивый,  бледный,  чуточку  томный  господин,  изящество  костюма
которого самым досадным образом контрастировало с их собственной помятой в
дороге одеждой. Сопровождаемый личным  слугой,  незнакомец  приблизился  и
молча занял место за столом напротив путешественников и  их  гида.  Миссис
Рейнор мгновенно обнаружила какие-то недостатки в своем  туалете  и  после
минутного   колебания   извинилась   и   ушла.   Мистер   Рейнор,   весьма
заинтригованный внешностью незнакомца, подтолкнул  локтем  журналиста,  но
тот по причине, известной лишь ему одному, никак  не  реагировал  на  этот
сигнал. Возможно, он просто не почувствовал толчка, а может статься,  что,
узнав в кареглазом незнакомце более чем  известного  Джека  Гемлина,  счел
разумным не сообщать никаких сведений об этом  джентльмене  в  его  личном
присутствии. Так или иначе, но  с  появлением  мистера  Гемлина  он  разом
пресек свои неумеренные похвалы калифорнийской жизни, стал  необщителен  и
погрузился в чтение утренней газеты. Обождав, пока дама  удалилась,  и  не
обращая более никакого внимания на своих соседей по столу,  мистер  Гемлин
извлек из кармана револьвер и охотничий нож, небрежно, словно это  было  в
порядке вещей, положил  их  справа  и  слева  от  своего  прибора,  окинул
рассеянным взглядом сервировку стола и подозвал Пита.
   - Передай им, - сказал Джек, не повышая голоса, - что я привык есть  за
завтраком крупный картофель. Спроси, кто их надоумил  подать  эту  мелочь.
Скажи, что я не люблю ждать. Ружье у тебя заряжено?
   - Да, сэр! - быстро ответил Пит; ни один мускул не шевельнулся  на  его
черном лице.
   - Отлично. Захвати его с собой.
   Тут мистер Рейнор,  который  лишь  минуту  назад  от  души  восторгался
небывало крупным калифорнийским картофелем, дал волю  своему  любопытству.
Отчаявшись добиться  толку  от  своего  спутника  (невзирая  на  повторные
настойчивые подталкивания локтем), он перегнулся  через  стол  к  бледному
незнакомцу.
   - Прошу прощения, сэр, - сказал он почтительно, - но  мне  послышалось,
что вы сказали, будто картофель мелок, и попросили принести вам покрупнее?
   - Впервые в жизни  мне  осмеливаются  подать  на  завтрак  картофелину,
целиком умещающуюся на тарелке, - степенно разъяснил Джек. - До сих пор  я
не думал, что подобное возможно. Очевидно, в этих  районах  Калифорнии  не
умеют выращивать овощи. Я здесь прежде не бывал; как видно, и вы тоже.  Но
если я заезжий гость,  это  еще  не  причина,  чтобы  обращаться  со  мной
неуважительно.
   - Благодарю вас за разъяснение, - сказал окончательно  сбитый  с  толку
Рейнор. - Я позволю себе задать еще один вопрос. Мне послышалось,  что  вы
приказали своему слуге, когда он пойдет к повару, захватить ружье. Следует
ли понимать это так, что...
   - Пит - славный негр, - небрежным тоном перебил его мистер Гемлин, -  и
мне было бы жаль потерять его. Возможно, что  вы  правы  и  что  в  данном
случае я проявил чрезмерную осторожность. Но когда теряешь за  три  месяца
двух слуг подряд от огнестрельной раны, поневоле становишься мнительным.
   Невозмутимый тон собеседника, молчание журналиста и глубокая тишина,  в
которой все присутствующие в ресторане внимали  этой  поразительной  речи,
довершили изумление мистера Рейнора.
   - Великий боже! - вскричал он, адресуясь к своему онемевшему  спутнику.
- Это потрясающе! Ничего подобного я в жизни не видывал!
   Мистер Гемлин в свою очередь перевел взгляд на молчавшего джентльмена.
   - Ваш друг калифорниец. Он знает, как мы  не  любим  выдумщиков  и  как
принято в Калифорнии отвечать на  обвинение  во  лжи.  Я  уверен,  что  он
поддержит меня.
   Журналист торопливо пробормотал несколько слов, из  которых  следовало,
что он полностью подтверждает то, что рассказал мистер Гемлин, после  чего
быстро удалился, оставив своего подопечного на произвол судьбы. Я  мог  бы
подробно рассказать здесь, как использовал Джек благоприятную  ситуацию  и
что успел он доверительно сообщить своему собеседнику о растительном  мире
Нижней Калифорнии, о природных богатствах края, о том, как дешево  ценятся
здесь собственность и жизнь человеческая. Несмотря на некоторые странности
в этом рассказе, мистер Рейнор нашел мистера Гемлина собеседником  редкого
очарования. Позже, когда журналист  присоединился  к  ним,  мистер  Гемлин
попросил его лично засвидетельствовать мистеру Рейнору,  сколь  губительна
все еще - увы! - распространенная в Калифорнии страсть к карточной игре, и
рассказал, как оба они - и журналист и он  сам  -  в  свое  время  от  нее
пострадали;  путешественник   был   так   глубоко   поражен   неподдельной
искренностью и высокими моральными требованиями своего  нового  знакомого,
что стал просить его принять участие в их  "туре".  Вполне  вероятно,  что
мистер Гемлин и согласился бы на это предложение, если бы  не  неожиданное
происшествие.
   Еще  продолжая  разговор,  он  с  любопытством  остановил   взгляд   на
незнакомом человеке, который, войдя,  пристроился  с  робким,  застенчивым
видом у самой  двери.  Странная  неуверенность  вновь  прибывшего  так  не
вязалась с его физическими данными, с  могучим  сложением  и  с  медвежьей
силой, таившейся в каждом мускуле,  что  мистеру  Гемлину  захотелось,  по
всегдашнему его дерзкому обычаю, подойти к незнакомцу и спросить напрямик:
"Что у тебя на руках?" В том, что вновь прибывший "придерживает козыри"  -
прошу извинить меня, что я  продолжаю  пользоваться  ходовыми  выражениями
мистера  Гемлина,  -  что  вся  эта  неуверенность  и  робость  -   чистое
притворство,  рассчитанное  на  уловление  простаков,  мистер  Гемлин   не
сомневался и был от души восхищен актерским талантом  незнакомца.  Все  же
его удивляло, почему человек в здравом  рассудке  и  имея  такой  "богатый
прикуп" предпочитает "ходить  с  маленькой",  когда  мог  бы  без  дальних
церемоний "показать масть". Прошу снова извинения у читателя.
   Незнакомец был одет, как одеваются  старатели  в  южной  части  страны;
впрочем, все выглядело на нем аккуратным, что следовало  отнести  за  счет
его чистоплотности,  и  живописным,  что  объяснялось  его  исключительной
внешностью. На нем были белые  парусиновые  брюки  и  рубаха  из  того  же
материала с отложным матросским  воротником;  по-матросски  же  завязанный
платок сбился набок и  обнажил  загорелую  шею;  она  красовалась  подобно
могучей колонне, лишь частично укрытая густой  каштановой  бородой.  Русые
кудри  ниспадали  по  обе  стороны  широкого   лба;   на   щеках,   сильно
покоричневевших от постоянного пребывания на воздухе, пробивался  румянец.
Впрочем, то ли болезнь, то ли кручина наложили свой характерный  отпечаток
на лицо незнакомца; такое предположение косвенно подтверждалось и тем, что
он почти не прикоснулся к поданной еде. Глаза его были опущены, а когда он
подымал их, взор был так робок, что его трудно было даже уловить.  Тем  не
менее внешность великана была достаточно притягательной и вызвала  интерес
не у одного лишь мистера  Гемлина.  Мистер  Рейнор  был  в  совершеннейшем
восторге, а газетчик не преминул рекомендовать ему незнакомца как типичный
образец старательского  населения  Калифорнии.  Смущенный  этим  вниманием
зрителей, которое он не мог  не  почувствовать  даже  при  своей  глубокой
задумчивости и видимом равнодушии  к  окружающему,  старатель  поднялся  и
вышел на веранду, где лежала  его  сума  и  горняцкое  снаряжение.  Мистер
Гемлин, пребывавший все последние дни  по  причине,  непонятной  для  него
самого, в каком-то особенном настроении,  решил  проявить  деликатность  и
молча удалился в бильярдную, чтобы дождаться  там  прихода  дилижанса.  Не
успел он закрыть за собой дверь, как газетчик выложил мистеру Рейнору все,
что считал необходимым сообщить о роде занятий мистера  Гемлина  и  о  его
репутации; попутно опроверг и его измышления  относительно  калифорнийских
природных богатств и калифорнийских нравов и тем восстановил пошатнувшуюся
было  уверенность  мистера  Рейнора,  что  надежнее  места  для  помещения
капитала, чем Калифорния, нет на свете.
   - Что же касается опасностей, якобы подстерегающих здесь  приезжего,  -
сказал негодующий журналист, - то позвольте заверить вас, что жизнь у  нас
столь же безопасна, как в Нью-Йорке или  в  Бостоне.  Не  спорю,  на  заре
заселения страны здесь  подвизались  различные  авантюристы,  вроде  этого
Гемлина, но, скажу вам прямо, сэр, лучшим ответом каждому,  кто  осмелится
чернить Калифорнию, может служить человек, которого вы только что  видели.
Вот  наш  калифорнийский  старатель!   Сильный,   мужественный,   честный,
работящий, скромный в быту, кроткий как агнец! Мы гордимся  этими  людьми,
сэр, да, гордимся!.. Что? Шум?.. Дилижанс подошел!.. Пустяки!..
   Нет, то были совсем не пустяки. В мгновение ока на веранде,  под  самым
окном, взволнованные, пытающиеся что-то  высмотреть  через  плечо  зрители
окружили   небольшую   группу,   в   центре   которой   высилась    фигура
великана-старателя. И не только  в  том  было  дело.  Трудно  определяемая
тревога и смятение  охватили  присутствующих:  так  бывает,  когда  острое
страдание какого-нибудь одного человека, в силу самой своей интенсивности,
без каких-либо посредствующих факторов, вдруг  передается  окружающим.  Из
толпы выступил Юба Билл, кучер уингдэмского дилижанса; он подошел к стойке
и с немалым усилием стянул с рук гигантские кожаные перчатки.
   - Что там приключилось, Билл? - спросили пять или шесть человек сразу.
   - Да ничего, - ответил Билл. - С нами приехал шериф из Калавераса. Взял
под арест кого-то.
   - Когда, Билл?
   - Да вот сейчас. На веранде. Увидел его с первого взгляда.
   - За что? Кого? Да кто же это? Да  в  чем  дело?  Что  он  натворил?  -
закричали все хором.
   - Вчера вечером убил человека в Гнилой Лощине, - ответил Билл,  в  один
глоток осушая стакан, который заботливый трактирщик поставил перед ним, не
дожидаясь заказа.
   - Кого он убил?
   - Мексиканца из Фриско по имени Рамирес.
   - Кто его убил? Как зовут арестованного?
   Голос был Джека Гемлина. Юба Билл живо  обернулся,  опустил  стакан  на
стойку, утер рот рукавом и, улыбаясь во  весь  рот,  протянул  Джеку  свою
огромную лапищу.
   - Тысяча дьяволов, старик, ты ли это? Как жизнь, дружище? Малость  спал
с лица, я вижу, но хватка прежняя! Мне  передавали,  что  тебе  вроде  как
нездоровилось в Сакраменто на прошлой неделе. Славная  встреча,  право,  и
как раз вовремя! А ну, хозяин, плесни  стаканчик  зелья  для  Джека!  Твое
здоровье, старик! Тысяча дьяволов, я рад тебя видеть!
   Толпа  глазела  на  собеседников,  исполненная   почти   благоговейного
восторга. То была встреча богов - Джека Гемлина и Юбы Билла.  Все  затаили
дыхание Поставив пустой стакан, Гемлин первым  нарушил  тишину;  щеки  его
слегка порозовели.
   - Как ты сказал, - промолвил он, лениво, по своему обычаю,  выговаривая
слова, - как зовут человека, который зарезал мексиканца?
   - Гэбриель Конрой, - ответил Билл.



        "2. МИСТЕР ГЕМЛИН ВСТУПАЕТ В ИГРУ"

   Арест прошел без осложнений. К удивлению шерифа, Гэбриель и не  пытался
сопротивляться; он подчинился  судьбе  с  какой-то  странной  готовностью,
словно арест был первым шагом к скорейшему решению вопроса, в  котором  он
лично был заинтересован. Впрочем, как отметили некоторые наблюдатели, он в
то же время обнаружил не свойственные его характеру расчет и осторожность.
Он пожелал лично ознакомиться  с  ордером  на  арест,  спросил,  как  было
обнаружено тело убитого, и  не  захотел  представить  собравшимся  никаких
объяснений по поводу своего ареста, чем весьма разочаровал  всех,  знавших
его как откровенного и простодушного человека;  такое  поведение  Гэбриеля
было расценено как преднамеренная хитрость и истолковано против  него.  Не
сопротивлялся  он  и  при  обыске;  ни   оружия,   ни   чего-либо   иного,
изобличающего его вину, найдено при нем не было. Когда он увидел  в  руках
шерифа наручники, то побледнел; стоявшие поблизости слышали, как он тяжело
перевел дыхание и что-то запинаясь пробормотал  в  виде  протеста.  Шериф,
храбрый человек,  известный  той  способностью  к  быстрым  и  безошибочно
правильным решениям, которая дается  лишь  верой  в  свои  силы,  приметив
волнение Гэбриеля, преспокойно опустил наручники обратно в карман.
   - Что ж, можно и так. Если желаете рискнуть, я не против!
   Взгляды  их  встретились,  и  Гэбриель   поблагодарил   шерифа.   Немое
соглашение состояло в том, что, если  Гэбриель  попытается  бежать,  шериф
застрелит его на месте.
   Им предстояло отправиться со следующим дилижансом;  пока  же  Гэбриеля,
под надежной охраной, поместили в отдельной комнате на втором  этаже.  Там
он обрел свое обычное спокойствие и попросил разрешения  закурить  трубку.
Добродушный страж дал согласие, и Гэбриель  во  весь  рост  растянулся  на
койке. Сильный  ветер  стучал  в  окна  и,  прорываясь  в  щели,  разгонял
поднимавшиеся из трубки  Гэбриеля  клубы  дыма  по  всей  комнате.  Страж,
который  был  смущен,  пожалуй,  более  Гэбриеля,  несколько  раз  пытался
завязать с ним приличный случаю разговор, пока Гэбриель не  заявил  ему  с
обычной своей прямотой:
   - Не  тратьте  сил  и  не  развлекайте  меня;  это  не  входит  в  ваши
обязанности. А если у вас есть тут друзья и вам хочется немного поболтать,
зовите их и не обращайте на меня никакого внимания.
   Страж вздохнул с облегчением, когда к ним заявился Джо Холл, шериф.
   - Вас желает видеть один джентльмен, - сказал  он  Гэбриелю,  -  можете
беседовать с ним до самого отъезда. - Повернувшись к стражу, он добавил: -
А вы заберите стул и сядьте за дверью. Это адвокат арестованного.
   Удивленный Гэбриель поднял голову. Вслед за  шерифом  в  комнату  вошел
юрист Максуэлл. Подойдя к Гэбриелю, он с суровой сердечностью протянул ему
руку (должно быть, только