ого  класса,  как  изображение  Дэнди
Динмонта и  его  семьи  в  "Гае  Мэннеринге".  Тем  не  менее  мы  вовсе  не
приравниваем эту  сценку  к  более  простому  наброску  из  раннего  романа.
Вероятно, так часто получается, когда автор повторно показывает  нам  образы
одного и того же genus. {Рода (лат.).} Он, можно сказать, вынужден  напирать
на специфические особенности и различия, а не на общие,  характерные  черты,
иными словами - ему приходится больше показывать,  какими  свойствами  Хобби
Элиот отличается от Дэнди Динмонта, а не описывать его как такового.
     Таинственный карлик с почти сверхъестественной  быстротой  строит  себе
хижину из камней и торфа, обносит ее грубо сложенной оградой, внутри которой
возделывает садик на  клочке  земли,  и  все  это  он  совершает  с  помощью
случайных прохожих, которые зачастую останавливаются пособить ему в  работе,
непосильной для столь изуродованного существа. Вся  эта  история  показалась
нам абсолютно невероятной; однако нам сообщают, что подобное  существо,  так
же обиженное природой от  рождения,  действительно  появилось  лет  двадцать
назад в уединенной вересковой пустоши в долине реки Твид, соорудило там себе
жилище  без  всякой  посторонней  помощи,   если   не   считать   содействия
вышеупомянутых прохожих, и проживало в оном доме, построенном вышеупомянутым
способом. Его  отталкивающая  внешность,  видимая  легкость,  с  которой  он
построил  себе  жилье,  полная  неосведомленность  всех  окрестных   жителей
относительно того, откуда он родом и как сложилась  его  жизнь,  -  все  эти
необычайные обстоятельства возбуждали в умах простых людей  суеверный  ужас,
нисколько не уступавший тому, который, судя по роману, посеяло в  Лиддсдейле
появление Черного карлика. Реальный отшельник - прототип Черного  карлика  -
обладал умом и знаниями, не  соответствующими  видимым  обстоятельствам  его
жизни, и  соседи  в  простоте  душевной  склонны  были  считать  это  чем-то
сверхъестественным. Он когда-то проживал (и, быть может, живет до сих пор) в
узкой лощине, где протекает речка Мэнор, впадающая в Твид близ  Пиблса;  эта
лощина получила известность благодаря тому, что  там  обитал  ныне  покойный
достопочтенный профессор Фергюсон.
     К Черному  карлику  обращаются  за  советом  многие  окрестные  жители,
верящие в его колдовские способности, а это дает  автору  повод  познакомить
нас  со  своими  dramatis  personae:  Уилли   Уэстбернфлетом,   чистокровным
пограничным разбойником, который,  пожалуй,  является  анахронизмом  в  этой
истории, и мисс Изабеллой  Вир,  дочерью  лэрда  Эллисло,  которую  взаимная
склонность связывает с лэрдом Эрнсклифом. Но, как водится в  таких  случаях,
ее отец, который в политике принадлежит к партии якобитов и сильно замешан в
их интригах, настроен  против  этого  брака.  Несговорчивый  родитель  решил
отдать руку мисс Вир сэру Фредерику Лэнгли,  английскому  баронету,  который
разделяет его политические убеждения и которого он желает еще теснее связать
с делом своей жизни. Эти  лица,  да  еще  ничем  не  примечательная  кузина,
наперсница Изабеллы, веселый кавалер по имени Маршал, который втягивается  в
интриги своего родственника Эллисло с самой жизнерадостной беспечностью,  и,
наконец, суровый управляющий по имени Рэтклиф, который собирает для  мистера
Вира доходы с каких-то обширных английских  поместий,  якобы  принадлежавших
его покойной жене, - вот и все dramatis personae.  Список  невелик,  но  это
отнюдь не упрощает рассказа. Напротив, он изобилует  заговорами,  бегствами,
похищениями, спасениями и всякими бурными происшествиями, столь  обычными  в
романах и столь редкими в обыденной жизни.
     Кампанию  открывает  вышеупомянутый  бандит  Уилли   Уэстбернфлет:   он
поджигает дом нашего честного  приятеля  Хобби  Элиота.  Сходка  пограничных
жителей, жаждущих расплаты и мести, преследование  разбойника  и  осада  его
крепости - все это рассказано с такой живостью,  на  какую  способен  только
человек, привыкший наблюдать подобные сцены. Разбойник предлагает в качестве
выкупа освободить свою прекрасную  пленницу  -  как  оказывается,  не  Грейс
Армстронг, а мисс Вир, увезенную им  по  желанию  ее  отца,  лэрда  Эллисло,
который опасался, что его  намерение  подчинить  дочь  родительской  воле  и
помешать  ей  выбрать  мужа  по  сердцу  может  получить  отпор  со  стороны
управляющего Рэтклифа, обладающего какой-то таинственной властью  над  своим
хозяином. Девушку возвращает  в  замок  Эллисло  ее  возлюбленный  Эрнсклиф,
который (разумеется!) первым бросился ее спасать. Поскольку это одна из  не*
многих попыток бедного джентльмена "убить великана", то есть  тем  или  иным
способом отличиться на протяжении романа,  то  ее  не  следует  замалчивать.
Между тем разбойник возвращает свободу Грейс Армстронг под влиянием  Черного
карлика, который вдобавок ухитряется подкинуть ее жениху кошель  с  золотом,
возмещающий ему все убытки.
     Во время этих событий  Эллисло  принимает  все  меры  для  того,  чтобы
поднять восстание якобитов и прикрыть  намечавшееся  вторжение  французов  в
пользу шевалье Сен-Жоржа. Ему неожиданно угрожает предательство  со  стороны
человека, которого он прочит в мужья мисс Вир, сэра  Фредерика  Лэнгли;  тот
завидует его умению маневрировать и подозревает, что лэрд его  надует  и  не
выдаст за него дочь. Воспользовавшись  этим  обстоятельством,  Вир  убеждает
дочь, что его состояние  и  жизнь  находятся  во  власти  этого  ненадежного
сообщника  и  спасти  его  может  только  ее  согласие  на  незамедлительное
заключение брака! От судьбы, которую ей уготовил отец, ее спасает  внезапное
появление  Черного  карлика;  он  оказывается  родичем  ее  матери,  которую
когда-то нежно любил. Целый ряд несчастий, случившихся с ним из-за махинаций
Вира, ввергли его в мрачную мизантропию и заставили отказаться от света.  На
помощь своему  благодетелю  является  Хобби  Элиот  с  вооруженными  людьми;
приходит весть  о  провале  французской  экспедиции;  смущенные  заговорщики
рассеиваются; Вир  бежит  за  границу,  предоставив  дочери  полную  свободу
следовать влечению  сердца;  отшельник  отправляется  на  поиски  еще  более
далекого и уединенного пристанища, а  Эрнсклиф  и  Хобби  женятся  на  своих
избранницах и счастливо устраивают свою жизнь.
     Таково краткое содержание истории, в  которой  повествование  построено
необычайно  искусственно.  Ни  герой,  ни  героиня  не  возбуждают  никакого
интереса, потому что это  _примерные_  персонажи,  за  которых  никто  гроша
ломаного не даст. Раскрытие тайны, окружающей личность карлика и его судьбу,
слишком долго откладывалось из очевидного желания оттянуть это объяснение до
конца романа, и оно так скомкано,  что  лично  нам  из  побуждений  главного
действующего лица удалось понять только одно -  что  он  был  сумасшедший  и
сообразно  этому  и  действовал  (легкий  и  быстрый  способ  разрешать  все
сложности). Что касается суетни и военной шумихи в развязке, то она достойна
только  фарса  "Мельник  и  его  люди"   или   любой   новейшей   мелодрамы,
заканчивающейся появлением толп солдат и театральных рабочих на авансцене  и
полной неразберихой на заднем плане.
     Мы говорили об этом романе, следуя доводу шута в пользу  мастера  Пены:
"Взгляните на его лицо. Я могу поклясться на священном писании, что его лицо
- самое скверное, что в нем есть, а если его лицо - самое  скверное,  что  в
нем есть, мог ли мастер Пена сделать что-нибудь плохое жене констебля?"  Так
же и мы готовы побожиться, что  развитие  интриги  -  самая  слабая  сторона
"Черного карлика", однако, если читатель,  познакомившись  с  ней  по  этому
краткому очерку, считает  ее  терпимой,  то  он  убедится  потом,  что  само
произведение не лишено мест, исполненных  правдивого  пафоса  или  наводящих
непередаваемый ужас; места эти вполне достойны автора "цены похорон Стини  в
романе "Антикварий" или жуткого образа Мег Меррилиз.
     Роман, занимающий три следующих тома, значительно интереснее как сам по
себе, так и по  его  связи  с  историческими  событиями  и  личностями.  Его
следовало бы назвать "Рассказ Кладбищенского Старика", ибо персонаж, носящий
это прозвище, упоминается в романе только для того,  чтобы  подтвердить  его
авторитетом подлинность описываемых событий. Вот  как  о  нем  рассказано  в
первой, предварительной, главе.

     По мнению большинства, он был уроженцем не то графства Дамфриз,  не  то
Гэллоуэя и происходил от  тех  самых  приверженцев  ковенанта,  подвиги  или
страдания которых  были  излюбленной  темой  его  рассказов.  Сообщают,  что
когда-то  он  держал  небольшую  ферму  на  пустоши,  но  то  ли  вследствие
понесенных на ней убытков, то ли из-за семейных раздоров уже  давно  от  нее
отказался, как отказался, впрочем, и от каких  бы  то  ни  было  заработков.
Говоря языком писания, он покинул дом, кров и родных  и  скитался  по  самый
день своей смерти, то есть что-то около тридцати лет.
     В  течение  всего   этою   времени   благочестивый   паломник-энтузиаст
непрерывно кочевал по стране, взяв себе за правило ежегодно навещать  могилы
несчастных пресвитериан, погибших в схватках с врагом или от руки  палача  в
царствования двух последних монархов из дома Стюартов. Эти  могилы  особенно
многочисленны в западных округах - Эйре, Гэрроуэе и графстве Дамфриз, но  на
них можно наткнуться и в других областях Шотландии -  повсюду,  где  гонимые
пуритане пали в боях или были казнены военной  и  гражданской  властями.  Их
надгробия - нередко в стороне от человеческого жилья, посреди диких пустошей
и торфяников, куда, скрываясь от преследований, уходили  эти  скитальцы.  Но
где бы  эти  могилы  ни  находились,  они  обязательно  ежегодно  навещались
Кладбищенским Стариком по мере того, как его маршрут  предоставлял  ему  эту
возможность.  И  охотники  на  тетеревов  порою  встречали  его,  к   своему
изумлению, в самых глухих горных ущельях, возле серых  могильных  плит,  над
которыми он усердно трудился, счищая  с  них  мох,  подновляя  своим  резцом
полуистершиеся надписи и восстанавливая эмблемы смерти -  обычные  украшения
этих  незатейливых  памятников.  Глубоко  искренняя,  хотя  и   своеобразная
набожность заставила этого старого человека отдать столько лет  своей  жизни
бескорыстному служению памяти павших воинов церкви. На свое дело он  смотрел
как на выполнение священного долга  и  считал,  что,  возрождая  для  взоров
потомков пришедшие в упадок надгробия - эти символы  религиозного  рвения  и
подвижничества их предков, он  как  бы  поддерживает  огонь  маяка,  который
должен напоминать будущим поколениям, чтобы и они стояли за  веру,  не  щадя
живота своего.
     Этот неутомимый старый паломник, видимо, никогда не нуждался в денежной
помощи и, насколько  известно,  наотрез  от  нее  отказывался.  Правда,  его
потребности были очень невелики, н к тому же,  куда  бы  ему  ни  доводилось
попасть, для него всегда  бывал  открыт  дом  какого-нибудь  камеронца,  его
единоверца  по  секте,  или  другого  истинно  религиозного   человека.   За
почтительное гостеприимство, которое ему  повсюду  оказывали,  он  неизменно
расплачивался приведением в порядок надгробий (если таковые имелись)  членов
семьи или предков своего хозяина. И так как странника  постоянно  видели  за
этим благочестивым занятием где-нибудь на деревенском кладбище или заставали
склонившимся  над  одинокой,  полускрытой  вереском  могильной   плитой,   с
молотком, которым он ударял по резцу, пугая тетеревов и  ржанок,  тогда  как
его  белый  от  старости  пони  пасся  где-нибудь  рядом,  народ  из-за  его
постоянного общения с мертвыми дал ему прозвище Кладбищенский Старик.

     К сведениям об этом замечательном старце мы считаем возможным  добавить
его имя и место жительства. Имя его было Роберт Патерсон, а первую  половину
своей жизни он провел в Клозбернском приходе, в Дамфризшире, где он  обращал
на себя внимание своей  глубокой  набожностью  и  благочестием.  У  нас  нет
сведений  о  том,  что  побудило  его  перейти  к  бродячему  образу  жизни,
описанному в романе, - домашние ли огорчения или какие-либо другие  причины,
- но он вел его многие годы, а примерно лет через пятнадцать  закончил  свое
утомительное паломничество так, как описано в  предварительной  главе:  "Его
нашли на большой дороге близ Локерби в Дамфризшире в совершенном изнеможении
и при последнем издыхании. Старый  белый  пони,  его  постоянный  товарищ  и
спутник, стоял возле своего умирающего хозяина". Эта замечательная  личность
упоминается в сочинениях Свифта, изданных  мистером  Скоттом,  в  заметке  о
"Мемуарах капитана Джона Критона".
     Рассказ, как нетрудно вывести из этого объяснения, относится ко времени
преследований пресвитериан в Шотландии в  царствование  Карла  II.  Действие
начинается с описания народного сборища по поводу военного смо*гра  вассалов
короны и последующей стрельбы в чучело попугая;  этот  обычай,  по-видимому,
все еще держится в Эйршире, а также, должны мы добавить, и в  других  частях
континента. Нежелание пресвитериан участвовать в  подобных  смотрах  вызвало
забавный инцидент. Леди Маргарет Белленден, дама, исполненная достоинства  и
верноподданнических чувств, из-за отказа своего пахаря взять в  руки  оружие
вынуждена пополнить  свое  феодальное  ополчение  слабоумным  мальчишкой  по
прозвищу Гусенок Джибби; облаченный в воинские  доспехи,  он  выступает  под
стягом ее доблестного дворецкого Джона Гьюдьила. Вот к чему это приводит.

     Между тем, едва кони перешли на рысь, ботфорты Джибби  -  справиться  с
ними бедный мальчуган оказался не в силах - начали колотить коня попеременно
с обоих боков, а так как на этих ботфортах красовались к тому же  длинные  и
острые шпоры, терпение животного лопнуло, и оно стало прыгать и бросаться из
стороны в сторону, причем мольбы  несчастного  Джибби  о  помощи  так  и  не
достигли ушей слишком забывчивого  дворецкого,  утонув  частью  под  сводами
стального шлема с забралом, водруженного на  его  голову,  частью  в  звуках
воинственной песенки про храброго Грэмса, которую мистер Гьюдьил высвистывал
во всю мощь своих легких.
     Дело кончилось  тем,  что  конь  поторопился  распорядиться  по-своему:
сделав, к великому удовольствию зрителей, несколько яростных прыжков туда  и
сюда, он пустился во весь опор к огромной семейной  карете,  описанной  нами
выше. Копье Джибби, выскользнув из  своего  гнезда,  приняло  горизонтальное
положение и легло на его руки, которые - мне горестно в  этом  признаться  -
позорно искали спасения, ухватившись, насколько хватало сил, за гриву  коня.
Вдобавок ко всему этому шлем Джибби окончательно съехал ему на лицо, так что
перед собой он видел не больше, чем сзади. Впрочем, если бы он и видел, то и
это мало помогло бы ему  при  сложившихся  обстоятельствах,  так  как  конь,
словно стакнувшись  со  злонамеренными,  несся  что  было  духу  к  парадной
герцогской колымаге, и копье Джибби грозило проткнуть ее от  окна  до  окна,
нанизав на себя одним махом не меньше народу, чем знаменитый  удар  Роланда,
пронзившего (если верить итальянскому эпическому поэту) столько  же  мавров,
сколько француз насаживает на вертел лягушек.
     Выяснив направление этой беспорядочной скачки, решительно все седоки  -
и внутренние и внешние - разразились паническим криком,  в  котором  слились
ужас и гнев, и  это  возымело  благотворное  действие,  предупредив  готовое
свершиться несчастье. Своенравная лошадь Гусенка Джибби, испугавшись шума  и
внезапно осекшись на крутом повороте, пришла в  себя  и  начала  лягаться  и
делать курбеты. Ботфорты - истинная причина бедствия, -  поддерживая  добрую
славу, приобретенную ими в былое время, когда  они  служили  более  искусным
наездникам, отвечали на каждый прыжок  коня  новым  ударом  шпор,  сохраняя,
однако, благодаря изрядному весу свое прежнее положение в стременах.  Совсем
иное случилось с горемыкою Джибби, который  был  с  легкостью  вышвырнут  из
тяжелых и широких ботфортов и на потеху  многочисленным  зрителям  перелетел
через голову лошади. При падении он потерял шлем и копье,  и,  в  довершение
беды,  леди   Маргарет,   еще   не   вполне   уверенная,   что   доставивший
присутствовавшим зевакам столько забавы  -  один  из  воинов  ее  ополчения,
подъехала как раз вовремя, чтобы увидеть, как с ее крошки-вояки сдирали  его
львиную шкуру,  то  есть  куртку  из  буйволовой  кожи,  в  которую  он  был
запеленат.

     Вокруг этого смехотворного случая  вращается,  как  мы  сейчас  увидим,
судьба главных персонажей драмы: Эдит Белленден, внучки  и  наследницы  леди
Маргарет, и юноши-пресвитерианина по имени Мортон,  сына  храброго  офицера,
служившего шотландскому  парламенту  в  прошлых  гражданских  войнах;  после
смерти отца Мортон оказался в зависимости  от  корыстного  и  скупого  дяди,
лэрда Милнвуда. Этот юный джентльмен, взяв приз  на  стрелковом  состязании,
направляется в ближайший трактир, чтобы угостить своих друзей и  соперников.
Мирную пирушку нарушает  стычка  между  сержантом  королевской  лейбгвардии,
человеком знатного рода, но с грубыми и наглыми повадками, которого прозвали
Босуэлом, потому что он происходил от последних шотландских графов, носивших
это имя, и незнакомцем угрюмого и  замкнутого  вида,  отличающимся  огромной
физической силой и сдержанными манерами; впоследствии окажется, что это один
из пресвитериан, объявленных вне закона, по  имени  Джон  Белфур  из  Берли,
находящийся в данный  момент  в  крайней  опасности,  так  как  он  вынужден
скрываться из-за своего  участия  в  убийстве  Джеймса  Шарпа,  архиепископа
Сент-Эндрю. Атлетически сложенный ковенантер одолевает Босуэла и бросает его
на пол таверны.

     Его товарищ Хеллидей выхватил из ножен палаш.
     - Вы убили моего сержанта! - воскликнул он, бросаясь на  победителя.  -
И, клянусь всем святым, ответите мне за это.
     - Стойте! - закричал Мортон и все окружавшие. - Игра велась чисто;  ваш
приятель сам искал схватки и получил ее.
     - Что верно, то верно, Том, - произнес Босуэл,  медленно  поднимаясь  с
пола, - убери свой палаш. Не думал я, чтобы среди этих лопоухих бездельников
нашелся такой, который мог бы  красу  и  гордость  королевской  лейб-гвардии
повалить на пол в этой гнусной харчевне. Эй, приятель, давайте-ка вашу руку.
     Незнакомец протянул руку.
     - Обещаю вам, - сказал Босуэл, крепко пожимая руку  противника,  -  что
придет время, когда мы встретимся снова и повторим эту игру, причем  гораздо
серьезнее.
     - И я обещаю, - сказал незнакомец, отвечая на его рукопожатие, - что  в
нашу следующую встречу ваша голова будет лежать так же низко, как она лежала
сейчас, и у вас недостанет сил, чтобы ее поднять.
     - Превосходно, любезнейший, - ответил  на  это  Босуэл.  -  Если  ты  и
взаправду виг, все же тебе нельзя отказать в отваге и силе, и,  знаешь  что,
бери свою клячу и улепетывай, пока сюда не  явился  с  обходом  корнет;  ему
случалось, уверяю тебя, задерживать и менее  подозрительных  лиц,  чем  твоя
милость.
     Незнакомец, очевидно, решил, что этим советом не следует  пренебрегать;
он расплатился по счету, пошел в конюшню, оседлал и вывел  на  улицу  своего
могучего вороного коня, отдохнувшего и накормленного; затем,  обратившись  к
Мортону, он произнес:
     - Я еду по направлению к Милнвуду, где, как я слышал, ваш  дом;  готовы
ли вы доставить мне удовольствие и высокую  честь,  отправившись  вместе  со
мною?
     - Разумеется, - сказал Мортон, хотя в манерах этого человека было нечто
давящее и неумолимое, неприятно поразившее его с первого  взгляда.  Гости  и
товарищи Мортона, учтиво пожелав  ему  доброй  ночи,  стали  разъезжаться  и
расходиться, направляясь в разные стороны. Некоторые, впрочем,  сопровождали
Мортона и незнакомца приблизительно с  милю,  покидая  их  один  за  другим.
Наконец всадни