чинаю  думать,  что  может  быть,  мы  потеряли
что-то важное в нашей цивилизации. Такая близость  и  теплота  отношений
выглядит очень привлекательно... Но в каждой ситуации, как всегда,  есть
свои плюсы и минусы: подозреваю, что в ваших традиционных  связях  между
членами семьи очень трудно отстаивать свою независимость, свое право  на
одиночество, на частную неприкосновенность образа мыслей и действий... Я
прав?
   - Пожалуй. В целом. Но у меня лично с мамой никогда не  было  никаких
проблем. Она умеет считаться с моей независимостью.
   - Тем лучше, - закрыл тему Джонатан.

ГЛАВА 2. ХОЖДЕНИЕ ПО ТРУПАМ.

   Проехав несколько километров по Волоколамскому  шоссе,  мы  отпустили
такси. Серое каменное здание роддома имени Ленина-Ахматовой находилось в
небольшом парке, где мы с Джонатаном погуляли  минут  десять,  обсуждая,
как и у кого будем выяснять про акушерку Куркину. Женщина могла быть уже
на  пенсии,  а  могла  и  работать.  В  последнем  случае  наша   задача
упрощается: мы просто поговорим с ней, расскажем правду и спросим, каким
образом и что она знает об этом. Но вот если она на пенсии... Надо будет
как-то добыть ее адрес.
   Наконец, я решительным шагом направилась к дверям.
   Увидев первую попавшуюся женщину в белом халате, я бросилась к ней  и
горячо заговорила с сильным английско-американским акцентом.
   - Здrавствуйте, мэм... Э-э-э... Товаrищ... No, госпожа! Здrавствуйте,
госпожа! Я ищу Елену Петrовну Куrкину! Скажите мне, где ее можно  найти,
пожалуйста, please!
   Женщина смотрела на меня во все глаза с таким изумлением,  словно  ей
явился инопланетянин. Кажется, она ничего не поняла.
   - Я ищу... - начала было я сначала, но она меня перебила:
   - Я не знаю никакую Куркину. Вы меня понимаете? Не знаю.
   - Но не может быть! Она здесь rаботала!
   - Когда?
   - Когда я здесь rодилась!
   - Она, должно быть, уже  на  пенсию  вышла.  Вам  лучше  к  главврачу
пройти. Вы понимаете меня? - нервничала женщина. -  К  глав-вра-чу.  Вон
там, в конце коридора, направо. Понимаете?
   - Очень даже понимаю! Я говоrю по-русски! Я rодилась здесь!
   На этом я  решила  закончить  первую  часть  моего  представления  и,
поблагодарив женщину, я двинулась по коридору в указанном направлении.
   - Только он тоже недавно здесь работает! - понеслось мне вдогонку.
   Что ж, тем лучше. Если в истории этого роддома есть  какие-то  тайны,
то новая главврачиха их вряд ли знает и мне будет легче узнать от не про
Куркину.

***

   У меня в сумке лежала коробочка французских духов, приготовленных для
той, кто сумеет мне дать информацию. Я, собственно, и предполагала,  что
этим человеком будет главврач, но мне как-то не пришло в голову, что это
может быть мужчина.
   Но  он  был  мужчиной.  Довольно  молодой,  очень  южный,  с  нежными
похотливыми глазами он, увидев меня,  расплылся  в  белозубой  улыбке  и
радушно встал со своего стула, а уж услышав мой потрясающий акцент,  так
просто растекся патокой.
   Слушая мою душераздирающую историю о том, как  в  недобрые  советские
времена акушерка Куркина подружилась с моей мамой и помогла ей окрестить
ребенка, то есть меня,  тайком,  став,  таким  образом,  моей  крестной,
которую я, уже давным-давно гражданка Юнайтед Стэйтс оф  Америка,  желаю
теперь разыскать, он сочувственно кивал головой и, кажется,  вовсе  меня
не слушал. Потому что, едва  я  закончила  свое  повествование,  как  он
немедленно поинтересовался, не  хочу  ли  я  с  ним  поужинать  в  одном
изумительном местечке с настоящей русской кухней, по которой у меня,  он
предполагает, должна быть ностальгия.
   Ответ мой заключался в том, что пока я не закончу свои дела,  у  меня
не будет аппетита, и, соответственно, у него - шансов со мной поужинать.
   - Сразу видно: американка, - польстил мне главврач. - Дело  -  прежде
всего!
   - Именно, - подтвердила я сурово.
   - Ну, попробуем тогда разыскать вашу крестную...
   Он нажал на кнопку  селектора  и  попросил  секретаршу  принести  ему
архивы.
   - Я бы с удовольствием показал вам Москву... Вы давно здесь не были?
   - Давно.
   - А приехали вы надолго?
   Я колебалась. Сказать "нет" - значить, заставить его  поторопиться  с
его ухаживаниями. Сказать "да" - дать повод строить планы на встречи  со
мной...
   Ну и пусть строит.
   - О, да! Я ведь не туrист,  котоrый  пrиехал  на  week-end  осмотrеть
Кrемль. Я - я на rодину пrиехал. И хочу здесь пrобыть достаточно  долго,
чтобы ощутить свой коrни...
   Ну как? Он еще не плачет от умиления?
   - Может, даже останусь тут жить... Если понrавится.
   - Конечно, понравится! Особенно, если  знающий  человек  покажет  вам
самое лучшее, что есть в  нашем  городе!  Тогда  вы  просто  не  сможете
устоять!
   На мое счастье вошла секретарша с папками в руках.
   -   Посмотрим,   посмотрим...   -    пропел    главврач,    раскрывая
скоросшиватели, пахнущие пылью. - Так-так-так... И пожалуйста, вот  она,
ваша Куркина! Она работала главной акушеркой.  Записывайте  адресочек...
Это в Бибирево... Может, переехала, но у нас новых сведений нет. Так как
насчет ужина?
   - Гляньте в окно, -  сказала  я  ему.  -  Видите  высокого  кrасивого
мужчину, котоrый пrогуливается у входа? Это  мой  муж.  Спасибо  вам  за
содействие.
   И раньше, чем он оторвал взгляд от окна,  я  исчезла  за  дверью  его
кабинета.

***

   Снова такси, разбитые московские дороги, разлетающийся  из-под  колес
грязный снег, перемешанный с солью и песком, серо-желтые  сугробы  вдоль
обочин, облезлые блочные дома типовой застройки... Живешь здесь и  всего
этого не замечаешь, а съездишь вот так за границу, вернешься - и  обидно
за отечество. Особенно, когда рядом с вами иностранец,  мнение  которого
для вас не безразлично.
   Я глянула на Джонатана. Он сидел с закрытыми глазами, откинув  голову
назад. Состояние московских дорог и домов его явно не интересовало.
   Выражение его лица мне показалось странным.
   - Джонатан, - дотронулась я до его руки, - с тобой все в порядке?
   Не открывая глаз, он поймал мою руку, заграбастал ее в  свою  ладонь,
прижал к своему бедру и легонько кивнул.  Прошло  еще,  наверное,  минут
пять, когда он,  наконец,  посмотрел  на  меня,  и  я  снова  подивилась
необычайной красоте этих прозрачных, резко обведенных черными  ресницами
глаз.
   - Мне хорошо, когда ты рядом, - проговорил он и снова закрыл глаза.

***

   Мы притормозили у длинной, как колбаса, пятиэтажки. Попросив таксиста
нас подождать, мы вошли в убогий обшарпанный подъезд, воняющий мочой.  Я
снова покосилась на Джонатана. Он либо не обратил внимания  -  хотя  это
было бы затруднительно, учитывая запах! - то ли не подал виду. Наверное,
это и называется корректность...
   Искомая дверь обнаружилась сразу  же,  на  первом  этаже.  Дверь  нам
открыла молодая миловидная женщина в переднике. Вслед за ней по  тесному
коридорчику полз на  четвереньках  годовалый  малыш,  глядя  любопытными
глазенками на нас.
   - Добрый день. Елена Петровна Куркина здесь живет?
   - Елена Петровна?... А вы кто?
   - Я... О, это целая история! - Я решила не менять версию, которую уже
использовала в роддоме. - Я ее крестница.
   - Кто?!
   - Крестница. Когда я родилась в роддоме, где Елена Петровна работала,
она помогла моей маме меня окрестить.
   - Никогда не слышала подобных историй!
   Молодая женщина осмотрела нас подозрительно. На Джонатане  ее  взгляд
задержался и  на  несколько  мгновений  в  нем  вспыхнул  чисто  женский
интерес.  Она  непроизвольно  поправила  волосы  и  сразу  же,  как   бы
спохватившись, отвела глаза.
   - Простите, а вы ее дочь? - решила я перехватить инициативу.
   - Невестка...
   - Может, она вам  просто  не  рассказывала?  В  те  времена  все  это
тщательно скрывалось, а теперь она могла просто и забыть эту  историю...
Но я, когда узнала, что у меня есть крестная, я  сразу  захотела  с  ней
встретиться...
   Женщина  покачала  головой.  "Надо  же!"   -   пробормотала   она   и
наклонилась,  чтобы  удержать  малыша,  который  собрался  выползти   на
лестничную площадку.
   - Иди, иди в комнату, Игорек, здесь холодно!
   "Игорек". Я тоже звала Игоря так. Так нежно: "Игорек". И  мой  Игорек
помог убийце меня найти...
   - Так что, - очнулась я, - мы можем с ней поговорить?
   - Елена Петровна умерла.
   Я отчего-то  так  удивилась,  будто  акушерка  Куркина  обязана  быть
бессмертной. Я предполагала,  что  она  могла  выйти  на  пенсию,  могла
переехать, - но не умереть.
   На мое растерянное  лицо  смотрели  двое:  глаза  Джонатана  пытались
уловить и понять содержание нашего разговора - было условленно,  что  он
не открывает свой английский рот, а я перевожу ему все потом;  в  глазах
женщины мелькнуло сочувствие.
   - Пройдете, может? А то холод в квартиру идет.
   - Спасибо.
   Мы вошли. Квартира пахла молоком и детскими пеленками.
   - У меня тут беспорядок, не обращайте внимания, - извинилась хозяйка.
   Кажется, пригласив нас из вежливости в дом, она теперь не знала,  что
с нами делать и  жалела  о  своем  опрометчивом  жесте.  Это  был  самый
подходящий  момент  для  вопросов,  на  которые  женщина  должна  охотно
откликнуться, чтобы избежать неловкого молчания. Я бросилась в атаку:
   - Давно ли Елена Петровна умерла?
   - 29 сентября.
   - Что же с ней приключилось?
   - Попала под машину. Это так ужасно  было...  Одно  хорошо,  что  она
сразу умерла, не мучалась...
   Я посмотрела на Джонатана, словно он  мог  мне  подсказать  следующий
вопрос, вернее, наиболее тактичную форму вопроса. Но  он,  бедолага,  не
только не мог мне посоветовать - он и понять ничего  не  мог,  и  только
серьезно  смотрел  на  меня  своими  глубокими  прозрачными  глазами   в
сумрачных камышах ресниц, чувствуя, что что-то не так.
   - Ох... Сочувствую вам... - заговорила я, осторожно нащупывая  верную
интонацию  разговора,  в  котором   я   надеялась   выяснить   кое-какие
подробности. Конечно, может, у меня просто уже крыша едет от  всех  этих
покушений на нас с Шерил, но наезд  машины  на  акушерку,  располагающую
важной информацией, мне показался подозрительным.
   - Нынче так безобразно в Москве ездят - как хотят! - продолжала я.  -
Ни правил не соблюдают, ни ГАИ не боятся! Сплошное хулиганство! Его хоть
судили, водителя?
   - Какое там! Не нашли. Он сбил маму и сразу скрылся.
   - И даже свидетелей не было?
   - В милиции сказали, что показания свидетелей очень  приблизительные,
дело вечером было, и в темноте никто точно не разглядел... Так  что  они
закрыли дело.
   - Вы, как я понимаю, жена ее сына?
   - Ну да, невестка.
   - Сын-то, должно быть, горевал очень...
   - Горевал. Да и я тоже. Мы с мамой дружно жили. Все  вместе,  в  этой
квартире. Она мне с Игорьком помогала...
   У нее покраснели глаза.
   - Сочувствую, - снова повторила я. -  Как  жаль,  что  моя  мама  мне
раньше не  рассказала  про  мое  крещение...  Я  бы  тогда  успела  хоть
познакомиться поближе с моей крестной... А вашему мужу сколько лет?
   - Тридцать восемь, - удивилась она. - А что?
   - Когда я родилась, он был уже взрослым человеком... Может, ему  мама
рассказывала, как она  помогла  меня  крестить?  Нельзя  ли  нам  с  ним
встретиться?
   - Я ему скажу, когда он с работы придет.  Вы  позвоните  нам,  я  вам
сейчас запишу телефон... Вы вообще-то как нас нашли?
   - Мне адрес в роддоме дали.
   - А-а... А звать вас как?
   - Оля.
   - Ну что же, Оля, так вы позвоните вечерком, часиков  в  восемь...  А
молодого человека как зовут?
   Я решила, что ничем не рискую и произнесла: "Джонатан".
   - Не русский, что ли?
   - Англичанин.
   - То-то я смотрю, ни слова не говорит... Он не умеет по-русски?
   - Нет. Не выучил еще.
   - Муж, да? - спросила она, понизив голос и придвинувшись ко мне, кося
любопытными глазами на Джонатана.
   - Муж, - усмехнулась я,  заметив  сходство  в  выражении  любопытства
между матерью и годовалым сынишкой. - А вас как зовут?
   - Людмила. Или Люда, как хотите.
   - Спасибо вам, Людмила. Я позвоню вечером вашему мужу...
   - Косте. Константин он.
   - Вот и отлично.

***

   Плюхнувшись на сиденье поджидавшего нас такси,  я  перевела  разговор
Джонатану.
   - Теперь нам надо решить,  стоит  ли  звонить  ее  сыну,  Косте.  Он,
теоретически, мог слышать от матери мою историю... Но тогда придется ему
рассказывать правду.
   - Вряд ли он что-нибудь знает. - проговорил Джонатан в ответ. - Иначе
бы Кости тоже уже не было в живых...  Но  я  не  думаю,  что  мы  чем-то
рискуем, если расскажем ему правду. Попробуем.

***

   У нас было три свободных часа до восьми и мне не хотелось их  терять.
Но я не имела понятия, что мы можем предпринять за оставшееся время.
   - Послушай, - заговорила я, -  может  нам  попробовать  пробраться  в
архивы роддома? Должны же где-то быть записи о нашем рождении!
   - "Где-то". В каком именно роддоме? Мы ведь даже не знаем точно,  где
рожала Зазорина.
   - Ну надо же с чего-то начать... Начнем с этого.
   - Ты думаешь, что провернув подобное  дело,  Куркина  не  постаралась
фальсифицировать все записи так, чтобы потом никто  ни  о  чем  не  смог
догадаться? Это было бы крайне неосторожно с ее стороны.
   - Но не могла же она одна устроить так, чтобы все записи, все справки
были подделаны... Джонатан! Ты гений!
   - Ты это только сейчас поняла? - осведомился Джонатан.
   - Ты еще и сам не понял! Послушай: Шерил "пристроили" американцам.  И
я тебя уверяю, что  никто  не  рискнул  бы  документально  зафиксировать
подобный акт передачи ребенка! Да еще в те брежневские времена!  Да  еще
если вспомнить, что мать Шерил тоже это все делала тайком! Так что мы  в
архивах, конечно же, ничего не найдем!
   - И чему же ты тогда так радуешься?
   - А тому, что Куркина не могла все это сделать одна!  Даже  если  она
была главной акушеркой, то фальсифицировать все записи, все  бумаги  она
не могла одна, это было не в ее власти!
   - Ей должен был помочь директор.
   - Именно! Главврач у нас это называется. Надо его разыскать!
   - Как?
   Действительно, как? Снова идти к тому южному-нежному и смотреть в его
похотливые  глаза?  Я  еще   так   неосторожно   брякнула   про   "мужа"
напоследок...
   Но выбора у меня не было.

***

   Главврача я увидела в коридоре. Он разговаривал  с  двумя  женщина  в
белых халатах и, заметив меня издалека, отвернулся,  давая  мне  понять,
что я его больше не интересую.
   Я сделала вид, что  не  заметила,  и,  жизнерадостно  прибавив  шагу,
подлетела к нему с улыбкой до ушей:
   - О, I am, я вас just looking for!
   Женщины смешались от моей  "американской"  наглости  и  отступили  на
несколько шагов, но  главный  смотрел  на  меня  по-прежнему  сурово.  Я
схватила его под руку и потащила по коридору, темпераментно тараторя:
   - Мой мужь уедет по делам на тrи дня,  я  хочу  посмотrеть  Москва  с
вами, вы мне пrедлагали, вы очень любезный человек, rусские вообще очень
любезный люди, я так люблю Russia и Москва и rусских люди!
   Главврач купился с такой быстротой, что я даже удивилась. Расплывшись
в улыбке, он заверил меня, что он всю жизнь мечтал быть к услугам  такой
леди, как я, вот только...
   Он глянул на часы.
   - Я смогу освободиться через полтора часа!
   - Очень хоrошо! Я за это вrемя  смогу  to  visit  бывшего  главвrача,
только мне нужен его адrес! Моя кrестная, пrедставляете, пеrеехала, я ее
не нашла, и I think что бывший главвrач что-нибудь знает!
   Потоптавшись, не зная, что делать с поджидавшими  его  женщинами,  от
которых я его столь нагло увела, он, наконец, кивнул им:
   - Я буду через десять минут.

***

   Через десять  минут  в  моих  руках  был  нужный  адрес.  Я  чмокнула
трепетавшего от предвкушения вечера со  мной  наедине  мужчину  в  щеку,
пообещала перезвонить ему в половине седьмого  и  исчезла  из  поля  его
зрения.
   Надеюсь, что навсегда.

***

   К счастью, ехать было недолго, в  район  Остоженки.  Решено  было  не
звонить: разве по телефону объяснишь, кто мы такие и  зачем  разыскиваем
Нину  Александровну  Демченко,  бывшего  главного  врача  роддома  имени
Ленина, нынче имени Ахматовой?
   Я попросила  Джонатана  остаться  в  такси:  присутствие  незнакомого
мужчины могло испугать пожилую женщину, если она была в  квартире  одна.
Мошенничества, ограбления, убийства -  не  было  дня,  чтобы  о  них  не
рассказывали в новостях и криминальных рубриках газет, и  теперь  не  то
что мужчине - женщине боялись дверь открыть.
   Однако, на мой настойчивый и продолжительный звонок никто не ответил.
   Я уже было  собралась  возвращаться  к  поджидавшему  меня  в  машине
Джонатану, как вдруг соседняя дверь распахнулась и на пороге  показалась
девочка  лет  двенадцати.  Несмотря  на  свой  юный  возраст,  она  была
подкрашена, в ушах сережки, темные распущенные волосы лежали  аккуратной
гривой на цветастой дутой куртке и только крошечная, несмотря на  мороз,
вязаная шапочка венчала ее  макушку.  На  худых  голенастых  ногах  были
высокие облегающие сапоги на каблуках. Будь я ее матерью, я бы ни за что
не разрешила появляться ей в таком вызывающем виде на улице.
   Оббежав меня взрослым, женским, оценивающим взглядом, который отметил
и мою одежду, и мою стрижку, и обувь, и сумочку, девчушка, наконец,  мне
улыбнулась и сказала: "Их никого нет. На работе".
   - А разве Нина Александровна не на пенсии?
   - Нина Алексанна? - девочка заперла  свою  дверь  ключом  на  длинной
веревке и повесила его себе на шею, аккуратно  заправив  под  куртку.  -
Нина Алексанна умерла уже. Теперь тут  другие  живут,  молодые,  Валя  и
Женя.
   Оставалось загадкой, какого они пола, эти Валя и Женя, но я не  стала
спрашивать. Я только поинтересовалась: "Родственники?"
   - Не. Молодожены. Им их родители купили  квартиру  Нины  Алексанны  в
подарок на свадьбу.
   - А что же, у Нины Александровны нет родственников?
   - У ней муж был, так он тоже с ней и умер,  а  их  дочка  с  мужем  в
Израиле живут. Они и продали ее квартиру.  Моя  мама  еще  им  помогала,
потому что они ненадолго сюда приезжали, на похороны,  им  некогда  было
заниматься продажей, вот моя мама и помогла. А вы тоже в Израиле живете?
Или, может, в Америке?
   - Почему это? - удивилась я.
   - А на вас такие вещи классные, как у Маргариты.  Она  их  в  Израиле
купила.
   - Это дочка Нины Александровны?
   - Ну да. А сейчас если кто не в Израиле живет, тот в Америке.
   - Да нет, я тут живу, в Москве. А вещи, ты права, заграничные.
   - Красивые. Особенно сапожки.
   На мне были короткие  сапожки  из  мягкой  черной  кожи,  на  высоком
каблуке,  элегантные  и  весьма   сдержанные.   Удивительно,   что   они
понравилась вдруг этой малявке, чьи представления о моде, если судить по
ее одежде, были просто плачевны.
   - А вы не манекенщица?
   - Нет, - усмехнулась я.
   - Вы могли бы. Вы такая высокая и красивая... Вы знаете, сейчас  есть
такие агентства специальные, туда берут высоких и  красивых  девушек,  и
платят им - закачаешься! Вам надо туда  сходить.  Представляете,  носить
потрясающие платья целый день, сниматься по  телевизору  и  еще  за  это
бешеные бабки получать! Мечта! Я обязательно туда пойду, когда  вырасту.
А у вас жвачки нет?
   У меня жвачки не было.  Но  зато  на  дне  сумки  валялись  маленькие
фруктовые леденцы - еще из Парижа.  Я  пошарила,  вытащила  несколько  и
протянула девочке:
   - Смотри-ка, это  даже  лучше,  чем  жвачка:  вот  апельсиновая,  вот
лимонная, малиновая, клубничная...
   Деловито пересмотрев все фантики, она выбрала апельсиновую  и  сунула
ее в карман.
   - Бери все. Тебя как зовут?
   - Оля. А вас?
   - И меня Оля.
   - Вот здорово! А вы ей кто будете, Нине Алексанне?
   - Я... Наши матери  были  когда-то  знакомы...  И  я...  и  моя  мама
попросила меня ее разыскать...
   - Жалко, что вы пораньше не пришли, когда она еще живая была.
   - Давно она умерла?
   - Сег