ь  наш  банк  в  связи  с  убийством,
произведете дополнительные вложения.
   -  Не  следует  ли  мне,  сэр,  -  почтительно  осведомился   Фитч,   -
позаботиться о нашем управляющем, мистере Конрое?
   -  Наши  корреспонденты  укажут  вам,  как  поступить,   мистер   Фитч;
прислушивайтесь к общественному мнению. Личные  отношения  тут  не  играют
никакой роли. Суд разберется, виноват Конрой или  нет.  Пора  покончить  с
этими безобразиями, пятнающими Калифорнию. Когда репутация и деловая жизнь
целого  штата  оказывается  под  угрозой  из-за  какого-то  головореза,  -
заметив, что его с интересом слушают несколько солиднейших клиентов банка,
мистер Дамфи поднял голос, - надо действовать быстро и решительно.
   Если бы он, удаляясь  в  кабинет,  не  заключил  свою  речь  привычным:
"Бизнес есть бизнес!" - этот достойный Брута взрыв красноречия напомнил бы
слушателям об утраченных добродетелях древности.



        "4. МИСТЕР ГЕМЛИН ВСТРЕЧАЕТ СТАРУЮ СИМПАТИЮ"

   На пути из Уингдэма в Сакраменто мистер Гемлин  не  потратил  зря  даже
минуты. Его бешеная скачка, залитая грязью двуколка, загнанная  лошадь  не
могли удивить никого, кто близко знал мистера Гемлина; а мнение  остальных
его мало интересовало. У  него  хватило,  впрочем,  благоразумия  оставить
двуколку в конюшне на окраине города. В ближайшем  отеле  он  привел  свой
костюм в порядок, после  чего  быстро  направился  по  данному  Максуэллом
адресу. Джек завернул на нужную улицу и даже успел прочитать на массивной,
ярко начищенной дверной доске надпись "Пансион  мадам  Эклер",  как  вдруг
словно застыл на месте, громко выбранился и уже без всякой спешки  зашагал
назад.
   Чтобы  объяснить  странное  поведение  мистера  Гемлина,  мне  придется
огласить один его секрет, который я, вообще говоря, предпочел бы утаить от
моих читательниц. Получив от Максуэлла адрес Олли, Джек  не  вчитывался  в
него внимательно; подойдя  же  к  самому  дому,  с  ужасом  убедился,  что
несколько месяцев тому  назад  вел  головокружительную,  хоть  и  довольно
невинную, интрижку с одной из воспитанниц именно этого пансиона; и  именно
по этому адресу направлял - к ужасу чопорной начальницы - свои неотразимые
тайные послания. Если его узнают, вход для него будет  закрыт;  во  всяком
случае, ему откажут в доверии и не отпустят с  ним  Олли.  Впервые  мистер
Гемлин пожалел, что за ним тянется слава погубителя женских сердец. Но  он
и не подумал  отступать.  Дойдя  до  главной  улицы,  он  зашел  сперва  в
парикмахерскую, потом в ювелирный магазин. Когда  он  снова  направился  к
пансиону, лицо его было полузакрыто огромными черными очками;  что  же  до
холеных шелковистых черных усов Джека,  то  они  и  вовсе  исчезли.  Пусть
вспомнит читатель, как заботился всегда  этот  шалопай  о  своей  красоте,
тогда он оценит настойчивость мистера Гемлина, поймет, на какие  серьезные
жертвы тот шел!
   И все же, когда Джека вели в комнату для  посетителей,  душа  его  была
неспокойна; он с тревогой ждал, как примет  мадам  Эклер  его  верительные
грамоты, скрепленные подписью юриста Максуэлла. Что  его  собственное  имя
насторожит начальницу, он не боялся; свою недолгую  интрижку  он  вел  под
псевдонимом. "Кларенс Спиффлингтон" - так подписывал он свои послания; эта
причудливая фамилия отвечала его чувству юмора и выражала мимолетность его
симпатии. Судьба оказалась снисходительна к Джеку:  служанка  вернулась  и
сообщила, что мисс Конрой сейчас спустится к гостю. Мистер Гемлин принялся
поглядывать на часы; его терпение уже подходило к концу, когда дверь снова
распахнулась и в комнату бесшумно впорхнула Олли.
   Она была прехорошенькой. Открытый взгляд Олли и  мальчишеская  прямота,
смягчаемая  женственным  изяществом,  сразу  очаровали  мистера   Гемлина,
который вообще  любил  детей,  но,  подобно  большинству  мужчин,  отдавал
предпочтение красивым детям. Когда Олли вошла, она, как показалось  Джеку,
задыхалась от еле сдерживаемого смеха. Джек открыл ей объятия, но  девочка
предостерегающе подняла палец и, тщательно прикрыв за собой дверь, сказала
шепотом:
   - Она сейчас придет. Как только проскользнет мимо двери мадам.
   - Кто? - спросил Джек.
   - Софи.
   - Какая Софи? - спросил Джек самым искренним тоном. Он понятия не имел,
как звали его Дульцинею. В призрачном мире их писем она фигурировала,  как
Лазоревая  Мадемуазель;  поводом  для  такого  наименования  послужило  ее
любимое платье небесно-голубого  цвета;  уменьшительным  и  ласковым  было
"Лазоренька".
   - Пожалуйста, не притворяйтесь, будто вы незнакомы, - сказала Олли,  не
давая Джеку обнять себя (Джек всегда целовал детей). - Ну,  знаете,  после
этого я на ее месте вообще не стала бы с вами  разговаривать,  -  добавила
она с той не вполне  искренней  солидарностью,  которую  представительницы
женского пола любят демонстрировать перед лицом общего врага. -  А  она-то
следила из окна, как вы первый раз подошли к пансиону, как ушли назад, как
вернулись со сбритыми усами! Она-то узнала вас! А  вы  спрашиваете,  какая
Софи?! Где ваши чувства? А скоро они отрастут? -  спросила  Олли,  имея  в
виду в данном случае не чувства мистера Гемлина, а его усы.
   Джек был  поражен  и  встревожен.  Поглощенный  заботой,  как  обмануть
дуэнью, он начисто позабыл о самой возлюбленной. Вот так задача!
   -  Разумеется,  -  поспешно  сказал  он,  стараясь  выразить  на   лице
непритворную нежность. - Ах, Софи, душа моя! Но я привез и вам записочку.
   Он вручил Олли нацарапанную  кое-как  записку  Гэбриеля  и  напряженно,
почти что затаив дыхание, ждал, пока девочка ее разберет. К ужасу его, она
с безразличным видом отложила записку и сказала:
   - Какой, право, простофиля этот Гэйб!
   - Вы, конечно, выполните его просьбу? - спросил мистер Гемлин.
   - И не подумаю, - быстро возразила девочка. - Вот еще  новости!  Вы  не
знаете его, мистер Гемлин; не проходит недели,  чтобы  он  чего-нибудь  не
натворил! - Заметив удивленный взгляд Джека, она пояснила: - Вот  хотя  бы
на прошлой неделе; присылает мне записку, чтобы я вышла к  нему  на  угол.
Зачем, когда он мне родной брат и имеет полное право зайти сюда. А  сейчас
он хочет, чтобы я ехала к нему в Уингдэм. Ни за что на свете!
   - А если он сам не может к вам приехать?
   - Почему же не может? Просто у него глупый застенчивый характер! Вы  не
знаете, у нас здесь учится девушка из Сан-Франциско, Рози Ринграунд, и она
чуточку влюблена в моего милого братца. Если он сумел доехать до Уингдэма,
почему он не может доехать до Сакраменто, хотела бы я знать?
   - Вы разрешите мне прочитать его записку? - спросил Джек.
   Олли отдала ему записку Гэбриеля.
   - Полно орфографических ошибок! Не позволяет мне их исправлять, увалень
этакий!
   Мистер Гемлин прочитал:
   "Дарагая Олли, если эта ни павредит твоим занятьям и мадам  и  падружки
нипротив, братиц Гейб ждет тибя в Уингдэме. Твой любящий брат Гэбриель".
   Мистер Гемлин не на шутку  задумался.  Он  решил  скрыть  от  Олли  всю
важность предстоящей ей поездки и  имел  к  тому  не  менее  трех  причин.
Во-первых, Максуэлл велел ему привезти девочку "без шума";  во-вторых,  он
знал, что стоит обронить хоть слово в  этом  пансионе  -  и  не  оберешься
расспросов и прочей  сочувственной  кутерьмы;  в-третьих  -  и  это  самое
главное, - Джек хотел досыта насладиться поездкой с Олли в Уингдэм; втайне
он льстил себя надеждой, что так или иначе выручит  Гэбриеля  из  скверной
заварушки, и не хотел напрасно пугать его маленькую сестру. Но как убедить
Олли ехать? В голове у мистера Гемлина быстро сложился новый план.
   - Значит, вы думаете, что Софи выйдет ко мне? - спросил он с  внезапным
интересом.
   - Конечно, выйдет! - лукаво сказала Олли. - А вы это славно  придумали,
познакомились с Гэйбом и выпросили у него записочку ко мне. Впрочем, что с
Гэйба возьмешь: его всякий может обвести. Но вот она идет, мистер  Гемлин;
я слышу на лестнице ее шаги. Мне кажется, что вы  легко  обойдетесь  здесь
без меня.
   Она выскользнула за дверь так же бесшумно, как  и  вошла,  и  в  ту  же
минуту высокая, стройная, несколько вызывающего вида особа в синем  платье
вбежала в комнату.
   Я в долгу перед мистером Гемлином, тайнами которого уже не раз и,  быть
может, без достаточной к тому  необходимости  делился  с  читателями  этой
книги; и потому его разговор  с  мисс  Софи,  совершенно  секретный  и  не
имеющий прямого отношения к нашему рассказу,  я  обойду  молчанием.  Скажу
только, что он сумел убедить эту молодую особу в своей неизменной любви; и
в том, что его затянувшееся  молчание  было  вызвано  нестерпимыми  муками
ревности; и в том, что он разработал и  осуществил  этот  хитроумный  план
свидания с ней, повинуясь неукротимому желанию услышать из  ее  прекрасных
уст свой приговор. Надеюсь, что ни один из  читателей-мужчин  не  подведет
мистера Гемлина; уповаю также, что ни одна из снисходительных и доверчивых
читательниц не усомнится в его искренности. Мистер Гемлин  не  без  горечи
поведал о своем унынии в дни долгой разлуки; Софи призналась  со  слезами,
что заподозрила его в неверности. В заключение этой нежной  и  целительной
для обоих сердец беседы мистер Гемлин сказал прочувствованным голосом:
   - Я раздобыл эту записочку к Олли через верных друзей;  не  скрою,  мне
пришлось прибегнуть к обману; теперь, если девчонка откажется ехать, - а я
вижу, к тому дело идет, - мне - зарез; хоть бросай карты под стол! Если ты
искренна, Софи, если ты еще не совсем позабыла меня, если  мы  любим  друг
друга, пойди разыщи эту Олли.  Приехать  назад  без  нее,  посмеяться  над
святой братской  привязанностью,  омрачить  душу  достойнейшего  на  свете
человека, нет, это не по мне, это не моя игра! И что будет тогда  с  твоей
репутацией, Софи! Заставь ее ехать со мной, чего бы это ни стоило! Шутки в
сторону: открыл прикуп - играй!
   Хотя метафоры мистера Гемлина носили несколько специфический  характер,
доводы его звучали убедительно, и негодующая Софи  тотчас  потребовала  от
Олли, чтобы та выполнила просьбу брата.
   - Если не поедешь, противная девчонка, после того как мы доверили  тебе
нашу тайну, знай, никто в пансионе никогда ничего  не  расскажет  тебе  по
секрету. Увидишь!
   Это была очень страшная угроза, и,  хотя  "тайна"  была  доверена  Олли
всего полчаса тому назад и без  малейшей  просьбы  с  ее  стороны,  бедная
девочка совсем растерялась, тут же сдала позиции, отнесла записку Гэбриеля
к мадам Эклер и, получив  от  этой  почтенной  дамы  разрешение  навестить
брата, не долее как через полчаса уже сидела в обществе мистера Гемлина  в
его двуколке.



        "5. ТРИ ГОЛОСА"

   Успокоившись  относительно   исхода   своей   миссии,   ускользнув   от
собственнических взоров Софи и от еще более опасного  надзора  со  стороны
мадам Эклер, мистер Гемлин снова стал  самим  собой;  он  пришел  в  такое
необыкновенно  веселое  настроение,  что  Олли,  объяснявшая  его  восторг
недавним  свиданием  с  Софи,  сочла   необходимым   отпустить   несколько
критических замечаний по адресу своей подруги; поступая так, она  получала
возможность поквитаться с этой юной особой за  недавние  угрозы,  а  кроме
того,  она  действовала  в  согласии  с  хорошо  известным  всем,  хоть  и
недостаточно  изученным  законом  женской  психологии.   К   великому   ее
изумлению, критика Софи ничуть не повлияла на настроение мистера  Гемлина;
он и  не  подумал  выступить  в  защиту  своей  дамы  сердца.  Внимательно
прослушав речь Олли, он вдруг поглядел  на  ее  густые  золотистые  кудри,
выбивавшиеся из-под соломенной шляпки, и спросил:
   - Ты бывала когда-нибудь в южных округах, Олли?
   - Нет, - ответила девочка.
   - А может быть, ездила хоть раз в Сан-Антонио, к родным или знакомым?
   - Нет, - решительно повторила Олли.
   Мистер Гемлин замолчал и  занялся  лошадью,  которая  почему-то  решила
перейти на галоп. Когда ему удалось  вернуть  ее  к  прежнему  аллюру,  он
возобновил беседу:
   - Там живет одна девушка, Олли!
   - В Сан-Антонио? - спросила Олли.
   Мистер Гемлин кивнул.
   - Хорошенькая? - спросила девочка.
   - Это не то слово,  -  ответил  мистер  Гемлин,  сразу  посерьезнев.  -
Хорошенькая - не то слово.
   - Красивее Софи? - спросила Олли не без лукавства.
   - К чертям Софи! - Едва вымолвив это, мистер  Гемлин  поспешил  осадить
как себя лично, так и внезапно  понесшую  лошадь;  оба  проявляли  сегодня
непозволительную резвость, опасную для юной пассажирки. - Я хочу  сказать,
что их не следует сравнивать... Не той масти дама!..
   Он снова смутился, на сей раз потому, что применил карточный термин.
   - Ну конечно; ваша дама червонная, а Софи - пиковая! - сказала Олли.
   Игрок (в почтительном восторге). Да! Червонная дама! Как ты это  славно
сказала! Разве ты разбираешься в картах?
   _Олли_ (с важностью). Еще бы! Все девочки в пансионе гадают на  картах.
Я - червонная дама; Софи  -  пиковая;  вы  -  трефовый  валет.  Послушайте
(драматическим шепотом),  вчера  мне  выпало  на  картах  письмо,  дальняя
дорога, смерть и нежданная встреча с трефовым валетом.  Трефовый  валет  -
смуглый, черноволосый; это - вы.
   _Мистер Гемлин_ (узнав  с  огромным  облегчением,  что  власть  четырех
мастей распространяется на все грешное человечество). Раз уж зашла об этом
речь, скажи мне, Олли, вы там (указывая в направлении  оставшегося  далеко
позади пансиона) беседуете когда-нибудь про ангелов?  Какие  они,  ангелы,
смуглые или светлокожие?
   _Олли_ (озадаченно). На картинках?
   _Гемлин_. Да (пытаясь оказать давление на свидетеля). Скажи: бывают они
смуглые?
   _Олли_ (решительно). Нет! Всегда светлокожие!
   _Джек_. Всегда светлокожие?
   _Олли_. Да, и какие-то дохлые к тому же.
   Некоторое время оба ехали  в  молчании.  Потом  мистер  Гемлин  затянул
песню, хорошо известную в здешних местах; Олли подхватила таким прелестным
голоском и так музыкально, что мистер  Гемлин  немедленно  предложил  петь
дуэтом. И так они ехали,  оглашая  пением  бесплодные,  выжженные  солнцем
просторы Сакраменто; порою их исполнение было на должной высоте, иной  раз
хромало; одно можно сказать с уверенностью: как в щебете птиц и  в  стихах
поэтов божьей милостью, в  пении  их  не  было  и  следа  искусственности;
истомленные путники на  дорогах,  неотесанные  пастухи,  грубияны  возчики
внимали звукам их песен, и в душе у всех пробуждались светлые чувства, как
от птичьего щебета или  от  стихов  вышеназванных  поэтов.  Когда  же  они
остановились,  чтобы  подкрепиться  в  трактире,  и   Джек   Гемлин   ярко
продемонстрировал   в   беседе    с    трактирщиком    свою    неслыханную
самоуверенность, дерзкие манеры и  готовность  жестоко  подавить  малейшее
сопротивление; и когда после этого им подали ужин, о котором более учтивый
путешественник не посмел  бы  даже  помыслить,  Олли  решила,  что  такого
замечательного кавалера, как этот трефовый валет, у нее еще не было за всю
ее жизнь.
   Когда они снова выехали в своей двуколке, Олли принялась  расспрашивать
о брате и о домашних; довольно скоро она выяснила,  что  Джек,  собственно
говоря, почти что не знаком с Гэбриелем.
   - Значит, Жюли вы не знаете совсем? - сказала девочка.
   - Жюли? - рассеянно спросил Джек. - А какая она?
   - Не знаю, -  нерешительно  ответила  Олли,  -  ее  можно  посчитать  и
червонной дамой и пиковой.
   Джек задумался; потом, к большому удивлению Олли, принялся  энергичными
штрихами набрасывать портрет миссис Конрой.
   - Вы же сказали, что никогда не видели ее? - вскричала девочка.
   - Я и не видел, - ответил, рассмеявшись, игрок. - А  ты  знаешь,  Олли,
что такое блеф?
   После коротких сумерек спустилась  ночь;  воздух  похолодал.  Недвижный
силуэт далекого  Берегового  хребта  четко  выступил  на  пепельно-бледном
закатном небе, потом пропал без следа, и на его месте  загорелись  звезды.
Красноземная дорога, такая прямая и ровная в дневное время,  потерялась  в
мгновенно воцарившейся тьме;  исполинские  стволы  деревьев  и  прибрежные
утесы то вдруг надвигались на них, преграждая путь, то вновь  расступались
перед  уверенно  правившим  ездоком.  Временами  леденящие  испарения   из
придорожных канав овевали Олли, словно дыхание  раскрытой  могилы,  и  она
вздрагивала всем телом, хоть  и  была  укутана  в  толстый  дорожный  плед
мистера Гемлина. Джек вытащил фляжку и дал Олли отпить  глоточек;  девочка
закашлялась; умудренная широким жизненным опытом, она безошибочно  угадала
вкус и запах виски. К ее удивлению, Джек тут же спрятал  фляжку,  даже  не
поднеся ее ко рту.
   - Еще ребенком, Олли, - сказал весьма торжественно мистер Гемлин,  -  я
поклялся своим престарелым родителям, что никогда не прикоснусь  к  виски,
разве только по настоятельному предписанию врача. Вот и вожу  с  собой  на
этот случай фляжку. Пока без успеха.
   Было совсем темно, и девочка не смогла уловить взгляд мистера  Гемлина.
Как всякая истая женщина, она больше доверяла его глазам,  нежели  словам,
что, впрочем, не всегда спасало ее от  обмана.  Она  не  ответила  ничего;
замолчал и Гемлин.
   Немного погодя он сказал:
   - Ах, какая это девушка, Олли!
   С обычной проницательностью и чуткостью Олли разом определила, что речь
идет о той самой девушке, что и час назад.
   - Из южного округа?
   - Да, - сказал мистер Гемлин.
   - Расскажите мне о ней, - попросила Олли, - расскажите все, что знаете.
   - Я почти ничего не знаю, - со вздохом признался мистер Гемлин.  -  Ах,
Олли, как она поет!
   - Под аккомпанемент рояля? - чуть покровительственно спросила Олли.
   - Под аккомпанемент органа, - ответил Гемлин.
   Олли, у которой представление  об  органе  было  связано  с  гастролями
бродячего  шарманщика,  неприметно  зевнула;  довольно  вяло  она  обещала
мистеру Гемлину, что когда поедет путешествовать, то непременно завернет в
те места и поглядит, что можно сыграть на столь  примитивном  инструменте.
Джек  усмехнулся  и  погнал  лошадь.  Немного  погодя  он  сделал  попытку
растолковать Олли, что представляет собой церковный орган.
   - Было время, Олли, я сам играл в  церкви.  Иной  раз  так  увлекал  их
игрой, что они даже молиться забывали. Давненько это было! А одну  арию  я
особенно любил и часто играл; это ария из мессы Моцарта; ее-то она и пела,
Олли; сейчас я постараюсь показать тебе, как ее надо петь.
   Джек запел хвалу скорбящей деве и очень скоро, как  и  подобает  истому
энтузиасту, полностью позабыл обо всем на свете, кроме  исполняемой  арии.
Колеса стучали, рессоры скрипели,  кобыла  споткнулась  и  пошла  галопом,
потом зарысила снова, утлую двуколку швыряло из стороны в сторону,  шляпка
Олли совсем расплюснулась о его плечо, а мистер Гемлин все пел.  Когда  он
кончил петь, то вспомнил о девочке. Она спала!
   Джек был истый артист, влюбленный в свое искусство, но  это  не  мешало
ему оставаться здравомыслящим человеком.
   - Я же сам напоил ее виски! -  пробормотал  он,  как  бы  принося  свои
извинения Моцарту.
   С величайшей осторожностью он перехватил вожжи левой  рукой,  а  правой
обнял и тихо притянул к  себе  маленькую  закутанную  фигурку  так,  чтобы
соломенная шляпка и золотистые локоны  надежно  легли  к  нему  на  грудь.
Застыв в этой позе, не шевеля ни единым  мускулом,  чтобы  не  потревожить
спящую  девочку,  он  подкатил  в  самую  полночь  к   мерцающему   огнями
Фиддлтауну. Здесь он сменил лошадь и, отказавшись  от  услуг  конюха,  сам
запряг ее в двуколку с  такой  непостижимой  ловкостью  и  быстротой,  что
девочка, обложенная со всех сторон подушками и одеялами, которые Джек взял
взаймы у  трактирщика,  даже  не  шевельнулась  во  сне.  Джек  выехал  из
Фиддлтауна и начал трудный подъем к заставе на Уингдэм, а  она  продолжала
спокойно спать.
   До рассвета оставалось еще не менее часа, когда он достиг перевала;  он
придержал  лошадь,  лишь  когда  колеса  двуколки  ушли   по   ступицу   в
к