ока-колы.  Вода  доходила  до колена. В дверь колотили,
непрерывно звонил телефон. Вот черти, хихикала она, не дают довести до конца
шуточку черного юмора.
     -- Мадам, мадам, сударыня! -- кричали за дверью горничные.
     Дверь тряслась. Она сняла трубку.
     -- Мадам Лунина, в холле вас  ждет  джентльмен,  --  мягчайшим  голосом
сказал портье.
     Еще один джентльмен. Сколько вокруг джентльменов. Все равно, теперь уже
никто  се не остановит. Одним махом таблетки -- в пасть и обязательно тут же
запить кока-колой. Последнее наслаждение -- холодная кока-кола.
     Дверь сорвали и тут же с визгом отпрыгнули в  сторону.  Таня,  хихикая,
зашлепала  по  коридору.  В  конце коридора был балкончик, откуда можно было
обозреть весь холл. В последний раз взгляну на джентльмена.  Любопытство  не
порок,  но большое свинство. Последнее свинство в жизни -- взгляд на мужскую
свинью, которая внизу ждет свинью женскую.
     Внизу в кресле, закинув ногу на ногу  и  внимательно  изучая  последний
номер   "Курьера",   сидел  безукоризненно  выбритый  и  причесанный  Андрей
Арсениевич Лучников в великолепном от Сан-Лорана полотняном костюме. Он  был
так  увлечен  газетой,  что  не  замечал ни паники, возникшей среди отельной
прислуги, ни струй воды, льющихся с балкона в холл, ни ручья, катящегося уже
по лестнице вниз, ни голой Тани, глядящей на него сверху.
     -- Андрей! -- отчаянно закричала она.
     Хлопнулась вниз и  разбилась  вдребезги  бутылка  кока-колы  и  стакан.
Рассыпались по мокрому ковру десятки разнокалиберных таблеток.
     Он  мгновенно  все  понял  и  взлетел наверх, обхватил бьющуюся Таню за
плечи и прижал к себе.
     За стойкой рецепции отлично  вышколенные  профессионалы  портье  и  его
помощник  делали  вид,  что  ничего особенного не произошло. Между собой они
тихо переговаривались.
     -- Обратите  внимание,  Мухтар-ага,  какие   невероятные   дамы   стали
приезжать к нам из Москвы.
     -- Да-да,  там определенно происходят очень серьезные изменения, Флинч,
если начинают появляться такие невероятные дамы.
     -- Что вы думаете, Мухтар-ага, насчет Идеи Общей Судьбы?
     -- Я уверен, Флинч. что мы принесем большую пользу великому  Советскому
Союзу.  Я  хотя  и  не  русский,  но  горжусь  огромными  успехами СССР. Это
многонациональная  страна,  и,  между  прочим,  там  на  Волге  живут   наши
братья-татары. А вы, Флинч? Мне любопытно, что вы, англо-крымчане, думаете о
воссоединении.
     -- Я   думаю,  что  мы  хороню  сможем  помочь  советским  товарищам  в
организации отельного дела.
     -- Браво. Флинч, я рад, что работаю с  таким  прогрессивным  человеком,
как вы.
     -- Господа!  --  крикнул  им  сверху Лучников. -- Помогите, пожалуйста,
погрузить багаж дамы в мою машину!
     Через четверть часа они  уже  неслись  в  хвостатом  "турбо-питере"  по
Главному Фриуэю в сторону столицы. Андрей каждую минуту целовал Таню в щеку.
     -- Вместо  всех  тех  таблеток  прими  вот  эту одну, -- говорил он ей,
протягивая на ладони  розовую  пилюлечку  транквилизатора.  --  Все  позади,
Танюша.  Это я во всем виноват. Я увлекся своими российскими приключениями и
забросил тебя. Хочешь знать, что произошло с тобой этой ночью?
     -- Нет!  --  вскричала  Таня.  --  Ничего  не  хочу  знать!  Ничего  не
произошло!
     Таблетка  вдруг наполнила ее радостью и миром. Пространство осветилось.
Благодатная и мирная страна пролетала  внизу  под  стальным  горбом  фриуэя,
проплывали  по  горизонту  зеленые  холмы,  ярко-серые  каменные лбы и клыки
древних гор, страна  наивной  и  очаровательной  романтики,  осуществившаяся
мечта белой гвардии, вымышленные города и горы Грина.
     -- Со  мной ничего не происходило, любимый, -- бормотала она. -- С того
дня, как ты ушел из нашего дома, со мной не происходило ничего. Был пустой и
бессмысленный бред. Со мной только сегодня что-то произошло. Ты  приехал  за
мной -- вот это и произошло, а больше ничего.
     Лучников улыбнулся и еще раз поцеловал ее в щеку.
     -- Дело    в    том,   что   тебя   выследила   "Волчья   Сотня",   это
законспирированное (ну, впрочем, в наших условиях любая конспирация  --  это
липа)  крайне  правое  крыло  СВРП,  Союза Возрождения Родины и Престола. На
Родину и Престол они, честно говоря, просто кладут с  прибором.  Это  просто
самые   настоящие  фашисты,  бандюги,  спекулирующие  на  романтике  "белого
движения", отсюда и хвосты  волчьи,  как  у  конников  генерала  Шкуро.  Они
малочисленны,  влияние  их  на массы почти нулевое, но оружие и деньги у них
есть, а главное -- наглое хулиганское безумие. Дело тут еще в  том,  что  во
главе  их  стоит  сейчас  некий Игнатьев-Игнатьев, бывший мой одноклассник и
ненавистник в течение всей моей жизни, у  него  ко  мне  какой-то  комплекс,
скорее  всего  гомосексуального характера. Вот он и организовал нападение на
тебя. Они следили за тобой все  эти  дни  и  наконец  устроили  кинднэппинг.
Собирались  изнасиловать  тебя  и  осквернить  только  лишь  для того, чтобы
отомстить мне и пригрозить лишний раз. К счастью,  это  стало  известно  еще
одному  нашему  однокласснику, Вадиму Востокову, осваговцу, и тот немедленно
соединился  еще  с  одним  нашим  одноклассником,  Сашей  Черноком,  военным
летчиком,  который  и  поднял  по  тревоге  свою спецкоманду. Теперь все эти
субчики сидят на гауптвахте Качинского полка и будут  преданы  суду.  Вот  и
все.
     -- Вот и все? -- переспросила Таня.
     -- Вот  и все. -- Новый поцелуй в щеку. -- Двойной Игнатьев -- выродок.
Все мои одноклассники по Третьей Симферопольской Гимназии  Царя-Освободителя
-- друзья  и  единомышленники.  Нас  девятнадцать  человек,  и  мы здесь, на
Острове, не последние люди. Ты в полной безопасности,  девочка  моя.  Как  я
рад, что мы наконец-то вместе. Теперь не расстанемся никогда.
     Они  уже  кружили над Симферополем, готовясь нырнуть в один из туннелей
Подземного Узла. Невероятный город простирался под ними.
     -- Видишь, в центре  торчит  карандаш?  --  спросил  Лучников.  --  Это
небоскреб  "Курьера",  а  наверху,  в  обструганной  части,  моя собственная
квартира. Она довольно забавна. Мы будем там жить вместе три  дня,  а  потом
поедем  отдохнуть  к  моему  отцу  на  Сюрю-Кая,  а  там, глядишь, и Антошка
соблаговолит познакомиться с новой мачехой.
     -- Нет! -- закричала Таня. -- Никуда мы не поедем. Нигде мы  вместе  не
будем жить. Отправь меня в Москву, Андрей. Умоляю тебя.
     -- Ну-ну. -- Он протянул ей еще одну розовую пилюлю. -- Прими еще одну.
Ведь ты  же  боевая  девка,  Татьяна,  возьми себя в руки. Подумаешь, "урла"
напала. В Союзе ведь тоже такое бывает,  и  очень  нередко,  скажу  тебе  по
великому  секрету. Секретнейшая статистика по немотивированной преступности:
мы -- чемпионы мира. Все будет хорошо, бэби...
     Через несколько минут они уже поднимались в скоростном лифте на вершину
обструганного карандаша.
     Похожая на шалаш, однокомнатная, но огромная  квартира  Лучникова  была
задумана  как  чудо  плейбойского  интерьера: множество неожиданных лестниц,
антресолей,  каких-то  полатей,  раскачивающихся  кроватей,  очагов;  ванна,
естественно, висела под крышей. Таня усмотрела для себя нору между выступами
стен,  завешанных тигриными шкурами. Перед ней был стеклянный скат крыши, за
которым видно было только небо с близко пролетающими облаками.
     -- Я хочу туда. Только не притрагивайся сегодня ко мне,  Андрей.  Прошу
тебя,  не  притрагивайся.  Завали  меня  какими-нибудь пледами, дай молока и
включи  телевизор.  Лучше  всего  спортивную  программу.  Не  трогай   меня,
пожалуйста, я сама тебя позову, когда смогу.
     Он все сделал, как она хотела: устроил уютнейшую берлогу, подоткнул под
Татьяну  мексиканские  и  шотландские  пледы, как под ребенка, принес кувшин
горячего молока и поджаренные булочки. Огромный  телевизор  вел  бесконечную
спортивную передачу на одиннадцатом спортивном канале.
     -- Чудо   спортивного  долголетия,  --  говорил  обаятельный  седоватый
диктор. -- Бывший  чемпион  по  десятиборью,  медалист  60-го  года  намерен
участвовать в Олимпиаде в качестве толкателя ядра.
     -- Ну, вот, -- сказал Лучников. -- Все о'кей?
     -- 0'кей,  --  прошептала  она.  -- Иди, иди, тебя ждут одноклассники и
единомышленники.
VIII. В стеклянном вигваме
     Испаряющийся запах полыни на востоке, теплый дух первосортной пшеницы в
центральных  областях,  пряные  ароматы  татарских  базаров  в   Бахчисарае,
Карасу-баэаре, Шуфут-кале, будоражащая секреция субтропиков.
     Готовилось  традиционное  авторалли  по  так  называемой Старой римской
дороге от Алушты до Сугдеи. По ней давно уже никто не ездил,  а  сохранялась
она   только  для  этого  ежегодного  сногсшибательного  ралли,  на  которое
съезжались самые отчаянные гонщики мира. Дорога эта была построена владыками
Боспорского царства как бы специально для римских  легионеров,  которые  это
царство   и  разрушили.  Восемьдесят  километров  еле  присыпанного  гравием
грунтового пути с выбитыми столетия назад колеями,  осыпающимися  обочинами,
триста восемнадцать закрытых виражей над пропастями и скалами. Не было более
любимых  героев  у яки, чем победители этого так называемого "Антика-ралли".
Андрей Лучников однажды,  пятнадцать  лет  назад,  оказался  первым:  обошел
мировых  асов на гоночном "питере" местной постройки. Это принесло ему тогда
неслыханную популярность.
     На этой трассе кажется, что ты  летчик  в  воздушном  бою,  делился  он
воспоминаниями  с друзьями. Летишь прямо в пропасть, и нельзя притрагиваться
к тормозам, сзади и сбоку наседает враг. Надо быть очень агрессивным  типом,
чтобы участвовать в этой гонке. Сейчас я уже на это не способен.
     Перед камином в пентхаузе в тот вечер собралось семь или восемь друзей,
"одноклассников".  Они  ели  шашлыки, доставленные с пылу с жару из подвалов
"Курьера", и пили свой излюбленный "Новый Свет".  Таня  смотрела  на  мужчин
сверху,  из  облюбованной  ею  в  первый  вечер  "пещеры",  откуда она, надо
сказать, до сих пор старалась спускаться как можно реже. Телевизор перед ней
вот уже несколько недель был включен на одиннадцатый канал, и она без  конца
смотрела  баскетбольные  и  футбольные  матчи,  интервью и легкоатлетические
старты  со  всего  мира.  Это  почему-то  ее  успокаивало.  Иногда  крымские
телевизионщики  давали  информацию  и  из Цахкадзора. С Судом и в самом деле
происходило какое-то чудо.  Он  появлялся  на  экране,  огромный,  мощный  и
белозубый,  хохотал,  благодарил,  конечно,  партию  за  заботу  о советском
спорте, затем сообщал о своих  нарастающих  с  каждым  днем  результатах,  а
результаты  действительно  были  ошеломляющие:  ему  в этом году исполнялось
сорок лет, а ядро летело стабильно за двадцать один метр, хочешь не  хочешь,
а приходилось отодвигать молодежь и включать Глеба в сборную.
     Таня  смотрела  вниз  на  друзей  Андрея.  Основательно уже подержанная
временем компания-- лысины,  седоватые  проборы,  несвежие  кудри.  Все  это
общество держалось, однако, так, словно иначе и нельзя, якобы без этих лысин
и  седин  и  выглядеть-то  смешно.  Супермены  вшивые,  думала  о них Таня с
раздражением, вот это именно и есть настоящие вшивые супермены: презрение  к
немолодым, если ты еще молод, презрение к молодым, если ты уже немолод.
     Разговор как раз и шел о том, как лучше унизить молодежь, агрессивных и
ярких  "Яки-Туган-Фьюча". Ближайший друг Андрея Володечка, граф Новосильцев,
вдруг заявил, что намерен в этом году снова выйти на Старую римскую  дорогу.
Заявление было столь неожиданным, что все замолчали и уставились на графа, а
тот  только  попивал  свое  шампанское да поглядывал на друзей поверх бокала
волчьим глазом.
     В отличие от Лучникова граф Новосильцев был настоящим  профессиональным
гонщиком,  кроме  всех прочих своих гонок, он не менее семи раз участвовал в
"Антика-ралли" и три раза выходил победителем.
     Когда Андрей представил Тане графа как своего лучшего друга, она только
усмехнулась. "Лучший друг" смотрел на нее откровенно и уверенно,  как  будто
не  сомневался,  что  в конце концов они встретятся в постели. Волчишка этот
твой друг, сказала она потом Андрею. Волк, поправил он ее с уважением. Ты бы
последил за ним, сказала она. Я и слежу, усмехнулся он.
     -- Не поздновато ли уже,  Володечка?  --  осторожно  спросил  полковник
Чернок. -- В сорок шесть, хочешь не хочешь, рефлексы уже не те.
     -- Я  сделаю их всех, -- холодно сказал граф. -- Можете не сомневаться,
я сделаю всю эту мелюзгу на обычных "Жигулях".
     Довольный эффектом, он допил до дна бокал и покивал  небрежно  друзьям,
не  забыв  метнуть случайный взгляд и к Таниной верхотуре. Да-да, он сделает
их всех, и своих, и иностранных "пупсиков", на наших (он  подчеркнул)
обыкновенных   советских  "Жигулях"  модели  "06".  Конечно,  он  специально
подготовил машину, в этом можете не сомневаться. Он поставил  на  нее  мотор
самого  последнего  "питера"  и  добавил  к  нему  еще  кое-что из секретной
авиаэлектроники (Саша, спасибо), он  переделал  также  шасси  и  приспособил
жалкого  итало-советского  "бастарда"  к  шинам  гоночного  "хантера".  Шины
шириной в  фут,  милостивые  государи,  и  с  особой  шиповкой  собственного
изобретения.
     -- Вот  так  граф! -- воскликнул лысенький мальчик Тимоша Мешков, самый
богатый  из  всех  присутствующих,  нынешний  совладелец  нефтяного   спрута
"Арабат-ойл-Компани".  -- Восхищаюсь тобой, Володечка! -- Все тут вспомнили,
что маленький Тимоша, начиная еще  с  подготовительного  класса,  восхищался
могучим Володечкой. -- А говорят, что аристократия вырождается!
     -- Аристократы  никогда  не  вырождались, -- нравоучительно сказал граф
Новосильцев. -- Аристократия возникла в древности из  самых  сильных,  самых
храбрых  и  самых  хитрых  воинов,  а древность, господа, это времена совсем
недавние.
     -- В чем, однако, смысл  твоего  вызова?  --  спокойно  поинтересовался
толстяк-профессор  Фофанов,  ответственный  сотрудник  Временного  Института
Иностранных Связей, то сеть министерства иностранных дел Острова Крым.
     -- Смысл-то огромный, -- задумчиво произнес Лучников.
     -- Яки! -- воскликнул граф. -- Наш лидер знает, где собака зарыта.  Для
меня-то  лично это чисто спортивный шаг, последняя, конечно, эскапада, -- он
снова как бы невзначай бросил взгляд  на  Танины  полати,  --  но  лидер-то,
Андрюшка-то),  знает,  где  зарыта  политическая  дохлятина.  Неужели  вы не
понимаете, что нам необходимо победить на  Старой  римской  дороге,  срезать
нашу  юную  островную нацию, наших красавчиков яки и сделать это надо именно
сейчас, в момент объявления СОСа, за три месяца до выборов в Думу?  Вы  что,
забыли, братцы, кто становится главным героем Острова после гонки и как наше
уникальное  население  прислушивается к словам чемпиона? Чемпион может стать
президентом, консулом, королем, во всяком случае, до будущего сезона.  Кроме
того -- "Жигули"! Учтите, победит советская машина!
     Все  замолчали.  Кто-то  пустил  по  кругу  еще бутылку. Таня прибавила
громкости в телевизоре. Показывали скучнейший футбольный матч на Кубок УЕФА,
какая-то московская команда вяло  отбивалась  от  настырных,  налитых  пивом
голландцев.
     -- Ты уже делал прикидки? -- спросил Лучников графа.
     -- Я  эту трассу пройду с закрытыми глазами, Андрей, -- сказал граф. --
Но если ты полагаешь...
     Он вдруг замолчал, и все молчали, стараясь не смотреть на Андрея.
     -- Я тоже пойду в гонке, -- вдруг сказал он. Таня  мгновенно  выключила
телевизор. Тогда все посмотрели на Лучникова.
     -- Только  уж не на "Жигулях", конечно, -- улыбнулся Лучников. -- Пойду
на своем "питере". Тряхну стариной.
     -- А это еще зачем, Андрюша? -- тихо спросил граф Новосильцев.
     -- Чтобы быть вторым, Володечка, -- ответил Лучников.  --  Или  первым,
если... если ты гробанешься...
     Возникла томительная пауза, потом кто-то брякнул: "Вот мученики идеи! "
-- и начался  хохот  и  бесконечные  шутки  на  тему о том, кого куда упекут
большевики, когда идея их жизни осуществится и жалкий тритон,  их  никчемная
прекрасная родина, сольется с великим уродливым левиафаном, их прародиной.
     Далее  последовало  обсуждение деталей проекта. Пойти на крайний риск и
выставить на гонку машины с лозунгами СОС на бортах? Вот и будет  формальная
заявка нового Союза. Конечно, весь Остров уже знает о СОСе, газеты пишут, на
"разговорных  шоу" по телевидению фигурирует тема СОСа: считать ли его новой
партией или дискуссионным клубом? -- однако формально он не заявлен.
     -- Учитывая наши дальнейшие планы, -- сказал  Лучников,  --  это  будет
гениальная  заявка.  Володечка оказался не только мучеником, но и провидцем.
Браво, граф!
     "Какие дальнейшие планы? -- подумала  Таня.  --  Какие  у  этой  вшивой
компании  дальнейшие  планы?  " Она задала себе этот вопрос и тут же поймала
себя на том, что это вопрос -- шпионский.
     -- Интересно, что  думает  по  этому  поводу  мадам  Татьяна?  --  Граф
Новосильцев поднял вверх свои желтые волчьи глаза.
     -- Я думаю, что вы все самоубийцы, -- холодно высказалась Татьяна.
     Она  ждала  услышать  смех,  но  в  ответ  последовало  молчание такого
странного характера, что она не выдержала, подкатилась к краю своих  полатей
и  глянула  вниз.  Они  все, семь или восемь мужчин, стояли и молча смотрели
вверх на нее, и она впервые подумала, что они удивительно красивы  со
всеми их плешками и сединами, молоды, как декабристы.
     -- Таня,  вы  далеко  не первая, кому это в голову приходит, -- наконец
прервал молчание граф. Андрей натянуто рассмеялся:
     -- Сейчас она скажет: вы ублюдки, с жиру беситесь...
     -- Вы ублюдки, -- сказала Таня. -- Я ваших заумностей не понимаю,  а  с
жиру вы точно беситесь.
     Она  прибавила  звука  футбольному  комментатору,  ушла в глубину своей
"пещеры", взяла кипу французских журналов с модами, не первый  уже  раз  она
гасила в себе вспыхивающее вдруг раздражение против Лучникова, но вот сейчас
впервые  осознала  четко  --  он  ее  раздражает.  Проходит  любовь. Неужели
проходит любовь? Уныние стало овладевать ею,  заливать  серятиной  глянцевые
страницы журналов и экран телевизора, где наши как раз получили дурацкий гол
и  сейчас  брели  к  центру,  чтобы начать снова всю эту волынку-игру против
заведомо более сильного противника.
     Андрей приходил к ней каждую ночь, и она всегда принимала  его,  и  они
синхронно достигали оргазма, как и прежде, и после этого наступало несколько
минут  нежности,  а  потом  он  уходил  куда-то  в  глубины своего огромного
вигвама, где-то там бродил, говорил по видеотелефону с сотрудниками,  звонил
в  разные  страны, что-то писал, пил скоч, плескался в ванной, и ей начинало
казаться, что это не любимый ее только что побывал у нее, а просто  какой-то
мужичок  с  ней  поработал,  славно  так  побарахтался,  на вполне приличном
уровне, ублаготворил и себя и ее, а сейчас ей до него,  да  и  ему  до  нес,
никакого  нет  дела.  Она  понимала,  что  нужно  все рассказать Андрею: и о
Сергееве, почему она приняла предложение, и о своей злости,  о  Бакстере,  о
Востокове,  -- только эта искренность поможет против отчуждения, но не могла
она говорить о своих муках с этим  "чужим  мужичком",  и  возникал  порочный
круг: отчуждение увеличивалось.
     Лучникову и в самом деле не очень-то было до Тани. После возвращения из
Союза  он  нашел  газету  свою  не  вполне  благополучной.  По-прежнему  она
процветала и по-прежнему тираж раскупался, но, увы, она потеряла  тот  нерв,
который  только  он  один  и  мог ей дать. Идея Общей Судьбы и без Лучникова
волоклась со страницы на страницу,  но  именно  волоклась,  тянулась,  а  не
пульсировала живой артериальной кровью. Советские сообщения и советские темы
становились  скучными  и  формальными, как бы отписочными, и для того, чтобы
взгл