рь мы хотя бы узнали ее имя.
   - Джонатан, - протянул руку "дружок" и вручил букет роз.
   - Ой, как это мило, спасибо! Проходите, проходите, ты давно не была у
меня, девочка. Что же не позвонила?
   Я понимала, что как только я открою рот, она сразу поймет, что я - не
Шерил. И голос не тот, и акцент к тому же. Поэтому я просто улыбнулась и
прошла  в  гостиную,  следуя  жесту  хозяйки  -  мне  хотелось   сначала
расположиться по-домашнему, чтобы не испугать ее и не быть выставленными
в ту же минуту за дверь.
   - Кофе хотите?
   Мы дружно кивнули, улыбаясь изо всех сил.
   Жюстин отправилась на кухню, из которой доносились потрясающе вкусные
запахи - должно быть, она ждала гостей к вечеру.
   Мы уселись на  огромный  старинный  диван,  оббитый  темно-коричневым
бархатом, с затейливо гнутыми деревянными  ножками  и  подлокотниками  и
бесчисленным    количеством    маленьких     подушечек,     таких     же
бархатно-коричневых  с  золотыми  клепочками.  На  кофейном  столике  из
красного дерева стояла серебряная вазочка  с  искусственными  цветами  и
серебряный подсвечник с рождественским еловым  веночком  по  ободу.  Мне
нравилась эта гостиная, уютная и старинная, с большим камином в углу,  с
темным буфетом из вишневого дерева, с этажеркой, уставленной фарфоровыми
безделушками, какими-то куколками и вазочками... В ней все было не  так,
как в наших малогабаритных и бедноватых квартирках в России, но в то  же
время, все чем-то неуловимо напоминало дом моей бабушки -  дух  времени,
дух другого поколения витал в нем, и присущее этому  поколению  ощущение
тепла, надежности, неколебимой разумной устроенности жизни...
   Бабушка, подумала я. У меня была бабушка, она умерла, И дедушка  был,
только он еще раньше умер. Но они были, я их помню, и они  меня  любили,
свою внучку. Неужели может со мной случиться такое, что  вдруг  все  эти
люди, которые мне так дороги, обманывались или обманывали?  И  я  им  не
внучка и не дочка, а не известно кто?
   Чушь, чушь, чушь! Главное, что любили, и любят по сей день,  и  я  их
люблю - навсегда. А все остальное не имеет никакого значения!
   Жюстин появилась из кухни с  подносом,  на  котором  стоял  кофейник,
фарфоровые чашечки и тарелка с бисквитами. Я помогла ей  расставить  все
это на столе, Жюстин разлила кофе по чашкам и, наконец, уселась.
   - Ну, рассказывай, как живешь, моя милая?
   Откашлявшись для храбрости, я произнесла, глядя ей в глаза:
   - Дело в том... Я не Шерил.
   Жюстин не  поняла.  Она  улыбалась,  думая,  что  в  этом  содержится
какая-то шутка, которую она не может уловить.
   - Я не Шерил, - повторила я. - Меня зовут Оля. И  мы  с  Шерил  очень
похожи.
   Чашка звякнула о блюдце, глаза округлились, изумление  залило  их  до
слез. Она переводила взгляд  с  меня  на  Джонатана  до  тех  пор,  пока
изумление не  начало  сменяться  страхом.  Должно  быть,  ей  уже  стало
мерещиться, что я аферистка, шантажистка и налетчица.
   - Я специально пришла к вам, - сказала я веско, - чтобы сообщить, что
Шерил попала в больницу.
   Это было грубо,  но  я  умышленно  выдала  эту  информацию  в  первую
очередь: Жюстин враз перестала бояться меня - теперь она начала  бояться
за Шерил. В лице появилась растерянность, затем беспокойство:
   - Как в больнице? Что случилось?
   -  Она  пострадала  при  взрыве,  но  она  жива,  не  волнуйтесь,   -
поторопилась я успокоить женщину.
   - А... - у Жюстин в глазах заблестели слезы, - все на месте?
   - Все на месте, - кивнула я. - Только она без сознания.
   Жюстин ахнула, закрыв рот руками.
   - Врачи говорят - должна выжить, - добавила я.
   Жюстин не отнимала рук от лица.
   - Какой взрыв? Диверсия в метро? - проговорила она, наконец.
   - Нет... Взорвалась ее машина. Преступников не нашли.
   Жюстин растерянно молчала,  и  я  поняла,  что  наступил  момент  для
настоящего разговора.
   - Это было самое настоящее покушение... Мне нужно  многое  рассказать
вам, Жюстин, и многое у вас  спросить.  В  этой  истории  слишком  много
загадок, и может быть, вы поможете прояснить некоторые из них...
   Жюстин не смотрела на меня, уставившись с сокрушенным видом куда-то в
кофейную чашку. Она думала о Шерил, и мыслями она была  далеко,  с  ней,
своей племянницей, тогда как я, сидевшая рядом, была ей чужой  и  ей  не
было до меня никакого дела. Между нами возникла стена,  прозрачная,  как
стекло, и прочная, как стекло пуленепробиваемое.
   - Я не стригла мои волосы, - проговорила я  проникновенно,  не  давая
воцариться пуленепробиваемой тишине, -  а  они  у  меня  были  такие  же
длинные и красивые, как у Шерил... Мне их остригли. В больнице. В той же
самой, где лежит сейчас без сознания Шерил.
   Я выразительно посмотрела на Жюстин. Жюстин продолжала созерцать свою
чашку, лишь мимолетно и как-то искоса подняв на меня глаза.
   - Я тоже попала во взрывную волну, -  продолжала  я  с  драматическим
нажимом, - хотя пострадала меньше: я была дальше  от  машины.  И,  чтобы
понять, кто хотел нашей смерти, мне необходимо понять, отчего мы  так  с
Шерил похожи...
   Я нарочно так сказала: "кто хотел нашей смерти".  Я  до  сих  пор  не
знала, кто и чьей смерти желал,  но  эта  резкая,  как  пощечина,  фраза
просто обязывала тетю Шерил рассказать мне все, что она  знала  о  нашем
рождении.
   - Могу я увидеть ваши документы? - вдруг спросила Жюстин
   - Пожалуйста, - я протянула свой паспорт и Джонатан  полез  за  своим
удостоверением личности.
   - Это твой друг или  друг  Шерил?  -  кивнула  Жюстин  на  Джонатана,
принимая его удостоверение.
   - Наш общий друг.
   - Так ты - русская? - разглядывала она мой "серпастый-молоткастый".
   - Как видите.
   - И как ты тут оказалась? Как ты нашла Шерил?
   - Я ее не искала. Мы с ней встретились случайно...
   И я рассказала Жюстин нашу короткую историю, обойдя молчанием коробку
отравленных   конфет,   загадочных    "одноклассников",    поразительную
осведомленность Игоря - бедной Жюстин и так хватило переживаний.
   Я закончила говорить. Воцарилось молчание. Мы терпеливо ждали.
   - Я... - с трудом расклеила губы Жюстин. - Вы понимаете...
   Ну же, ну! Говори, Жюстин!
   - А Кати знает? - выпалила она, явно  вместо  каких-то  других  слов,
которые уже была почти готова произнести.
   - Знает. Она здесь, в Париже.
   Мы снова замолчали.
   - Мы понимаем, Жюстин, - вдруг нарушил тишину  Джонатан,  -  что  вам
трудно решиться вот так, сходу, рассказать незнакомым  людям  доверенные
вам секреты...
   Это он правильно сказал, Джонатан.  Теперь,  когда  наличие  секретов
установлено и легализовано, ей будет легче их рассказать.
   - ...Но вы видите эту девушку  из  России,  которая  похожа  на  вашу
племянницу, словно ее сестра-близняшка. Разве такое сходство может  быть
случайным? Поймите, вокруг этих двух  девушек  так  много  загадочных  и
опасных событий, что совершенно необходимо прояснить их, хоть  частично!
Кто знает, может быть их судьба сейчас в ваших руках,  -  воскликнул  он
патетически.
   Логики в этом было мало, Джонатан блефовал,  но  на  Жюстин,  тем  не
менее, подействовало.
   - Это не мои секреты, дети мои, - вздохнула она. - Я не имею права их
разглашать.
   Жюстин задумчиво гладила бархатную  подушечку  и  молчала,  но  мы  с
Джонатаном чувствовали, что лед тронулся.
   - Для Вирджини это уже ничего  не  изменит,  -  поднажала  я.  -  Она
погибла много лет назад. А вот для Шерил как раз очень важно. И для меня
тоже. Чтобы нам не погибнуть...
   Мне было немного стыдно так сгущать краски, но что  же  было  делать?
Надо же как-то заставить ее говорить!
   - Хорошо, - решительно тряхнула Жюстин крашеными кудрями. - Но если у
вас на уме что-то недоброе, имейте ввиду, я нигде  потом  официально  не
подтвержу свои слова.
   Я встала и подошла к ней вплотную.
   - Посмотрите на меня внимательно, Жюстин, вглядитесь в мое лицо. И вы
увидите, что оно покрыто шрамами. Посмотрите на мои руки - вытянула я ей
под нос свои бледные пальцы, - на них тоже шрамы.  Это  следы  ожогов  и
осколков стекла, которые впились в мою кожу. То же самое у Шерил, только
еще сильнее, она ведь была рядом с машиной... Это вообще чудо, что мы не
оказались обе внутри. Мы должны были с ней  ехать...  Шерил  уже  завела
мотор и протирала стекла в ожидании, пока  я  спущусь.  Знаете,  что  ее
спасло? Что она пошла мне навстречу, чтобы придержать дверь:  у  меня  в
руках были сумки....
   Мои  слова  произвели  впечатление.  Жюстин   с   потрясенным   видом
схватилась за кофейник. Подлив себе кофе,  она  произнесла,  не  отрывая
глаз от своей чашки:
   - Шерил родилась в Москве.

***

   Я, кажется, ахнула. Джонатан метнул на меня быстрый многозначительный
взгляд и легонько кивнул, призывая взять себя в руки.
   Жюстин смотрела в окно, покачивая головой, словно  упрекала  кого-то,
кого здесь не было. Может быть,  Вирджини?  На  балконной  ограде  сидел
белый голубь и тоже смотрел на Жюстин, наклонив  набок  голову.  Оторвав
свой взгляд от затуманенного  стекла,  Жюстин  направилась  из  комнаты,
обронив на ходу: "Я сейчас вернусь".
   Вернулась она спустя несколько минут с каким-то  пожелтевшим  листком
бумаги в руках. Взяв с буфета очки, она села на свое место, надела очки,
расправила листок бумаги перед глазами и посмотрела на нас поверх него:
   - Я прочитаю вам... Это письмо Вирджини. Вы поймете лучше, чем если я
начну объяснять. Но помните все же, что если что - я ничего не  говорила
и ничего не знаю.
   Избегая моего взгляда,  она  снова  уткнулась  в  листок  бумаги.  Мы
замерли в ожидании.
   Но Жюстин опять подняла глаза:
   - Письмо написано по-английски. Вам переводить?
   - Не надо.
   Откашлявшись, она, наконец, начала читать.
   "Здравствуй, моя дорогая Жюстин..." - Ну  это  я  пропущу,  не  имеет
значения... Так, так, ага, вот:

   ... "Я убеждена, что  мужчина  никогда  не  будет  любить  бесплодную
женщину так же, как любил  бы  мать  своего  ребенка.  Я  убеждена,  что
ребенок никогда не будет любить приемную  мать  так  же,  как  любил  бы
родную... У нас не нельзя усыновить, не сказав правду  ребенку,  но  эта
правда будет всегда стоять между нами - между мной и Робином, между мной
и ребенком...
   Я хочу этого избежать. Я решаюсь на этот шаг из любви  к  Робину,  из
страха  его  потерять  -  ты  знаешь,  как  тяжело  мне  достался   этот
блистательный любимец женщин;  я  решаюсь  на  этот  шаг  во  имя  нашей
взаимной любви с моим будущим ребенком...
   Это будет очень трудно сделать. Трудно в практическом смысле, хотя  я
все уже продумала и уже договорилась обо всем в Москве с людьми, которые
мне помогут найти младенца, -  и  ещё  более  трудно  психологически.  Я
должна обмануть всех , включая самых  близких  мне  людей,  обмануть  их
хорошо и убедительно, и мне не с кем поделиться всем  этим,  не  у  кого
попросить совета и поддержки, кроме тебя, моей единственной подруги...
   Пожалуйста, сожги это письмо, как договаривались. Ты знаешь, что тебе
я доверяю полностью, но кто может поручиться, что оно никогда не попадет
в чужие руки?"

   Жюстин оторвала взгляд от страницы.
   - Ни одна душа не знает об этом. Вы первые, кому  я  доверила  секрет
Вирджини. Может зря...
   Наткнувшись на мой взгляд, она добавила торопливо:
   - Нет, я вам доверяю, не думайте. Но все же... Никто не должен  знать
об этом, и в первую очередь - Кати.
   - Это я могу пообещать вам твердо...  Так  получается,  что  Шерил  -
вообще не ребенок Вирджини? - я посмотрела  на  Джонатана.  Он  в  ответ
прикрыл глаза.
   - Да, - вздохнула Жюстин, - ты права, Оля.
   - Вы знали, что девочек было две?
   - Нет. Я вообще не знаю ничего. И как ей только удалось все устроить,
как удалось вывезти младенца из СССР?
   - Но каким образом получилось, что официальное место рождения Шерил -
Париж?
   - Это-то как раз было очень просто сделать. Она  приехала  ко  мне  с
младенцем, и через несколько дней  мы  пошли  в  мэрию  и  заявили,  что
преждевременные роды произошли у меня дома... В те времена никаких  иных
подтверждений не требовалось.
   - Вот почему наши даты рождения расходятся! - воскликнула я.
   - Да, теперь понятно... А живот - она  носила  накладной?  -  спросил
Джонатан.
   - Сообразил, - кивнула Жюстин, - правильно. Вирджини  сообщила  всем,
что беременна. Робин был счастлив - четыре года им не  удавалось  родить
ребенка и он уже начал отчаиваться. Стал поговаривать об  усыновлении...
Но Вирджини не хотела - я вам прочитала ее доводы. Она  предпочла  пойти
на обман. Муж был в Москве, она у себя в  Бостоне,  так  что  она  почти
ничем не рисковала. Поехала в Москву, когда была  "на  седьмом  месяце",
повидать Робина. Затем, якобы боясь  преждевременных  родов,  она  через
неделю покинула его. Только он не знал,  что  границу  она  пересекла  с
ребенком. Версия для Робина, как и для всех остальных -  преждевременные
роды в Париже, когда Вирджини гостила у меня... Это все, что я знаю.
   Мой мозг закипал от мыслей. Мне необходимо было поскорей уйти отсюда,
обдумать услышанное, обсудить это с Джонатаном.
   - Спасибо, Жюстин, - с чувством сказала я. - И не жалейте о том,  что
раскрыли нам этот  секрет.  Раз  уж  получилось  так,  что  мы  с  Шерил
встретились, я бы так или иначе докопалась до правды.
   Улыбка Жюстин была жалкой.
   - И вот еще что... Кати тоже задумалась о нашем необычайном сходстве.
И спрашивала меня, не знаю ли я от Шерил вашего адреса.
   - Мне бы не хотелось... - вскинула глаза Жюстин.
   Я ее понимала. Мне бы тоже не хотелось.
   - Я скажу ей, что мои попытки найти вас не увенчались успехом. Шансов
на то, что она сама разыщет  вас,  крайне  мало:  по-французски  она  не
говорит, Минителем воспользоваться не сможет...
   - А, так ты меня нашла по Минителю?
   - Да, по вашей девичьей фамилии. К счастью, что она у вас  такая  же,
как у матери Шерил.
   - Ты умная девочка. Удачи тебе.
   Расцеловавшись с  Жюстин,  мы  направились  было  к  дверям,  но  она
остановила меня, взяв за плечо.
   - Ты... Я хочу, чтобы ты знала: я Шерил люблю. Это не  важно,  родная
она мне племянница или нет. Я ее люблю, и - если ты ее сестра  -  то  ты
для меня тоже, как племянница... То есть, я хочу сказать, что если  тебе
понадобится моя поддержка, помощь  -  ты  не  стесняйся...  Ты  приходи,
звони. Ладно?
   Я сжала в ответ ее руку. Жюстин открыла дверь. Первым шагнул за порог
Джонатан. Удержав меня за руку, Жюстин прошептала:
   - А этот Джонатан - ему можно доверять?
   - Можно, - сказала я твердо и, чмокнув Жюстин, вышла за дверь.
   Ах, как бы мне самой хотелось в это верить!..

***

   Выйдя от Жюстин, мы уселись на первую попавшуюся  лавку.  Я  вытащила
сигареты.  Джонатан  молча  следил  за  мной.  Мне  никак  не  удавалось
прикурить, ледяной ветер пронизывал нас насквозь. Моя московская шубка -
подарок Игоря - меня отлично защищала, но Джонатан носил  до  неприличия
легкую куртку и, хотя мне никогда не приходилось видеть его замерзшим, с
некрасивым покрасневшим носом, я сказала ему - ладно,  пойдем,  холодно,
здесь не лучшее место для страданий...
   - Если ты беспокоишься обо мне, то не стоит, - ответил он  и  вытащил
из кармана зажигалку  "Зиппо"  -  самую  подходящую  из  всех  возможных
зажигалок для прикуривания на ветру. Удивительная  предусмотрительность,
ведь он не курит...
   Я  затянулась,  размышляя.  Впрочем  -  "размышляя"  -  это  неудачно
сказано... Вряд ли я сумею найти  вам  слова,  которыми  можно  было  бы
выразить мои  ощущения.  Я  была  ошарашена...  нет,  больше  -  я  была
подавлена... нет, - я  была  просто  раздавлена,  как  бетонной  стеной,
свалившимся на меня откровением. Шерил - не дочь Вирджини!  Но  чья  же?
Моей мамы? А как же мама? Неужели обманула меня?
   - Джонатан, - сказала я жалобно, - ты что-нибудь понял?
   - Да... Кое-что.
   - Моя мама - это наша с Шерил мать?
   Джонатан искоса поглядел на меня.
   - Или у вас другая мать, а твоя тебя удочерила...
   - Пойми, этого не может быть! Мама не могла меня обмануть! Я ведь  ее
прямо спросила, не удочерила ли она меня! И она сказала - нет. И  что  я
родилась у нее одна-единственная...
   Меня  била  нервная  дрожь,  сигарета  едва  держалась  в  скрюченных
пальцах, мне было холодно и плохо. Я захлюпала носом.
   Джонатан пошарил в кармане и вытащил оттуда  пачку  бумажных  носовых
платков.
   - Хочешь, поедем ко мне?
   - Хочу, - ответила я.

***

   Не задавая лишних вопросов, Джонатан наполнил  ванну  горячей  водой,
развел в ней пену, дал мне в руки  халат  и  подтолкнул  меня  к  дверям
ванной.  Я  вяло  разделась.  На  меня,  после  пережитого   потрясения,
навалилась апатия и какое-то физическое онемение. Двигаясь, как во  сне,
я сбросила свою одежду на  пол  и  залезла  в  душистую  воду,  покрытую
розовой пеной, погрузившись в нее до носа. Пристроив душ  в  коленях,  я
лежала, ни о чем не думая.
   Неожиданно до меня донесся голос Джонатана, который что-то говорил. Я
не разбирала слов, но мне  не  хотелось  ему  отвечать,  мне  ничего  не
хотелось. Он все продолжал говорить  и  я,  наконец,  пробормотала:  "Не
слышу... Я тебя не слышу, Джонатан..." Спустя несколько  минут  дверь  в
ванную открылась - я ее, наверное, не заперла, - и  на  пороге  появился
Джонатан.
   - Ты что-то сказала?
   - Что я тебя не слышу.
   - А я тебе ничего не говорил.
   - Но я слышала твой голос, - вяло возразила я.
   - Я звонил. В ресторан.
   - Я не хочу никуда идти.
   - Я так и подумал, - кивнул он и присел на край ванны.  -  Поэтому  я
заказал  еду  домой.  Сегодня  ведь  Сочельник,  ты  забыла?  Ты  любишь
индейку?
   Конечно, забыла, ведь я не привыкла его справлять двадцать четвертого
декабря. А вот, оказывается, сегодня праздник, и надо  его  праздновать,
как все люди - радостно и легко. Да только где же мне  взять  радости  и
легкости, когда меня дважды чуть не убили, когда  Шерил  лежит  в  коме,
когда Игорь пропал!
   - Я все люблю...
   Я снова заревела.
   Джонатан поболтал рукой в воде, легонько наплескивая  на  меня  пену.
Затем снял с  моих  колен  душ  и  полил  мне  на  лицо,  смывая  слезы.
Наклонившись  ко  мне,  он  осторожно  поцеловал  меня  в  мокрый   нос,
оторвался, посмотрел мне в глаза и снова наклонился, и  снова  поцеловал
меня в нос, замешкавшись немного... "Сейчас поцелует в губы", - подумала
я и закрыла глаза. Мне это было не неприятно, но и не приятно - мне было
все равно, мне было не до этого...
   Ничего, однако, не произошло. Я  открыла  глаза  и  увидела,  что  он
улыбается, глядя на меня.
   - Не стоит так долго сидеть в горячей воде, - сказал  он,  вставая  с
борта ванны. - Может упасть давление.
   С этими словами он направился к двери.
   Но не открыл ее, а снял с крючка махровую варежку и вернулся ко  мне.
Намочив ее, он налил на нее гель и стал меня мыть  нежными,  осторожными
движениями. Тело мое было погружено в воду, и он кружил варежкой по моим
плечам, шее... Я снова закрыла глаза. Мне стало  удивительно  хорошо,  и
это "хорошо" на фоне только  что  пережитого  потрясения  было  особенно
сильным, всеобъемлющим - это было блаженство.
   - Ты спишь, что ли? Встань-ка!
   Я послушно поднялась, безразлично подумав о том, что я голая.  Клочья
тугой пены застряли на моих сосках, затем, повисев немного, поползли  по
моему животу. Джонатан стянул с себя свой любимый темно-синий  свитер  с
большим отложным воротником на молнии - такие тут  называются  "водитель
грузовика", - и остался в джинсах и футболке. Его варежка заскользила по
моему телу. Он смотрел прямо перед собой, ровно на то место, по которому
в данный момент плясала махровая рукавица, внимательно и  сосредоточенно
растирая мою кожу, которая розовела от этого массажа.
   - Подними руки.
   Я помедлила, не понимая, к чему ведет это действо,  но  руки  все  же
подняла, закинув их  за  голову.  Джонатан  подлил  геля  на  варе