добавила  я,  чувствуя,  что  слезы  уже
подобрались. - У меня ощущение, будто я смотрю кошмарный триллер...
   - Ты забываешь, Оля, - перевел он на меня  спокойный  взгляд,  -  что
твой Игорь увяз с головой в политике. По  твоим  же  словам,  кстати.  А
политика - это и есть самая страшная  вещь,  самый  чудовищный  триллер.
Только, к сожалению, не в кино. А в реальной жизни. Да еще и в России.
   - Чем тебе Россия не угодила?!
   - Не обижайся. То, что там происходит  ежедневно,  превосходит  самую
изощренную фантазию голливудских сценаристов.
   - Но при  чем  тут  Игорь?  Он  ко  всему  этому  не  имеет  никакого
отношения! Я его все-таки знаю!
   - Правда? - Джонатан с едва заметной иронией приподнял брови. - Тогда
расскажи мне поподробнее, чем он занимается и зачем он искал Шерил...
   Я ему не ответила. Слезы душили меня. Я закрыла лицо руками -  успела
подумать о покрасневшем  носе  на  фоне  моих,  и  без  того  уродливых,
пластырей...
   - И потом, - отвернулась я к окну, пряча лицо, - ты забыл, что кто-то
украл у Шерил фотографии  и  документы!  Даже  проездной  билет!  Зачем,
по-твоему, Игорю ее проездной билет?
   - Возможно потому, что там тоже фотография есть...
   - А зачем Игорю ее фотографии? Я ведь ему послала несколько  отличных
снимков! Так что, сам видишь:  все,  что  ты  тут  придумал,  никуда  не
годится!
   Джонатан встал, подошел ко мне и легонько взял за плечи.
   Я хлюпнула носом.
   - Что ты молчишь? - спросила я его. - Я ведь права?
   Джонатан лишь развел руками:
   - Не знаю. Пока не знаю.
   - У тебя нет какой-нибудь другой версии в запасе, не такой ужасной? -
спросила я хрипло.
   Джонатан лишь осторожно провел рукой  по  моим  волосам  и  предложил
отвезти меня обратно в больницу.

***

   Я почувствовала разочарование.
   Не потому, что  я  хотела  остаться  у  Джонатана,  нет;  но  я  была
отчего-то уверена, что он сам предложит, или хотя бы намекнет...
   Но на самом деле, это только к лучшему.

***

   В больнице меня поджидал  разъяренный  комиссар  Гренье.  Красный  от
негодования, он на весь коридор отчитал меня за  уход  из  больницы  без
предупреждения. Мне было велено зарубить на носу, что он не отвечает  за
мою жизнь, если я буду и впредь вытворять подобное; что я не имею  права
без разрешения и ведома самого комиссара сделать шаг за  ворота;  что  в
больнице за мной будет следовать по пятам приставленный им человек;  что
у него свинская работа, из-за которой он вынужден нести  ответственность
за сохранность такого  несознательного  населения,  как  я;  что  он  не
доживет до пенсии...
   Я  покивала  послушно  в  ответ,  извинилась   ангельским   голоском,
пообещала вести себя впредь  хорошо  и  сознательно  и  проскользнула  в
палату.
   Две минуты спустя без стука вошел комиссар, широко улыбаясь.
   - Напугал я тебя?
   - Да не очень, - пожала я плечами. - А я вас?
   - Прилично-таки... Ты больше никуда не уходи без разрешения. Но я  на
тебя наорал не поэтому.
   - А почему? - невинно поинтересовалась я.
   - На всякий случай. Если  в  больнице  присутствуют  заинтересованные
личности, надеюсь, что они услышали, что ты под  охраной.  Я  во  всяком
случае, старался.
   - Не лучше было бы скрыть охрану  и  попробовать  поймать  злодея  на
месте преступления?
   - Тебе что, жизнь не дорога? Или боевиков насмотрелась?
   - Да нет... Это было бы логично.
   - Логично! Тебя ночью удушат подушкой, а я отвечай!
   - Ну, если ваша охрана ничего не стоит...
   - Кончай из себя героиню  строить.  Если  после  моего  громогласного
сообщения к тебе все-таки кто-то попытается  пролезть,  то,  значит,  мы
имеем дело с профессионалом... И это, в свою  очередь,  значит,  что  ты
кому-то очень серьезно мешаешь. Хотел бы я знать, кому... И чем.  Ты  не
знаешь?
   - Теряюсь в  догадках.  Может,  я  забыла  вернуть  кому-нибудь  пять
рублей?
   - Шутишь. А тебя, между прочим, убить пытались.  Это  не  шуточки.  Я
тебя не из-за пяти рублей охранять собираюсь!
   - Тогда надо и  Шерил  охранять.  Ведь  они  могли  меня  принять  за
Шерил... - сказала я и осеклась. Ведь до сих пор комиссар не  знал,  что
мы похожи.
   - То есть? - насторожился комиссар.
   Я молчала, пытаясь решить, надо ли мне рассказывать о нашем сходстве,
и если нет, то как мне выкрутиться из неосторожно ляпнутой фразы.
   Комиссар уселся на стул, всем своим видом давая мне понять, что он ни
за что не уйдет, не узнав продолжения.
   Видя, что я молчу, он  смешно  пошевелил  толстыми  пальцами,  словно
разминаясь для игры на пианино, и сказал:
   - Отступать некуда, Оля. Давай, вперед.
   Делать было нечего. Я рассказывала ему о нашем сходстве, о том, как я
ее искала и нашла, как мы  познакомились  и  мучительно  решала  вопрос:
говорить ему про Игоря? Про все то, что мы днем обсуждали с  Джонатаном?
Пока нет... Или все же да?
   Я так и не решила. То, что вывел из всех наших  разговоров  Джонатан,
было слишком тяжело. Игорь, мой Игорь  оказывался,  следуя  его  логике,
замешан в поисках Шерил и, что вытекало само по себе, был  причастен  ко
взрыву... И даже к коробке отравленных конфет...  Но  не  мог  же  Игорь
хотеть убить меня? Ведь это невозможно?!
   А убить Шерил - возможно? Боже, я сошла с ума! Я подозреваю  Игоря  в
намерении убить! Меня, не меня, - какая, в сущности разница? Никакой! По
крайней мере до тех пор, пока мы говорим о намерении...  Важно  то,  что
Игорь не убийца, он просто не может оказаться убийцей, нет!
   - Интересно, - проговорил комиссар, внимательно глядя на  меня.  -  И
что ты сама об этом думаешь?
   Взгляд его был прозрачным. Он следил за моим лицом, пока я  говорила,
и догадался, что ход моей мысли далеко не полностью соответствовал  ходу
речи.
   - Вы же знаете, за Шерил охотились  из  ДСТ...  -  сказала  я,  чтобы
как-то ответить.
   - ДСТ тут не при чем. Они к взрыву не  причастны.  Их  агент  следил,
действительно, за Шерил, но это были меры для ее охраны.
   - ?
   - Ты знаешь, что в Париже было несколько взрывов...
   - Знаю, исламисты.
   -  ДСТ  вместе  с  полицией  приняли  меры  по  охране   заметных   в
политическом плане фигур.
   - Шерил - из их числа?
   - В принципе, скажем так, это не их профиль. Но  у  "Чистой  планеты"
намечалось важное программное  международное  собрание,  и  имело  смысл
удостовериться, что с ней все в порядке. Следили за ней  пару  последних
месяцев, но нерегулярно - не хватает рук. Вернее,  ног.  В  основном  ею
занимались действительно двое, один постоянно, другой на подмене. Одного
из них вы засекли и ты мне его верно описала:  средних  лет,  лысоватый.
Второго ты не видела, он  в  эту  неделю  не  дежурил.  Тот  молодой,  в
каскетке - не из их службы и не из нашей.
   Это был очень подходящий момент, чтобы сообщить комиссару, что парень
этот - наверняка русский. Но говорить тогда про Игоря?  Вместо  этого  я
спросила:
   - И что, этот профессионал слежки его не засек?
   - Засек однажды. Но не придал значения: его интересовали люди  весьма
конкретного типа внешности. Ты понимаешь,  о  чем  я  говорю:  арабского
типа. А этот парень явно европеец. Он его нам описал - так же, как и ты.
К сожалению, в выходные они Шерил не охраняли и ничего про взрыв сказать
не могут...
   - А что, европеец не может работать на исламистов?
   - Чисто теоретически - может, наверное. Но мы с такими случаями  пока
не сталкивались. Кроме того, анализ осколков бомбы говорит  о  том,  что
это  не  их  почерк.  Исламисты  пользуются   самоделками,   а   эта   -
профессиональная, китайская.
   - Ну уж, он, во всяком случае, не китаец, - пробурчала я.
   Комиссар снова бросил на меня настороженно-вопрошающий взгляд.
   - Ты мне все рассказала?
   - Да... - я постаралась ответить как можно убедительней.
   - Послушай, дитя мое, ты должна мне рассказать все, абсолютно все, до
малейшей детали, которая даже  тебе  покажется  несущественной.  Я  веду
следствие, понимаешь ты это? И  для  следствия  может  оказаться  важной
самая неожиданная мелочь. Это в твоих интересах, в конце концов! Ты ведь
хочешь, чтобы мы нашли тех, кто пытался убить  вас  с  Шерил?  Тех,  кто
заминировал  машину,  кто  прислал  тебе  отравленные  конфеты?  Или  ты
пытаешься кого-то покрыть?
   Он пронзительно посмотрел в мои глаза. Я растерянно молчала. Комиссар
был прав, но рассказывать ему про Игоря...
   - Пойдем, выпьем кофе, - сказал комиссар. - И покурим, тут ведь  есть
курилка?
   - Пошли, - сказала я со вздохом.

***

   - Ну! - сказал комиссар, давая мне прикурить. - Говори.
   Я затянулась, все еще решая, говорить ли про Игоря.
   - Я все равно не уйду, пока не  услышу.  Или  вызову  тебя  завтра  в
полицию на допрос, если тебе это больше понравится, - пригрозил он мне.
   - Ну, хорошо... Дело в том, - начала я неохотно, - что у меня есть  в
Москве друг... Который знает  откуда-то  про  Шерил.  И  потом,  у  него
работает помощник, похожий на того человека, которого описала Кати...
   Комиссар строчил в блокноте. Имя? Фамилия?  Чем  занимается?  Повтори
дословно, что сказал... Какого числа...
   Я  чувствовала  себя  опустошенной   до   крайнего   предела.   Жизнь
перевернулась и жить не хотелось. Хотелось,  как  Шерил,  завернуться  в
белый кокон и уснуть...

***

   Наконец, с меня полностью сняли наклейки. Если не считать,  что  лицо
мое все еще было красноватым и опухшим, то моя внешность не  пострадала.
Спасибо докторам: едва заметные шовчики должны были полностью  исчезнуть
еще через месяц, не оставив ни малейшего следа. Без наклеек на голове я,
наконец,  перестала  напоминать  шелудивого  пса.   Мой   светлый   ежик
распрямился и встал легким ореолом вокруг головы. Короче, если меня  еще
нельзя  было  назвать  красавицей,  то  уже  хотя   бы   не   страшилой,
предназначенной  распугивать  прохожих.   Это   немного   улучшило   мое
подавленное состояние.
   - Придете через две недели, -  наставлял  меня  врач.  -  И  вот  вам
рецепты для кремов и лосьонов, купите их в аптеке  -  и  никаких  других
косметических средств из магазина! И  никакого  макияжа,  потерпите  еще
месяц...
   Одарив цветами и обцеловав от души всех, кто меня  лечил  и  за  мной
ухаживал, заплатив по счету, я зашла к Шерил. Посидев и поговорив с нею,
я обещала ей приходить ежедневно. Веки Шерил  дрожали.  Но  сознание  не
возвращалось к ней.
   - Это не страшно, - сказала я ей. -  Ты  можешь  не  торопиться.  Ты,
наверное, права: пережди эту страшную историю, этот кошмарный сон. Когда
все утрясется, тогда и возвращайся.
   А когда  все  утрясется?  И  как?  Справится  ли  комиссар  и  вообще
французская полиция с поисками преступника или преступников, если  следы
уходят в Россию? Русская милиция? Слабо верится...
   Я встала. Этими соображениями я с Шерил делиться не буду.

ГЛАВА 3. АМЕРИКАНСКАЯ МАМА.

   По коридору навстречу мне шла Кати.
   - Меня выписывают, - сказала я ей, подходя.
   Кати остолбенело уставилась на меня. У нее задрожала челюсть.
   - Шерил... - прошептала она непослушными губами.
   Я так привыкла за это время встречаться с Кати, что напрочь забыла  о
том, что ей неизвестно о нашем с Шерил сходстве. И теперь, когда с  меня
сняли наклейки, оно было вопиюще очевидным. Я не была к этому готова,  и
растерянно стояла перед ней, не зная, что сказать.
   Она протянула мне навстречу трясущуюся руку - то  ли  обнять,  то  ли
дотронуться... Кажется, она действительно приняла  меня  за  Шерил  и  в
своем шоке даже не понимает, что Шерил, лежавшую еще вчера,  когда  Кати
от нее уходила, в коме, вряд ли выпишут на следующий день.
   - Я Оля... - сказала я ей с сожалением.
   В глазах недоверие, непонимание. Рука все еще висит нелепо в воздухе.
Я до нее дотронулась: "Да, я Оля. Мы похожи".
   Теперь изумление, смешанное  с  ужасом.  Рука  ее  упала.  Подбородок
затрясся еще сильнее.
   Я взяла ее за плечи и повела к курилке -  там  можно  было  присесть.
Кати нашарила платок и прижала к глазам.
   - Почему ты мне раньше не сказала? - выговорила она, наконец.
   - Это бесполезно описывать. Это надо было увидеть.
   - Да, - ответила она. - Ты права...
   Ее тяжелое лицо покраснело, и она  прятала  его  в  платке.  Какое-то
время мы молчали. Я просто не знала, что ей сказать. Но Кати  неожиданно
заговорила первая.
   - Я всегда подозревала, что в этой истории было что-то не то.
   - В какой истории? - не поняла я.
   - В рождении Шерил. Ее мать  что-то  скрывала  от  меня...  Теперь  я
понимаю, что! Хотя... Откуда тогда  взялась  ты?  Если  отец  Шерил  был
русским, то это не объясняет...
   - Кати, - сказала я, вставая, - мы не можем здесь разговаривать.
   Я  умирала  от  нетерпения  услышать  продолжение,  желательно  более
внятное, но вчерашний опыт с Джонатаном научил меня принимать  в  расчет
окружающих нас людей - кто мог сказать с уверенностью, что среди  мирных
курильщиков, рассевшихся на трех диванчиках вокруг пепельниц,  нет  того
человека, который прислал мне отравленные конфеты?  Того,  кто  подложил
бомбу в нашу машину? И, хотя у меня закружилась голова  от  предчувствия
чего-то важного, что должна мне открыть Кати, я сделала над собой усилие
и оборвала ее:
   - Пойдем поужинаем куда-нибудь. Я приглашаю.
   Кати  молчаливо  поднялась  и  последовала  за   мной   из   курилки.
Полицейский, охранявший меня, потащился за нами.

***

   Парижские улицы приоделись к  Рождеству,  каждый  магазинчик,  каждое
здание,  каждое  дерево  и  даже  каждый  фонарный  столб   сверкали   и
переливались огнями, потоками елочных украшений, пожеланиями счастливого
Ноэля. Я выбрала ресторанчик  недалеко  от  Оперы,  в  котором  мы  были
однажды с Игорем. В ресторане  было  людно,  многие  пришли  сюда  после
утомительного  многочасового  похода  по  магазинам  за  рождественскими
подарками, и  на  свободных  стульях  рядом  с  посетителями  пузырились
массивные нарядные пакеты. От этой атмосферы праздника, который  я  была
не в состоянии разделить, мне стало  совсем  худо.  Игорь  говорил,  что
постарается приехать к Рождеству...
   Мой охранник отправился  звонить  -  должно  быть,  ему  понадобились
инструкции, как быть дальше с моей охраной. Вопросы крутились у меня  на
языке, я ведь ничего не поняла из того, что произнесла Кати  в  курилке.
Но я заставила себя  прочитать  сначала  меню,  выбрать  блюда,  сделать
заказ, чувствуя все это время на себе  настороженный,  изучающий  взгляд
мачехи Шерил. И только когда официант покинул наш столик,  я  посмотрела
вопросительно на Кати.
   - Объясните мне, Кати, о чем вы говорили в  больнице,  что  вы  имели
ввиду? Почему отец Шерил мог оказаться русским?
   Кати долго и старательно расправляла салфетку на коленях.
   - Они жили несколько лет в Москве...
   - Кто?!
   - Родители Шерил. Она тебе разве не сказала?
   То-то Кати так насторожилась, узнав, что я русская!
   - Нет! Я, правда, не спрашивала, но она могла бы и сама... Почему она
ничего мне не сказала, черт побери!
   Я достала сигареты и предложила жестом Кати.
   - Я не курю, спасибо. У нас в Америке никто не курит, - добавила  она
с гордостью. "Ну да, в Советском Союзе тоже все жили по указке партии  и
правительства, и все  было  все  самое  лучшее",  подумала  я.  -  Шерил
скрытная, - продолжала Кати. - Она и со мной никогда не делилась  своими
мыслями и чувствами.
   Кати откинулась на спинку стула. Я посмотрела на ее лицо  с  тяжелыми
чертами, выдававшими самолюбивую чувствительность и ранимость. Я  бы  ей
тоже не рассказывала ничего, подумала я. Каждая ее реакция  должна  быть
невпопад, должна быть по принципу "одеяло на себя"...
   - Кати, когда ее родители жили в Москве?
   - Как раз три года, предшествующих  рождению  Шерил.  Собственно,  ее
отец там жил, а мать бывала наездами.
   - А почему они жили в Москве? В те годы, кажется, бизнес не очень...
   - Она тебе и это не сказала? - В лице у  Кати  мелькнуло  самолюбивое
удовлетворение. - Отец Шерил был  дипломатом,  советником  американского
посольства в Москве.
   Ничего себе! Но как же Шерил могла скрыть это от меня? Как  уклончиво
ответила на мой вопрос, кем были ее родители! Зачем, почему?
   Я прикрыла глаза - отчасти, чтобы переварить этот шок, отчасти  из-за
того, что мне  стало  даже  неловко  перед  Кати,  что  Шерил  меня  так
прокатила.  Но,   употребив   мысленно   это   слово,   "прокатила",   я
почувствовала, что оно  страшно  не  подходит  ни  самой  Шерил,  ни  ее
необычайной скрытности, и объяснение будто всплыло само собой:  я  вдруг
поняла, что Шерил на самом деле уже давно была убеждена, - и не  меньше,
чем я сама, -  что  мы  сестры-близнецы,  но  оттягивала  момент,  когда
придется посмотреть этому факту в глаза. Потому что тогда ей пришлось бы
поставить под сомнение всю свою жизнь, свои  родственные  связи,  начать
искать    секреты,    разгадки    которых    могут    оказаться     мало
привлекательными... Ее - нашей? - матерью может оказаться, теоретически,
и как  какая-нибудь  забытая  богом  и  людьми  алкоголичка  из  русской
глухомани, так английская королева! А Шерил уже  приходилось  однажды  в
своей жизни пережить  потерю  матери  и  отца,  поиметь  приемную  мать,
отношения с которой никогда не были  слишком  теплыми,  приемного  отца,
который их бросил... Теперь, снова здорово,  еще  одна  мать?  Еще  один
отец? А вдруг уже тоже потерянные?
   Да, я поняла Шерил. Мне тоже было бы неприятно, до  холода  в  животе
неприятно, предположить, что моя мама - не моя, и  что  на  сцене  может
возникнуть другая, некая неведомая мать... Или отец? Я ведь тоже  одного
отца, считай, потеряла... Но за себя я особенно не боялась, считая  свою
психику стойкой и здоровой. У моей мамулечки все равно никто не  отнимет
мою любовь, хоть тридцать новых найдется.
   - Робин, отец Шерил и мой брат, прожил  эти  три  года  в  Москве,  а
Вирджини жила на два дома... Она не любила бывать в  СССР,  и  вовсе  не
рвалась туда, но она любила своего мужа... Во всяком случае, так считали
все.
   В последней фразе прозвучал намек на нечто, мне  неведомое,  какие-то
счеты, какая-то ревность... Но я не стала вникать - у меня были  вопросы
поважнее:
   - Хорошо, понятно, Москва,  но  откуда  предположение,  что  у  Шерил
русский отец? Ее мать, следуя  вашей  логике,  изменила  своему  мужу  с
русским?
   - Никакой логики у меня нет, - сухо сообщила  Кати.  -  Я  ничего  не
предполагаю. Но только в начале их супружества - за четыре года до того,
как появилась Шерил, - Вирджини поделилась со  мной  страхами,  что  она
бесплодна.  Не  могла  забеременеть.  А  потом,  после  Москвы  -  вдруг
пожалуйста, с пузом.
   - Но если она была бесплодна - то как же она смогла  забеременеть  от
кого бы то ни было? Хоть от русского, хоть от  негра  -  бесплодие  есть
бесплодие, не так ли?
   - Ты еще с этим не сталкивалась, и не желаю тебе столкнуться -  и  не
знаешь, что такое затащить мужика к врачу! Я  тебе  сказала  -  Вирджини
поделилась со мной  страхами!  То  есть,  она  подозревала  только,  что
бесплодна, а проблема могла быть - и была, я уверена! -  в  моем  брате!
Подумай на секунду, у меня ведь тоже детей нет! Не вышло... А Робин  мой
брат... И на отца своего Шерил ни капельки не похожа, ни на йоту.
   - Ну, это необязательно, - пробормотала я, вспоминая мамины  слова  о
моей непохожести на папу. Я его почти не помню, но у мамы было несколько
старых фотографий с ним. Да, уж если мы с Шерил действительно  сестры  -
то не он, не этот невысокий и  довольно  невзрачный  мужчина  с  редкими
серыми волосами и выцветшими глазами цвета болотной воды наш отец...
   - Необязательно? - Кати сверлила меня глазами. То ли я что-то сказала
не так, либо в ее голове мелькали мысли, не слишком ей приятные, но  она
вдруг сделалась недружелюбной. - Может быть. Не  все  похожи  на  отцов,
ладно. Но ты-то откуда взялась, в таком случае?
   - Вот я тож