огда вы сообщаете мне только одно: где найти эту женщину? На  вас
не ляжет ни малейшей ответственности за нашу встречу.  Я  лично  прослежу,
чтобы следуемый вам гонорар был  выплачен  своевременно  и  полностью.  Со
своей стороны сочту приятным  долгом  предложить  вам  чек  в  пять  тысяч
долларов; надеюсь, вы не обидите меня отказом.
   Полковник поднялся со стула и с минуту молча и  сосредоточенно  надувал
свою грудь. Когда верхние пуговицы его сюртука уже готовы были  вот-вот  с
треском отлететь прочь, он внезапно протянул Дамфи руку и обменялся с  ним
горячим рукопожатием.
   - Я хочу, - сказал он, слегка охрипнув от избытка чувств, -  поздравить
себя с тем, что имею дело с истым джентльменом, с  человеком  чести.  Ваши
чувства, сэр, -  сто  чертей!  я  горд  и  счастлив  заявить  об  этом!  -
свидетельствуют о вашем благородстве. Я в восторге,  сэр,  что  мне  выпал
случай с вами познакомиться. Но, сколь это ни прискорбно, сэр, я  бессилен
сообщить  вам  требуемые  сведения,  ибо  не  знаю  сам   ни   имени,   ни
местонахождения моего клиента.
   Пренебрежение и самодовольство, с которыми  Дамфи  начал  было  слушать
полковника, сразу сменились злобой и недоверием.
   -  Дьявольски  неосмотрительно  с  вашей  стороны!  -  вскричал  он   с
выражением открытой наглости, умеряемой только страхом, который внушил ему
собеседник.
   Полковник  Старботтл,  словно  не  заметив  вызывающего   тона   Дамфи,
пододвинул свой стул и взял его за руку.
   - Вы говорили  со  мной  откровенно,  как  подобает  человеку  чести  и
джентльмену, - сказал он, - я  позволю  себе  ответить  вам  тем  же.  Сто
чертей! Кульпеппер Старботтл из Вирджинии не промышляет мелкими  плутнями!
Коли я раз сказал, что не знаю ни имени, ни адреса  моего  клиента,  то  -
позволю себе это подчеркнуть, сэр! - нет человека  на  всем  белом  свете,
который заставит  меня  повторить  это  еще  раз.  Тем  более,  -  добавил
полковник, слегка помахивая рукой,  -  когда  я  беседую  с  джентльменом,
только что осчастливившим меня своей откровенностью и претендующим  -  сто
чертей!  -  на  такую  же  откровенность  с  моей  стороны.  Позволю  себе
поблагодарить вас, сэр, - сказал он  в  ответ  на  поспешный  жест  Дамфи,
выражавший полное согласие, - и  продолжить  свою  речь.  Думаю,  что  нет
никакой надобности называть здесь лицо, введшее меня в курс известного вам
дела. Достаточно будет, если я скажу и поручусь  словом  джентльмена,  что
человек этот вам неизвестен, достоин всяческого доверия - хоть и  занимает
скромное положение в обществе - и  был  направлен  ко  мне  нынешним  моим
клиентом. Когда я принял на себя ведение дела, мне был вручен запечатанный
конверт, в котором  хранится  имя  моего  клиента  и  главного  свидетеля.
Полученная мною инструкция предписывает вскрыть конверт лишь в том случае,
если переговоры будут безуспешны и окажется необходимым  передать  дело  в
суд. Вот конверт! Как видите, он запечатан!
   Машинальным движением мистер Дамфи  потянулся  к  конверту.  Выразив  в
ответном жесте любезное сожаление, полковник Старботтл отстранил его руку;
затем, положив конверт на стол, продолжил свою речь:
   - Полагаю очевидным, что, поскольку - по моему разумению - для передачи
дела в суд серьезных поводов нет, первая часть инструкции остается в  силе
и вскрывать конверт я не должен. Но допустим на минуту другую возможность.
Если я забуду этот конверт здесь на столе и  получу  его  завтра  назад  в
запечатанном, как и прежде виде, то, полагаю - как  джентльмен  и  человек
чести, - я не нарушу тем принятых на себя обязательств.
   - Понимаю, - сказал, коротко хохотнув, мистер Дамфи.
   - С вашего разрешения я поставлю еще одно  условие,  чисто  формальное,
конечно, как водится между джентльменами. Возьмите перо, пишите то, что  я
скажу. - Мистер Дамфи взял перо. Полковник  Старботтл  принялся  медленно,
сосредоточенно вышагивать по комнате, прижав руку к своей  высокопочтенной
груди, как если бы он был секундантом, отмеряющим расстояние до барьера. -
Вы готовы?
   - Я жду, - нетерпеливо откликнулся Дамфи.
   - "Настоящим заявляю, что в случае, если разглашу  секретные  сведения,
доверенные мне полковником Старботтлом, то обязуюсь  немедля  оказать  ему
принятое   между    джентльменами    удовлетворение,    без    какого-либо
дополнительного вызова на дуэль; причем предоставляю ему выбор  времени  и
места поединка, а равно и оружия; если же я откажусь драться с ним, то  да
буду я лжецом, подлецом и трусом!"
   Поглощенный сочинением этого  примечательного  документа,  а  также  по
причине  того,  что  непомерно  вздувшаяся  от  важности  грудь  полностью
закрывала  ему  поле  зрения,  полковник   Старботтл   не   видел,   сколь
презрительная  улыбка   кривила   губы   человека,   выполнявшего   сейчас
обязанности его секретаря. Как бы там  ни  было,  мистер  Дамфи  подмахнул
документ и передал полковнику, спрятавшему его в кармане. Но полковник  не
считал дело поконченным.
   - Что касается... гм... чека,  -  сказал  он,  слегка  откашлявшись,  -
полагаю, что всего лучше, если он будет выписан по вашему приказу  и  вами
же индоссирован. Во избежание недоразумений.
   С минуту мистер Дамфи колебался. Со строго деловой точки зрения было бы
правильнее сперва ознакомиться с содержанием конверта. Чуть  усмехнувшись,
он выписал чек и вручил полковнику.
   -  Если  это  не  слишком  затруднит  вас,  -  сказал  полковник  самым
изысканным тоном, - извольте приказать кому-либо из ваших клерков получить
для меня деньги по чеку.
   Торопливо,  не  сводя  глаз  с  конверта,  мистер  Дамфи   позвонил   в
колокольчик и отдал чек вошедшему клерку; полковник Старботтл тем временем
скромно удалился к окну, напустив на себя самый рассеянный вид.
   До конца жизни полковник Старботтл не переставал горько  сожалеть,  что
обратился к Дамфи с этой последней просьбой вместо  того,  чтобы  попросту
сунуть чек в карман. В тот самый момент, как он подходил к окну,  пол  под
его ногами  вдруг  словно  встал  на  дыбы;  потом  опустился;  полковника
отбросило к камину.  Он  почувствовал  дурноту  и  головокружение;  в  его
смятенном мозгу мелькнула мысль, уж не хватил ли его апоплексический удар.
Но когда он обернулся к мистеру Дамфи, то увидел, что тот тоже  вскочил  с
места  и  стоит,  бледный  как  смерть,  ухватившись   за   край   куда-то
двигающегося письменного стола. Тут книжный шкаф с грохотом  повалился  на
пол, из соседних помещений понеслись громкие вопли, и оба они -  полковник
и Дамфи - под аккомпанемент бьющихся стекол, топота ног и скрипа  обретших
вдруг  голос  деревянных  перекрытий,  повинуясь   неодолимому   инстинкту
самосохранения, ринулись к двери. Дверь приоткрылась не более чем  на  два
дюйма; потом стала, словно ее заклинило. С ревом угодившего в капкан зверя
Дамфи бросился к  окну  и,  выбив  стекла,  вывалился  на  тротуар.  Через
мгновение  полковник  Старботтл  очутился  рядом  с  ним,  а  в  следующее
мгновение они потеряли друг друга из вида, нисколько о  том  не  печалясь,
как если бы никогда не были даже знакомы. Сведшее их  вместе  общее  дело,
которое только что так волновало обоих и которое они не успели довести  до
конца, было начисто  позабыто,  стерто,  испепелено  новым  всепоглощающим
стремлением, суть которого могла быть выражена  в  едином  слове:  бежать!
Куда угодно, но бежать!
   Улица была  запружена  людьми,  бледными,  задыхающимися  от  волнения,
перепуганными до полусмерти, утратившими обличив  цивилизованных  существ.
Одни были в истерике, хохотали без причины и несли  невесть  какой  вздор.
Другие, в некоем параличе и даже не пытаясь укрыться от опасности,  стояли
растерянные, неподвижные под осыпающимися карнизами, под  градом  падающих
кирпичей. Третьи, потревоженные во время работы, словно не в силах были от
нее оторваться: один какой-то держал в руках пачку бумаг и счетов,  другой
сжимал  под  мышкой  толстую  бухгалтерскую  книгу.   Некоторые   потеряли
нормальное чувство стыдливости и бегали по улице полуодетыми;  а  какой-то
мужчина, выскочивший из бани  с  одним  лишь  полотенцем,  пытался  наспех
прикрыть им свою наготу. Были и  такие,  которых  испуг  кинул  в  объятия
смерти: один пытался пробить собственным телом  стеклянную  крышу,  другой
выбросился очертя голову с четвертого этажа. Были прославленные  храбрецы,
дрожавшие, как малые дети; одного  авантюриста,  проведшего  всю  жизнь  в
опаснейших приключениях, нашли скорчившимся в углу,  хотя  в  его  комнате
лишь чуть-чуть потрескивала штукатурка. Были  оптимисты,  твердившие,  что
опасность уже миновала  и  что  они  ручаются  за  это  чем  угодно;  были
пессимисты, качавшие головами и  пророчившие,  что  следующий  удар  будет
роковым. Некоторые сгрудились у  кирпичных  обломков;  другие  глазели  на
убитых лошадей, обезумевших и разбившихся о фонарные столбы;  люди  стояли
толпами у телеграфа  и  у  газетных  редакций,  желая  поскорее  узнать  о
размерах катастрофы. В более отдаленных  от  Центра  улочках  и  переулках
жители сидели на своих порогах  или  на  стульях,  выставленных  прямо  на
мостовую, и с опаской взирали на дома, которые они выстроили  собственными
руками, и даже на синий свод вверху, улыбавшийся  им  так  обманчиво.  Они
страшились теперь и самой  земли  вокруг.  Они  поделили  ее  на  участки,
обратили в предмет купли-продажи, нажились на ней; и  вдруг  она  восстала
против них, ушла из рук,  ускользнула  из-под  ног.  В  этом  было  что-то
нестерпимо    чудовищное:    тупая,    бесконечно    терпеливая     земля,
облагодетельствованная ими, украшенная ими, служившая им верой  и  правдой
во всех превратностях лихой судьбы, вдруг взяла да изменила своим законным
хозяевам!  Никто  не  удивился,  когда  владелец  маленького  особняка  на
взморье, безвозвратно сгинувшего в открывшейся трещине, утратив в безумном
гневе  дар  речи,  бешено  потряс  крепко  сжатым  кулаком   перед   лицом
матери-природы.
   На самом деле число жертв, да и  материальный  ущерб  от  землетрясения
были невелики и никак не оправдывали размеров паники;  через  какие-нибудь
полчаса все уже смеялись над своими страхами. Мистер Дамфи, будучи натурой
реалистической и чуждой фантазиям, одним из первых овладел собой и  понял,
что непосредственная опасность миновала.  То,  что  сам  великий  человек,
имевший куда больше оснований волноваться за  частную  собственность,  чем
кто-либо иной, энергично призвал своих клерков и всех окружающих  заняться
делом и лично направился назад, в свою контору, ободряюще подействовало на
население.
   Войдя в контору, Дамфи бросился к столу. Конверта не  было.  Он  быстро
перебрал все бумаги, пошарил на полу, поискал у разбитого окна - тщетно!
   Он позвонил в колокольчик. Появился клерк.
   - По чеку уплачено?
   - Нет, сэр. Мы как раз отсчитывали деньги, когда...
   - Выплату задержать! Чек верните мне.
   Юный клерк не успел  еще  поделиться  со  своими  коллегами  остроумной
догадкой, что патрон экономит наличность на  случай  "набега"  вкладчиков,
как мистер Дамфи призвал его снова.
   - Сходите быстро к мистеру Пуанзету и попросите его прийти.
   Через пять минут запыхавшийся клерк вернулся.
   - Мистер Пуанзет четверть часа тому назад выехал в Сан-Антонио.
   - В Сан-Антонио?
   - Да, сэр, говорят, в миссии большие разрушения.



        "7. КОЛЕБЛЕТСЯ ЗЕМЛЯ И РУШИТСЯ ПРАВОСУДИЕ"

   Первый день после убийства Виктора Рамиреса навсегда останется памятным
в истории Гнилой Лощины.  Не  скажу,  чтобы  убийство  было  столь  редким
событием в этом идиллическом поселке; на улицах не раз находили  трупы  не
только рядовых, но подчас  и  именитых  граждан;  что  же  до  зарезанного
мексиканца, он был совершеннейший чужак  и  решительно  никому  не  внушал
симпатии. Нет, гибель мексиканца пробудила столь  бурный  интерес  потому,
что подозрение в убийстве сразу пало на мистера и  миссис  Конрой,  лиц  в
поселке известных и уже без того попавших под огонь общественной критики.
   Первым, кто сообщил о происшествии, была Сол; бродя  по  холму  Конроя,
как  видно,  в  поисках  не  вернувшегося  в  гостиницу  постояльца,   она
наткнулась   на   труп   несчастного.   Некоторые   остряки,   пристрастно
истолковавшие интерес мисс Кларк к Рамиресу, пытались утверждать,  что  он
покончил с собой, не найдя другого способа  от  нее  отделаться;  но,  как
скоро пронеслась весть о бегстве Гэбриеля и  его  жены,  подобные  шуточки
пришлось отбросить в сторону. А тут кто-то из старателей заявил, что утром
в тот  самый  день  видел,  как  Гэбриель  тащил  за  шиворот  мексиканца,
подталкивая его коленом и браня  на  чем  свет  стоит.  Засим  последовало
свидетельство мисс Кларк, которая сообщила с  большой  охотой,  что  лично
видела, как миссис  Конрой  тайно  беседовала  с  Рамиресом  незадолго  до
убийства. Китаец, посланный  с  письмом  вослед  Гэбриелю,  рассказал  без
всякой охоты, что вскоре, после того как вышел из дома, услышал  в  кустах
шум и крики о помощи. Впрочем, это показание  китайца  было  исключено  из
материалов предварительного следствия в согласии с  прославленным  законом
штата Калифорния, гласившим, что человек, исповедующий языческую веру, тем
самым  уже  является  лжецом;  истина  рождается  лишь  в  сердце   арийца
христианской веры. Общественное мнение тоже  отвергло  показание  китайца,
во-первых, потому, что оно противоречило уже  принятой  версии  о  бегстве
Гэбриеля; во-вторых, по той причине, что  всякий  китаец  -  разве  вы  не
знаете  этого?  -  обязательно   что-нибудь   да   напутает.   Имелось   и
свидетельство  старателей,  работавших  в  забое  у  подножия  холма;  они
показали, что лично  видели  проходившего  в  предвечерний  час  Гэбриеля.
Только один важный пункт ускользнул как от следственных властей, так и  от
общественного мнения. О записке миссис Конрой, которую первой подняла  Сол
и передала миссис Маркл (а та в свою очередь адвокату Максуэллу), не  знал
никто, кроме лиц, уже известных читателю.
   В продолжение этого дня возникло более дюжины гипотез самого волнующего
содержания; сменяя одна другую, они различным образом  разъясняли  причины
убийства. Первая гласила, что Гэбриель застал жену с  любовником  в  самый
момент побега и  прикончил  его  на  месте.  В  другой  утверждалось,  что
Гэбриель, искусно  подделав  почерк  жены,  заманил  Рамиреса  в  укромное
местечко,  где  и  прирезал  его;  этой  гипотезе   было   тотчас   отдано
предпочтение,  так  как  из  нее   следовал   вывод   о   предумышленности
преступления. Позже ее несколько усовершенствовали в  том  отношении,  что
виновниками коварного убийства были объявлены одновременно  и  Гэбриель  и
его жена: оказывается, оба они  были  равно  заинтересованы  в  устранении
любовника, угрожавшего им ужасными разоблачениями. К вечеру, когда  лучшие
умы Гнилой Лощины получили возможность объединить свои усилия, всем  стало
окончательно ясно, что Гэбриель и миссис Конрой убрали  с  пути  законного
владельца того самого рудника, который Гэбриель так нагло  себе  присвоил.
Эта гипотеза продержалась рекордное время, - должно быть,  не  менее  двух
часов, - потому что отвечала общей давней уверенности, что  Гэбриель,  при
своей  известной  всем  тупости,  никак  не  мог  самостоятельно   открыть
серебряный рудник; единственная допущенная поправка состояла  в  том,  что
если мексиканец и не являлся  сам  законным  владельцем  рудника,  то,  во
всяком  случае,  был  опасным  свидетелем,  которого  Гэбриелю  непременно
требовалось убрать  с  пути.  Когда  же  чуть  позже,  быть  может,  из-за
какого-нибудь неосторожного словечка,  оброненного  адвокатом  Максуэллом,
возник слух, что Гэбриель Конрой вообще самозванец,  прикрывавшийся  чужим
именем, - дальнейшие споры  были  сочтены  излишними.  Коронер  и  понятые
адресовали  свое  обвинение  "неизвестному,  именовавшему  себя  Гэбриелем
Конроем", а Гнилая Лощина к прочим уже перечисленным преступлениям  Конроя
прибавила еще и мошенничество. Сразу прояснилась  и  другая  тайна  -  кто
именно повинен в конокрадстве и хищении золота с заявок, имевших место  по
соседству за последнее время.
   Я так подробно излагаю эти перемены в общественном мнении  относительно
вины Конроя потому, что уверен, что за пределами  Гнилой  Лощины  в  более
цивилизованных поселениях нашего отечества подобное не могло бы  случиться
никогда.
   Нашлась, впрочем, и в Гнилой Лощине одна душа, ни минуты не верившая  в
виновность Гэбриеля; нужно ли пояснять, что то была миссис Маркл?  Она  не
сомневалась ни минуты, что Гэбриель  стал  жертвой  гнусной  интриги,  что
миссис Конрой - истинная убийца - коварно запутала его, чтобы  свалить  на
него свою вину. Столь тверда была  миссис  Маркл  в  своих  взглядах,  что
сумела внушить их и Сол, и адвокату  Максуэллу.  Более  того,  именно  она
заставила  свою  помощницу   немножко   попридержать   язык,   когда   эта
импульсивная  молодая  особа  добровольно   выступила   перед   коронером,
облачившись в траурный  наряд,  наскоро  сооруженный  из  скудных  местных
ресурсов, и закрыв лицо черной вуалью.  "Показания  мисс  Кларк,  -  писал
"Вестник   Среброполиса",   -   прерывавшиеся   слезами   и    проклятиями
свидетельницы по адресу  убийцы,  глубоко  поразили  присутствующих  своей
пылкой прямотой, каковой, впрочем, и надлежало  ожидать,  учитывая  нежные
узы, соединявшие свидетельницу с жертвой злодеяния. Как стало известно  из
достоверных источников, Рамирес прибыл  в  наши  края,  влекомый  надеждою
счастливо увенчать пламя любви, бушевавшее в его груди уже не первый  год.
Увы, злосчастная  невеста!  Кровавая  рука  убийцы  заставила  ее  сменить
подвенечную  фату  на  траурную  вуаль!  Из  нескольких  случайных   слов,
сорвавшихся с губ свидетельницы, - при всей несомненной ее  скромности!  -
приходится заключить, что мужская ревность сыграла  не  последнюю  роль  в
роковом происшествии. Утверждают, что Гэбриеля Конроя не раз видели в доме
мисс Кларк".
   Я привожу эту выдержку из газетной  статьи  не  только  потому,  что  в
заключительной ее части предложено новое  объяснение  убийства,  но  также
желая показать читателю, насколько тонко и изящно объясняется автор статьи
по сравнению с репортером "Знамени Гнилой Лощины", которого  я  цитирую  с
содроганием:
   "С  нашей  мисс  Сол  не  соскучишься.   Обмотавшись   десятью   ярдами
первосортного миткаля, купленного в лавке Бриггса,  и  нацепив  на  голову
черную сетку от москитов, она гарцевала на  скамье  свидетелей,  что  тебе
молодая норовистая кобылка, ненароком запряженная в похоронные дроги. Если
мисс Сол приняла твердое  решение  носить  траур  по  каждому  постояльцу,
которому она раз подала котлеты, советуем ей закупить оптом залежавшийся у
Бриггса миткаль, а заодно зафрахтовать до конца  сезона  катафалк  у  Пата
Хулана. Ну а тем, кто посмекалистее, и без дальних слов ясно, что  кроется
за этим цирковым представлением! Редакции "Вестника", как  видно,  хочется
скрыть истинные причины происшедшего убийства, отвлечь внимание публики от
некоторых лиц, чуточку поважнее, чем мисс Сол Кларк. Мы,  конечно,  никого
ни в чем не  обвиняем,  но  хотели  бы  знать,  что  делал  вчера  вечером
почтенный редактор "Вестника", сидя в бухгалтерии  у  главного  подручного
Пита Дамфи в Гнилой Лощине? Проверял, сколько у него денег в банке? Уж  не
вырос ли его текущий счет за последнюю ночь?.."
   В  час  дня  на  следующий  день  редактор  "Вестника"  разрядил   свой
револьвер, целясь  в  редактора  "Знамени",  но  промахнулся.  В  половине
второго двое неизвестных были ранены  при  перестрелке  в  лавке  Бриггса:
причины ссоры остались невыясненными. В  девять  часов  вечера  пять-шесть
человек не спеша прошли по главной улице и поднялись на  чердак  Бриггсова
склада. Еще в течение десяти - пятнадцати минут с дюжину  гуляк  выбрались
из салунов и без