днако
изящен; его жесты, речь и манеры были такими, каковы они обычно у  тех,  кто
живет в аристократическом и веселом обществе. Черты его отличались  присущей
только женщинам правильностью. Овальное  лицо,  прямой,  красиво  очерченный
нос,  темные   газельи   глаза,   смуглая   кожа,   сглаживавшая   некоторую
женственность черт, короткая верхняя губа  со  слегка  приподнятыми,  как  у
греческих   статуй,    уголками,    оттененная    едва    заметной    линией
светло-каштановых усиков, и густые, крупно вьющиеся локоны такого же  цвета,
обрамлявшие с обеих сторон его выразительное лицо, -  это  была  наружность,
какую любят рисовать художники-портретисты и какою любуются женщины.
     Суровость его характера, равно  как  и  более  возвышенное  качество  -
безграничная и деятельная отвага, которую вынуждены были  признавать  в  нем
даже враги, таилась где-то под его внешнею оболочкою, подходившей, казалось,
скорее ко двору или к салонам, чем к  полю  сражения.  Благожелательность  и
веселость, которым дышали черты его привлекательного лица, одушевляли  также
любое его движение и любой жест; в целом, на первый взгляд,  Клеверхауз  мог
показаться скорее жрецом наслаждений, чем  честолюбия.  Но  за  этой  мягкой
наружностью скрывалась душа, безудержная в дерзаниях и замыслах и, вместе  с
тем, осторожная и расчетливая, как у самого Маккьявелли.  Глубокий  политик,
полный, само собой разумеется, того презрения  к  правам  личности,  которое
порождается привычкой к интригам, этот полководец был холоден и  бесстрастен
в опасностях, самонадеян и пылок в использовании  успеха,  беззаботен  перед
лицом смерти и беспощаден  к  врагам.  Таковы  люди,  сложившиеся  во  время
гражданских раздоров, люди, чьи лучшие  качества,  извращенные  политическою
враждой и стремлением подавить обычное в таких случаях сопротивление, весьма
часто сочетаются с пороками и страстями, сводящими на нет их  достоинства  и
таланты.

     Заступничество  майора  Беллендена   в   пользу   Мортона   оказывается
безуспешным. Клеверхауз,  сохраняя  внешнюю  воинскую  учтивость,  проявляет
безжалостную суровость, характерную для человека, столь отличившегося  своим
рвением в подавлении мятежей. Он  вызывает  отряд  драгунов  для  исполнения
смертного приговора Мортону, но в эту критическую минуту Эдит  бросается  за
помощью  к  молодому  дворянину,  который  занимает  в   полку   Клеверхауза
подчиненное положение, но пользуется  большим  влиянием  на  него  благодаря
своей знатности и политическому весу. Лорд  Эвендел,  тоже  поклонник  Эдит,
подозревает о ее склонности к сопернику, который находится на  краю  гибели;
однако он благородно выполняет  ее  просьбу  и  просит  у  Клеверхауза,  как
личного  одолжения,  отменить  казнь  Мортона.  Ответная   речь   начальника
свидетельствует о его крутом и решительном нраве  и  упорстве  в  выполнении
того, что он почитает своим долгом.

     - Пусть будет по-вашему, - сказал Клеверхауз, -  но,  молодой  человек,
если вы хотите достигнуть  когда-нибудь  высокого  положения,  служа  своему
королю и отечеству, пусть первейшей вашей обязанностью будет  безоговорочное
подчинение ваших страстей, привязанностей и чувств общественным интересам  и
служебному долгу. Теперь не время отказываться ради бредней выживших из  ума
стариков и слез неразумных женщин от спасительных мер, прибегать  к  которым
нас вынуждают грозящие отовсюду опасности. И помните, что, если на этот раз,
поддавшись вашей настойчивости, я  сдался,  то  эта  уступка  должна  раз  и
навсегда избавить меня от ваших ходатайств такого же рода.
     Сказав это, он вышел из ниши и бросил  на  Мортона  испытующий  взгляд,
желая, видимо, выяснить, какое впечатление  произвела  на  того  эта  жуткая
пауза между жизнью и смертью, оледенившая  ужасом  всех  окружающих.  Мортон
сохранял ту твердость духа, на которую способны лишь те, кто, покидая землю,
не оставляет на ней ни любви, ни надежд.
     - Взгляните, - прошептал Клеверхауз лорду Звенделу, - он стоит у самого
края бездны, отделяющей сроки человеческие от вечности,  в  неведении  более
мучительном, чем самая страшная неотвратимость, и все же его щек не  покрыла
бледность, его взгляд спокоен, его сердце бьется в обычном ритме, его  нервы
не сдали. Посмотрите на него хорошенько, Эвендел. Если этот  человек  станет
когда-нибудь во главе войска мятежников, вам придется отвечать за  содеянное
вами нынешним утром.

     Итак, Мортона уводят в тыл войска, которое направляется теперь к  месту
под  названием  Лоудонхилл.  С  ним  три  товарища  по  несчастью:   Тимпан,
пресвитерианский  проповедник,  которого  схватили,  когда  он  обращался  с
пламенным увещеванием к собранию молящихся, и Моз с  ее  злополучным  сынком
Кадди, арестованные на этом собрании.
     Клеверхауз застает повстанцев в полной боевой готовности. Им предлагают
сдаться, но они стреляют в парламентера  (племянника  Клеверхауза,  согласно
рассказу)  и  убивают  его  на  месте.  Тогда  солдаты  бросаются  в  атаку.
Подробности и перипетии схватки описаны ясно и  четко.  Самый  захватывающий
эпизод - это единоборство Босуэла и Белфура, или  Берли,  в  котором  первый
гибнет.

     - Ты гнусный убийца, Берли, - сказал  Босуэл,  крепко  сжимая  палаш  и
стиснув зубы, - однажды тебе удалось от меня ускользнуть, но твоя голова (он
выпалил такое ужасающее проклятие, что  мы  не  решаемся  его  повторить)...
стоит того, во что ее оценили, и она будет болтаться у луки моего седла, или
мой конь возвратится к своим с опустевшим седлом.
     - Да, - отозвался Берли с видом суровой и мрачной решимости,  -  да,  я
тот самый Берли, который обещал тебе, что уложит твою  голову  на  землю,  и
притом так, чтобы ты не смог ее  больше  поднять.  И  да  сотворит  со  мной
господь то же самое и еще худшее, если я не сдержу своего слова.
     - Значит, или ложе из вереска, или тысяча мерков! - воскликнул  Босуэл,
обрушиваясь изо всей силы на Берли.
     - Меч господа и меч Гедеона! - прокричал Белфур, отбивая удар Босуэла и
нанося ему ответный удар.
     Едва ли часто случалось, чтобы оба участника  поединка  были  столь  же
равны в физической силе, в искусстве владеть оружием и конем, в безграничной
храбрости и в  непримиримой  взаимной  вражде.  Обменявшись  многочисленными
ударами,  нанеся  и  получив  по  несколько  легких  ран,  они  в  бешенстве
набросились  друг  на  друга,  подгоняемые  слепым  нетерпением  смертельной
ненависти: Босуэл схватил Берли за портупею, Белфур вцепился в воротник  его
куртки, и оба свалились наземь. Товарищи Берли поспешили ему на выручку,  но
им помешали драгуны, и борьба опять стала общей. Но ничто не могло  оторвать
Берли и Босуэла друг от друга, и они продолжали кататься по  земле,  борясь,
беснуясь, с пеной у рта, напоминая упорством чистокровных бульдогов.
     Несколько лошадей промчалось над ними, но они не разжали объятий,  пока
удар копытом не сломал правую  руку  Босуэла.  Подавляя  глубокий  стон,  он
отпустил  врага,  и  они  оба  вскочили  на  ноги.  Сломанная  рука  Босуэла
беспомощно повисла у него на боку, но левой рукой он пытался нащупать место,
где Должен был находиться кинжал, который, однако, выпал из ножен  во  время
борьбы. Устремив на противника взгляд,  в  котором  сочетались  бешенство  и
отчаяние, он стоял теперь  безоружный  и  беззащитный;  и  Белфур,  с  диким
торжествующим хохотом взмахнув  палашом,  обрушил  его  на  противника.  Тот
устоял на ногах, так как палаш лишь слегка задел ему ребра. Босуэл больше не
защищался, но, взглянув на Берли с усмешкой,  в  которой  выразил  всю  свою
беспредельную ненависть, он презрительно бросил ему:
     - Грязный мужик, ты пролил королевскую кровь!
     - Умри, жалкая тварь! - закричал Белфур, нанося новый удар, и  на  этот
раз с большим успехом. И, наступив ногой на  тело  упавшего  Босуэла,  он  в
третий раз пронзил его своим палашом: - Умри, кровожадный пес! Умри, как  ты
жил; умри, как подыхают животные, ни на что не уповая, ни во что не веря.
     - И ничего не страшась, -  прохрипел  Босуэл,  собрав  последние  силы,
чтобы произнести эти  гордые,  полные  непримиримости  слова,  и  тотчас  же
испустил дух.

     В конце концов Клеверхауз и его войско разбиты наголову и бегут с  поля
сражения.
     Автор  дает  живой,  но  несколько   преувеличенный   отчет   об   этой
примечательной схватке, в которой Клеверхауз потерпел  поражение.  Отношения
менаду ним и убитым корнетом Грэмом полностью  вымышлены.  По  свидетельству
Критона и Гилда (автора поэмы  на  латинском  языке  под  названием  "Bellum
Bothuellianum" {"Босуэлская  война"  (лат.).}),  тело  этого  офицера  после
смерти было зверски изуродовано победителями, которые решили, что  это  труп
самого Клеверхауза. Если бы нам позволяло место, мы бы охотно привели  здесь
любопытный отрывок из рукописи очевидца, Джеймса Рассела,  одного  из  убийц
архиепископа Шарпа; он объясняет надругательство  над  телом  корнета  Грэма
неосторожными речами, которые тот будто бы произносил в утро  перед  битвой.
Обе стороны, разумеется,  настаивали  на  своей  версии  рассказа;  в  таких
случаях это всегда вопрос совести.
     Мортон, освобожденный победившими ковенантерами, вынужден  примкнуть  к
ним и принять пост командира в их войске; к этому его склоняют уговоры Берли
и глубокое сознание несправедливости правительства к повстанцам,  равно  как
естественное чувство протеста против  недостойного  и  жестокого  обращения,
которое ему самому пришлось испытать. Но, делая этот решительный шаг, он все
же отнюдь не разделяет узколобого фанатизма и горького озлобления,  с  каким
большинство членов преследуемой партии смотрит на прелатистов, и ставит одно
непременное условие: поскольку дело, к которому  он  примкнул,  отстаивается
мужчинами в открытой войне, то ее надо вести согласно законам цивилизованных
народов. Если мы познакомимся  с  историей  тех  времен,  то  убедимся,  что
ковенантеры, пройдя школу гонений, не научились милосердию. Этого,  пожалуй,
и  нельзя  было  ожидать  от  лишенного  прав   и   преследуемого   племени,
озлобленного тягчайшими  страданиями.  Так  или  иначе,  у  победителей  при
Драмклоге был жестокий и кровожадный нрав, и это  явствует  из  рассказа  их
историка,  мистера  Хови  из  Лохгойна,  личности  не  менее  интересной   и
своеобразной, чем Кладбищенский  Старик;  несколько  лет  тому  назад  он  с
большим усердием собрал все, что можно было извлечь из рукописей и из устных
преданий относительно  поборников  ковенанта.  В  своей  истории  битвы  при
Босуэл-бридже и предшествующей схватки при Драмклоге он ссылается на  мнение
мистера Роберта Гамильтона, командовавшего вигами в этом последнем сражении,
о том, насколько допустимо и законно щадить побежденного врага.

     Мистер Гамильтон проявил большое  мужество  и  доблесть  как  во  время
сражения, так и в преследовании неприятеля; но  тогда  как  он  и  некоторые
другие устремились вслед за врагом, нашлись и такие, которые жадно бросались
на добычу, какой бы скудной она ни была, вместо того чтобы упрочить  победу;
а некоторые без ведома мистер? Гамильтона  и  вопреки  его  прямому  приказу
_пощадили пятерых из этих окаянных врагов и отпустили  их  на  волю;  мистер
Гамильтон сильно огорчился, увидев, что этому вавилонскому  отродью  удалось
спастись, после того как господь предал его в их руки, чтобы они разбили его
о камни_ (псал. CXXXVII, 9). В своем  отчете  об  этом  случае  он  высказал
мнение, что оказание пощады врагам и освобождение их были  одним  из  первых
уклонений с пути истинного; и он опасался, что господь больше не удостоит их
чести совершить что-нибудь для него; и он был против того,  чтобы  оказывать
милости  врагам  господним  или  принимать  таковые  от  них   ("Битва   при
Босуэл-бридже", стр. 9). {Тот же честный,  но  фанатичный  и  предубежденный
историк, автор "Знаменитых людей Шотландии", еще  подробнее  остановился  на
этом щекотливом вопросе в "Жизни Джона  Несбита  из  Хардхила"  -  биографии
другого поборника ковенанта. По его словам, Несбит перед  казнью  высказался
против проявленного к пяти пленным драгунам мягкосердечия, считая его  одной
из ступеней отхода от истинной  веры  и  одной  из  причин,  навлекших  гнев
господень.
     "Некоторые считали  слишком  суровым  его  намерение  казнить  пленных,
взятых при Драмклоге. Но его нельзя слишком  осуждать  за  это,  ибо  лозунг
неприятеля был: "Никакой пощады!" - и пленные подвергались той же участи;  и
мы видим, что мистер Гамильтон был очень огорчен, когда обнаружил,  что  его
солдаты пощадили нескольких  врагов,  которых  господь  предал  в  их  руки.
"Блажен, кто воздаст тебе за то, что ты сделала нам" (псал. CXXXVII, 8).  Да
и сам Несбит считал, по-видимому, что у него есть веские причины и основания
говорить об одной из ступеней отхода от истинной веры. На этом мы и закончим
наше повествование".
     "Пункт пятнадцатый. Правосудие над врагами бога  и  церкви  совершалось
подчас необдуманно, завистливо и алчно, но были и случаи, которые  побуждали
господа отвергнуть, изгнать свой народ  и  вырвать  власть  из  его  рук  за
жалость к врагам, вопреки тому, что он повелел  свершить  над  ними  мщение,
которое им назначено,  согласно  псалму  CXLIX,  9.  Ибо  правосудие  должно
совершиться таким способом, как  сказано  выше,  и  оно  должно  совершиться
полностью, без пощады, как явствует из Иисуса Навина (VII, 24) и  т.  д.  За
то, что Саул пощадил жизнь врага и бросился на добычу (Самуил, I,  XV,  18),
он подвергся суровой укоризне, и хотя он оправдывался перед богом, однако за
это самое дело господь отторг царство израильское от  него.  Вспомним  же  и
оплачем случай при Драмклоге. Если бы  люди  не  столь  глубоко  погрязли  в
невежестве, их мог наставить разум, ибо какой хозяин, имеющий слуг и  дающий
им работу, стерпел бы такое оскорбление от своего слуги, если бы  он  сделал
только часть работы и пришел бы и  сказал  хозяину,  что  нет  нужды  делать
остальное, а невыполнение это наносило бы урон чести хозяина и вред всей его
семье? Поэтому ярость гнева господня поднялась против его народа, так что он
возненавидел наследие свое, и скрыл лицо от народа своего,  и  заставил  его
пугаться дрожащего листа и бежать, когда никто не преследует, чтобы стал  он
посмешищем и поруганием у врагов своих и вселял страх в тех,  кто  желал  бы
помочь ему. О, скорбите в сердце своем и оплакивайте содеянное; вы  навлекли
на себя гнев его тем, что не стремились  совершать  истинное  правосудие,  и
этого он не простил. "Вот! Вы проданы за грехи ваши, и за преступления  ваши
отпущена мать ваша" (Исайя, L, 1 и т.  д.)"  ("Знаменитые  люди  Шотландии",
стр. 430). (Прим. автора.)}

     Поэтому автор поступил в строгом соответствии  с  исторической  истиной
(было ли это разумно,  мы  разберем  после),  изобразив  ковенантеров,  или,
вернее,  ультраковенантеров  (ибо  большинство  победителей  при   Драмклоге
подходило под это определение), в виде кучки свирепых и кровожадных людей, в
ком фанатизм и озлобление, вызванное долгими преследованиями,  разрушили  те
чувства и принципы морали,  которые  должны  сопровождать  и  облагораживать
любой акт возмездия. Большинство пресвитериан, духовенство и народ далеко не
сочувствовали  этим  крайностям;  и  когда  они  брали  в  руки   оружие   и
присоединялись  к  повстанцам,   им   приходилось   сталкиваться   с   явным
недружелюбием и подозрительностью со стороны изуверов, о которых мы говорили
выше. Священнослужителей, которые удовлетворялись разрешением  правительства
на отправление службы по так называемой индульгенции,  антагонисты  клеймили
за эрастианство и самовольное служение богу,  а  те,  в  свою  очередь  и  с
большим основанием, обвиняли своих противников в том, что они под  предлогом
установления  свободы  и  независимости  пресвитерианской  церкви   намерены
отказаться от всякого подчинения  государственной  власти.  Автор  "Пуритан"
нарисовал картину их сумбурных совещаний  и  растущих  разногласий  и  вывел
несколько представителей их духовенства; в каждом  из  них  религиозный  пыл
выражается  по-разному,  в  зависимости  от  природных  свойств  их  ума   и
характера. Энтузиазм Паундтекста искренний,  но  формальный;  это  принявший
индульгенцию  пресвитерианский   священник,   честный,   благонамеренный   и
преданный, но немного боязливый и любящий  свои  удобства  и  покой.  Рвение
Тимпана более бурное. Это человек смелый, шумный и несговорчивый. У юноши по
имени Мак-Брайер,  обладающего  более  возвышенным  и  пылким  воображением,
энтузиазм неистовый,  экзальтированный,  красноречивый  и  увлекающий,  а  у
Аввакума Многогневного он доходит до полного безумия.
     Нам  пришлось  потратить  немало  усилий,  дабы   удостовериться,   что
разногласия, указанные в романе, действительно существовали,  и  мы  считаем
своим Долгом привести подлинные слова современников.  Свидетельство  Джеймса
Рассела по этому вопросу недвусмысленно:

     В субботу армия со всеми священниками собралась  у  Ратерглена,  и  они
стали обсуждать вопрос о проповеди, ибо офицеры, которым  господь  ниспослал
честь довести дело до такого славного конца, выступали против всех,  кто  не
желал  защищать  истинную  веру  и  разоблачать  всякое  отступничество,  но
священники решили войти в соглашение и проповедовали в трех  разных  местах;
одни проповедовали против всякого отступничества и посягательства  на  права
Иисуса Христа, а мистер  Уэлч  и  его  сторонники  проповедовали  подчинение
подданных государственным властям. Это очень возмущало  всех,  ибо  те,  кто
примыкал к первым, считали, что отступят от истинной  веры,  согласившись  с
мистером Уэлчем; те же, кто стоял за  интересы  короля  и  за  индульгенцию,
также были недовольны; и в этот день мистер Холл, Рэтиллет, Кармайкл, мистер
Смит были посланы в Кэмпси,  чтобы  разогнать  народное  ополчение,  которое
собралось там, - умышленно или нет, мы сказать не можем, ибо  все  они  были
честными чужеземцами; однако по всей армии начались раздоры и споры,  причем
одни ратовали за интересы господни, а  другие  за  интересы  короля  и  свои
собственные и поносили  праведную  сторону,  называя  ее  раскольнической  и
бунтарской.

     Хови из Лохгойна, с которым мы уже познакомили читателя, сообщает  нам,
что среди победителей при Драмклоге царили  полное  согласие  и  единодушие,
пока их не омрачила дурная весть, что мистер Уэлч,  сторонник  индульгенции,
приближается к ним с мощным подкреплением. Казалось бы, это известие  должно
было их обрадовать.  Но  эти  удивительные  воины,  для  которых  пустяковое
расхождение во взглядах было важнее, чем несколько сот  лишних  шпаг,  впали
при этом в полнейшее уныние.

     До той поры среди них  царило  согласие  и  единомыслие  во  всем,  что
касалось дела и завета Иисуса Христа, за которые  они  ратовали,  и  в  этом
между ними была полная гармония; но теперь, увы, их  мирному  и  прекрасному
союзу, согласию и гармонии пришел конец, ибо вечером этого дня в  их  лагерь
прибыло сильное  полчище  аханов  и  внесло  прискорбное  смятение  в  божье
воинство; то были мистер Джон Уэлч, который привел с собой около ста  сорока
всадников из Каррика с молодым Блехеном во главе, около трехсот  пехотинцев,
а также  несколько  продажных  священников  его  породы,  и  Томас  Уэйр  из
Гринриджа с кавалерийским отрядом под  его  командой,  хотя  этот  Уэйр  был
справедливо отстранен военным советом в предыдущий  вторник.  Все  они  были
врагами правого дела, которое защищала армия;  и,  как  указывает  праведный
Рэткллет, теперь среди них  был  человек,  а  именно  Гринридж,  виновный  в
пролитии  крови  святых,  и  несколько  таких,  которые  владели  поместьями
пострадавших во имя господа и не прошли путь раскаяния подобно Иуде, который
принес обратно плату за кровь и вернул ее. И т