ографа Джона  Нокса,
но мы вполне  понимаем,  что  его  авторитет  может  считаться  в  Шотландии
решающим по вопросу о том, до какого  предела  дозволено  юмористу  изощрять
свое остроумие на библейских  текстах,  не  подвергаясь  осуждению  даже  со
стороны самых суровых служителей церкви.
     Совсем по-иному приходится разрешать  вопрос  о  том,  насколько  автор
может рассчитывать на оправдание по второму пункту  обвинения.  Люди  скорее
закрывают глаза на слишком свободное обращение со священными  текстами,  чем
на высмеивание членов определенной секты. Всем известен ответ великого Конде
Людовику XIV, когда этот монарх выразил удивление по поводу шумихи, поднятой
вокруг  Мольерова  "Тартюфа",  тогда  как  богохульный  фарс  под  названием
"Scaramouche ermite" {"Скарамуш-отшельник"  (франц.).}  не  вызвал  никакого
скандала: "C'est parce que Scaramouche ne jouait que le ciel et la religion,
dont les devots se souciaient beaucoup  moins  que  d'eux-memes".  {Да  ведь
Скарамуш высмеивал только небо и религию, а ханжи заботятся  о  них  гораздо
меньше, чем о самих себе (франц.).} Поэтому  мы  считаем,  что  лучше  всего
послужим нашему автору, если докажем, что его сатира только тогда становится
язвительной, когда она  направлена  на  ту  свирепую  и  безрассудную  часть
ультрапресвитериан, чей фанатизм, в равной мере нелепый и  жестокий,  служил
поводом для суровых мер, применявшихся ко всем нонконформистам без  разбора,
и навлекал величайший позор и поношение на мудрых, сдержанных,  просвещенных
и истинно набожных людей из среды пресвитериан.
     Основного различия между камеронцами и здравомыслящими  пресвитерианами
мы уже касались. Его можно резюмировать в нескольких словах.
     После  реставрации  Карла  II  в  Шотландии  по   единодушной   петиции
парламента было восстановлено епископство. Если бы при этом  была  сохранена
полная  веротерпимость  по  отношению  к   пресвитерианам,   чьи   убеждения
склонялись к иному типу церковного управления, то, на наш взгляд, страна  не
понесла бы никакого ущерба. Но вместо этого были безжалостно  пущены  в  ход
самые  крайние   меры   для   насильственного   внедрения   единомыслия,   а
пресвитерианское духовенство, гонимое и преследуемое карательными  законами,
было лишено права совершать богослужение. Эти  репрессии  только  заставляли
людей еще упорней разыскивать лишенных слова  проповедников  и  сплачиваться
вокруг них. Изгоняемые из церквей, они устраивали тайные собрания  в  домах.
Выселенные из городов и  людских  жилищ,  они  встречались  на  холмах  и  в
пустынных местах, подобно  французским  гугенотам.  Подвергаясь  вооруженным
нападениям, они отражали силу  силой.  Суровость  правителей,  подстрекаемых
епископальным духовенством, росла вместе с упорством нонконформистов, пока в
1666 году последние не подняли оружие в защиту своего права служить богу  по
собственному разумению. Они были разбиты при Пентленде;  а  в  1669  году  в
шотландские советы Карла проник луч здравого смысла  и  справедливости.  Они
даровали   пресвитерианскому   духовенству   так   называемую   индульгенцию
(возобновлявшуюся впоследствии несколько раз), назначили небольшие пособия и
разрешили проповедовать  в  заброшенных  церквах,  специально  перечисленных
Тайным советом Шотландии. Эта  "индульгенция",  хотя  и  ограниченная  очень
жестокими условиями, часто возобновляемая или деспотически отменяемая,  была
все  таки  желанным  благодеянием  для  самой  разумной   и   лучшей   части
пресвитерианского  духовенства,  смотревшей  на  это  как  на  начало  своей
деятельности при законном правительстве, которое она продолжала  признавать.
Но младшее поколение священнослужителей этого вероисповедания было настроено
куда  резче  и  непримиримее.  Согласие  на   выполнение   своих   священных
обязанностей под контролем какой-либо зримой власти они считали  отъявленным
эрастианством, изменой великому, незримому  и  божественному  главе  церкви;
такое поведение, по  словам  одного  из  трактатов,  могли  защищать  только
безбожники,  приспособленцы,  маловеры  или   архиепископ   Кентерберийский.
Насмешку и отвращение  вызывали  в  них  те  их  собратья,  которые  считали
терпимость приемлемой подачкой. По мнению этих ревностных пастырей, все, что
не  способствовало  восстановлению  пресвитерианства  как  единственного   и
господствующего вероисповедания, все,  что  не  было  направлено  на  полную
реставрацию Торжественной лиги и ковенанта,  было  недопустимым  и  пагубным
компромиссом между  богом  и  мамоной,  между  епископством  и  прелатством.
Нижеследующие отрывки из  печатной  проповеди  одного  из  них  на  тему  об
"укреплении  души"  отражают  то  возмущенное   презрение,   с   каким   эти
самонадеянные фантазеры взирали на своих более благоразумных собратьев, и  в
то же время служат образцом топорного красноречия, которым они  воодушевляли
своих  последователей.  Читатель,  вероятно,  согласится,  что  оно   вполне
достойно самого  Тимпана  и  может  снять  с  мистера  Джедедии  Клейшботэма
обвинение в преувеличении.

     Много  есть  людей,  которые   обращают   свое   лицо   к   новомодному
вероисповеданию, и много есть людей,  которые  обращают  лицо  и  к  старому
учению; они обращают лицо  к  богоугодным  людям,  и  они  обращают  лицо  к
гонителям богоугодных людей, и они хотят быть сразу  папенькиными  чадами  и
маменькиными чадами; они хотят быть чадами прелатов и чадами  нечестивых,  и
хотят быть чадами народа божьего. А что  думаете  вы  о  подобном  двуличии?
Бедняга Петр также тщился выказать изворотливость, но бог сделал Павла своим
орудием и повелел ему взять Петра за шиворот и вытряхнуть  ее  из  него.  О,
если бы господь взял нас за шиворот и вытряхнул из нас нашу изворотливость!
     Поэтому вы, которые ходите только своей старческой, семенящей  походкой
и не ускоряете шага, вы не стремитесь к  укреплению  души;  есть  среди  нас
несколько  старых,  семенящих  священников,  несколько   старых,   семенящих
болтунов, они еле плетутся и быстрее ходить не желают; и поэтому они никогда
не достигнут укрепления души в  служении  богу.  А  наши  старые,  семенящие
священники превратились в приходских священников, а наши  старые,  семенящие
болтуны примкнули к ним, и таким путем бог вывернул их  наизнанку  и  сделал
тайное явным, а раз их сердце привязано к этой суете сует, я  не  дам  гроша
ломаного за них вместе с их вероисповеданием.
     Дьявол держит теперь шотландских священников и их приверженцев в решете
- и как он их просеивает,  и  как  встряхивает,  и  как  грохочет,  и  какие
получает высевки! И я боюсь, что  там  будет  больше  высевок,  чем  доброго
зерна, и они будут найдены среди нас, или всему придет  конец;  но  человек,
_укрепивший душу свою_, оставит дьявола с носом и  все  приведет  к  должной
мере, а дьявола оставит на подветренной стороне. О братия, трудитесь в  день
креста!

     Более умеренные пресвитерианские священники с болью  и  гневом  видели,
что фанатики, мнившие себя блюстителями чистоты  учения,  сманивали  от  них
низшие слои их паствы, которых не пугали  самые  отчаянные  шаги,  ибо  этим
людям нечего было терять, тогда как священников выставляли в смешном  свете,
как старых,  семенящих  болтунов  и  как  высевки,  брошенные  сатаной.  Они
обвиняли камеронских проповедников в том, что те повели обманутую  толпу  на
бойню при Босуэл-бридже, предсказывая  ей  верную  победу  и  уговаривая  не
соглашаться на амнистию, предложенную Монмутом. "Ничто  не  могло  заставить
Мак-Каргила,  Кидда,  Дугласа  и  других  подобных  им  безрассудных   людей
выслушать  какие-либо  мирные  предложения,  -  говорит  мистер   Лоу,   сам
пресвитерианский священник. -  И  среди  них  этот  Дуглас,  сидя  на  коне,
проповедовал смущенной толпе и говорил, что с ними хотят войти в соглашение,
и все гудел, как шмель, про это соглашение: "Они хотят дать нам  пол-Христа,
а нам нужен целый Христос", - и тому подобные дерзкие речи, годные для  тех,
кто кормится ветром, а не чистым млеком  слова  божия".  Лоу  осуждает  этих
исступленных и  озлобленных  фанатиков  не  только  за  намерение  свергнуть
правительства, но и за то, что они поклялись убивать всех, кто не  разделяет
их взглядов; он  приводит  несколько  примеров  их  жестокости  к  отставшим
солдатам, которых они пристреливали на дороге или на биваке, если  удавалось
застать их врасплох, а также к своим бывшим  приверженцам,  которые  от  них
откололись. Когда их спрашивали, почему  они  хладнокровно  совершают  такие
злодеяния, они отвечали, что "их вынуждает к тому священный долг". При  этом
они зверски уродовали трупы своих жертв, и каждый мог принять участие в этом
преступлении. Камеронцы мнили себя прямыми и вдохновленными  свыше  орудиями
небесного возмездия. Не было у  них  недостатка  и  в  обычных  возбудителях
фанатизма, и Педен  и  другие  претендовали  на  пророческий  дар,  хотя  их
предсказания редко сбывались. Они разоблачали ведьм, видели  своими  глазами
врага рода человеческого в его натуральном  обличье  или  обнаруживали  его,
когда, перевоплотившись в ворона,  он  разжигал  красноречие  на  квакерской
сходке. В некоторых случаях оказывалось, что их собрания на открытом воздухе
охраняют небесные стражи. Четверо вполне честных  мужчин  очень  убедительно
уверяли  достопочтенного  мистера  Блэкэдера,  что  во  время   сборища   на
Ломондских холмах,  в  тот  момент,  когда  оно  было  разогнано  солдатами,
некоторые   женщины,   остававшиеся   дома,   "ясно    различали    высокую,
величественную фигуру мужчины, который стоял в воздухе над народом, выставив
одну ногу вперед, все время, пока стреляли солдаты".  К  несчастью,  великое
видение Охраняемого холма  завершилось  не  так,  как  можно  было  ожидать.
Небесный  часовой  слишком  рано  покинул  пост,  и  кавалеристы  напали  на
собравшихся с тыла, многих ограбили и раздели и взяли  в  плен  восемнадцать
человек.
     Но нам не доставляет никакого удовольствия задерживаться  на  зверствах
или на безрассудствах людей, чье невежество  и  фанатизм  были  доведены  до
крайности непрерывными преследованиями. Для нашей цели  достаточно  указать,
что  нынешнее  духовенство  Шотландии,  которое  отличается  таким  разумным
вероисповеданием и ученостью и воспитало  столько  замечательных  личностей,
является законным преемником духовенства, принявшего индульгенцию при  Карле
II, только кругозор у  него  стал  гораздо  шире.  После  революции  учение,
которое проповедовало это  духовенство,  вполне  естественно  и  закономерно
возобладало над епископством и стало национальной религией, потому  что  ему
были свойственны мудрость, ученость и умеренность,  необходимые  для  такого
переворота, и потому  что  среди  его  последователей  были  все  богатые  и
влиятельные сторонники пресвитерианства. Но камеронцы еще долго существовали
как обособленная секта, несмотря на то, что их  проповедники  были  ханжи  и
невежды, а верующие вербовались из  низших  слоев  крестьянства.  Их  учение
(насколько  его  вообще  можно  было  понять)  отстаивало  верховную  власть
пресвитерианской  церкви,  установленную  в  1648  году,  а  государственную
церковь они продолжали считать эрастианской  и  приспособленческой,  ибо  ее
представители  осторожно  хранили  молчание  по  некоторым   абстрактным   и
щекотливым вопросам, в связи с которыми могло возникнуть противоречие  между
требованием абсолютной свободы церкви и законами гражданского  правительства
страны. Камеронцы вообще  не  признавали  никаких  королей  и  правительств,
которые не подчинялись Торжественной  лиге  и  ковенанту,  и  долго  лелеяли
надежду на восстановление этого великого национального  соглашения;  на  эту
приманку их ловили все те, кто желал повредить правительству в  царствование
Вильгельма и Анны, что явствует из мемуаров Кера  из  Керсленда  и  рассказа
полковника Хука  о  его  переговорах  с  якобитами  и  другими  недовольными
элементами того времени.
     Партия  с  такими  непримиримыми   убеждениями,   такими   смутными   и
непоследовательными взглядами не могла продержаться долго при системе полной
и  неограниченной  веротерпимости.  Члены  ее  продолжали  проповедовать  на
холмах, но изрядно утратили свой пыл, когда им перестало  грозить  вторжение
драгунов, шерифов и лейтенантов народного  ополчения.  Подтвердилась  старая
басня  о  плаще  путешественника,  и  буйные,  кровожадные  изуверы   времен
Клеверхуаза выродились в таких спокойных и мирных энтузиастов, как  Хови  из
Лохгойна   или   сам   Кладбищенский   Старик.   Поэтому   все,   что   есть
отвратительного,  и  почти  все,  что  есть  смехотворного   в   вымышленном
повествовании мистера Джедедии Клейшботэма,  направлено  против  той  породы
сектантов, которая давно перестала существовать; и мы  не  допускаем  мысли,
чтобы эта сатира могла затронуть кого-либо из современных пресвитериан,  так
же как безобидная насмешка над личностью маглтонца Людовика  Клакстона  была
не в силах скомпрометировать Хэмпдена. Если же все-таки  сохранился  кое-кто
из тех сектантов,  которые  желают  монополизировать  светоч  евангелия  для
Гесема своей собственной безвестной синагоги, и вместе с неудачливым убийцей
Джеймсом Митчелом сваливают в одну кучу прелатство и папизм, "Долг человека"
и дома  терпимости,  смешанные  танцы  и  "Всеобщий  молитвенник"  и  прочие
мерзости  и  заблуждения  нашего  времени,  и  если  они  почувствуют   себя
оскорбленными,  читая  это  досужее  повествование,  то  им  можно  ответить
примерно так же, как весельчаки ответили Мальволио, который,  как  известно,
был чем-то вроде пуританина: "Думаешь, если ты такой уж святой, так на свете
больше не будет  ни  пирогов,  ни  хмельного  пива?  Клянусь  святой  Анной,
имбирное пиво тоже  недурно  обжигает  глотку!"  На  этом  мы  и  собирались
закончить нашу чересчур длинную статью, но до  нас  дошли  сведения  (за  их
достоверность мы не ручаемся) о каких-то заатлантических попытках  приписать
эти книги другому автору, а не тому, которого подозревают  наши  шотландские
корреспонденты. Впрочем, критику можно простить, если он хватается за первую
попавшуюся    подозрительную    личность,    следуя     принципу,     удачно
сформулированному Клеверхаузом в письме к графу Линлитгоу (он,  по-видимому,
разыскивал  одного  искусного  ткача,  который  постоянно  ораторствовал  на
молитвенных собраниях): "Я приказал найти этого ткача,  а  вместо  него  мне
привели его _брата_; хотя, возможно, он и не умеет  проповедовать,  как  его
брат, я не сомневаюсь, что у него такие же стойкие убеждения;  поэтому  я  и
решил, что большой беды не будет, если его пригласят  отправиться  в  тюрьму
вместе с остальными".


КОММЕНТАРИИ

СТАТЬИ И ДНЕВНИКИ

     Критические сочинения Вальтера Скотта занимают  несколько  томов.  Сюда
входят две большие монографии о Джоне Драйдене и Джонатане Свифте - историки
литературы ссылаются на них и до сих пор, - а также статьи по теории  романа
и драмы, серия жизнеописаний английских  романистов  XVIII  века,  множество
рецензий на произведения современных авторов и другие статьи, в частности по
вопросам фольклористики.
     Первое собрание исторических, критических и  фольклористических  трудов
Вальтера Скотта вышло в Эдинбурге в  1827  году.  Затем  они  несколько  раз
переиздавались и переводились на иностранные языки. Вальтер Скотт как критик
возбудил, например, значительный интерес во Франции 1830-х годов. В  русском
переводе появилось несколько статей  в  "Сыне  отечества"  (1826-1829)  и  в
других журналах XIX века.
     Критики эпохи Просвещения  обычно  подходили  к  оценке  художественных
произведений с отвлеченными эстетическими и этическими критериями. При  этом
важную роль играл моральный облик автора как частного  лица.  Осуждение  его
поступков влекло за собой отрицательный отзыв  о  его  сочинениях.  Один  из
самых  авторитетных  критиков  XVIII  столетия  Сэмюел  Джонсон  предпочитал
биографии историографическим сочинениям  на  том  основании,  что  из  жизни
знаменитых  людей  легче  почерпнуть   нравоучительные   примеры,   чем   из
исторических фактов. Биографический  метод  критики  долго  господствовал  в
Англии. Не остался в стороне от его влияния и Скотт, особенно в  монографиях
о Драйдене  и  Свифте.  Тем  не  менее  этот  подход  к  литературе  его  не
удовлетворял. Не удовлетворяли его и беглые очерки литературных явлений  при
общих описаниях  нравов  того  или  иного  периода  в  исторических  трудах,
например в "Истории Англии" Дэвида Юма, которого Скотт считал "плохим судьей
в области поэзии".
     Между тем во второй половине XVIII и в начале XIX века стали появляться
книги, авторы которых стремились воссоздать картину развития  художественной
литературы или ее  отдельных  жанров.  Большое  значение  для  Скотта  имели
"История  английской  поэзии  с  XII  до  конца  XVI  века"  Томаса  Уортона
(1774-1781) и "История романа" шотландского историка Джона  Данлопа  (1814).
Эти сочинения подсказали Скотту мысль о национальном своеобразии  литературы
каждого народа, а также о ее зависимости от общественного развития в  каждой
стране. При этом исторический роман  представлялся  Скотту  жанром,  который
способен ответить на запросы широких читательских кругов,  раздуть  в  пламя
искру интереса к родному прошлому, которая тлеет в сознании многих людей.
     В основе воззрений Скотта лежит определенная теория  народности.  Народ
для него - хранитель национальных литературных традиций, верховный  судья  и
покровитель литературного творчества.  В  народной  памяти  хранятся  вечные
источники повествовательного искусства: сказки, предания,  легенды  и  были.
Вот почему, по мнению Скотта, между историографией, литературой и фольклором
нет, не может и не должно быть непроницаемых граней; одно легко переходит  в
другое и сочетается с ним.
     Вместе с авторскими предисловиями к романам критические  статьи  Скотта
помогают лучше понять его творчество и бросают свет на создание нового жанра
- исторического романа. Хотя  литературного  манифеста  у  Скотта  в  полном
смысле этого слова и нет, но почти каждая из его статей освещает ту или иную
сторону его творческих исканий.
     Особый   интерес   для   понимания   творчества   Скотта   представляет
статья-авторецензия "Рассказы трактирщика". Под этим  общим  заглавием,  как
известно, выходили первые шотландские романы "Черный карлик" и "Пуритане" (в
дальнейшем эта серия была продолжена романами "Легенда  о  Монтрозе",  "Граф
Роберт Парижский" и "Замок Опасный"), которым и посвящена данная  статья.  В
ее составлении принимал участие близкий друг Скотта  Уильям  Эрскин,  однако
рукописный экземпляр статьи, сохранившийся в архивах, целиком написан  рукой
Скотта. Поводом для ее появления послужила серия  статей,  опубликованных  в
"Эдинбург крисчен инстрактор" Томасом Мак-Краем - биографом Джона Нокса (ум.
1572), главы шотландского кальвинизма. МакКрай обвинял Скотта в том, что  он
оскорбил национальное чувство  шотландцев,  изобразив  фанатиков  пуритан  в
недостаточно привлекательном виде. Скотт поместил свой  ответ  Мак-Краю  без
подписи в лондонском торийском журнале "Куортерли ревью" (январь 1817 года),
в котором он сотрудничал с момента основания журнала в 1809 году. До тех пор
Скотт печатал  большую  часть  своих  статей  в  "Эдинбург  ревью",  журнале
шотландских вигов. Посвящая много места "шотландским древностям", превознося
далекое героическое прошлое Шотландии, журнал относился с полным равнодушием
к бедственному положению шотландцев, особенно горцев, в  настоящее  время  и
приветствовал  беспощадность,  с   которой   капитал   наступал   на   север
Великобритании.  Консервативная  политика  могла  задержать  процесс   роста
промышленного капитала и дать возможность Шотландии снова  встать  на  ноги;
поэтому