столетия,  водитель  же  являлся как бы из начала. На мгновение он
опередил Кристину и схватил шланг. Кристина улыбнулась ему и протянула руку,
как бы заранее благодаря за любезность.
     --- Фер тебе! -- сказал мужчина и стал засовывать шланг в утробу  своей
машины.
     -- It's  my turn, sir(15*), -- улыбнулась она еще раз, но уже несколько
растерянно, пожала плечами.
     -- Фер тебе! -- повторил мужчина свое не очень понятное приветствие.
     Наливая бензин, он смотрел на Кристину. На глаза его падали  два  пегих
крыла   прямых   сальных   волос,   престраннейшая  улыбка  обнажала  десны.
Малопривлекательный господин, подумала она. Кто-то из очереди крикнул что-то
малопривлекательному господину по-русски --  дескать,  некрасиво  так  вести
себя с дамами. Тогда тот распрямился и заорал, размахивая свободной рукой:
     -- Надоели  эти  иностранные шлюхи! Хватит с нас иностранных шлюх! Куда
ни войдешь, всюду иностранные шлюхи! Хватит!  Тошнит!  Теперь  наши  пришли!
Русские войска пришли! Теперь мы всех иностранных шлюх разгоним!
     Затем он извлек шланг из своего рыдвана и направил мощную струю бензина
прямо на Кристину.
     Она  была  потрясена и не могла сойти с места. Бензин окатывал ее с ног
до головы и обратно, а она не могла двинуться. Кажется, и все в очереди были
потрясены таким  неслыханным  варварством.  Немая  сцена  на  бензозаправке,
статичные позы, раскрытые рты.
     Долговязый  маньяк  между  тем  бросил  шланг  -- струя теперь заливала
сиденья открытого "питера", -- хихикая, уселся в свой "форд", закурил (!  ),
бросил спичку в Кристину и поехал прочь.
     В  тот  миг,  когда  открылись  двери  кафе,  вернее,  в следующий миг,
Лучников  и  Мустафа  увидели  несущуюся,  крутящуюся,  сказочно  прекрасную
Кристину  с  пламенем  на  плечах  и на бедрах. Странным образом, Лучников в
подобных ситуациях всегда реагировал мгновенно, Так и  сейчас  юный  Мустафа
остолбенел, в то время как Лучников, сорвав с ближайшего стола скатерть, уже
бежал за Кристиной.
     У  Кристины  был взрыв болевой эйфории. Она хохотала и уворачивалась от
Лучникова и  от  других  преследователей.  Кажется,  единственное,  что  она
понимала  в  этот момент, что она сказочно прекрасна, что пламя за плечами и
на  бедрах  делает  ее  сказочно  прекрасной,  что  мир  вдруг  преобразился
ярчайшей, полыхающей мечтой, а эти мужики с тряпками только и хотят, что эту
мечту у нее отнять.
     Она  уже  была почти спасена: Лучников настигал ее сзади, а навстречу к
ней летел Мустафа, но вдруг она заметила сбоку барьер, за которым  кончалась
асфальтовая площадка станции и начинался склон. Немыслимая красота цветущего
склона  со  скоплением  тюльпанов и торчащими скалами. Она перешагнула через
барьер и ринулась вниз. Влетела сразу в какую-то  скалу,  влепилась  в  нее,
упала уже без сознания и покатилась вниз горящим комком.
     Весь  день  был  очень  яркий,  небо  сверкало  над  всем Крымом, а мыс
Херсонес просто купался в  сиянии  моря  и  солнца.  В  разгаре  дня  Андрей
Лучников  привез  мертвую  Кристину  к  Владимирскому  собору.  На  обширном
паркинге перед вратами храма, выходящими к морю, к  античным  развалинам,  к
крестам  православного  кладбища,  было  пустынно, стоял лишь зеленый старый
"фольксваген", по  которому  Лучников  догадался,  что  отец  Леонид  здесь,
Осторожно, как будто боясь потревожить, Андрей поднял на руки тело Кристины.
Мустафа молча стоял рядом.
     Андрей огляделся. Никакого трагизма не было на его лице.
     -- Сейчас  мы  ее отпоем и похороним вот здесь же, на этом кладбище, --
деловито сказал он  Мустафе.  --  Это  одно  из  самых  удивительных,  самых
прекрасных кладбищ, которые я когда-либо видел.
     -- Так  пойдем  же,  Андрей, пойдем в храм, -- осторожно потянул его за
рукав Мустафа.
     -- Посмотри, мусульманин, как плавно переходит здесь Эллада в Византию,
а Византия в Россию, -- с улыбкой сказал Андрей. Он сделал несколько шагов в
сторону античного портика и прислонился  к  колонне.  Он  будто  не  замечал
тяжести мертвого тела на своих руках.
     Гора  серо-зеленого  металла,  авианосец "Киев", в это время медленно и
бесшумно проходила мимо мыса Херсонес в гавань Севастополя, Отчетливо  видны
были  фигуры матросов с загорелыми лицами на палубах гиганта. Поворачивались
антенны локаторов. Из недр авианосца поднимался очередной истребитель.
     -- Эффектное зрелище, правда, Мустафа? -- с ленцой  щурясь  на  солнце,
проговорил  Лучников.  Он  положил тело Кристины на мозаичный пол с античным
орнаментом. Все перебинтованное, оно напоминало оголенный манекен.  Лучников
закурил.  --  Посмотри,  как эффектно--- такая стальная гора проплывает мимо
античных развалин. Неплохо придумано, а?
     -- Пойдем, Андрей, -- с тревогой сказал Мустафа. -- Пойдем в храм!
     -- Посмотри, как поднимается с палубы этот удивительный ракетоносец, --
сказал Лучников. -- Самая современная техника. Вертикальный  взлет.  Вообще,
взгляни,  как  все  это эффектно, с каким размахом поставлено. Посмотри, что
творится в небе-- вертолеты, кружат, как мухи...
     -- Там... кажется, и наш один, -- проговорил Мустафа, глядя в небо.  --
Взгляни, вон один выше всех, голубой с радужным знаком.
     -- Это   герой-одиночка!   --  расхохотался  Лучников.  --  Неужели  не
понимаешь? По замыслу сценария -- это герой-одиночка!
     Авианосец миновал оконечность  мыса,  но  все  еще  был  очень  близко,
вздымался  из  моря,  как  бы соревнуясь в экспрессии с самим храмом Святого
Владимира, построенным в начале века, на том месте, где первый русский князь
Владимир принял христианство.
     Вдруг авианосец сказал огромным скучным голосом:
     -- Отрядам Попова и Ерофеева построиться на третьей палубе для  встречи
с представителями местного населения. Внимание. Командир корабля поздравляет
молодых матросов с началом несения службы...
     Авианосец чуть-чуть развернулся, и голос слегка заглох.
     -- Мустафа,  ты  понял наконец, что вокруг нас происходит? -- с улыбкой
спросил Лучников.
     Юный красавец  тряхнул  головой,  будто  пытаясь  рассеять  наваждение:
пустынный мыс, полумузей-полукладбище, тяжелый, в византийском стиле русский
храм,   гигантский,   вползающий   в   Севастополь  стальной  храм  Советов,
перебинтованный  труп  молодой  женщины  на  мозаичном  полу,  ее  хохочущий
любовник, развалившийся у колонны... Мустафа повернулся и побежал к церкви.
     -- Это   же   киносъемки!   --  хохотал  Лучников,  не  заметивший  его
исчезновения. -- Ничего не скажешь, американский размах. Браво, Октопус!  Ты
затмишь  сегодня  "The  longest Day" и "Apocalipce now"! Витася, поздравляю,
ты,  конечно,  постановщик!  Браво,  браво,  гениально  придумано!  И   флот
закупили,  и  авиацию,  серьезная  игра!  А  как  вы  между  делом надо мной
поиздевались! Уверен, что вы и сейчас меня снимаете.  Сцена  сумасшествия  в
античных  развалинах. Я вижу, вы и без меня отлично справились со сценарием.
А смерть Кристи для вас -- просто подарок, правда? Может быть,  и  спичку  в
нее  бросил  какой-нибудь ваш ассистент, какой-нибудь манхаттанский педрила?
Новый творческий метод  --  съемка-хеппенинг!  Браво!  Как  же  я  сразу  не
догадался,  что  это-все  с  самого  начала--  трюки Хэлоуэя. Я даже там, на
Площади Барона, не догадался, когда они всей своей  экипой  потешались  надо
мной...  Ну  что  ж, снимайте. Я буду хохотать. Вам нужно, наверное, чтобы я
похохотал. Пожалуйста! Мне на все наплевать! Ха-ха-ха! Жалко,  что  Кристина
не   может   для  вас  похохотать.  Кристи,  ты  не  можешь  похохотать  для
джентльменов, у тебя чудные зубки, на экране это  зазвучит  отменно!  Клево,
как скажет Витася. Так, Витася? Я не забыл вашу московскую "феню"? Ну, а где
наш  одинокий  герой? Ха-ха-ха, вот он, одинокий герой! Один, в стае красной
саранчи! Ошеломляюще!
     Между тем, тот,  кого  Лучников  называл  "одиноким  героем",  был  его
ближайший друг, командующий крымскими "форсиз", полковник Чернок, и героем в
голливудском  духе "одинокого героя" он отнюдь себя не чувствовал. Весь день
до  этого  часа  он  кружил  над  местами  высадки  поистине  немыслимой  по
численности   и   тяжести   армии.   Масштаб  праздника  "Весна",  казалось,
значительно превышал братскую помощь Чехословакии.
     У Чернока была отличная машина, сверхвысотный вертолет  марки  "дрозд",
выпущенный  местным  авиакомплексом "Сикорский". Он сидел в стеклянной части
машины рядом с пилотом. В любую минуту он мог повернуться в кресле к  экрану
видеофона  и  вступить  в  связь  с  командиром любого полка. В задней части
кабины два молодых  офицера  при  помощи  компьютерной  системы  получали  и
обрабатывали информацию.
     Все  высшее руководство "форсиз" (или почти все) было членами СОС, и на
многочисленных совещаниях все офицеры уже десятки  раз  обсуждали  различные
варианты  операции  "Воссоединение".  Никто,  впрочем, не рассчитывал на тот
вариант, который начался этой ночью и продолжал развиваться  час  за  часом,
катастрофически увеличиваясь в масштабах.
     В  какой-то  момент  у Чернока даже появились сомнения в стратегической
мудрости московских маршалов и в  тактическом  умении  советских  генералов.
Компьютерная  система  и  наблюдение  с  высоты  показывали,  как гигантские
войсковые соединения вдруг совершенно неоправданно упирались  друг  в  друга
или  останавливались в странной иммобильности, а на них наваливались другие,
неоправданно подвижные. В нескольких пунктах Острова возникли немыслимые  по
правилам  современной науки скопления людей и техники. Кажется, он был, если
он вообще-то был, не особенно "элегантным". Военная  наука  в  Москве
явно  отстает  от  советской  шахматной школы, подумал полковник и вообразил
свой доклад в Академии Генерального Штаба, где он для общей пользы  русского
оружия  вскроет  замеченные  недостатки.  Впрочем,  вряд  ли  они будут меня
слушать, зашлют куда-нибудь в глухомань механиком. Так или иначе, можно было
заметить, что части вторжения стараются  заключить  в  "котлы"  расположения
крымских  полков,  аэродромы и морские базы. Чернок облетел почти все важные
места от Сары-Булата до Керчи, говорил по видеофону с командирами. Все  были
веселы,  все  готовились  к встрече, все поднимали на мачтах государственные
флаги СССР. В нескольких местах к видеофону подходили уже советские офицеры,
в рангах от майора до генерал-майора. Вес  они  запрашивали  Чернока  о  его
местонахождении и любезно приглашали на личную встречу. В какой-то момент до
него  дошло,  что  офицеры эти не могут сами установить его местонахождения,
так как не умеют обращаться с крымской техникой,  а  помочь  некому,  потому
что...  потому  что...  Ну, что там себя обманывать! Ясно, что они изолируют
наших командиров. Странно, неужели они не понимают, что это может привести к
неожиданным последствиям, к братоубийственным коллизиям?
     Чернок с тревогой подумал о  полковнике  Бонафеде,  командире  ракетной
базы  в  районе  Севастополя.  Кажется,  это был единственный высший офицер,
верный белым традициям  и  склонившийся  к  идеям  СОСа  только  с  большими
оговорками.  Вряд  ли  решительный  и агрессивный Игорь Бонафеде добровольно
пойдет под арест. На подходе к Севастополю  авианосец  "Киев".  Великолепная
цель для ракет Бонафеде!
     Чернок  приказал  своему  пилоту  взять  курс на Севастополь и вышел на
видеосвязь с базой.
     Полной неожиданностью было  увидеть  полковника  за  бутылкой  виски  с
советским   гостем,   тоже   полковником.   Прервав  веселый  разговор,  оба
повернулись к экрану:
     -- Здравия желаю, товарищ бывший командующий, -- сказал Бонафеде.
     -- У тебя уже гости, Игорь, -- сказал Чернок.
     -- Сергеев,  --  вежливо  представился  советский  офицер.  --  Военная
разведка.
     -- Очень приятно, -- сказал Чернок. -- Игорь, видите "Киев"?
     Бонафеде рассмеялся.
     -- Не  только  вижу, но слышу, как там разговаривают. Мы как раз, Саша,
спорим с полковником Сергеевым. Я говорю ему, что накрыл бы авианосец "Киев"
одним залпом на дистанции 100 миль, а он не верит, чудила  грешный,  в  наши
возможности...
     -- Вот тебе, Игорь! -- Советский полковник показал Бонафеде свою правую
ладонь, как бы обрубив ее ладонью левой.
     -- Вот тебе, Сергей! -- Бонафеде показал Сергееву правую руку до локтя.
     -- Бестактный  спор,  --  сухо  сказал  Чернок, отключил связь и сказал
пилоту: -- Снижаемся к базе Бонафеде.
     -- Снижаемся, сэр? -- переспросил летчик.
     -- Не век же нам летать, -- раздраженно бросил  Чернок.  --  Постепенно
снижаемся! Продолжаем наблюдение.
     Они ушли мористее и начали медленное снижение. Уже виден был подходящий
к Севастополю  гигантский  авианосец. В морс, насколько хватал глаз, маячили
боевые корабли и транспорты.  Десятки  вертолетов  летели  к  побережью.  От
пирсов к центру города ползли бронированные колонны.
     Чернок повернул кресло на 180 градусов и оказался как бы за оперативным
столом  --  такое  это  было  чудо,  вертолет  "дрозд". Два молодых офицера,
специалисты по оперативной информации, прапорщики Кронин и Лящко смотрели на
него. Вес трос некоторое время молчали.
     -- Они не сошли с ума, сэр? -- наконец спросил Кронин. Чернок  попросил
Ляшко налить ему полный стакан неразбавленного "Чивас Ригал".
     -- Самое смешное, сэр... -- начал было Кронин.
     -- Нас  атакует "миг-25", сэр, -- сказал пилот. Чернок выпил полстакана
и бросил взгляд назад. Успел увидеть только инверсионный  след  пролетевшего
истребителя.
     -- Вы что-то хотели сказать. Кронин? -- спросил он.
     -- Еретическая мысль, сэр, -- улыбнулся юноша.
     -- Держу пари, сэр, она и вам приходила в голову, -- сказал Ляшко.
     Парни  старались  говорить  по-русски, но то и дело переходили на более
для них удобный язык, то есть английский.
     -- Как там истребитель? -- спросил Чернок пилота.
     -- Заходит на второй  круг  атаки,  --  доложил  пилот.  --  Вижу  базу
Бонафеде. К ней подходит бронетанковая колонна.
     -- Спускайтесь  туда,  --  сказал Чернок, допил стакан до дна и закусил
сигариллос. -- Да, мальчики, мне тоже  приходила  в  голову  эта  мысль,  --
сказал он. -- Больше того, она мне даже и ересью не кажется. Я почти уверен,
что "форсиэ"...
     -- Да!  --  вскричал Кронин. -- Если бы это был неприятель, если бы это
была армия вторжения, мы бы сбросили их в морс!
     -- Боюсь, что мы бы их просто уничтожили, -- холодно  улыбнулся  Ляшко.
-- Взгляните, сэр...
     На  темной  стенке  в  глубине кабины высветилась карта Крыма. Пятнышко
световой указки поползло по ней.
     -- Скопище техники у Карачели... -- презрительно кривил губы Ляшко.  --
Толкучки в Балаклаве... Танковое месиво без капли горючего у Бахчисарая...
     -- Кронин,  как  бы  вы  действовали?  -- Чернок откинулся в кресле. --
Давайте поиграем в войну.
     -- Ракетный залп, сэр, --  только  и  успел  сказать  пилот.  Мгновенно
последовавший за этим взрыв уничтожил вертолет "дрозд" и четырех находящихся
в нем офицеров.
     Кажется,  Лучников  даже  видел  яркую вспышку в небе, взрыв командного
вертолета  Чернока,  но  не  обратил  на  нее  особого  внимания,  отнеся  к
пиротехническим  эффектам  подлейшей  киносъемки.  Он  вспомнил о Кристине и
подумал о том, как безнравственно современное искусство.  Все  снимается  на
пленку  и  все  демонстрируется,  и  чем  естественнее выглядит человеческая
трагедия, тем лучше, а во имя чего? Цель полностью утеряна...
     Бедная девочка, подумал он, занесло тебя тогда в Крым...  занесло  тебя
тогда в мою спальню... занесло тебя...
     Он  поднял  ее  тело  и  медленно  направился к храму. Навстречу ему по
дорожке, выложенной ракушечником, мимо античных руин и православных  крестов
бежали  три  фигуры,  он  узнавал  их по мере приближения: отец Леонид, Петр
Сабашников в монашеском одеянии и Мустафа.
     -- Вот, -- сказал  Лучников,  передавая  тело  Кристины  на  руки  отцу
Леониду.  --  Примите,  отец  Леонид.  Она  была  рождена в католичестве, но
обернулась  к  православию.  Она  меня  очень  любила.  Какая   разница   --
католичество, православие?.. всем христианам нужно быть вместе, когда в мире
совершаются безнравственные события, вроде этой киносъемки.
     -- Съемки,  Андрей?  --  Сабашников обнял его за плечи. -- Ты называешь
это съемкой?
     -- Даже ты не догадался, -- засмеялся Лучников. -- Что  же  говорить  о
простых   людях?   Вообрази,  какая  это  для  них  психологическая  травма!
Любопытно, кто дал банде Хэлоуэя разрешение на это массированное глумление?
     -- Пойдемте, дети мои, в храм, -- сказал отец Леонид. -- Будем  вместе.
Сегодня ночью многие придут, я думаю так.
     Иди  и  ты,  Мустафа.  Будь  с  нами.  Ты не обидишь Ислам, если будешь
сегодня с нами.
     -- Я плохо знаю ислам, я буддист, -- пробормотал юноша.
     Отец Леонид шел широким крепким шагом. Белые ножки Кристины свисали  со
сгиба его руки. Лучников разрыдался вдруг, глядя на то, как они болтаются.
     -- Андрей,  --  повернулся  к нему отец Леонид. -- Утешься. Час назад я
крестил здесь твоего внука Арсения.
     Мыс Херсонес каменными обрывами уходит в  море,  но  под  обрывами  еще
тянется  узкая  полоска галечного пляжа. Там, в одной из крохотных бухточек,
готовились к побегу четверо молодых  людей  --  Бенджамен  Иванов  со  своей
подругой  черной  татаркой  Заирой  и Антон Лучников со своей законной женой
Памелой; впрочем, их было  пятеро--  в  побеге  участвовал  и  новорожденный
Арсений.  В  бухточке  этой  они  нашли  брошенный  кем-то  открытый катер с
подвесным мотором "Меркурий". В  катере  оказалась  еще  и  двадцатилитровая
канистра  с  бензином  -- топлива вполне достаточно, чтобы достичь турецкого
побережья.
     Антон и Памела, потрясенные  всеми  событиями  уходящего  дня,  сидели,
прижавшись  друг  к другу боками, а спинами прижимались к уплывающему от них
Острову  Крыму.  В  последних  передачах  ныне  уже  заглохшего   Ти-Ви-Мига
промелькнуло сообщение о смерти деда Арсения и об аресте, или, как деликатно
выразились перепуганные тивимиговцы, "временной изоляции" Андрея. На коленях
у  них, однако, лежал новорожденный Арсений, головкой на колене отца, попкой
на бедре матери. Чувства, раздиравшие Антона, были настолько сильны, что  он
в  конце  концов  впал попросту в какое-то оглушенное состояние. Жена его не
могла ему ничем помочь, растерзанная родами, жалостью к Антону, нежностью  к
бэби, страхом перед побегом, она тоже впала в полулетаргию.
     Впрочем,  энергии Бен-Ивана хватало на всех пятерых. Он чувствовал себя
в своей тарелке, побег был его стихией. Побег --  это  мой  творческий  акт,
всегда говорил он. Я всегда благодарен тем, кто берет меня под арест, потому
что предчувствую новый побег. Я буду очень разочарован, когда Россия откроет
свои  границы.  Вместе  с  милейшей  своей подружкой, вечно пританцовывающей
Заирой, Бен-Иван все приготовил  на  катере,  а  затем,  ничтоже  сумняшеся,
отправился  на  "поверхность",  как  он  выразился, в ближайший супермаркет,
притащил оттуда одеяла, плащи, огромный мешок с  едой  и  напитками  и  даже
Си-Би-Радио. Он со смехом рассказывал о "наших ребятах", то есть о советских
солдатах  в  супермаркете,  одном из бесчисленных филиалов Елисеева-Хьюза, о
том, с каким восторгом их там встречают, как они жрут печенье  "афтерэйт"  и
жареный миндаль и как вырубаются от восторга.
     -- Дождемся ночи, Бен-Иван? -- спросил его Антон.
     -- Ни  в коем случае! -- воскликнул "артист побега". -- Ночью здесь все
будет исполосовано прожекторами. Они будут каждую минуту подвешивать ракеты.
Если они обнаружат нас ночью, нам конец.
     -- А если они обнаружат нас сейчас? -- довольно весело поинтересовалась
Заира.
     -- Сейчас  другое  дело,  кара  кизим,  сейчас  солнце   склоняется   к
горизонту,  заканчивается  горячий  денек истории, сумерки-- это час пр