ль:  как  же  он  мог  войти  в
квартиру?! Дверь ведь была заперта!!!
   Я села рывком, напрягая слух. Ничего не слышно. Ни шороха, ни скрипа.
Мне, должно быть, приснилось...
   Еще подождала, послушала. Тишина. Только гулкий стук  сердца  в  моих
ушах. Еще немного такой жизни, и я начну принимать валокордин, как мама.
   Я все же выбралась из кровати и осторожно выглянула из своей комнаты.
Окна без занавесок пропускали достаточно света от фонарей  на  улице,  и
можно было вполне убедиться, что в гостиной никого нет.
   Прокралась в прихожую. Пусто.
   Подошла к двери. Закрыта.
   Потрогала замки.
   Замки были не заперты!
   Но я прекрасно помню, что я их запирала!!!
   Меня обуял такой  ужас,  что  парализовало  даже  дыхание.  Несколько
секунд я неподвижно стояла у двери,  боясь  обернуться.  Мысли  метались
какими-то обрывками, ничего не соображалось, кроме одного:  он  здесь!!!
Убийца - в моей квартире!!!
   Бежать. На лестничную площадку, звонить в соседские  двери,  кричать,
звать на помощь!
   Ничего, что я босиком, ничего, что я  ночной  рубашке  -  лучше  быть
живой босиком, чем мертвой в белых тапочках!
   Мне казалось, что дуло пистолета смотрит мне в спину.  Мне  казалось,
что в спину уставились два пустых,  безжалостных  глаза.  Но  обернуться
было выше моих сил. Я осторожно взялась за ручку двери. Тихо прижала  ее
книзу, потянула дверь  на  себя.  Узюсенькая,  острая  полоска  света  с
лестничной площадки проникла в образовавшуюся щель. Еще мгновение, и...
   Горло мое перехватило...
   Горло мое перехватили.
   Удавкой.

***

   ... Сквозь ресницы проникал слабый свет. Такой примерно, какой  может
давать настольная лампа под абажуром. Если я в раю, то у них  тут  очень
интимно...
   Я чуть-чуть приоткрыла глаза. В моей комнате горел ночник -  один  из
тех, которые я выбирала с любовью и заботой о нашем с Шерил уюте.
   Странно, я была все еще жива.
   Я лежала на кровати.
   В кресле сидел убийца.

***

   ... Это был тот самый брюнет, с лицом манекенщика и улыбкой  ребенка.
Красивые карие глаза смотрели  прямо  на  меня,  но  их  выражение  было
неуловимо, и ничего в них не изменилось, когда наши взгляды встретились.
   У меня горела, как от ожога, кожа  на  шее.  Я  прикоснулась  к  ней.
Полоска кожи была выпуклой, опухшей, воспаленной. Больно.
   К тому же и голова моя плохо работала - кратковременное удушение явно
не улучшило мозговую деятельность,  и  голова  была  ватной,  тяжелой  и
тупой.
   Может быть поэтому я, только что умиравшая от ледяного ужаса при виде
каких-то   двух   парней   на   улице,   почувствовала   лишь   какой-то
неопределенный, слабый, размытый страх, обнаружив в моей комнате убийцу.
   Я оперлась на локоть и снова посмотрела на него, на этот раз в  упор.
И снова подивилась: ничего не отразил его стеклянный взгляд.  Зрачки  не
двинулись, веки не мигнули. Будто он  был  один  в  комнате  и  смотрел,
задумавшись, на пустое место.
   На коленях у него лежал пистолет.
   -  Как  тебя  зовут?  -  спросила  я  по-русски,  демонстрируя   свое
необыкновенное самообладание и потрясающую догадливость.
   Его темные зрачки немного сфокусировались.
   - Тебе какая разница? - он  ничуть  не  удивился,  и  голос  его  был
спокоен и равнодушен.
   - А тебе какая?
   - Мне - никакой.
   - Так скажи.
   - Ну, Дима.
   Он, мерзавец, в отличие от меня, даже ничего не демонстрировал -  так
глубоко ему было наплевать на меня. Так он меня и убьет -  равнодушно  и
спокойно... Когда?
   И вдруг я вспомнила, что Джонатан едет ко мне! Дверь открыта...  Если
этот Дима не закрыл замки! Тогда, может, у меня есть шанс...  Интересно,
сколько времени прошло с его звонка?
   - Который час? - спросила я.
   Дима сверкнул золотым браслетом:
   - Без десяти.
   - Без десяти что?
   - Два. А тебе зачем?
   - Так просто. Я спала... Или была в обмороке... Я точно не знаю.
   Мне  было  необходимо  потянуть  время,  дотянуть  время  до  приезда
Джонатана. Еще каких-то десять-двадцать минут! Джонатан меня  спасет,  я
не сомневалась в этом!
   Я только сомневалась, успеет ли...
   - Почему ты меня не убил сразу, Дима?
   - А так...
   - "Так" - это как?
   - Интересно было.
   - Интересно - что?
   - Посмотреть на такую везучую.
   - Ну и как, посмотрел?
   Дима кивнул.
   - Ага. Красивая ты телка.
   - Подхожу как кандидатура на труп?
   - Какая дура?
   - Ладно, проехали. Тебе как, Дима, убивать нравится?
   - А мне без разницы.
   Ведь точно, ему  без  разницы.  В  этих  карих,  осененные  длинными,
загнутыми кверху ресницами глазах, тотально отсутствовало какое бы то ни
было выражение  -  ни  жестокости,  ни  наглого  бахвальства,  ни  тупой
готовности  исполнять  чью-то  волю  -  ничего,   того,   что   привычно
ассоциируется с обликом преступника. Пустые, красивые приспособления для
смотрения.
   Я,  стараясь  не  производить  резких  движений,  села   на   кровати
по-турецки. Дима не шелохнулся, но взгляд его напрягся и пальцы  сжались
на рукояти пистолета. Увидев, что я всего-навсего устроилась  поудобнее,
он немного расслабился, по-прежнему не сводя с меня глаз.
   - Ты предпочитаешь убивать красивых девушек или некрасивых?
   - Ты чо, интервью у меня решила взять? - поинтересовался убийца.
   - Что-то вроде того. Первый раз ведь киллера вижу.
   - И последний.
   - Ну что ж, бог дал, бог взял - решила я не заострять тему.
   - Это верно, - хмыкнул Дима. И, подумав, сообщил:
   - Красивых жалко в расход пускать, с ними лучше баловаться.
   - Практичный.
   Дима, кажется, не совсем понял, отчего я его обозвала "практичным"  и
задумался. Поразмыслив, он равнодушно поинтересовался:
   - Чо, помешала кому, что ли?
   - А ты "чо", не знаешь, что ли? Тебе же заказали?
   - А я чо,  спрашиваю,  что  ли?  Мне  деньги  заплатили  -  половину,
остальное потом, - и вперед. Я в чужие дела не лезу.
   - Жаль. Мне бы хотелось узнать...
   - На фига тебе? Все равно я тебя убью.
   - Ну, пока ведь я еще жива. Вот и интересно.
   - Может, мужик твой, из ревности?
   - А тебе что, мой муж заказал?
   - А я чо, знаю, кто?
   - Ну, какой из себя?
   - Щас, так я тебе и рассказал.
   - Мой муж темно-русый, у него такой коротко стриженный ежик...
   - Не. Другой.
   - Скажи, какой?
   - Ты чой-то разговорилась тут, - Дима многозначительно погладил  свой
пистолет. - Давай, дездемона, молись.
   - Если  ты  меня  сейчас  убьешь,  то  к  чему  тогда  такие  секреты
разводить? Скажи!
   - Во, бабье: ее сейчас прикончат, а она все свой нос  сует,  куда  не
надо. Молись лучше, пока я добрый.
   "Молись". У Димы в  расстегнутом  вороте  рубахи  виднелся  массивный
золотой крест. Вот  парадокс:  жертва-атеистка  и  христианин-убийца!  Я
что-то путаю и это не в Библии написано: "не убий"?
   - Скажи!
   - Вот, привязалась... Тот тоже русый был. Только светлый. И волосы  у
него длинные.
   Бог мой, Сережа? Опять Сережа?
   - Худой и высокий?
   - Будет с тебя. Хорошенького понемножку.
   - А машину ты заминировал?
   Дима довольно ухмыльнулся. Я поняла это как подтверждение.
   - Скажи, Дима... А ты видел, там была еще другая девушка... Она  тоже
пострадала... Она при смерти - торопливо добавила я, вспомнив  комиссара
Гренье. - Ты ее тоже хотел убить или это просто случайно?
   - Она чо, жива еще?
   - Врачи говорят - не выберется. Так ты хотел - нас обеих...?
   - Я ничо не хотел. Мне заплатили - я работаю.
   - Заплатили - за обеих?
   - Может, за обеих. А может, и нет, - самодовольно интриговал Дима.
   Мне показалось, что это "интервью" придало  ему  чувство  собственной
важности - он был владетелем секретов, распорядителем жизней... Если  бы
не обстоятельства, в которых разворачивалась сцена, я бы посмеялась  над
этим самодовольным ничтожеством с половиной извилины в мозгу, да  и  той
дефективной.
   Но сейчас мне было вовсе не до смеха. И я, стараясь спрятать поглубже
свое презрение, продолжала задавать ему  вопросы,  в  надежде  дождаться
Джонатана.
   - А ты других людей, до нас... Уже убивал?
   - И-и, мать твою... Ну ты как скажешь! Я те  чо,  выпускник  детского
сада?
   - Не жалко?
   - А чо это мне должно быть жалко?
   - Ну, например, тебе бы не хотелось, чтобы тебя убили? Другим тоже не
хочется, понимаешь?
   - Ой, щас заплачу.
   - Ну, подумай, Дима, на  секунду:  я  же  ничего  плохого  никому  не
сделала. Я не знаю, чем я этим людям помешала. Но я не хочу умирать!
   Разумеется, я вовсе не  пыталась  его  разжалобить.  Было  бы  смешно
надеяться разжалобить наемного убийцу. Но было необходимо тянуть время -
вот я и тянула его изо  всех  сил,  пытаясь  говорить  что-то,  наиболее
подходящее в такой ситуации. Ну не последний же фильм с ним обсуждать!
   - Согласись, это несправедливо!
   Дима нервно дернулся.
   - Ты мне, это, кончай тут сопли  разводить!  Дура,  что  вляпалась  в
какое-то дело... А теперь, чо, кранты. Не я, так другой тебя шлепнет.
   - Отпусти меня, Дима! Я спрячусь! Далеко,  меня  никто  не  найдет  и
никто не узнает, что я жива, - я придала жалобную интонацию голосу. -  А
ты скажешь, что убил меня, получишь свой гонорар, и никаких проблем...
   - Заткнись. - Голос стал злым. - Будешь тут вые...ться, я  тебя  враз
пристрелю, поняла?
   Для пущей убедительности он поднял пистолет с колен и наставил его на
меня. Пистолет был большой, тяжелый -  в  марках  я  не  разбираюсь,  но
глушитель я узнала. Один тихий звук, и меня нет.
   Я прикрыла глаза со смиренным видом, стараясь изо всех  сил  выдавить
слезу, чтобы она красиво скатилась по щеке из-под моих длинных,  хоть  и
светлых ресниц.
   Слеза, однако, и не думала появляться. Ну  надо  же!  Я  в  последний
месяц плачу так часто, так себя, несчастную, жалею, а тут, как назло,  -
ни слезинки! И это, можно сказать, перед лицом смерти!
   - Пойми, Дима, - заговорила я дрогнувшим голосом, нервно сжимая  руки
и не поднимая глаз, - я жить хочу, я хочу любить!  Мне  только  двадцать
один год, вся жизнь еще впереди!.. Любить, рожать детей... Это  жестоко,
лишать меня...
   Уф, даже слезы появились на глазах!  Я  замолчала,  словно  борясь  с
нахлынувшими  рыданиями,  думая  только  об  одном:  сколько  еще  минут
осталось до прихода Джонатана.
   Со стороны кресла не последовало никакой реакции.
   Я подождала. Тишина.
   Пришлось поднять красивые длинные ресницы  со  слезой  и  глянуть  на
убийцу Диму. Он самодовольно улыбался, крутя  на  пальце  пистолет.  Вид
моего смиренного унижения ему льстил.
   Я всхлипнула. Он молчал. Я шмыгнула еще раз носом. Улыбка  его  стала
приобретать игривое выражение.
   - А чо... Это... - прорезался, наконец, он.  -  Если  хошь,  давай...
Перепихнемся пару раз, утешишься напоследок!
   Я потеряла дар речи. Такого поворота дела я не  ожидала...  Надо  же,
какая широта души! Решил облагодетельствовать меня!
   Кажется, я уставилась на  него  с  таким  обалдевшим  видом,  что  он
добавил:
   - И мне, это, тоже ... конпенсанция будет,  что  я  с  тобой  столько
чикался.
   Я не находила слов. Я не знала, как  реагировать,  что  сказать,  как
отвести еще одну опасность, нависшую над моей бедной головой.
   - Я... я не могу... я...
   - Ты ж не целка, в рай все равно не попадешь!
   - А что, в рай только девственницы попадают? - тупо спросила я.
   - А хрен его знает, я там не был, - хохотнул он. - Ну так чо,  давай?
Любишь, небось, это дело? - он постучал указательным пальцем  по  пальцу
другой руки. - Соглашайся - поживешь еще полчасика, порадуешься. А то  я
тебя тогда прямо щас и пристрелю.
   - А тебе что, полчасика хватит? - спросила я с вызовом.
   Это было крайне неосторожно с моей стороны. Дима  заерзал  в  кресле.
Даже издалека было заметно, что джинсы  его,  в  том  месте,  где  вшита
молния, забугрились.
   - Я те чо, бля, только с пушкой управляюсь, по-твоему?
   - Нет-нет, я просто пошутила, - заторопилась я, - ты  что,  шуток  не
понимаешь?
   - Не понимаю, - отрезал Дима и снова навел на меня пистолет.
   - Я ничего такого не имела ввиду... - лепетала я, осознав,  что  дело
приняло совсем дурной оборот. - Я не хотела тебя обидеть...
   - Значит так: или ты раздеваешься по-быстрому, и молча! - или я  тебя
щас пристрелю и оттрахаю твой тепленький труп. Выбирай.
   О, у меня есть право выбора! Какой шанс!...
   - Я думаю, что моему трупу, даже тепленькому, будет  все  равно...  -
произнесла я, холодея от собственной дерзости.
   Я не договорила. Пуля жжикнула возле моего уха и влепилась  в  стенку
позади меня. Мои руки нервно затеребили пуговицы ночной рубашки. Их было
много, они были мелкие, мои пальцы плохо слушались.  Голова  тоже  плохо
работала. На вопрос: что делать? - разум глухо молчал.
   Дима пожирал меня глазами, и  даже  в  полумраке  было  заметно,  как
наливалось краской его лицо. Не от стыда, разумеется, а от похоти. В нем
вдруг проступили кавказские  черты  и  мой  разум,  который  отказывался
придумать что-нибудь дельное, занялся пустяками, а именно: доискался  до
объяснения факту, отчего это лицо "обольстительного  брюнета"  напомнило
мне итальянский тип - Дима был, наверняка, наполовину кавказец.  Говорил
он, однако, без акцента, вырос, со всей очевидностью, в России...
   Мне отчего-то представился  провинциальный  городок  средней  России,
оживленный рынок, на  котором  торговцы  из  южных  республик  продавали
фрукты и покупали себе женщин... Он, небось, и отца-то своего  не  знал.
Обрюхатив какую-нибудь малограмотную  деваху,  светловолосую  и  пышную,
кавказский мужчина отвалил к себе домой, к раздобревшей  усатой  жене  и
куче хорошеньких черноглазых детишек, оставив девахе пачку мятых-грязных
базарных рублей и пару ящиков непроданных мандарин...
   ... Кто-нибудь может мне объяснить, как  подобные  размышления  могут
влезть в голову,  на  которую  наведено  дуло  пистолета?  Да  еще  и  с
глушителем. Да еще когда вас хотят изнасиловать, прежде чем  эту  голову
разнесет на кусочки пуля? Непостижимо.
   - Ты чо, бля, издеваешься, да? - нетерпеливо напомнил о себе Дима.  -
А ну, - махнул он пистолетом, - тащи через голову!
   Я застыла. Мыслей не было  никаких.  Был  только  вопрос:  на  чем  я
выиграю больше времени - если  буду  сама  раздеваться,  или  если  буду
упрямиться?  Если  я  буду  упрямиться,  он  может  меня   действительно
пристрелить. Или придушить. Или ударить пистолетом по  голове.  Тогда  я
потеряю сознание, а вместе с ним - последние надежды на то,  что  голова
сварганит что-нибудь вразумительно-спасительное...
   Но я не успела додумать. Дима сделал бросок с кресла  и  рванул  полы
моей ночной рубашки.
   Пуговички бешено застучали по паркету.

***

   Он задохнулся, глядя на мое стройное, белокожее тело. Мне показалось,
что его расперло так, что он не мог пошевелиться.  Несколько  секунд  он
неподвижно созерцал меня, шумно дыша.
   Потом  он  протянул  руки.  Подергался,  словно  не  зная,   за   что
схватиться.
   Схватился за грудь. Больно, жестко схватился.  Стал  мять,  прищемляя
между толстыми смуглыми пальцами с грязными ногтями, мои соски.
   Господи, да  что  же  ты  не  едешь,  Джонатан!  Скорее,  скорей  же,
пожалуйста, приезжай!
   Дернув меня за ноги, Дима завалил меня на кровать.
   - Раздвинь ноги! Ноги раздвинь, говорю! - прохрипел он,  ударив  меня
дулом пистолета по бедру.
   Наверняка останется синяк.
   Впрочем, трупу моему это будет достаточно безразлично.

***

   Уставившись тяжелым, налитым кровью взглядом в мои раздвинутые  ноги,
Дима снова подергался, будто не зная, с  чего  начать,  и  вдруг  въехал
своим лицом между ними.
   Я задохнулась от ненависти и от чувства моей тотальной беспомощности.
   Но, против моих худших ожиданий, Дима ко мне  не  прикоснулся.  Я  не
сразу поняла, что там делает его  голова,  как  вдруг  услышала  громкий
вдох, сопровожденный постаныванием. Дима меня... нюхал!
   Меня аж помутило от отвращения. Глядя на черноволосое, кудрявое темя,
шумно копошившееся у моего лобка, я мстительно  представляла,  как  меня
вытошнит прямо на него.
   Дима, однако, на дыхательной гимнастике долго задерживаться не  стал.
Я услышала,  как  ззыкнула  молния.  Он  распрямился,  ухватил  меня  за
подмышки, поставил на колени, и опрокинул на себя. Я стукнулась  лбом  о
его грудь. Тогда он дернул меня за волосы и потянул мою  голову  дальше,
вниз...

***

   Трудный хлеб убийцы полит, должно быть, потом. Крепким, мужским. И не
только им.  В  своих  не  праведных  трудах  и  хлопотах  по  скорейшему
устранению ни в чем не повинной Ольги Самариной, наемник  явно  не  имел
времени помыться.
   Он вонял.
   Вонял повсюду и всеми запахами давно немытого человеческого тела.
   Мне приходилось слышать, что есть люди, которых "естественные" запахи
возбуждают. Во мне,  стало  быть,  природа  совершенно  заглохла  и  мой
извращенный вкус любит запахи хорошего  мыла,  дезодоранта  и  приличной
туалетной воды.
   Но  мне  представлялась  достаточно  сложной  задача  объяснить   это
киллеру,  который  столь  щедро  предоставил  мне  ответную  возможность
обнюхать его.
   Однако, то место, в которое он пихнул мое лицо, оказалось средоточием
невыносимо-тошнотворных запахов. Хотелось натянуть на  себя  противогаз.
Сжав зубы, едва дыша, я пробормотала:  "А  не  сходишь  ли  ты  помыться
сначала, Дима?"
   Он, должно быть, решил,  что  ослышался.  В  крайнем  случае,  что  я
пошутила. Он оттянул меня за  волосы,  чтобы  посмотреть  мне  лицо.  Но
отвращение,  написанное  на  вышеуказанном  лице,  подтвердило,  что  не
ослышался и что это была не шутка...
   Несколько запоздало я поняла, что мои гигиенические навыки смертельно
опасны, и предложение джигиту помыться равносильно  оскорблению.  Потому
что он приставил пистолет к моему виску и прошипел: "Пристрелю,  бля.  А
ну, давай!"
   И он снова ткнул меня лицом в свой  мощный  пахучий  член,  рванувший
навстречу моему рту из крепко заношенных трусов.
   Не могу.
   Не буду.
   Не буду, и все!
   Пусть стреляет. Прямо сейчас.
   Стараясь не  думать  о  том,  как  сейчас  тихо  хлопнет  выстрел,  я
демонстративно отвернула голову в сторону  дверей,  насколько  позволяли
мне мои короткие, всей волосатой пятерней удерживаемые, волосы.

***

   ...  В  дверях  комнаты  безмолвным  изваянием  стоял  Джонатан.  Мне
показалось, что глаза его, как в "ужасниках", полыхают синим огнем.
   Сделав мне знак, чтобы я молчала, он скользнул  еще  на  шаг  вперед.
Ноги его были босы и двигался он бесшумно.
   Киллер дергал тазом и тянул меня за волосы, пытаясь вернуть мое  лицо
в  исходное  положение.  Его  похотливые  постанывания  перемежались   с
ругательствами и угрозами, не менее грязными, чем его тело.
   Краем глаза я видела, как Джонатан  приблизился  к  спине  убийцы.  Я
молниеносно решила, что атаковать нужно с двух  сторон.  Зажмурившись  и
задержав дыхание, словно перед броском в болото, я изо всех сил  укусила
Диму за пенис.
   Дима взвыл. На голову мою обрушился удар рукоятки пистолета - на этот
раз взвыла я - и почти сразу же его тело оторвалось от  пола  -  я  едва
успела разжать зубы.
   Что произошло дальше, я не очень поняла. Пока я, держась за  разбитую
голову, отчаянно отплевывалась, Дима пару раз перекрутился вокруг  своей
оси и через мгновение его руки, освобожденные  от  пистолета,  оказались
обременены наручниками, которые Джонатан вытащил из своего кармана.

***

   Джонатан пихнул убийцу в кресло, в котором тот совсем  недавно  сидел
по-хозяйски. На этот раз ему было не  столь  комфортно  -  он  завалился
боком и не сразу сумел выпрямиться: мешали сведенные наручниками руки за
спиной. Штаны его все еще были  расстегнуты  и  трусы  спущены,  застряв
резинкой под яичками, отчего все его природное изобилие, богато покрытое
черной курчавой растительностью, с неуместной  царственностью  покоилось
снаружи. Теперь он был смешон и  жалок,