ла возбуждена приключением и  спать  явно  не  собиралась.
Чего нельзя было сказать обо мне. Я чувствовала,  как  мое  тело  начало
наливаться, тяжелой, свинцовой усталостью и апатией. На  меня  отчего-то
стала  наваливаться  депрессия.  Впрочем,  это  вовсе  не   "отчего-то".
Случилось слишком много всего за этот день...
   Нашлась наша мать: выяснилось, что она не хотела нас убить.
   Нашелся наш отец: выяснилось, что он как раз хотел...
   Нашелся Игорь: выяснилось, что у него другая женщина...
   Нет, я не ревновала, увидев Игоря в  объятиях  Кати!  Я  его  уже  не
любила. И у меня уже был другой мужчина.  Ну,  пусть  не  совсем,  не  в
полном смысле этого слова "был"....
   Но вот что непостижимо: Игорь явно думал, что меня убили,  причем  по
его вине, пусть и частичной, - и спал с другой женщиной! Он  утешился  с
другой женщиной!
   Вот что было низко.... Противно. Подумать только, каких-то три месяца
назад я считала, что у меня не жизнь, а "мечта", что я могу позавидовать
сама себе!
   Так что мне есть отчего впасть в депрессию.
   К тому же...
   Как это у меня сложилось в голове? "Он мне не по зубам", -  вот  как.
Джонатан постоянно ускользал от меня,  ускользал  во  всех  смыслах.  Он
ускользал от отношений со мной, поставив им  жесткий  предел  по  своему
разумению и воле; он ускользал от моего понимания; он ускользал даже  от
определения, которое можно было бы ему дать. И я до сих пор не знала,  с
каким человеком имею дело и почему этот загадочный человек имеет дело со
мной...  Очевидно,   что   его   влечет   ко   мне,   но   что   влечет?
Любознательность, с которой он изучал  с  равным  энтузиазмом  восточные
философские учения и весьма практическое  шпионское  дело,  экономику  и
политику? Рыцарство, склонность к благотворительности?
   Или - любовь?...

***

   Мы отвезли "этих" в больницу. В дороге Игорь пришел в  себя,  но  был
каким-то вялым, глаза его беспрестанно закрывались и, казалось, он  меня
не узнавал или не реагировал. Катя  тоже  сидела  понурая,  хотя  зубами
стучать перестала. О чем она думала? Что  и  кого  оставила  она  позади
себя,  в  трехэтажной  даче,  покинутой  ее  хозяином   не   то,   чтобы
добровольно... Какой период ее жизни завершился в этом подземном ходе  и
какой  теперь  начнется?  Я  не  знала,  но  гадать  не  хотела.  Какое,
собственно, мое дело? Это ее проблемы. И, может быть, Игоря. Но не мои.
   Оставив их на попечение врачей, мы вернулись в гостиницу, отказавшись
от предложения Светланы "дернуть водочки" и ночевать у нее.  Нужно  было
сменить вещи, нужно было принять горячие ванны... И выспаться.

***

   Я повесила сушиться мое пальто, отданное мне Катей в больнице  -  оно
было совершенно мокрым в нижней части - ведь Катя  не  захотела  снимать
свои пятнистые штаны, под которыми не было трусов...
   Ванна шумно наполнялась горячей пенистой водой.
   Я не шевелилась, вяло думая, что вода сейчас перельется  через  край.
Теперь уже не усталость и не апатия пригвоздили меня к  стулу.  То,  что
подобралось ко мне незаметно  и  накинулось  из-за  спины,  как  наемный
убийца, называлось отчаянием.
   Зачем я все это сделала? - думала  я.  Зачем  пустилась  в  поиски  и
розыски, в поездки и расследования? Чтобы потерять все то,  что  у  меня
было?  Чтобы  ничего  не  найти  взамен?  Потеряв  Игоря,  я  не  обрела
Джонатана. Найдя Шерил, я ее едва не потеряла. И отца я нашла себе не  в
радость - только отвращение и тоска: стоило ли находить? И  мать  мою  -
Светлану - зачем разыскала? Чтобы осложнить себе жизнь, раздираясь между
двумя матерями? Чтобы моя мама страдала, узнав, что я не ее дочь? И, что
хуже всего, узнав, что уже появилась в моей жизни другая, новая и к тому
же родная мать?...
   Стоило ли доискиваться до правды, если правда мне эта в результате не
нужна ни с какой стороны? Жила бы себе тихо, как  раньше,  и  радовалась
бы...
   Я плакала. Я знала, что я с собой лукавлю.  Я  знала,  что  не  могла
поступить иначе. Я знала, что я не могла бы жить "тихо, как раньше".  До
бомбы в машине - могла, а после нее - уже нет. Но я все равно плакала от
обиды и жалости к себе, и мне было неимоверно одиноко, неуютно и плохо.

***

   Ванна булькала  утробно:  должно  быть,  она  уже  достигла  верхнего
сливного отверстия. Я долго сражалась  с  собой,  победила,  наконец,  в
неравном бою, встала со стула и пошла закрутить воду.
   Едва я скинула халат и  ступила  одной  ногой  в  горячую  воду,  как
раздался тихий стук в дверь. Вытащила ногу в пене, снова  надела  халат,
пошла открывать.
   Джонатан на пороге.
   Улыбается:
   - Нам необходимо выпить алкоголь. Чтобы не заболеть.
   В руках у него бутылка с французским коньяком и двумя рюмками, карман
его джинсов распирает румяное яблоко. Откуда он все это  приволок  -  не
знаю. Возможно, в гостинице был ночной бар. Он должен был заплатить уйму
денег за этот коньяк...
   Джонатан, меж тем, уже расположился у меня в комнате.
   - Я хотела бы принять ванну сначала...
   - Ты еще не приняла? - удивился он.
   - Когда? Мы пятнадцать минут, как приехали!
   - Ну, положим, не пятнадцать, а - он посмотрел на  часы,  -  двадцать
четыре...
   - А ты...?
   - Угу. Душ.
   Он открутил пробку и плеснул по четверти бокала, разрезал  яблоко  на
дольки и разложил их на салфетке:
   - Давай. А ванну потом примешь. Я тебе спинку потру.

***

   Снова в нем было что-то новое для  меня,  что-то  странное.  Чересчур
уверенное,  даже  нахальное,  я  бы  сказала...  Какая-то  его   другая,
неведомая мне сторона? Или все его прежнее сверхлюбезное поведение  было
лишь маской, лишь чем-то внешним, поверхностным, а  теперь  я  вижу  его
настоящее лицо? Не то, чтобы оно мне не нравилось... Но как-то это  было
слишком сложно. Слишком неожиданно. Только привыкнешь к  одному  -  нате
вам, другое. И не знаешь, как себя вести. Ведь менялась  не  просто  его
манера себя вести - менялась я, мой собственный имидж в моих собственных
глазах. Только что я была принцессой, которой он, верный рыцарь,  служил
беззаветно, ничего не требуя - и даже, кажется, не желая взамен. Но там,
на снегу у черного  туннеля,  он  меня  поцеловал  так,  будто  ему  это
причиталось, там,  на  снегу  был  завоеватель,  который  брал  поцелуй,
принадлежащий ему по  праву,  не  спрашивая,  что  думает  об  этом  его
полонянка...
   Теперь же у  меня  в  комнате  развалился  нахальный  котяра.  Черная
шелковая  рубашка,  которая  ему  необыкновенно   шла,   была   небрежно
расстегнута на три  пуговицы.  Темные  мокрые  волосы  блестели.  Удобно
устроившись в кресле, положив ногу на  колено,  он  протягивал  мне  мой
бокал с коньяком, всем своим  видом  показывая,  что  он  не  собирается
отсюда уходить.
   Да, я была права тогда, у туннеля, - этот парень  мне  не  по  зубам.
Вечная загадка, вечная игра, вечная смена  образов....  Но  я  не  "Клуб
знатоков", чтобы ломать себе голову!  Я  стала  от  него  уставать.  Мне
хочется покоя. Ровной спокойной жизни. Как это было с Игорем...
   Ах, Оля, Оля, - вздохнула я с осуждением. - Не утомилась ли  ты  себе
врать? И дело даже не в том, что ты про Игоря теперь узнала и поняла. Но
и    куда    раньше,    до    всех    этих    кошмарных    событий     и
разоблачений-разочарований - не ты ли сокрушалась, что  жизнь  с  Игорем
тебе начала надоедать, начала себя  исчерпывать?  Не  ты  ли  задавалась
вопросами, чего тебе еще надо от жизни? Не угодишь тебе, моя дорогая...
   Да, но не этого же сумасшедшего! Я понимаю,  он  человек  интересный,
сложный, думающий, ищущий себя, - это  очень  достойно,  я  это  глубоко
уважаю, но нельзя ли без меня? Нельзя ли  мне  принять  ванну,  поспать,
придти в себя, очухаться от стольких потрясений? Я имею право отдохнуть,
в конце концов? И пожить без загадок?!
   Я вспомнила, как поначалу я приняла  от  Джонатана  его  ненавязчивое
поклонение, показавшееся мне слишком робким, несмелым. Потом приняла его
щедрую помощь и поддержку, которую он мне давал бескорыстно и деликатно.
Я только никак не могла понять, отчего меня так влекло  к  нему,  отчего
этот  парень,  который  не  проявлял  ко  мне  ни  малейшей  сексуальной
заинтересованности, так волновал меня? Оттого,  что  не  проявлял?  И  я
тогда гадала: "голубой", импотент, или просто дразнит?...
   Но  два  его  поцелуя...   Первый,   когда   я   запустила   в   него
еженедельником,  был  безгранично  нежным.   Второй,   на   снегу,   был
безгранично страстным.
   Ну правильно.  А  сначала  он  демонстрировал  бесконечное  терпение.
Бездонную заботу. Неисчерпаемую деликатность. Бескрайнее понимание.
   У него все преувеличено, у этого Джонатана.
   Мне бы что-нибудь попроще.

***

   Я покрутила коньяк в руках.
   - Давай, - сказал Джонатан. - Чин-чин! Мы победили!
   Мы выпили.
   - Я устала, Джонатан. Я хочу принять ванну и лечь спать. Извини.
   - Хорошо. Ноу проблем. Тебе спинку потереть?
   - Нет.
   Он встал и пошел к дверям. Я тоже пошла  -  в  ванную.  И  не  забыла
запереть за собой дверь.

***

   Когда я вышла, он сидел по-прежнему в  моей  комнате,  точно  так  же
положив ногу на колено. Только теперь на нем был черный шелковый  халат,
который я раньше не видела, и нога его была голой.
   - Ты еще здесь?!
   Я придерживала банное полотенце, закрученное чалмой на  моей  голове.
Полы моего шелкового, брусничного цвета халата расползались в стороны.
   - Я тебе налил еще коньяку.
   - Я не хочу.
   - Тебе просто необходимо.
   - Джонатан, уже почти четыре час ночи! Я хочу спать!
   - Сейчас пойдем. Только сначала выпей.

***

   "Пойдем"? Или я ослышалась? Или он  оговорился?  Или  он  имел  ввиду
"пойдем по комнатам"? Я так растерялась, что даже не переспросила.
   - Иди сюда, - Джонатан указал на стул  рядом  с  собой.  -  Держи,  -
вложил он мне в пальцы тонкую ножку рюмки.
   - Давай. За...
   - За победу мы уже пили.
   - За нас с тобой.
   Я помолчала. Я набиралась духу. И сказала:
   - Послушай... Я не... Иди к себе, Джонатан. Я сейчас, честное  слово,
не расположена...
   - Ты будешь спать со мной.
   По-моему, у меня отвисла челюсть. Такой наглости я не ожидала!
   - Ты давно меня хочешь, сообщил он. - И сегодня ты меня получишь.
   Нет, я не верю своим ушам!  Я  его,  видите  ли,  хочу!  Не  он  меня
добивается, а я его! Как вам это нравится, эта несказанная наглость!
   - Ты как смеешь! Ты что говоришь! - залепетала  я,  не  найдя  других
слов.
   - Я знаю, что я говорю. Разве это не так? Ну, посмотри мне в глаза  и
скажи: это ложь, Джонатан.
   Он взял меня за подбородок и развернул мое лицо к себе.  Его  светлые
глаза вонзились в мои и теперь я в них увидела неприкрытое желание. Оно,
казалось, исходило лучами из глубины его глаз и вонзалось в мои.  И  это
вхождение было почти физическим... Не отрывая от меня глаз, он  медленно
приблизил ко мне свое  лицо.  Мои  губы  поглотил  его  обжигающий  рот,
свежее, пряное дыхание начало сводить меня с ума...
   Я оттолкнула его.
   - Убирайся отсюда!
   - Нет. Ты эту ночь проведешь со мной. С сегодняшнего дня у меня  есть
право на нее. И на тебя.
   Не поняла. Это почему это? Это что означает? Это с какой стати?
   Поймав мой взгляд, он объяснил серьезно:
   - С сегодняшнего  дня  ты  по-настоящему  свободна.  До  сих  пор  ты
принадлежала Игорю. А я не  имею  привычки  брать  то,  что  принадлежит
другому.
   "Брать"! Вы видели! "Брать"! Я что, вещь? У меня  что,  своего  права
голоса нет? И он собирается меня "брать" тогда, когда  он  счел,  что  у
него есть это право?
   - Ты забыл спросить меня! Ты забыл спросить, хочу ли я!
   - Зачем? Я и так знаю. Хочешь.  Только  никак  не  можешь  отважиться
признать это открыто.
   - Нет!
   - Хочешь, - припечатал он и встал.
   Он протянул ко мне руки и взял меня за талию.
   - Иди сюда...
   - Нет!
   - Оля...
   - Убирайся!
   - Оля, ну зачем ты это... Не надо портить эту ночь... Это  глупо!  Ты
же мечтала об этом, ну признай же, наконец, эту  очевидность!  Зачем  ты
меня пытаешься обмануть? Или - себя?...

***

   А я и сама не знала, зачем. Да, меньше всего я сейчас думала о сексе.
Да, я действительно начала всерьез думать, что  мы  с  Джонатаном  -  не
пара. Но я знала, что дотронься он до меня - и я забуду  все,  о  чем  я
думала или не думала. Я знала, что его ласки сводят меня с ума.  Что  он
имеет надо мной власть, которую никто и  никогда  не  имел.  Что  умираю
только при одной мысли о близости с ним. Что я действительно мечтала  об
этом...
   Но этот момент пришел слишком неожиданно. Я не была к нему готова.  И
его самоуверенное поведение меня бесило. Оно меня  просто  возмущало  до
глубины души! Так у него ничего не  выйдет!  Со  мной  такие  штучки  не
проходят!
   Я уперла руки в бока. Полотенце-тюрбан  свалилось  с  моей  головы  и
растрепанные  мокрые  волосы  рассыпались.  Джонатан  поймал  полотенце,
соскользнувшее вниз, и прижал его к лицу, вдыхая.
   - Ты знаешь, что твой запах сводит меня с ума? Ты  знаешь,  чего  мне
стоило спать рядом с тобой, как бесполое существо?
   - Это твои проблемы. Чего  бы  тебе  это  не  стоило,  тебе  придется
продолжать в том же духе! Убирайся из моей комнаты!
   И я  подумала,  что  я,  похоже,  неосознанно  мщу  ему  за  все  эти
"бесполые" отношения...
   Джонатан ответил мне долгим, потемневшим взглядом.
   - Ты хорошо подумала? - спросил он меня очень серьезно.
   - Да!
   - Очень хорошо?
   - Отлично просто!
   - Ладно.
   Он сделал несколько шагов к двери, но,  дойдя  до  нее,  развернулся,
прошел обратно и снова сел, нога на ногу.
   - Я тебе не верю. Впрочем, я ожидал чего-то в этом  роде...  Ни  одна
женщина не простит такого обращения с  ней,  какое  я  позволил  себе  с
тобой. Но это было вынужденно, Оля. Я не мог поступить иначе. Я  не  мог
принять  от  тебя  твой  дар.  Не  имел  права.  Нельзя  брать  то,  что
принадлежит другому. Новый дом не возводят на развалинах - место  должно
быть сначала очищено. Иначе, это разрушает новый дом, новые отношения...
Прости меня, ладно? Перестань сердиться. Мы  должны  провести  эту  ночь
вместе.
   - Почему это мы должны?
   - Ты же знаешь, что я люблю тебя, и...
   Ох! Это я - знаю? Я ничего не знаю! Этих слов  я  не  слышала  с  тех
самых пор, как он произнес их в больнице... И  с  тех  самых  пор  я  не
перестаю гадать, что они означали, эти слова!
   ...До сих пор удивляюсь, как я, неимоверно им обрадовавшись,  все  же
продолжала качать свои демократические права:
   - Это твои проблемы! Я тебе ничего не должна!
   - Послушай же! Дело не только в этом. Это...  Как  тебе  объяснить...
это примерно по тем же причинам, по которым Светлана просила тебя  сразу
перейти на "ты". Потому что если не сразу, то уже никогда.  А  эта  ночь
должна многое определить в нашей жизни...
   - Кажется, мы завтра еще не умираем! - ответила я ехидно.
   - Нет, конечно нет. Но ты уже закончила свои дела  здесь.  И  я  тоже
закончил твои дела. И мне надо уезжать...

***

   Как уезжать?! Почему уезжать?! Куда, зачем?
   Я не думала, что это так скоро... Я вообще не думала,  что  мы  будем
расставаться... Мне не до того было, я  не  совершенно  не  представляла
себе, что наступит день, когда Джонатана не будет рядом! Но у него ведь,
действительно, есть своя жизнь, свои дела, о которых я, кстати, не  знаю
толком ничего, тогда как он о моих - все... И которые, должно быть, ждут
его...
   А тогда, вообще,  зачем  все  это?  Переспать  с  ним  и  попрощаться
назавтра?
   Приняв мое молчание за согласие, он потянул поясок моего халата.
   - Уходи, - тихо сказала я. - Уходи.
   - Нет.
   - Я не буду с тобой спать.
   - Будешь.
   - Я сказала - нет! - повысила я голос.
   - Послушай, я бы никогда не стал настаивать, если бы не  был  уверен,
что ты этого хочешь! Признайся, ты просто ломаешься, ты ведешь себя, как
кокетка...
   - А ты ведешь себя - как наглец! Убирайся вон!
   - Ни за что. Я хочу тебя.
   - Тогда тебе придется меня изнасиловать.
   - Тогда придется.
   Он поднялся со стула, обхватил меня и через мгновение мои руки были в
наручниках. В тех самых, из секс-магазина...

***

   Я не успела изумиться, как оказалась на кровати. Мои  сведенные  руки
Джонатан завел под подушку, и моя голова, лежавшая на ней,  придавливала
их  своим  весом,  блокируя.  Развернув  полы  моего  халата,   Джонатан
склонился ко мне...
   Я не находила слов. Я хотела возмутиться,  но  тоже  не  успела.  Его
поцелуи горели на мне, как  ожоги.  Везде,  где  прикасались  его  губы,
расцветали  на  мне  диковинными  цветами  источия  страсти.  Он   знал,
мерзавец, что я замолчу, как только он сумеет до меня дотронуться...
   И он сумел.
   И я замолчала.
   Я только кусала губы, чтобы  не  стонать  от  наслаждения,  чтобы  не
выдать себя, чтобы не признать себя побежденной... Я не очень  понимала,
зачем это я себя веду, как красная партизанка на допросе, тем более что,
хотела я того или нет, но я не представляла для Джонатана никакой  тайны
- он все про меня знал, все мои мысли, чувства, желания...
   И все же я кусала губы, и все же я удерживала  дыхание.  Из  принципа
или из упрямства, но я не хотела сдаваться, не хотела расписаться в том,
что я рада принадлежать - ему.
   Что ему уже - принадлежу...

***

   Прошло, наверное, около получаса, а Джонатан все еще ласкал меня, а я
все еще стискивала зубы и отворачивала голову. Мне было уже  более,  чем
хорошо, - мне было уже плохо. Плохо от утяжелившегося, налившегося низа,
от набухшей, жаждущей соития плоти. Я могла своими глазами,  всей  своей
сверхчуткой кожей убедиться, что Джонатан не импотент, но он словно ждал
чего-то и никуда не торопился.
   Я поняла, что своим упрямством я ничего не добьюсь и  не  выиграю.  Я
изнемогала от этой изнурительной игры, от изматывающего все силы и нервы
желания. Надо было сдаваться.
   Я задумалась, решая, сказать  ли  ему  об  этом  словами  или  просто
ответить на его ласки, дав ему понять, что признаю себя побежденной?...
   Как вдруг Джонатан сел на кровати. Посмотрел на меня долгим изучающим
взглядом. И сказал:
   - Ладно, я пошел.
   Он встал и надел халат. Расстегнул мои наручники и положил их к  себе
в карман. Нагнулся ко мне и поцеловал меня в щечку.
   - Спокойной ночи, Оля. Извини, если что не так.
   И он направился к двери.
   Я аж подскочила. Я не верила ушам своим! Я не выдержала:
   - Как это - "пошел"?
   Он помедлил на пороге.
   - Хочешь, чтобы я остался?
   Тоже мне! Его как девушку надо уговаривать, что ли? Черт побери,  что
он мне все время загадки загадывает!
   Но что мне оставалось делать?  То,  что  происходило  со  мной,  меня
потрясало. Это было  больше,  чем  желание,  это  было  больше,  чем  то
знакомое удовольствие, которое я привыкла и любила  получать  от  секса.
Это была нужда в близости с  ним,  это  была  страшная,  сильная,  почти
смертельная потребность. Мне казалось, если он уйдет, у меня остановится
дыхание.
   - Останься - сказала я тихо.
   - Э-э, нет! Так дело не пойдет.  Произнеси  же,  наконец,  вслух,  да
погромче: я хочу тебя Джонатан.
   Он повернулся ко мне и я увидела, что у него в глазах пляшут бесы. Он
надо мной издевается! Да, просто издевается и все!
   - Ну, говори же! Повторяй за мной: я хочу тебя, Джонатан...
   От этих  слов  сердце  мое  забилось  гулко  и  сильно,  и  фейерверк
разноцветных искр снова полетел в глазах, кружа голову хмелем.
   - Я... хочу тебя, Джонатан.
   - Теперь скажи: иди сюда, Джонатан...
   - Иди сюда, Джонатан... - повторила я, как загипнотизированная.
   Внутри моего живота  раскручивался  смерч,  -  непроглядный,  черный,
разрушительный.
   Он подошел вплотную ко мне.
   - Сними халат, Джонатан...
   - Сними халат, Джонатан... - эхом откликнулась я.
   Черный шелк скользнул на пол и лег у его ног. Я сидела на  кровати  и
он стоял передо мной - кра