г глаза ее  широко
раскрылись.
   - Как вы похожи! Вы знаете, что вы похожи? Погодите,  вы  не  сестры,
случаем?
   - Сестры, - сказала я.
   Я понимала, что сейчас она начнет терзаться вопросами, как и  отчего,
и почему я ничего не сказала при поступлении  в  больницу,  а  назвалась
подругой... Но, очевидно вспомнив, что вокруг нас толчется полиция и что
мы попали в  больницу  после  взрыва,  и  что  одна  из  медсестер  была
отравлена вместо меня, она решила не соваться со своими вопросами.
   Что ж, тем лучше.
   - Поговорите с вашей сестрой, - сказала врач, занимая  наблюдательную
позицию.
   - Шерил, ...
   Как и о чем должна я говорить при таком собрании народа?
   - Ги и Джонатан передают тебе привет.
   Никакой реакции. Попробуем зайти с другой стороны.
   - Я была  у  Жюстин,  у  твоей...  у  нашей  тети  -  поправилась  я:
приходилось думать об окружающих меня людях - не может же быть, чтобы  у
одной из сестер была тетя, а у другой нет? -  Жюстин  очень  обеспокоена
твоим состоянием. Она мне рассказала о Вирджини и  Робине.  Оказывается,
Вирджини привезла ребенка из  Москвы!  Маленькую  девочку,  блондиночку,
москвичку...
   Глазные яблоки поплыли куда-то влево.
   - Стоп! - крикнула врач. Я замолкла, она напряженно следила за Шерил.
- Еще что-нибудь скажите, - распорядилась она.
   - И еще Жюстин просила меня тебя поцеловать.
   Я наклонилась и поцеловала Шерил.
   Ее глаза закрылись. "Спящая красавица" наоборот.
   Позади толпы белых халатов я увидела обеспокоенные лица  Джонатана  и
Ги. "Она глаза открыла!" - крикнула им я через головы. Врач обернулась:
   - Я вас поздравляю. Это очень серьезный прогресс. Но сейчас нужно  ее
оставить в покое.  Ни  в  коем  случае  нельзя  перегружать  ее  нервную
систему, она и так  слишком  хрупка  и  нестабильна.  Вы,  должно  быть,
сказали вашей сестре что-то очень важное?
   Я почувствовала, что врачиха умирает от желания  узнать,  что  такого
суперважного содержалось в моих  словах  о  некоей  Вирджини,  привезшей
ребенка из Москвы. Но она,  конечно,  не  спросила,  а  я,  конечно,  не
сказала.
   - Мы уходим, - ответила ей я.

***

   Было решено перекусить и мы втроем отправились в  ближайшее  кафе.  Я
развеселилась от мысли, что у Шерил намечается  прогресс  и  начала  уже
мечтать о дне, когда сознание вернется к ней и мы снова будем вместе.  Я
повезу ее в Москву и познакомлю с мамой! Даже если мама - не наша  мама,
- все равно, она будет счастлива принять Шерил. После того, конечно, как
она переживет шок от такой новости...
   На радостях у меня проснулся аппетит и заказала себе  еду  по  полной
программе: салат из свежих овощей, говяжью вырезку, мороженное  и  кофе.
Ги болтал весь обед о политике, Джонатан иногда спорил с ним, хотя и  не
очень охотно, я вообще их не слушала, предаваясь своим радостным  мыслям
о выздоровлении Шерил. И только когда я хотела  расплатиться  и  достала
свою карточку - мои кавалеры меня остановили и вызвались заплатить, но я
все же достала свою карточку, посмотрела на нее и снова подумала: деньги
у меня не кончаются. На мой счет идут постоянные поступления.  Какой  же
глупостью было предположить, что с Игорем что-то случилось!
   - Ну что, поехали ко мне, посмотрим кассету?
   Это, конечно, Ги выступил. Джонатан  метнул  на  меня  вопросительный
взгляд.
   - Или, хотите, в дискотеку завернемся сегодня?
   На самом деле я больше всего хотела поговорить с Джонатаном, обсудить
все, что случилось за эти дни, надеясь, что разговор с ним внесет в  мою
голову ясность. Но я так устала от двусмысленности наших  отношений,  от
непонятности моих собственных чувств, что  я  уже  была  не  способна  к
какому бы то ни было общению.
   - Пошли, - сказала я.
   - Я не люблю дискотеки, - с вызовом заявил Джонатан.
   - А я обожаю! - с не меньшим вызовом ответила я.
   Джонатан пожал плечами и встал.
   - Желаю приятно провести вечер, - обронил он, направляясь к выходу. Я
проводила его взглядом. Так и не обернувшись, он исчез  в  надвинувшихся
сумерках.

***

   Неожиданно для меня самой оказалось, что мне  совершенно  не  хочется
танцевать. Протрясясь вместе с Ги несколько танцев, я отправилась в  бар
и просидела там весь остаток ночи,  глядя  на  танцующего  Ги,  который,
казалось, был рожден  вместе  с  музыкой.  Девочки  глазели  на  него  и
пританцовывали  вокруг,  Ги  встряхивал  черными  волосами,  его   глаза
отражали вспышки лазеров, тело жило ритмами. Иногда он махал мне  рукой,
зазывая к нему на площадку, но  я  упрямо  сидела  за  столиком  и  пила
коктейль за коктейлем, медленно пьянея и вспоминая, как Игорь меня  увез
от Вадика в ресторан и отпаивал чаем... Никто, как он, не умеет  угадать
настроения и желания! Никто, как он, не умеет их  выполнить,  красиво  и
ненавязчиво; никто, как  он,  не  умеет  окружить  женщину  нежностью  и
необременительной заботой... Никто, как он, не умеет любить!
   Я разревелась. В грохоте ритмов  и  вспышках  света  никто  этого  не
заметил. Тем лучше. Никому нет дела  до  меня.  Игорь  пропал.  Джонатан
демонстрирует свой характер. Я одинока и никому не нужна.
   Все меня бросили.
   Все меня предали.
   Я была пьяна.

ГЛАВА 4. ИГРА СО СМЕРТЬЮ 2: ОБОЗНАТУШКИ-ПЕРЕПРЯТУШКИ.

   Домой я приплелась под утро, совершенно разбитая, и, едва раздевшись,
плюхнулась в постель.
   Проснулась я далеко за полдень.  Натурально,  с  чудовищной  головной
болью. Глотнув две таблетки аспирина, я забралась в ванну.
   Головная боль постепенно затихла, горячая вода расслабила и я  начала
снова засыпать. В полудреме всплыло: Джонатан моет меня. Сосредоточенный
взгляд его светлых, в ободе чернейших ресниц  глаз,  скользит  по  моему
телу.  Кажется,  без  всякого  выражения...  Но  откуда  взялось  тогда,
наполнило электричеством самый пар в ванной, то эротическое  напряжение,
которое так пронзило меня? Загадка... Влюблена ли я в него? Люблю  ли  я
Игоря? И вообще, что такое любовь? Я знаю точно, что я люблю мою маму. Я
знаю точно, что я люблю Шерил.  Это  две  разных  любви,  но  обе  очень
сильные. В любви к мужчине  есть  еще  и  другое:  эротика,  сексуальное
напряжение, которое добавляется  к  любви  человеческой,  эмоциональной,
сердечной... Но если попробовать убрать эту сторону, что  останется?  Не
знаю. Игорь так нежен, так заботлив, так чуток... Мне с  ним  хорошо.  Я
его люблю за то, что мне с ним хорошо? За  все  то,  что  он  мне  дает?
Корысть? Любила бы я его, если бы он мне всего этого не давал?
   Я попробовала  представить  себе  себялюбивого,  эгоистичного  Игоря.
Бр-р, какой кошмар! Такого бы я не любила, не смогла бы. Значит,  любовь
не бескорыстна. Моя, во всяком случае.
   Однако,  вот  есть  же  люди,  которые  любят  стерв   и   стервецов,
развратников и развратниц, эгоистов и эгоисток... Я не  говорю  о  любви
жертвенной - это святые люди, которые живут с инвалидами, с  больными  и
так далее. Перед такими я преклоняюсь.  Я  говорю  о  безумцах,  которые
растрачивают сокровища своей души на всякую дрянь и пьянь. Они сами  кто
- святые или ущербные? Они и есть образец любви бескорыстной? Когда тебе
в морду дают, в прямом смысле и в переносном,  а  ты  бьющую  тебя  руку
целуешь?
   Нет, эти безумные, преданно любящие своих  драгоценных  негодников  и
негодниц  -  они  любят  в  этой  любви  себя.  Потому  что  они  в  ней
реализуются. Потому что им нужны всепоглощающе сильные чувства, а  столь
сильные чувства требуют и успешно вызывают к себе глубокие эгоисты.  Как
в физике: чем больше разница потенциалов, тем больше электричества.  Так
что эти мазохисты тоже находят  свой,  хотя  и  специфический,  душевный
комфорт в столь, казалось бы, некомфортных отношениях...
   Бывает  ли  вообще  любовь  полностью   бескорыстная?   Если   начать
анализировать, разлагать ее на составные -  получится,  что  любви-то  и
нет. Есть все время выбор, хотя и подсознательный, кто  тебе  что  дает.
Пусть речь и не идет о  материальных  благах,  пусть  даже  о  душевных,
духовных, энергетических - все равно, мы выбираем тех, кто нам дает...
   Вода в  ванне  начала  остывать.  Выпроставшись  из  кружев  пены,  я
потянулась за душем. Мои философствования навеяли на  меня  еще  большую
тоску. Чем тогда жить, если настоящей любви не  существует?  Получается,
что существует только одна ценность: комфорт. Каждый стремится к  такому
роду  комфорта,  который  для  него   наиболее   существенен:   один   к
материальному, другой к душевному,  третий  к  энергетическому  -  вроде
всяких  слабаков,  которым  нужна  постоянная  подпитка;   четвертый   к
интеллектуальному... Или вот еще разновидность: люди, которым  комфортно
только тогда, когда они себя чувствуют выше других. И  они  ищут  любыми
способами средства это доказать: кто на шмотки с косметикой  разоряется,
кто карьеру как безумный делает... Эта  порода  любит  только  тех,  кто
способен им помочь самоутвердиться  в  их  тщеславных  притязаниях,  кто
послужит двигателем в их  продвижении  на  вершину  общества.  В  общем,
любовь как средство передвижения по жизни.
   Паскудно все это. Но ведь это правда, не так ли?
   Я закрутила воду, и услышала, как надрывается мой телефон. Впрыгнув в
махровый  халат,  я  пошлепала  мокрыми  ступнями  к  аппарату,  который
по-прежнему стоял на полу в гостиной.
   - Кати! Что-то случилось?
   Я вдруг подумала: сейчас она скажет, что Шерил пришла в сознание!
   - Нет,  почему...  Просто  кто-то  оставил  запись  на  автоответчике
по-русски.
   Игорь?! А кто же еще, конечно он! Слава Богу, объявился!
   - Я сейчас же приеду! Хотя, погодите, я же  могу  прослушать  отсюда!
Повесьте трубку, пожалуйста, и не снимайте, когда я буду звонить.
   Сбегав за тапочками и довытершись,  я  набрала  свой  прежний  номер.
Заговорил  моим  голосом  автоответчик  -   сначала   по-русски,   потом
по-французски, - и я нажала свой код.
   " Добрый день, Оля, это Владимир Петрович. Ко мне  приходил  человек,
он привез вам от Игоря портативный  компьютер.  Я  ему  дал  ваш  адрес,
поскольку он не смог до  вас  дозвониться.  Так  что  ждите  гостя,  он,
по-моему, сразу к вам и поехал. Позвоните мне как-нибудь, а то вы совсем
пропали. Надеюсь, у вас все в порядке? "
   Ох, у меня ровно наоборот, Владимир Петрович: все не в порядке...  Но
я вам про это рассказывать  не  буду.  Я  снова  позвонила,  Кати  сняла
трубку.
   - Должен приехать  человек,  он  привезет  мне  компьютер.  Не  знаю,
говорит ли он по-английски, но даже если и да,  то,  пожалуйста,  ничего
ему не объясняйте: кто вы да что вы и где  я.  Просто  заберите  у  него
компьютер и все. Ладно?
   - Разумеется, мне ничего не стоит выполнить вашу просьбу. А он  когда
должен приехать?
   - Скоро, в течение  ближайшего  часа.  Я  тоже  подъеду,  только  вот
соберусь, а то я только что из ванны.
   - Хорошо, буду вас ждать. А... Какой компьютер?
   - Не знаю, - удивилась я. - Портативный.
   - С Windows 95?
   - Наверное...
   - Вы не возражаете, если я пока в пасьянсы поиграю?
   Ах, вот оно что! Я даже умилилась.
   - Конечно, Кати, никаких проблем...
   - Я, кстати, если вы еще им не владеете, могу вас научить. Windows 95
только вышел пару месяцев назад.
   - Спасибо. С удовольствием.
   Все четко: услуга за услугу. Мир устроен просто и разумно.
   Впрочем, это очень мило с ее стороны.

***

   Значит, Игорь дал о себе знать. Из какого-то  таинственного  небытия,
из тотального отсутствия в моей жизни, которое длится уже  почти  месяц,
он, наконец, стал подавать мне знаки.  Может  быть,  он  оставил  мне  в
компьютере какую-нибудь записку, письмо? Нам  с  ним  случалось,  уходя,
оставлять наш  домашний  компьютер  включенным  с  запиской  на  экране.
Конечно, это были  ерундовые  послания,  типа:  "Игореша,  если  придешь
раньше меня, мясо в духовке. Я у Наташки, буду к семи".  Или:  "Оленька,
меня срочно вызвали, не жди к ужину. Я тебе позвоню".  Но  все  же,  как
говорят юристы, прецедент использования компьютера для личной  переписки
был, и я очень надеялась найти в нем письмо от  Игоря.  С  объяснениями,
что происходит.
   Я схватила фен и стала сушить волосы. Я вообще эту штуку не люблю, от
нее портятся волосы, но я торопилась. С грехом пополам одевшись, я  даже
не стала краситься, соблюдая на сей раз заветы доктора, уже и так  много
раз мною нарушенные.

***

   До моей прежней квартиры было всего несколько  станций  метро,  минут
двадцать в общей сложности. Сердце мое  билось  в  предчувствии  чего-то
важного, казалось, что вот сейчас, с получением этого подарка от  Игоря,
я все сумею понять, все увидеть  с  логичной  ясностью  -  все  события,
которые происходили и происходят вокруг меня. Интересно, кто привез  мне
компьютер? Знаю ли я этого человека? Вообще-то странно, что  у  него  не
было моего адреса... Хотя нет, почему странно? Разумно,  Игорь  дал  ему
мой телефон, а уж где встретиться, я бы решила сама. Но человек этот  не
дозвонился, и попросил мой адрес... Хотя, стоп: Кати  не  говорила  мне,
что были звонки! Но он мог ее и не застать - она проводит немало времени
в больнице. А на автоответчике он не захотел  оставлять  послание...  Не
понятно, впрочем, почему, у него все-таки было поручение... Да нет,  все
наоборот: я же переехала,  и  Игорь,  не  зная  моего  нового  телефона,
направил своего посыльного в Владимиру Петровичу, в  надежде,  что  тому
известны мои новые координаты! Да какая, собственно,  разница!  Главное,
что Игорь объявился! И в компьютере  наверняка  письмо  от  него!  Может
быть, Игорь мне даже написал,  что  он  сумеет  приехать  в  Париж,  как
собирался, и тогда мне не придется ехать с Джонатаном в Москву...  Игорь
мне все сумеет объяснить, я уверена. И все станет на свои места, и  этот
кошмар,  наконец,  закончится!  Я,  кстати,  могу  познакомить   его   с
Джонатаном... Хотя нет, зачем? Вовсе ни к чему их знакомить!
   Мойша, выйди из машины, сказала я себе. Еще не известно,  есть  ли  в
компьютере письмо от Игоря, а я уже пытаюсь решить, знакомить ли  его  с
Джонатаном! До чего же глупо человеческое воображение устроено, скажу  я
вам.

***

   Подходя к своему прежнему дому, я увидела необыкновенное оживление. В
нашу улицу набилась куча народу. Протиснувшись, я рассмотрела  с  другой
стороны машины полиции и "скорой помощи". Недоброе предчувствие кольнуло
грудь и я рванулась к подъезду.
   У двери я была вынуждена отступить. По лестнице два санитара спускали
носилки, на которых лежало тело, укрытое с головой.
   С головой - значит мертвое, промелькнуло в сознании.
   - Кто это? - крикнула я.
   Мне не ответили, только один из санитаров молча посмотрел на меня.
   Пропустив их, я рванула к лифту, нажала  непослушным  пальцем  кнопку
третьего этажа. Только не это, молила я, только не это! Как  же  мне  не
хотелось, чтобы лифт приехал на третий этаж, чтобы его двери  раскрылись
передо мной, чтобы моим глазам предстало то  страшное  зрелище,  которое
рисовало мне мое воспаленное воображение!...

***

   ... Но, к моему бесконечному ужасу, оно было именно  таким,  как  мне
представлялось: дверь моей прежней квартиры была распахнута настежь и  в
ее просвете роились черные полицейские мундиры.
   Негнущимися ногами ступила я  из  лифта,  глядя  остолбенело  на  эту
картину.  На  меня  никто  не  обратил  внимания,  и  на  мгновение  мне
показалось, что я все это вижу во сне.
   Я бессильно привалилась к распахнутой двери.
   Это был не сон.
   На полу был нарисован белый контур  недавно  лежавшего  тут  тела,  и
большая, темно-красная кровавая лужа в его центре почему-то  показалось,
не правдоподобной, ненастоящей, бутафорской.
   Но дурно мне сделалось  по-настоящему.  Я  качнулась,  схватилась  за
дверь руками и зажмурилась.
   "Вам плохо?" - услышала я чей-то голос.
   Но открыть глаза было выше моих сил.  Я  цеплялась  за  дверь,  боясь
упасть. И вдруг мои руки ощутили занозистую, вывороченную  древесину.  Я
чуть-чуть приоткрыла глаза.  Дерево  оказалось  вспучено  множественными
пробоинами.
   Мне сделалось холодно и в голове зазвенело, однотонно и бессмысленно,
как будто через помехи прорывалась какая-то мысль, а мое подсознание  ее
глушило, как глушили раньше "вражеское" радио.
   - Девушка, вам плохо? Вам помочь?
   Повернулась  на  голос.  Один  из   полицейских   смотрел   на   меня
обеспокоено.
   - Что с Кати? - схватила я его за рукав.
   - Вы кто?
   - Я мать ее подруги... То есть я дочь... Нет, я подруга ее дочери!  -
выкрикнула я, наконец. Мысли путались в моей голове до обморока.
   - Обратитесь вон к тому господину.
   Господином оказался комиссар Гренье. Увидев  меня,  он  оторвался  от
рассматривания какого-то предмета и выпрямился. Я бросилась к  нему,  и,
долетев до его широкой груди, припала щекой к шерстяной ткани его серого
костюма. "Сейчас расплачусь", - подумала я.
   Но я не расплакалась.
   Я упала в обморок.

***

   Я обнаружила  себя  на  диване  в  своей  прежней  квартире.  Комната
опустела, в ней остались только комиссар Гренье и врач.
   - Ну вот и отлично, - сказал последний, увидев, что я открыла  глаза.
- Как вы себя чувствуете, мадмуазель?
   - Ничего... Все в порядке.
   Врач склонился  надо  мной,  щупая  пульс.  Удовлетворенно  кивнул  и
произнес: "Вам бы хорошо чашечку кофе".
   - Я сделаю, - села я на диване. Голова кружилась, но в остальном  все
было сносно.
   - Я вам приготовлю, -  вызвался  комиссар.  -  Ей  больше  ничего  не
грозит? - обратился он к врачу.
   - Думаю, что нет. Это был просто легкий  обморок  на  почве  нервного
потрясения.
   - Тогда вы можете быть свободны.
   Доктор стал одеваться, а комиссар отправился на  кухню.  Я  предпочла
лечь обратно.
   - Полежите, - кивнул врач, - вам стоит полежать  еще  полчасика  хотя
бы. Кофе сделайте сладким!
   - Я всегда пью сладкий...
   - Тем лучше.
   С этими словами он покинул мою бывшую квартиру.
   Комиссар пришел с сахарницей, снял с  тумбочки  у  дивана  телевизор,
поставил его на пол, водрузил на его  место  сахарницу,  снова  ушел  на
кухню и вернулся с двумя  дымящимися  чашками  кофе,  которые  пристроил
рядом с сахарницей на пыльной  тумбочке.  Усевшись  на  стул  рядом,  он
посмотрел на меня.
   - Ты как?
   - Нормально.
   - С тобой можно говорить? Ты в обморок не грохнешься снова?
   - Постараюсь, - криво-слабо улыбнулась я.
   - Ты поняла, что случилось?
   - Догадываюсь...
   Мне захотелось погрузиться обратно в обморок, в небытие.  Как  Шерил.
Молчи, не говори ничего, комиссар Гренье!
   Но он сказал. Слова упали, как ножи, мягко  войдя  в  серое  вещество
мозга:
   - Кати убили.
   Я прикрыла глаза. Комиссар ждал, пока я слажу с эмоциями.
   - Как? - тихо спросила я, не размыкая век.
   - Расстреляли через дверь.
   Я натянула плед на лицо. Сделалось темно и тепло. Плед пах пылью.
   Пусть, только бы не вылезать. Спрятаться, исчезнуть, замереть.
   Только бы не видеть эту жизнь, в  которой  меня  убивают.  В  которой
убивают людей вокруг меня.
   Вместо меня.

***

   Комиссар подождал некоторое время, потом осторожно позвал: "Оля?"
   - Компьютер, - пробормотала я, высунув нос наружу.
   - Что?
   Я, с трудом подбирая слова,  стала  объяснять  про  звонок  Владимира
Петровича, про некоего человека, привезшего  мне,  якобы,  компьютер  от
Игоря. Комиссар строчил в блокноте.
   - У него есть дипломатический иммунитет?
   - Я не знаю, какую должность он занимает, и даже  фамилию  его  -  не
знаю... Но у меня есть номер его телефона.
   Я продиктовала и  потянулась  за  чашкой  с  кофе.  Комиссар  любезно
поддержал чашку, которая плясала на блюдце в ритм моим дрожащим пальцам.
   - Вы понимаете, что это меня хотели убить? - спросила я.
   Комиссар запустил пятерню в рыжие волосы.
   - Скорее всего... - наконец, проговорил он.
   - Ради чего было бы убивать Кати?
   - Можно  все-таки  предположить,