к знать, как знать, может и
пригодятся. Спасибо, мадмуазель. Выздоравливайте!
   Рыжий комиссар поднялся, подергал затекшими ногами и  вышел  из  моей
палаты.

***

   Разговор меня все-таки утомил.  Вспоминать  все  это  было  тяжело  и
болезненно, боль за Шерил меня не  отпускала,  как  и  моя  собственная,
физическая боль.
   Поев без аппетита, я задремала и проснулась уже в сумерках,  когда  в
мою дверь снова постучали. Первыми в двери показались цветы  -  круглый,
как блюдо, букет коралловых роз,  убранных  по  окружности  колосьями  и
какой-то зеленой травой. За букетом появился Джонатан.
   - Джонатан! Джонатан... - сказала я и заплакала.
   Он подошел,  наклонился  ко  мне,  заглянул  в  мои  мокрые  глаза  и
поцеловал меня в покрасневший нос.
   - Я люблю тебя, - сказал он тихо.
   Я перестала плакать от удивления. Я удивилась, конечно, не  тому  что
он меня любит, я это и так знала, а тому, что он это сказал. Поймав  мой
взгляд, Джонатан, словно пожалев о  вырвавшихся  словах,  сменил  тон  и
тему:
   -  Ты  хорошо  выглядишь,  -  сказал  он  ровно-светским  голосом,  и
спохватился:
   - Во всяком случае, твой нос...

***

   Джонатан заплатил за мой телефон и мне его включили. Первым  делом  я
позвонила домой. Игорь не отвечал. Он не отвечал вечером, он не  отвечал
утром, он не отвечал ни в какое время дня и ночи. Но не мог же  он  быть
на работе круглосуточно! И он не мог уехать так надолго, не  предупредив
меня!
   Я терялась в догадках.  Он  мне  был  очень  нужен,  очень.  Особенно
сейчас, когда мне было так плохо, так одиноко. Особенно сейчас, когда  я
так нуждалась в его помощи и совете.
   Особенно сейчас, когда Джонатан сказал "я люблю тебя"...
   И оттого, что он  так  безнадежно  куда-то  запропастился,  мне  было
страшно.
   Так страшно, что я боялась даже позвонить маме. Кроме  того,  мне  не
хотелось ей говорить, что со  мной  произошло.  Это  тоже  было  слишком
страшным.
   По ночам мне снилась сверхтемпераментная брюнетка в постели с Игорем.
Она раскрывала, как рыба, огромный красный рот и всасывала его в себя, а
его тело, извиваясь, как червяк, постепенно  исчезало  в  ее  ненасытной
утробе...
   Я искала объяснение его исчезновению. Я искала объяснение моим  снам.
Я стала думать, что никогда не  удовлетворяла  Игоря  по-настоящему  как
женщина. Он был моим первым мужчиной, он научил меня  всем  премудростям
секса, но в ответ я могла ему дать только то, чему он меня  научил...  В
нашей интимной близости мы не были партнерами, мы не были дуэтом, поющим
на два голоса песню страсти: был всего один голос - Игорь и его эхо - я.
   И теперь он завел себе другую женщину.

***

   Я просто перестала звонить в Москву. А  маме  позвоню,  когда  снимут
повязки и я увижу, что с моим лицом.

***

   Со страховкой все утряслось, за мое лечение обещали заплатить  и  мой
врач повеселел. Он мурлыкал каждый день, навещая меня: вот-вот, мур-мур,
снимем повязочки и вы увидите, мур-мур, какая вы красавица, мур-мур...
   Каждый день я спрашивала, как Шерил, и каждый  день  получала  ответ,
что она все еще в коме. Каждый день я просила разрешения  ее  увидеть  и
каждый день получала отказ...

***

   В среду мне разрешили встать.  Под  руку  с  медсестрой,  шатаясь  от
слабости, я прошлась по  коридору,  высматривая,  где  может  находиться
дверь, за которой лежит  Шерил.  Кажется,  я  ее  вычислила.  Во  всяком
случае, табличка "интенсивная терапия" должна означать,  что  именно  за
ней пытаются вернуть к жизни тех, кто уже одной ногой покинул ее...
   На следующий же день, сразу после  завтрака,  я  направилась  к  этой
двери. Я чувствовала себя хорошо, слабость почти прошла  и  на  ногах  я
держалась вполне крепко. А на их запреты - плевать я  хотела.  Я  должна
была увидеть Шерил.

***

   ... Наверное, это была она. В этой спеленутой  бинтами  мумии  нельзя
было вообще узнать никого. Даже нос ее был покрыт повязками, и  бледные,
бескровные веки прикрывали глаза. Я приблизилась.
   Да, это была Шерил. Я узнала эти  нежные,  полупрозрачные,  синеватые
веки. У них была такая же форма, как у меня...
   Белая мумия была вся в проводах, которые шли к ее носу, к ее рукам, к
ее груди. Подвинув один из них, я осторожно присела на край кровати.
   - Шерил... - позвала я.
   Она мне не ответила. Ничего не изменилось, веки не дрогнули.
   - Слышишь, Шерил, это я, Оля...  Слышишь?  Слушай  меня,  внимательно
слушай, сестричка: ты не должна умирать. Ты обязана выжить.  Пусть  твой
мозг работает, пусть твое сознание вернется на землю, ты  вылечишься,  у
тебя все на месте, только ожоги, но они заживут,  вот  увидишь,  от  них
даже следа не останется, слышишь? Надо только, чтобы  ты  вернулась.  Ко
мне... Я не могу тебя потерять, понимаешь? Я тебя только  нашла...  Я...
Мне без тебя будет очень плохо, Шерил, понимаешь? Ты не  можешь  так  со
мной поступить, ты должна вернуться, ты должна выздороветь, и мы с тобой
будем снова похожи, и будем жить вместе, и  никогда  не  расстанемся,  и
будем очень счастливы, слышишь, очень...
   Бледные веки дернулись. Совсем чуть-чуть, лишь ресницы  шевельнулись.
Она не открыла глаза, она не посмотрела на меня, но  я  знала,  что  она
меня услышала!
   В палату вошла недовольная женщина в белом халате и открыла было рот,
чтобы меня обругать, но я ее опередила:
   - Она меня слышала! Понимаете, она меня слышала! Она мне ответила!
   - Как ответила, - растерялась женщина и  недовольство  исчезло  с  ее
лица. - Как это?
   - Веками. Она в ответ мне дернула немножко веками, понимаете?
   Женщина покачала головой.
   - Вы кто? И кто вам разрешил сюда входить?
   - Я ее... Я ее лучшая подруга. Самарина.
   - А, это вы вместе с ней попали во взрывную волну?
   - Именно... Я могу приходить к Шерил? Я буду с ней разговаривать, она
меня слышит, и сознание к ней вернется!
   - А ваш лечащий врач вам позволил  сюда  ходить?  Ваше  состояние  от
этого не ухудшится?
   - Разумеется, нет, - сказала я сверхуверенным тоном. - Я уже в полном
порядке. Вот только бинты еще  остались,  но  мне  их  обещают  снять  в
субботу!
   - Что касается моей подопечной - кивнула она на белую мумию, -  я  не
возражаю. Ей это только во благо. Нам иногда удавалось вернуть  к  жизни
людей лишь потому, что с ними разговаривали их близкие... А что касается
вас - я выясню это у вашего лечащего врача.

***

   Это была победа. Я  получила  разрешения  со  всех  сторон  и  теперь
просиживала дни напролет, болтая с Шерил. Я заставила себя забыть о том,
что она на грани  жизни  и  смерти,  и  разговаривала  с  ней  обо  всем
понемножку, словно  она  сидела  рядом  со  мной  на  диванчике  в  моей
квартирке... Это было непросто, - болтать, как ни  в  чем  ни  бывало  с
белым неподвижным коконом, внутри которого укрылась от мира Шерил, но  я
знала, что ей это необходимо - слышать каждый день родной голос, который
зовет ее к жизни. И я звала ее, звала изо всех сил.
   Иногда приходил Ги, и мы сидели с ним вместе возле постели Шерил.  Ги
был необычайно серьезен и было заметно, что здесь, в больнице, у постели
девушки, которая ему явно нравилась, но которую теперь он  не  мог  даже
узнать в этой белой мумии, он чувствовал себя не в  своей  тарелке.  Что
происходило в его голове, я не знала. Приходил ли он из  чувства  долга,
мечтая поскорее уйти?  Или  действительно  его  тянуло  сюда,  к  Шерил?
Пожалуй, больше всего это было похоже на немой  вопрос  с  его  стороны:
собирается ли она возвращаться к жизни  или  нет,  и  стоит  ли  ему  ее
ждать...
   Джонатан, словно сожалея  о  вырвавшемся  признании,  стал  последнее
время как-то особенно сдержан, подчеркнуто корректен со мной. Испугался,
что его неразделенные чувства покажутся смешными. Не хотел навязываться.
Уронить  свое  английско-аристократическое  достоинство.  Но  я,  честно
говоря, была рада. Я тоже стала подчеркнуто-сдержанной. Я не знала,  что
мне делать с его чувствами, я не знала, в какой степени я  могла  бы  их
разделить. Мне было приятно, что  он  мне  признался  в  любви,  он  мне
нравился, и если бы не Игорь, то я бы, наверное, может быть...
   Если бы не Игорь. Если бы не был в моей жизни.
   Если бы он не пропал из моей жизни.
   Кроме Шерил, это было единственное, что меня занимало всерьез.

***

   Наступила, наконец, долгожданная суббота - день,  в  который  с  меня
снимали бинты. Я пыталась состребовать зеркало,  но  мне  его  никак  не
хотели давать. Под бинтами оказались еще и  наклейки,  которые  долго  и
мучительно сдирали с  пренеприятным  треском  с  моей  несчастной  кожи,
отчего я вопила так, что даже бывалая медсестра  вздрагивала  и  бросала
жалобные взгляды на моего лечащего  врача.  Когда  мое  лицо  очистилось
окончательно от всех шкурок и было продезинфицировано под  аккомпанемент
моих неослабевавших воплей, мой врач приблизился и, склонив голову, стал
разглядывать меня, прикусив от усердия кончик языка,  словно  перед  ним
была знаменитая  Джоконда,  увидеть  которую  он  мечтал  всю  жизнь.  Я
напряженно следила за выражением его лица, но оно  не  выражало  ничего,
кроме восхищения плодами собственного труда.
   - Дайте мне зеркало, ну пожалуйста, - канючила я без остановки.
   Не дали. Лишь только после того,  как  меня  плотно  облепили  новыми
наклейками, правда, уже без бинтов, я добилась зеркала.
   Лучше бы не добивалась. Наклеек на мне было столько, что  ничего  все
равно разглядеть нельзя было, кроме того,  что  мое  лицо  покраснело  и
опухло. Мои распрекрасные волосы представляли собой какой-то  бесцветный
пушок с проплешинами пластырей. Увидев мою  родную  и  такую  несчастную
физиономию в зеркале,  я  начала  реветь,  отчего  сделалась  еще  более
красной и опухшей. Врач увещевал меня, говоря, что  все  это  пройдет  и
следа не оставит, что после пластических операций всегда так бывает, что
еще неделя, и даже нельзя будет  догадаться,  что  мое  прелестное  лицо
перенесло подобное потрясение...
   Сменили повязки и на руках, на ногах - их было немного, куда  меньше,
чем  на  лице  -  но  то,  что  я  увидела  под  ними,  заставило   меня
содрогнуться. Я никогда, никогда уже не буду красивой.  Мой  врач  врет,
чтобы меня утешить.
   Все, прощай красота и молодость!..

***

   Наревевшись, я отправилась, как обычно, в палату Шерил, думая о  том,
что скажет она, когда очнется и увидит свои повязки...
   Возле ее кровати, вполоборота ко мне, стояла высокая плотная  женщина
лет пятидесяти, в синем костюме с большими белыми отворотами,  с  белыми
крашенными волосами, начесанными на  макушке  и  перьями  торчавшими  на
концах.
   - Бонжур, - сказала я входя. - Я вам не помешаю?
   Я никак не могла понять, кто бы это мог быть. Явно она не  относилась
к больничному персоналу и мне  подумалось,  что  она,  должно  быть,  из
"Чистой планеты".
   Не оборачиваясь, женщина неприветливо кивнула мне в ответ. Постояв  у
нее за спиной, я вышла. Она мне не понравилась, и я решила переждать  ее
визит, чтобы посидеть с Шерил наедине. Едва я закрыла  дверь  палаты  за
собой, как навстречу мне вылетела из глубин  коридора  врачиха,  которая
опекала Шерил.
   - Вот вы где, я вас ищу!
   - Что стряслось?
   - Вы говорите по-английски?
   - Да...
   - Приехала мать Шерил, она не говорит по-французски,  а  я  плоховато
владею английским...
   Так вот оно что! Это Кати!
   - Ради Бога, - сказала я, - к вашим услугам.
   Мы вернулись в палату. На какое-то мгновение я похолодела при  мысли,
что сейчас она увидит нашу схожесть и...  И  как  будто  разгадка  тайны
приблизилась ко мне на мгновенье, как  будто  Кати  должна  была  что-то
такое сказать, чтобы приоткрыть секрет...
   Но я же вся в наклейках, словно давно путешествующий чемодан!  -  что
она может увидеть?
   С забавным  французским  акцентом  врач  представила  меня  Кати  как
подругу Шерил. Лицо Кати соответствовало ее крупной, тяжеловатой фигуре.
Массивный подбородок покрыт светлым пухом, губы тонкие и длинные, словно
прорезь почтового ящика, и яркая помада  не  столько  скрывала,  сколько
подчеркивала  их  неизящество;  мясистый  нос  и  выщипанные  брови  над
тяжелыми веками довершали этот, почти мужской, портрет.
   Маленькие серые глаза Кати цепко прошлись по моему обклеенному  лицу,
запнулись о мой нос, снова  оббежали  лицо,  словно  пытаясь  настигнуть
какую-то промелькнувшую и сбежавшую мысль, - и наконец, оставили меня  в
покое.
   По ее просьбе  я  рассказала  Кати  происшедшую  с  нами  историю.  Я
перевела все вопросы врача к ней и ее к врачу. Я  прокомментировала  все
финансовые аспекты лечения Шерил и помогла Кати  оплатить  все  счета  в
регистратуре.
   После чего она попросила меня оставить ее с  Шерил  наедине.  И  лишь
когда я выходила из палаты, она меня спросила:
   - Я хотела бы остановиться в квартире у Шерил. Но в ее вещах не  было
ключей. Вы не знаете, где они?
   Где они? Перед глазами пробежали сцены:  Шерил  отдает  мне  ключ,  я
закрываю квартиру и спускаюсь, и тут же взрыв...
   - Они должны быть в моих вещах. Я посмотрю.

***

   Ключи были, действительно, у меня. Выйдя от Шерил, Кати спросила,  не
смогу ли я ее сопроводить.
   Я могла. Мой врач мне как раз утром сообщил, что я могу, по состоянию
моего здоровья, выписаться, но вряд ли я буду чувствовать себя комфортно
за ее  пределами  в  таком  виде,  так  что  со  своей  стороны  он  мне
рекомендует провести еще недельку в больнице...
   Я заверила его, что непременно так и сделаю, тем более что  страховка
платит. У меня не было ни малейшего желания появиться с моим  обклеенным
лицом на глаза изумленному народу.

***

   Взяв такси, мы с Кати поехали на Площадь Республики.
   Кати молчала всю дорогу. Мне было очень неуютно рядом с этой дамой  с
неприветливым лицом и редкой неискренней улыбкой. Только  когда  мы  уже
почти подъехали к дому Шерил, она вдруг повернулась ко мне и спросила:
   - Значит, вы русская?
   Действительно, врач упомянула о моем гражданстве, когда  представляла
меня. Так чего же она переспрашивает?
   - Да, - ответила я недоуменно.
   Кати отвела глаза и отвернула голову к окну. Но спустя минуту до меня
донесся ее следующий вопрос:
   - Из Москвы?
   - Из Москвы, - сказала я сдержанно, - а что?
   Ответа  не  последовало.  Ее  вопрос  оставил  у  меня  неясный,   но
неприятный осадок. Должно быть, Кати не любит русских, - решила я.

***

   Удивительно, стекла в подъезде были уже  вставлены,  стены  вымыты  и
почти ничего не выдавало следов взрыва, происшедшего тут  неделю  назад.
Мы поднялись на лифте и перед дверью квартиры я протянула Кати ключи.
   - Как я вам говорила, мы с Шерил собирались переезжать,  так  что  не
удивляйтесь, все упаковано...
   Кати вошла первая и застыла на пороге комнаты. Я топталась сзади,  за
ее массивным телом, полагая, что не следует мешать ее эмоциям.
   - Это вы называете  "упаковано"?  -  не  оборачиваясь,  спросила  она
ледяным тоном.
   Я вытянула шею из-за широкого плеча.
   В комнате все было вверх дном, приготовленные нами  коробки  и  сумки
были выпотрошены, мебель перевернута, вещи валялись по всей квартире.

***

   Значит, Шерил не оставили в покое. В квартире что-то искали.
   Я вызвала полицию.
   Приехал уже знакомый мне комиссар Гренье с двумя помощниками, которые
принялись перебирать и описывать вещи, снимать отпечатки. Я  представила
комиссару мачеху Шерил. Подняв валявшиеся стулья, он предложил нам сесть
и спросил:
   - Кто из вас может мне сказать, пропало ли что-нибудь?
   Кати в ответ пожала плечами.
   - Я не знаю достаточно хорошо вещи Шерил, - сказала я, - но по-моему,
у нее ничего ценного не было. Она к вещам достаточно равнодушна... Кроме
того, часть вещей мы с ней собирались перевезти сами и успели  погрузить
в машину - они, видимо, разлетелись на кусочки во время  взрыва.  А  что
там было - я толком не знаю. Шерил  большую  часть  сама  складывала.  Я
только видела, что там было стекло - посуда, вазочки...
   - Одежда, косметика, драгоценности  -  добавил  комиссар.  -  Кое-что
уцелело и находится у нас  в  полиции.  Вы  можете  за  ними  придти,  -
обратился он к Кати.
   - Вы думаете, это простая кража? - спросила я. -  Кто-то  из  соседей
мог сюда залезть, зная, что хозяйки нет... - добавила я соображение.
   Комиссар покачал головой.
   - Вряд ли. Смотрите, как  все  было  разбросано  -  зло,  без  всякой
необходимости, как эти стулья, например, на которых  мы  с  вами  сейчас
сидим... Кто-то искал здесь что-то конкретное, и злился, не находя.  Вот
только нашел ли в конце концов - мы не знаем. Вам ее деловые  бумаги  не
знакомы? Где она их держала?
   - Не могу сказать... Кажется, Шерил как-то обронила,  что  ничего  не
хранит дома - помните, я вам уже  рассказывала,  что  в  ее  квартиру  и
раньше забирались? Они и в тот раз ничего не взяли, только  перебили  ее
компакт-диски и аудиотехнику. Как и сейчас, зло и бессмысленно. Но с тех
пор она стала остерегаться хранить что-либо из деловых бумаг дома.
   Двое  полицейских  закончили,  наконец,  работу.  Поговорив  с  ними,
комиссар снова обратился ко мне:
   - Шерил не вела дневник? Был ли у нее еженедельник? Адресная книжка?
   - Насчет дневника - не знаю, а еженедельник и адресная книжка -  были
точно,  я  сама  видела.  Еженедельник  в  кожаном  переплете,  толстый,
темно-коричневый, густо исписанный, и там  же  раздел  адресов.  Но  он,
скорее всего, в сумке у Шерил остался, я его часто видела у нее в сумке.
   - В сумке его не было. Мы все просмотрели. Вернее,  клочки  от  того,
что там осталось... Еженедельника не было. Возможно, что  Шерил  решила,
что во время переезда он ей вряд ли понадобится и сложила его с  другими
вещами... Но, если это так, то его украли.
   - Зачем? - тупо спросила я.
   - Хотел бы я это знать, - был ответ комиссара.
   -  Надо  связаться  с  членами  "Чистой  Планеты".  Возможно,  у  нее
намечались какие-то встречи, были какие-то пометки в связи с конкретными
личностями и именно они интересовали грабителя...
   - Спасибо, Джессика Флетчер . Без вас я бы не догадался.

***

   Мы остались с Кати одни посреди хаоса.
   - Я... Если  хотите,  я  могу  вам  предложить  остановиться  в  моей
квартире... Здесь ведь невозможно жить!
   Я имела ввиду свою прежнюю квартиру - ведь она еще числилась за мной,
Владимир Петрович до сих пор так и не знал, что я переехала.
   Кати посмотрела на меня.
   - К тому же, эту квартиру полиция наверняка опечатает.
   -   Я   могу   остановиться   в   гостинице,   -    произнесла    она
полувопросительно,  давая  мне  возможность,   на   случай,   если   мое
предложение было неискренним, ухватиться за этот вариант.
   Бедолаги, как они только выживают  в  их  западном  мире  с  подобным
стилем взаимоотношений!
   - Я предлагаю совершенно искренне. Я должна еще остаться в  больнице,
квартира свободна. Никаких проблем. Да и потом, у меня уже есть  другая,
которую мы сняли вместе с Шерил...
   - Спасибо, - сказала Кати, в первый раз улыбнувшись по-человечески, -
это очень любезно с вашей стороны.
   - Ну что вы, у нас в России это совершенно нормально.  Вы  мать  моей
подруги...
   - Приемная мать, - сказала Кати.
   - Я знаю, - кивнула я,  -  это  не  имеет  значения.  Вы  близкий  ей
человек.
   -  Вы  с  Шерил  очень  дружили?  -  глянула  она  на   меня   как-то
настороженно.
   - Очень.
   - Вы действительно не знаете, кто мог подложить бомбу в ее машину?
   - А по-вашему, я должна знать? Вы подозреваете, что я замешана в этом
взрыве? Или для вас все русские являются тайными  агентами  КГБ,  как  в
ваших дурацких фильмах?
   Кати окинула взглядом мои пластыри и покачала головой.
   - Извините. Вопрос был глупым.

***

   Мы снова на такси отправились ко мне  домой.  Показав  Кати  нехитрое
хозяйство  моей  прежней  квартиры  и  предложив  ей   располагаться