", он даже рот слегка приоткрыл. Впрочем, возможно, он был
потрясен   распадом   одного   священного  величественного  слова  на  сорок
равнозвучных, но ничтожных. Кузенков заметил за  стеклами  "Окающего"  почти
нестарческое  любопытство.  Явное  одобрение  сквозило  во  взгляде "Видного
лица".
     -- не забудьте упомянуть о Союзе Общей Судьбы,  Марлен  Михайлович,  --
сказало оно.
     -- Да-да,  самым  важным событием в политической жизни Острова является
возникновение Союза Общей Судьбы, -- сказал Марлен Михайлович, --  во  главе
которого стоят влиятельные лица среднего поколения русской группы населения.
     -- Очень  важное событие, -- иронически произнес "Пренеприятнейший". --
Прогрессивные силы?
     -- Ни в коей мере нельзя назвать этих  людей  прогрессивными  силами  в
нашем понимании, -- сказал Марлен Михайлович.
     -- 0-хо-хо,   мороки-то  с  этим  воссоединением,  --  вдруг  заговорил
"Окающий". -- Куда нам всех этих  островитян  девать?  Сорок  партий,  да  и
наций,  почитай,  столько же... кроме коренных-то, татар-то, и наших русаков
полно, и  греков,  и  арабов,  иудеи  тоже,  итальянцы...  о-хо-хо...  даже,
говорят, англичане там сеть...
     -- В  решении  подобных  вопросов  партия  накопила  большой  опыт,  --
высказался  "Пренеприятнейший".  --  Многопартийность,  как   вы,   конечно,
понимаете,  это  вопрос нескольких дней. С национальностями сложнее, однако,
думаю, что грекам место в Греции, итальянцам  --  в  Италии,  русским  --  в
России и так далее.
     Все  помощники,  и Марлен Михайлович, и даже "Видное лицо" теперь чутко
молчали. Разговор теперь пошел  между  "портретами",  и  нужно  было  только
надлежащим образом внимать.
     -- Высылка? -- проскрипел "Окающий". -- Ох, неохота опять такими делами
заниматься.
     -- не   высылка,  а  хорошо  сбалансированное  переселение,  --  сказал
"Пренеприятнейший",  --  не  так,  как  раньше.  --  Он  усмехнулся.  --   С
соблюдением  всех  гуманистических  норм. Переселение всех пришлых нацгрупп.
Коренное население, то есть крымские  татары,  конечно,  будут  нетронуты  и
образуют автономию в составе, скажем. Грузинской ССР.
     -- Красивая  идея-то,  --  сказал  "Окающий"  и почесал затылок. -- Ох,
однако, мороки-то будет! С американцами договариваться...
     -- Договоримся, --  надменно  улыбнулся  "Пренеприятнейший".  --  Дело,
конечно, непростое, но не следует и переоценивать. Идеологический выигрыш от
ликвидации остатков другой России будет огромным.
     -- А  экономический-то,  -- прокряхтел "Окающий". -- Сколько добра-то к
нам с Острова течет -- валюта, электроника...
     -- На идеологии мы не экономим, -- сказал "Пренеприятнейший".
     -- Ваши предложения, товарищ Кузенков, -- вдруг  произнес  "Замкнутый",
отодвинул  от  себя  полностью  завершенный  орнамент  и  поднял  на Марлена
Михайловича очень спокойные и очень недобренькие глаза.
     Заряд адреналинчика выплеснулся в кровь Марлена  Михайловича  от  этого
неожиданного  вопроса.  На  мгновение  он  как  бы  потерял  ориентацию, но,
наклонив голову и сжав под столом кулаки, весь напрягшись, взял себя в руки.
"Спасибо теннису, научил собираться", -- мелькнула совсем уж ненужная мысль.
     -- Прежде всего, товарищи, -- заговорил он, -- я хотел бы  подчеркнуть,
что  в  меру  своих  сил  на  своем  посту я стараюсь воплощать в жизнь волю
партии.  Любое  решение,  принятое  партией,  будет  для  меня   единственно
правильным и единственно возможным. -- Он сделал паузу.
     -- Иначе бы вы здесь не сидели, -- усмехнулся "Пренеприятнейший".
     Какая  усмешечка,  подумал Марлен Михайлович, можно ли представить себе
более наглую античеловеческую усмешечку.
     Вес остальные молчали,  реакции  на  "заверение  в  любви"  со  стороны
остальных  как  бы  не было никакой, но помощник "Видного лица" одобрительно
прикрыл глаза, и Марлен Михайлович радостно осознал, что  не  просчитался  с
этой фразой.
     -- Что   касается  моих  предположений  как  специалиста  по  островной
проблеме, а я посвятил ей уже двадцать лет жизни,  то  я  предостерег  бы  в
данный  исторический  момент от каких-либо определенных шагов окончательного
свойства. Политическая ситуация на Острове  сейчас  чрезвычайно  запутана  и
усложнена.   Есть   симптомы  появления  нового  национального  сознания.  В
четвертом   поколении   русской   эмиграции,   то   есть   среди   молодежи,
распространяются  идеи слияния этнических групп в новую нацию так называемых
яки. Намечается поляризация. Эта вдохновенная,  но  неорганизованная  группа
молодежи противопоставляет себя Союзу Общей Судьбы, который выражает то, что
я назвал здесь состоянием умов. Симпатия к Советскому Союзу и даже тенденция
к  слиянию  с  ним  --  главенствующая  идея на Острове, несмотря ни на что.
Естественно, в этом русле идут и многочисленные  левые,  и  коммунистические
партии,  которые,  к  сожалению,  все  время  борются друг с другом. Влияние
китайцев слабое, хотя и  оно  в  наличии.  Анархические  группы  появляются,
исчезают  и снова появляются, не следует, разумеется, забывать и об осколках
институтов  Старой  России,  об  административном  аппарате  так  называемых
врэвакуантов.  Группу  татарских  националистов  тоже  нельзя  сбрасывать со
счета, хотя в ней с каждым днем усиливается влияние "яки". Для  татар  "яки"
-- это  хорошая  альтернатива  русской  идее. Существуют и полууголовные, а,
следовательно, опасные группировки русских крайне  правых,  "Волчья  Сотня".
Что  касается  Запада,  то  в стратегических планах НАТО Крыму сейчас уже не
отводится серьезного места, но тем  не  менее  действия  натовских  разведок
говорят   о   пристальном   внимании   к  Острову  как  к  возможному  очагу
дестабилизации. Словом, по моему мнению, если бы в  данный  момент  провести
соответствующий  референдум,  то не менее 70 процентов населения высказалось
бы за вхождение в СССР, однако 30 процентов --  это  тоже  немало,  и  любое
неосторожное  включение  в  сеть  может  вызвать короткое замыкание и пожар.
Через три месяца на Острове предстоят выборы. Естественно, они должны хоть в
какой-то степени прояснить картину. Нам нужно  использовать  это  время  для
интенсивного   наблюдения,   дальнейшего   усиления   нашего  влияния  путем
расширения всевозможных контактов  по  специальным  сферам,  распространения
нашей  советской  идеологии,  в  частности  увеличения  продажи политической
литературы. Должен, в скобках, заметить, что эта  литература,  так  сказать,
ходовой  товар  на Острове, но. опять же в скобках, хотел бы предостеречь от
иллюзий -- тяга к советским изданиям сейчас своего рода мода на  Острове,  и
она  может в один прекрасный момент измениться. В интересах нашего дела, мне
кажется, будет победа на  выборах  Союза  Общей  Судьбы,  однако  мы  должны
воздержаться  от прямой поддержки этой организации. Дело в том, что СОС (так
читается аббревиатура Союза) -- явление весьма неоднозначное. Во  главе  его
стоит   тесно   сплоченная   компания   влиятельных   лиц,   так  называемые
"одноклассники", среди которых можно назвать издателя Лучникова,  полковника
Чернока,  популярного  спортсмена  графа Новосильцева, промышленника Тимофея
Мешкова. Мне хотелось бы,  товарищи,  особенным  образом  подчеркнуть  почти
нереальную  в  наше  время ситуацию. Эта группа лиц действительно совершенно
независима от влияния каких  бы  то  ни  было  внешних  сил,  это  настоящие
идеалисты.   Движение   их   базируется  на  идеалистическом  предмете,  так
называемом комплексе вины перед исторической родиной, то есть перед Россией.
Они знают, что успех дела их жизни обернется для  них  полной  потерей  всех
привилегий   и  полным  разрушением  их  дворянского  класса  и  содружества
врэвакуантов. Взгляды их вызовут улыбку у реального  политика,  но,  тем  не
менее  они  существуют  и  мощно  распространяют свое влияние. Найти истинно
научную, то есть марксистскую, основу этого движения нелегко,  но  возможно.
Впрочем,  это  предмет  особого и очень скрупулезного анализа, и я сейчас не
могу занимать этим ваше внимание, товарищи.  Теоретический  анализ  --  дело
будущего,  сейчас  перед  нами актуальные задачи, и в этом смысле СОС должен
стать предметом самого пристального и очень осторожного внимания. Как  любое
идеалистическое  движение,  СОС  подвержен эмоциональным лихорадкам. Вот и в
настоящее время он переживает нечто вроде  подобной  лихорадки,  которая  на
первый  взгляд  может  показаться  резкой переменой позиции поворотом на 180
градусов.
     Марлен Михайлович перевернул страницу и, вдруг уловив в  воздухе  нечто
особенное,  затормозил на минуту и поднял глаза. То, что он увидел, поразило
его. Все присутствующие застыли в напряженном внимании. Все,  не  отрываясь,
смотрели на него, и даже "Пренеприятнейший" потерял свою мину пренебрежения,
даже  мешочки на его лице как бы подобрались и обнаружились остренькие черты
его основного лица. Тут наконец до Марлена Михайловича  дошло:  вот  она  --
главная  причина  сегодняшнего высокого совещания. Обеспокоены "поворотом на
180 градусов", перепугались, как бы не отплыл от  них  в  недосягаемые  дали
Остров  Крым,  как  бы  не  отняли  того,  что  давно  уже  считалось личной
собственностью. Ага, сказал он себе не без торжества,  шапками  тут  нас  не
закидаешь.
     Впоследствии  Марлен  Михайлович,  конечно, самоедствовал, клял себя за
словечко "нас", казнился,  что  в  минуту  ту  как  бы  отождествил  себя  с
"идеалистами",  встал как бы в стороне от партии, но в эту конкретную минуту
он испытал торжество. Ишь ты, десантниками дело хотел решить! Какой прыткий!
Никого он, видите ли, не знает и знать не хочет,  лидер  человеческих  масс,
фараон  современный!  Знаешь,  боишься, трепыхаешься в растерянности, даже и
соседа своего через два  стула  боишься.  Впрочем,  соседа-то,  может  быть,
больше всего на свете.
     "Пренеприятнейший"  сообразил,  что пойман, вновь скривился в надменной
гримасе, откинулся в  кресле,  заработал  короткими  пальцами,  даже  зевнул
слегка и посмотрел на часы, но это уже было явное притворство, и он понимал,
что притворство -- пустое.
     Марлен Михайлович продолжал: -- На самом деле поворота нет. Есть только
некоторое  увлечение  идейками  наших  диссидентов, новой эмиграции, типично
идеалистическая рефлексия. Редактор "Русского Курьера" Лучников, несомненный
лидер движения, не боится пули  "волчесотенцев",  но  боится  презрительного
взгляда   какого-нибудь   джазиста  или  художника,  московских  друзей  его
молодости. Именно этим объясняется некоторый  сдвиг  в  освещении  советской
жизни  на  страницах  "Курьера".  -- Он сделал еще одну паузу перед тем, как
произнести завершающую фразу своего сообщения, фразу, которая  еще  и  вчера
казалась  ему  опасной,  а  сейчас  стала  опасней вдвое, втрое, чрезвычайно
опасной под щелочками глаз "Пренеприятнейшего". -- Я  глубоко  убежден,  что
перед  решительными событиями на Острове "одноклассники", опасаясь обвинения
в предательстве, хотят показать своему населению  так  называемую  правду  о
советском  образе  жизни,  хотят,  чтобы  люди,  привыкшие к одному из самых
высоких в мире жизненных стандартов и к условиям  одной  из  самых  открытых
буржуазных псевдодемократий, полностью отдавали себе отчет, на что они идут.
голосуя  за  воссоединение  с  Великим  Советским Союзом. Без этого эпитета,
товарищи, имя нашей страны в широких массах  на  Острове  не  употребляется.
Уверен также, что следующим шагом "одноклассников" будет атака на прогнившие
институты старой России, на Запад, а также сильная полемика с националистами
"яки".  Учитывая всю эту сложную ситуацию, я предложил бы в настоящий момент
воздержаться от окончательного решения проблемы, не снимать руку с пульса  и
продолжать осторожное, но все усиливающееся наблюдение событий и людей.
     Марлен  Михайлович  закрыл  папочку  и  некоторое время сидел, глядя на
лживо-крокодиловую поверхность с  оттиском  трех  римских  цифр  в  углу  --
XXV.
     -- Будут ли вопросы к Марлену Михайловичу? -- спросило "Видное лицо".
     -- Вопросов-то  много,  ох,  много,  --  пропел  "Окающий".  --  Начнем
спрашивать -- до утра досидимся.
     -- Марлен Михайлович, -- вдруг мягко позвал "Пренеприятнейший".
     Марлен   Михайлович   даже   слегка   вздрогнул   и    поднял    глаза.
"Пренеприятнейший"  смотрел  на  него  с  любезной, как бы светской улыбкой,
показывая, что смотрит теперь на него иначе, что он вроде бы  его  разгадал,
раскусил,  понял  его  игру, и теперь Марлен Михайлович для него "несвой", а
потому и достоин любезной улыбочки.
     -- Вы, конечно, понимаете, Марлен Михайлович, как много у  меня  к  вам
вопросов,  -- любезно проговорил он. -- Бездна вопросов. Огромное количество
неясных и ясных... -- пауза, -- ... вопросов. Вы, конечно,  это  превосходно
понимаете.
     -- Готов  к  любым вопросам, -- сказал Марлен Михайлович. -- И хотел бы
еще раз подчеркнуть,  что  главное  для  меня  --  решение  партии.  История
показала, что специалисты могут ошибаться. Партия -- никогда.
     По  бесстрастному  лицу  помощника  Марлен Михайлович понял, что в этот
момент он слегка пережал, прозвучал слегка -- не-совсем-в-ту-степь,  но  ему
как-то уже было все равно.
     -- Есть  такое  мнение, -- сказал "Замкнутый". -- Командировать Марлена
Михайловича Кузенкова в  качестве  генерального  консультанта  Института  по
Изучению Восточного Средиземноморья на длительный срок. Это позволит нам еще
лучше  вникнуть в проблему нашей островной территории и осветить ее изнутри.
-- "Замкнутый" скуповато улыбнулся.  --  Вот  вы-то,  Марлен  Михайлович,  и
будете  теперь  нашей  рукой  на пульсе. Непосредственные распоряжения к вам
будут поступать от товарища... -- Он назвал фамилию  "Видного  лица",  потом
поблагодарил всех присутствующих за работу и встал.
     Совещание закончилось.
     Марлен  Михайлович  вышел  в коридор. Голова у него слегка кружилась, и
весь  он  временами  чуть  подрагивал  от  пережитого  напряжения.  "Спасибо
теннису,  --  опять подумал он, -- научил расслабляться". Вдруг его охватила
дикая радость -- уехать на Остров "на  длительный  срок",  да  ведь  это  же
удача,  счастье!  Пусть  это  понижение,  своего рода ссылка, но надо судьбу
благодарить за такой подарок. Могли бы ведь по-идиотски и послом отправить в
какой-нибудь Чад или Мали. Нет-нет, это удача, а перенос "кураторства" прямо
в руки "Видного лица" означает, что это даже и не понижение, что это  просто
перенос всей проблемы на более высокий уровень.
     "Видное  лицо" взяло его под руку, шепнуло на ухо: "Рад, шиздюк? " -- и
подтолкнуло со смешком локтем в бок.
     -- Не скрою, рад, -- сказал Марлен Михайлович.  --  Решение  мудрое.  В
этот  момент  мне  будет  полезнее  быть  там. Ну и Вера, знаешь... она ведь
умница, очень поможет...
     -- Нет, брат, жена тебе там только обузой будет, -- усмехнулось "Видное
лицо". -- В Тулу-то со своим самоваром? Эх, Марлуша,  я  тебе  даже  немного
завидую. Вырвусь на недельку, погуляем?
     Марлен  Михайлович  заглянул  в  глаза  "Видному  лицу",  своему новому
непосредственному шефу, и понял, что дискутировать вопрос о Вере Павловне  и
ребятах   бессмысленно   --  уже  обсуждено  и  решено:  "якоря"  у  Марлена
Михайловича должны остаться дома. Что же, после дела Шевченко  можно  понять
беспокойство иных товарищей, даже и по поводу людей высокого ранга.
     -- Гарантирую,  что  погуляем неплохо. -- Марлен Михайлович улыбнулся в
духе баньки.
     -- Нельзя мне,  --  с  искренней  досадой  сказало  "Видное  лицо".  --
Заметный я. Там ведь в баньке небось не спрячешься?
     -- Не  спрячешься,  --  подтвердил  Марлен  Михайлович.  --  Вездесущая
пресса. Сумасшедшее телевидение.
     -- Ты и сам смотри, -- строго сказало "Видное лицо".
     -- Можешь не волноваться, -- сказал Марлен Михайлович.
     Они дошли до конца пустынного коридора и сейчас стояли на краю  зеленой
ковровой  дорожки.  Перед  ними  была  только  белая  стенка  и бюст Ленина,
выполненный из черного камня и  потому  несколько  странный.  "Видное  лицо"
положило руку на плечо Марлену Михайловичу.
     -- Ну,  а  маму  свою  Анну  Макаровну  Сыскину ты напрасно от общества
прячешь. Таких, как она, коминтерновок, считанные единицы остались.
     Марлен  Михайлович  ответил  своему  покровителю  бледной   благодарной
улыбкой.
XII. Старая римсксая дорога
     Старт   "Антика-ралли"   обычно   давался   в   Симферополе  у  истоков
Юго-Восточного  Фриуэя,  но  до  начала  древней  дороги  Алушта  --  Сугдея
спортсменам   предоставлялось   право   выбора:  можно  было  устремиться  к
промежуточному финишу по стальной  восьмирядной  дороге,  проносящейся,  как
стрела, мимо самой высокой крымской горы Чатыр-Даг, и можно было при желании
покинуть фриуэй по любому из десяти съездов и попытать счастья на запутанных
асфальтовых  кольцах  внизу.  Главная  цель  каждого  участника -- выскочить
раньше других на старую дорогу, ибо  там  на  ее  серпантинах  каждый  обгон
превращался  едва  ли  не  в игру со смертью. Конечно, 70 километров прямого
фриуэя для любого водителя, казалось бы, благодать,  жми  на  железку  да  и
только,  но  там,  на  фриуэе,  между  гонщиками  начиналась  такая жестокая
позиционная борьба,  такая  "подрезка",  такое  маневрирование,  что  многие
выбывали  из  соревнований,  влепившись в барьеры или друг в друга, и потому
наиболее хитроумные предпочитали покрутить по виражам асфальтового лабиринта
мимо Машут-Султана, Ангары, Тамака,  чтобы  вынырнуть  перед  носом  ревущей
разномастной  толпы  машин  уже в Алуште и устремиться сразу на Демир-джи по
самой "Антике", волоча за собой хвост гравийной пыли, которая сама  по  себе
доставляет соперникам мало удовольствия.
     Лучников и Новосильцев разработали хитрый план. Граф нырнет в первый же
"рэмп"  и  исчезнет  из  поля  зрения, а Андрей постарается на своем "турбо"
снизить скорость основного потока машин на фриуэе насколько возможно,  будет
"подрезать"  носы  лидерам,  менять  ряды,  неожиданно  тормозить. Если граф
выскочит первым на "Антику", его не удастся обставить  ни  Билли  Ханту,  ни
Конту Портаго, не говоря уже о местных гениях.
     Прибыли   и  на  этот  раз  лучшие  гонщики  мира,  не  меньше  десятка
суперзвезд, десятка три просто звезд, а остальные все звездочки, но  горящие
ярчайшей  дерзостью  и  честолюбием.  Всего к старту было допущено 99 машин.
"Сто минус единица", "100-1" - рекламные цифры для  маек,  курток,  сигарет,
напитков...  На  громадном  паркинге возле "Юго-Востока" разномастные машины
всевозможных  марок  проверяли  тормоза  и  рулевое  управление,  постепенно
занимали  места  на  линии  старта, откуда вся ревущая масса низвергнется на
фриуэй. За линией старта кипела многотысячная толпа. Трибуны  вокруг  статуи
Лейтенанта  были переполнены шикарной публикой. Вертолеты телевидения висели
над  площадью.   Повсюду   сновали   пресса,   "папаратце"   и   камерамены.
"Антика-ралли" давно уже стало в Крыму чем-то вроде национального праздника.
Оно   объединяло  всех  и  в  то  же  время  обостряло  соперничество  между
этническими группами: татарам, конечно,  хотелось,  чтобы  выиграл  татарин,
англо-крымчане  делали  ставку  на  своих,  врэвакуанты,  то  есть  русские,
рассчитывали  на  своих  героев  и  так  далее...  В   последние   годы   на
"Антика-ралли"  побеждали международные "тигры", вроде присутствующих сейчас
Билли Ханта и Конта Портаго.
     У Билли Ханта, белозубого, медного от загара  красавца,  машина  так  и
называлась "хантер", то есть "охотник". Трудно было определить, какая модель
взята  за  основу этого чудовища. Вдоль корпуса ее красовались значки разных
фирм: "Альфа-Ромео-трансмиссия", "Тормоза  Порше",  "Мустанг-карбюрейтер"...
-- и  за  каждый такой значок фирмы отваливали Ханту огромные премии, но тот
плевать хотел на ден