объясняя  по  телефону,  я  только  попросила  разрешения
приехать к ней. Людмила радушно откликнулась, добавив,  что  вот  только
Кости, к сожалению, нету дома. Но Костя мне и не нужен был.
   Через сорок минут мы снова оказались в квартире, пахнущей  молоком  и
пеленками. Нас ждал  горячий  чай,  к  которому  очень  кстати  пришелся
купленный нами по дороге торт.
   - Скажите, Люда, а эти подруги, телефоны которых вы нам  дали  -  они
были на похоронах вашей свекрови?
   - Были, конечно. У нас дома  потом  поминки  справляли,  все  пришли.
Народу вообще было много, ее люди любили... А что?
   - То есть, не так давно вы с ними общались... И вам будет  удобно  им
позвонить, правда? Нам нужна ваша помощь. Нужно обзвонить этих подруг  и
сказать, что вы делаете альбом с фотографиями вашей свекрови и хотели бы
подписать фотографии. У вас наверняка найдутся фотографии Елены Петровны
с подругами, не так ли?
   - Верно,  есть.  И,  представьте  себе,  мы  с  Костей  действительно
собираемся сделать альбом с мамиными фотографиями!
   - Тем лучше! Так вот, спросите их, кто в каком роддоме  работал  и  в
какой должности, якобы для подписей. Меня  из  них  всех  интересует  та
женщина, которая работала в роддоме имени Индиры Ганди. Сделаете?
   - Да ради бога!
   Людмила встала, взяла у меня  листок  и  набрала  первый  номер.  Она
прождала долго, но к  телефону  никто  не  подошел.  Зато  второй  номер
откликнулся сразу.
   - Мария Николаевна? Добрый день, Людмила  Куркина  говорит...  Да-да,
невестка. Я к вам с просьбой. Мы тут с Костей альбом делаем  с  мамиными
фотографиями... Что? Именно! Довольно много, штук  пятнадцать...  Я  как
раз поэтому вам и звоню! Я подписать их хочу, а не знаю, кто  из  вас  в
какой должности и где работал... Что? Пишу, пишу... Вот видите, а я чуть
было не написала -  "Роддом  имени  Индиры  Ганди",  я  думала,  что  вы
работали там... - Людмила блеснула мне хитрыми глазами и  подмигнула,  -
Ну да, я поняла. А, так это Колесникова Наталья Семеновна? Вот  спасибо,
а то я уж и ей собралась было звонить... Да что вы говорите? И давно?
   Я  похолодела,  услышав  эти  слова.  Людмила   положила   трубку   с
растерянным видом.
   - Не повезло вам, - сказала она, садясь обратно к столу.  -  В  вашем
роддоме работала Колесникова Наталья Семеновна, но только она...
   - Умерла? - не выдержала я.
   - Нет, слава  Богу.  Уехала  в  Америку.  К  детям.  Вроде  бы  давно
собиралась, а в конце октября уехала.

***

   Ах, какая досада! Что же теперь делать? Она нам  позарез  нужна,  эта
Колесникова!
   - Не знаете, что за дети там у нее в Штатах?
   - У нее дочка замужем за профессором математики, его пригласили  туда
работать.  Это  нам  сама  Наталья  Семеновна   нам   рассказывала,   на
поминках... Но я даже не помню, как его звать, профессора этого...
   Людмила нам  сочувствовала.  Сочувствовала  изо  всех  сил,  и  в  ее
миловидном  лице,  в  ее  влажных,  круглых  карих   глазах   отражалась
одновременно готовность нам помочь и огорчение, что не удается.
   - Знаете что... Нельзя ей  перезвонить  еще  раз  и  спросить  адрес?
Колесникова должна была оставить его своей подруге!
   - Да, но только что я скажу? Я же не могу сделать вид, что  собираюсь
написать письмо едва знакомому мне человеку?
   Следовало что-то придумать. Помог Джонатан:
   - Во время поминок никто не делал снимки?
   - Как же, Костя снимал всех! Он  так  рад  был,  что  пришло  столько
людей... Он еще сказал тогда: "Так редко бывает  при  жизни,  чтобы  все
друзья собрались разом, а вот на похороны - пришли все..."
   Как просто сказано и как верно, подумала я. И как грустно...
   - Это удачно для нас... - сказала я вслух. -  Тогда  можно  попросить
адрес под тем предлогом, что вы хотите  разослать  фотографии.  Придется
действительно размножить эти фотографии и предложить  их  всем  подругам
вашей свекрови. Дубли можно сделать за  один  день,  мы  вам  оплатим...
Позвоните этой Марии Николаевне, Люда! Скажите, что вы забыли спросить у
нее ее адрес, чтобы ей выслать  фотографии  и,  между  прочим,  спросите
адрес Колесниковой в Америке.
   Но моя гениальная идея не сработала. Мария Николаевна объяснила,  что
Колесникова адреса не оставила, сославшись на то, что не знает пока, где
будет жить.
   - Спросите адрес детей, - шепнула я.
   Но и их адреса у Марии Николаевны не было.
   - А вот у меня тут есть фотография, где мама в гостях у Колесниковой,
- проявила инициативу Людмила. - Там и ее дочка с мужем. Он  профессором
был, да? Не помните фамилию, а то  я  подпись  хочу  сделать:  профессор
такой-то...

***

   Повесив трубку, она развела руками.
   - Все, чем я могу вам помочь  -  это  фамилию  профессора  вам  дать:
Печатников. Может, его легче найти, он человек  известный...  Во  всяком
случае, тут, когда они в Москве жили, он был важной  шишкой...  А  вы  в
Америку хотите поехать?
   Хороший вопрос. Я посмотрела на Джонатана.
   - Мы не хотим. Нам нужно поехать в Америку и повидать эту даму.

***

   Едва мы вышли от Людмилы,  как  Джонатан  потащил  меня  в  агентство
"Дельта Эрлайнз" за билетами.
   Надо сказать, я обалдела от такой скорости принятия решения.  Живя  в
моей стране,  я  привыкла  считать  выезд  за  границу  чем-то  сложным,
требующим длительной подготовки и обдумывания,  заполнения  кучи  анкет,
ожидания виз и немалого бюджета, который далеко не у всех водился.
   Но Мэри Сандерс, англичанке, не требовалась виза, и бюджет Джонатана,
кажется, был ничем не ограничен - во всяком случае, деньги на  меня  или
на мои дела он тратил с легкостью, хотя я ни разу не  видела,  чтобы  он
что-то покупал себе. Он не был озабочен шмотками - вещи его были  хороши
и  качественны,  но  их  было   не   много,   его   мужская   парфюмерия
ограничивалась необходимым, хоть и дорогим минимумом, в еде он не был ни
капризен, ни избирателен - короче, деньги ему не жгли  карман  и  он  их
тратил по необходимости, но не жалея.
   - Почему Нью-Йорк? - поинтересовалась я по дороге.
   - Надо же с чего-то начать, - был ответ. - Там, по крайней мере, есть
Брайтон.  Хотя,  если  информация   верна   и   ее   зятя,   профессора,
действительно пригласили на работу, то вряд ли он живет на Брайтоне. Это
местечко, не самое подходящее для людей, имеющих приличную зарплату.
   - Уверяю тебя, там живет немало русских, имеющих  достаточно  большие
доходы! Я читала про них в газетах.
   - Это, как мне представляется, несколько  специфическая  категория...
Как и доходы, впрочем.
   - Хорошо, а как ты собираешься действовать?
   - Оля, ну у нас же есть целых  две  фамилии!  Что  же,  по-твоему,  в
Америке справочных служб нету? К тому же  они  эмигранты,  и  существуют
эмигрантские службы... Впрочем, будет быстрее, если я побеспокою дядю.
   Но билетов не было. Вернее, они были, но на послезавтра.  А  Джонатан
хотел непременно улететь не позднее, чем завтра.
   - Поставьте нас в список ожидания,  начиная  с  ближайшего  рейса,  -
обратился он к девушке с белозубой улыбкой.
   - Ближайший рейс через два с половиной часа. Посмотреть, есть ли  там
места?
   Джонатан  глянул   на   часы,   посоображал   мгновенье   и   ответил
утвердительно. Девушка склонилась к экрану компьютера.
   - Есть. Будете оформлять?
   Я запаниковала. Как это, прямо сейчас взять и улететь? А собраться? А
сложить чемодан? А...
   - Оформляйте.
   И, повернувшись ко мне, Джонатан произнес внятно:
   - Ты сказала, что надо торопиться.

***

   Побросав кое-как вещи  в  чемодан,  схватив  все  свои  документы,  я
выскочила  из  номера  бегом.  Джонатан,  который  за  это  время  успел
позвонить дяде и  договориться  с  администратором  о  том,  что  номера
остаются за нами, ждал меня внизу. Ждало и такси, и  уже  через  час  мы
проходили пограничный контроль.

ЧАСТЬ 4.
НЬЮ-ЙОРК - МОСКВА.

ГЛАВА 1. С ПРИБАВЛЕНИЕМ В СЕМЕЙСТВЕ: "КРЕСТНАЯ".

   Едва живая после бесконечного перелета, в  котором,  к  тому  же,  не
разрешалось  курить,  огорошенная  сменой   часового   пояса,   я   вяло
разглядывала из окна желтого такси какие-то одноэтажные  домишки-бараки,
тянувшиеся вдоль дороги.
   - Мы разве не в Нью-Йорк едем?
   -  Вы  имеете  ввиду  город  Нью-Йорк  или  штат,  мэм?  -  обернулся
шофер-негр.
   - Город!
   - Так мы в нем и находимся.
   - Это Нью-Йорк? - не верила я своим глазам. Это, наверное, пригород!
   В Париже пригород часто называют Парижем или Большим Парижем.
   - Нет, мэм, это город Нью-Йорк.
   - А где же небоскребы?
   - Это на Манхэттене, мэм. А мы проезжаем Квинс.
   Потом мы проезжали Бронкс, похожий на наши типовые застройки,  только
грязный до невозможности и до  невозможности  убогий.  Манхэттен  только
мелькнул вдалеке небоскребами.
   - Хочешь посмотреть Манхэттен? -  спросил  Джонатан.  -  Если  у  нас
останется время, съездим.
   - А сейчас мы едем куда?
   - В Нью-Рошель. Я там знаю хорошую гостиницу. И там  не  так  дорого,
как на Манхэттене.

***

   В гостинице Джонатан поинтересовался, не возражаю ли я разделить один
номер с ним. Я не знала, почему он решил взять один на двоих.  Возможно,
просто потому, что все номера здесь двухместные и один ты или вас двое -
ты платишь ту же цену.  Но  я  не  возражала.  С  нашими  платоническими
взаимоотношениями я ничем не рисковала, разве что еще одним массажем.
   Впрочем, если бы я и рисковала, то все равно согласилась бы.
   Номер для курящих находился едва ли не в подвале гостиницы. Из окошка
был виден газон - на уровне моего носа. Позже, в ресторане, столики  для
курильщиков обнаружились прямо  у  дверей  туалета.  Интересно,  в  этой
стране, похоже, курильщики наказываются.
   Я удивилась: разве это не мое личное дело? Я согласна, курить вредно,
но это же мне решать, не так ли? Я не курю там, где  люди  не  переносят
табачный дым, я выхожу в "места для курения", я не заставляю  "пассивных
курильщиков" глотать никотин от моих сигарет - короче, я уважаю права  и
здоровье других людей. Отчего же и по какому праву меня здесь унижают?
   Джонатан объяснил: идеология. Люди  этой  страны  следуют  идеологии,
которую предлагает им государство.
   А-а, идеология партии и правительства! Это я уже слышала, это  я  уже
видела, это я знаю не  понаслышке...  Вот  только  не  думала  встретить
здесь, в Америке. Лучше бы они боролись с насилием и  жестокостью  в  их
кино!
   Впрочем, добавил Джонатан, не все так однозначно.  Хозяину  гостиницы
или ресторана, скорее всего, глубоко безразлично, куришь ты или  нет,  и
на здоровье своих клиентов им наплевать. К тому же,  если  ты  куришь  у
себя в  номере  -  кому  ты  можешь  помешать?  Но  они  воспользовались
идеологической политикой: курить плохо, значит.... Значит можно добавить
несколько столиков в  зал,  использовав  пространство  возле  туалета  и
несколько номеров в подвале гостиницы - раньше кто бы это селился  туда,
кто бы садился за эти столики? Никто,  разумеется.  А  теперь  открылась
возможность  дополнительно  заработать  на  курильщиках:  ах,  вам   для
курящих? - пожалуйте, у нас для вас есть местечко...  А  у  клиента  нет
выбора. Все просто. Капитализм называется.
   Что-то  он  производит  на  меня  удручающее  впечатление  пока  что,
капитализм ихний...

***

   Если не считать подвального  местонахождения,  то  номер  был  вполне
приличный. Он был небольшим  и  основное  пространство  в  нем  занимала
кровать. Вернее, их было две, и каждая была сама по себе  широченная,  к
тому же они стояли вместе и напоминали по размерам площадку для тенниса.
   Ну что ж, подумала я, принимая душ, если Джонатан снова погладит меня
по спинке, то у меня есть шанс уснуть быстро, крепко и без кошмаров...
   Но меня лишили даже  этого  удовольствия.  Когда  я  вышла  из  душа,
Джонатан спал. Или притворялся. Но не будить  же  мне  его:  погладь  по
спинке?
   Мне ничего не оставалось делать, как лечь на соседнем теннисном корте
и уснуть.

***

   Я не знаю, как ему удается просыпаться без будильника, но с тех  пор,
как мы живем, практически, вместе, Джонатан всегда встает  раньше  меня.
Причем делает он это  бесшумно,  не  нарушая  моего  сладкого,  крепкого
утреннего сна. И только когда, по его  разумению,  наступает  время  для
того, чтобы я открыла свои не слишком ясные  со  сна  очи,  он  тихонько
будит меня - умытый, одетый, красивый, свежий...
   - Пора, Оля, проснись.
   Проснулась. Похлопала своими красивыми  (черными!)  ресницами.  Глаза
закрываются сами по себе. Я бы еще поспала...
   - А ты точно знаешь, что пора? - пробормотала я.
   - Чем раньше мы выйдем, тем больше мы успеем, правда ведь?
   Правда, правда. Встаю. Уже встала.
   Из ванной я тоже вышла свежей  и  красивой:  короткие  темные  волосы
уложены, макияж умелый и  неброский,  жемчужно-серое  платье  из  тонкой
шерсти  легко  схватывает  фигуру,  нитка  жемчуга  мягко   светится   в
V-образном вырезе воротника.
   Я ожидала, что Джонатан восхитится. Но он, окинув  меня  внимательным
взглядом, сказал:
   - Не годится. Извини, надо было тебя сразу предупредить: мы  едем  на
Брайтон-Бич. У меня есть адрес.
   - Вот, а ты говорил, что прилично зарабатывающие люди там не живут!
   - Профессор, то есть зять Колесниковой, живет с семьей  в  Кливленде.
Это вообще  другой  штат.  А  сама  Колесникова  приехала  по  программе
эмиграции и пользуется социальной помощью. Таких, как она,  и  селят  на
Брайтоне... И там тебе не  придется  играть  английскую  леди.  Так  что
оденься попроще, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания...

***

   Как вы представляете  себе  улицу?  Любую  улицу,  улицу  вообще?  По
сторонам дома, внизу дорога, сверху небо? Я тоже.
   Поэтому я сильно удивилась, когда увидела улицу  без  неба.  Улицу  с
крышей.
   Над  Брайтон-Бич  проходил  метромост.  Помимо  того,  что  он  почти
полностью закрывал небо, он еще и грохотал колесами, скрежетал вагонами,
визжал тормозами. Помимо шума, он еще и пылил  во  все  стороны.  Помимо
пыли,  он  еще  и  был  чудовищной  железной   конструкцией,   монстром,
захватившим в плен улицу.
   На этой улице  жили  русские  люди.  Глотали  пыль,  слушали  грохот,
смотрели из верхних этажей на тормозящие вровень с окнами поезда.
   Но, кажется, они всего этого не замечали. Привыкли, должно быть.  Они
ходили  по  улице,  сидели  в  кафе,  звонили  из   телефонов-автоматов,
наведывались в магазины - везде слышна была русская речь,  везде  висели
вывески по-русски. В закутке продавали квас и пирожки. В магазине лежала
селедка,  соленые  огурцы,  квашеная  капуста,  черный  хлеб...   Висело
объявление:  "здесь  принимаются  талоны  на  питание".  В  кафе  висело
переходящее красное знамя какому-то коллективу, с  портретом  Ленина.  В
обрывках разговоров, долетавших со всех сторон до меня, повторялась одна
и та же фраза: "нашел работу?" Лица  моих  бывших  соотечественников  на
этом  континенте  были  такими  же  озабоченными,   как   и   лица   тех
соотечественников, которых они покинули в России...

***

   Найдя белый трехэтажный, кривоватый домишко, мы поднялись  на  второй
этаж.  Нам  повезло:  Колесникова  оказалась  дома.  Это  была  крупная,
румяная,  полная  женщина,  из  тех,  которых   называют   "гренадерша".
Просторная кофта и широкие брюки скрывали очертания тела, но оттого, что
кофта вздымалась на необъятной груди и потом  спадала  во  все  стороны,
сохраняя стартовый объем, Колесникова мне показалась размером со средний
шкаф. И этот шкаф стоял в проеме двери и вопросительно глядел на нас.
   - Здравствуйте... Вы Колесникова, Наталья Семеновна? - уточнила я, на
всякий случай.
   - Я. А вы кто такие будете? - голос у нее был такой же объемный,  как
и тело.
   - Меня зовут Ольга Самарина.
   Я удостоилась пристального взгляда.
   - А это Джонатан Сандерс.
   Шкаф не колыхнулся. Настороженный взгляд изучал нас, причем меня -  с
особой тщательностью. Мне подумалось, что мое имя ей о  чем-то  говорит.
Но пришлось смирить свое нетерпение  -  сначала  надо  было  расположить
Наталью Семеновну к разговорам.
   - А документы у вас есть?
   Я протянула ей наши паспорта  -  вылетая  из  Москвы  по  английскому
паспорту, я предусмотрительно захватила свой русский  и  теперь  вложила
его в руки недоверчивой  и  осторожной  Колесниковой.  Она  заглянула  в
каждый паспорт, снова задержавшись с  особенным  вниманием  на  моем,  и
вернула мне.
   - И что вам надо от меня? - спросила она не слишком приветливо.
   - Мы к вам по очень важному делу.
   - Какому?
   - Наталья Семеновна, я не могу так сразу объяснить,  это  долго,  это
целая история... Может, вы позволите нам пройти?
   - Мне надо уходить.
   Она уперла большие, полные руки по обе  стороны  от  себя  в  дверную
раму, словно давая понять, что пропускать нас в дом она  не  собирается.
Не знаю, чего могут люди опасаться, живя на Брайтоне, но она была крайне
насторожена и готова к отпору.
   Глядя на ее руки, я не к месту подумала, что они всю жизнь  принимали
младенцев, рождавшихся на свет... Должно быть, им было уютно и надежно в
этих сильных, больших руках.
   - Поверьте, это очень важно!
   - Откуда вы знаете мое имя?
   - Мне Людмила Куркина, невестка Елены Петровны, о вас говорила.
   - Куркина?... Вы откуда, из Москвы?
   - Вчера вечером только прилетели.
   - А этот, - кивнула она на Джонатана, - Сандерс или как его,  -  тоже
из Москвы?
   - Вообще-то он англичанин, но мы были вместе в Москве...
   - Он тебе кто? - она  снова  мотнула  головой  в  сторону  Джонатана,
который, кажется, забавлялся, слушая этот допрос -  слова  ему  были  не
понятны, но то, что это допрос - понятно вполне.
   - Он мне - друг.
   - Друг? В каком смысле?
   - В самом прямом: друг.
   - А адрес мой как нашли? У ней нет моего адреса, у Людмилы!
   -  В  справочной  эмигрантской  службы  -  быстро  сказал   Джонатан,
среагировав на слово "адрес". - Вы по-английски понимаете?
   - Понимаю, когда нужно, - отрезала Колесникова.
   То есть, примерно одно слово  из  десяти,  рассудила  я.  Поэтому,  я
объяснила на всякий случай:
   - В справочной эмигрантской...
   - Я же сказала, что  понимаю!  -  осекла  меня  Колесникова.  -  Это,
значит, мой адрес так легко найти?
   А черт его знает, легко или нет! Но не могу же я рассказывать ей  про
дядю Уильяма, который работает в английской разведке!  К  тому  же  она,
кажется, не слишком обрадовалась факту, что кто-то ее нашел.
   Я в ответ просто пожала плечами, ничего не сказав.
   - Куркина, говоришь... И зачем это я вам понадобилась?
   - Наталья Семеновна, мы к вам пришли с самыми мирными намерениями,  я
вас уверяю...  Если  вы  не  хотите  пустить  нас  в  дом,  то  пойдемте
куда-нибудь, где можно поговорить спокойно! Поедемте к нам в  гостиницу,
или пойдемте в кафе, но только, прошу вас,  не  отказывайтесь  выслушать
нас!
   Колесникова взглянула на часы. Я тоже. Было уже полпервого - пока  мы
протискивались в бесконечных пробках из одного конца Нью-Йорка в другой,
пока я крутилась во все стороны на  Брайтон-Бич,  глазея  на  диковинную
улицу и суя нос во все лавки, кафешки  и  лотки,  балдея  от  всех  этих
названий по-русски, вроде "Золотого ключика" или  "Чародейки"  -  прошло
немало времени и приблизился обеденный час.
   "Мы можем пригласить ее пообедать в хороший ресторан?"  -  шепнула  я
Джонатану. В ответ он кивнул утвердительно.
   И, словно угадав мои мысли - или просто поняв мои слова - Колесникова
сообщила:
   - Я обедать иду.
   - Мы вас приглашаем! - заторопилась я. - В хороший ресторан!

***

   Она ломаться не стала. "Ждите здесь", - бросила она  нам  и  прикрыла
дверь своей квартиры за собой. В мелькнувший просвет я  увидела  кусочек
убогого  интерьера  и  подумала,  что  не  столько   опасения,   сколько
неловкость за вид своего жилища вызвала отказ Колесниковой пустить нас к
себе.
   Пятнадцать мин