илось, солдат  стащил  с  плеча
автомат "карл-густав" и передернул  затвор.  Девятимиллиметровый  патрон
высокой пробивной силы скользнул в казенную часть.
   Пули пробили бензобак полицейского автомобиля,  и  по  дороге  начала
растекаться бензиновая лужа.
   В стрельбе  наступил  перерыв.  Дитер  менял  магазины.  Тина  ждала.
Приклад ее пистолета был уже полностью развернут и упирался в плечо. Она
использовала "форд" как дополнительную опору. Как только раненый  капрал
показался  из-за  патрульного  автомобиля,  она  нажала  курок:  два  ее
выстрела почти слились в один. Из шеи  капрала  брызнула  кровь;  вторая
пуля раздробила ему ключицу. Капрал упал на спину и сполз в кювет.  Тина
сменила магазины.
   На несколько минут наступило  затишье.  Потом  до  слуха  террористов
начали  доходить  более  слабые  звуки:  потрескивание  объятого   огнем
"лендровера"  и  бульканье,  перемежающееся  стонами,  которые   издавал
полумертвый Лайам Куэрк. Тина подошла к нему. Его душераздирающие  стоны
действовали ей на нервы. Она навела на него свой автоматический пистолет
и снесла ему челюсть. Она видела, что он еще жив, но стоны прекратились.
   - Дурак, - спокойно сказала она и отошла в сторону.
   Дитер выдернул охотничий нож  из  спины  другого  полисмена.  Тот  не
пошевелился. Он в нерешительности  помедлил,  затем,  не  утруждая  себя
переворачиванием тела, поднял за волосы голову полицейского и  перерезал
ему горло. Поток крови  из  артерии  хлынул  на  середину  шоссе,  и  из
валявшихся там пустых гильз образовались островки.  Дитер  вытер  нож  о
синюю шинель убитого и снова вложил  его  в  ножны  на  поясе.  Холодный
мартовский  ветер  заставил  его  вздрогнуть.  Он  ощущал   лихорадочное
возбуждение,  чувствовал  себя  почти  всемогущим.  Такой   же   восторг
охватывал его после особенно сложного спуска на лыжах по  непроторенному
склону, но это было даже лучше. Он опустил  правую  руку  в  лужу  крови
рядом с полисменом и затем поднес ее, всю красную,  прямо  к  лицу.  Это
было видимым доказательством того,  что  ему  дана  власть  убивать.  Он
чувствовал запах крови. Он мог попробовать ее на вкус. Зачарованный,  он
застыл на месте на несколько долгих секунд.
   Лежащий на земле раненый капрал видел из-под машины  ноги  Тины.  Эти
длинные, загорелые нога в нейлоновых чулках - ошибиться было невозможно.
Медленно, дюйм за дюймом, он подтянул к себе кожаную сумку  с  запасными
обоймами для "густава". Казалось, это  заняло  целую  вечность.  Толстая
кожа цеплялась за шершавую поверхность дороги, а сил  у  него  было  уже
совсем немного. Каждое движение сопровождалось невыносимой болью.
   Он  положил  автомат  набок,  используя  сумку  с  боеприпасами   как
подставку. Она даст ему возможность стрелять на  несколько  дюймов  выше
земли. Этого будет достаточно.
   Он прицелился. Кровь и пот застилали ему глаза, все было  размытым  и
нечетким. Он несколько раз моргнул, затем прицелился  снова.  Деревянная
ручка автомата была  скользкой  от  крови.  Зрение  отказывало  ему.  Он
потерял всякое чувство времени.
   Он услышал голоса. Потом снова увидел  эти  длинные  ноги.  Нажал  на
курок, и автомат заколотился в руках, сотрясая все его израненное  тело.
Горячая медь отработанных гильз обжигала лицо.  Он  не  отпускал  курка,
покуда не опустел магазин. Секундой  позже,  чем  надо,  он  вспомнил  о
пролитом бензине.  Он  успел  потерять  сознание  прежде,  чем  вспышки,
вырывающиеся  из  ствола  "густава",  подожгли  горючую   лужу.   Бензин
взорвался, и патрульный  автомобиль  вместе  с  армейским  "лендровером"
поглотили языки пламени.
   Небо заволокло черным дымом.

***

   Фицдуэйн положил телефонную трубку с чувством облегчения.  Он  корпел
над досье фон Граффенлауба больше одиннадцати часов почти без  перерыва,
и только теперь заметил, как он устал и проголодался.
   Содержимое досье и прочие относящиеся к делу бумаги  были  разбросаны
по полированной дубовой столешнице на  козлах  -  Итен  использовала  ее
вместо письменного стола. Документы помогли выстроить более  законченную
картину, касающуюся семьи Граффенлауба и его окружения,  но  это  далось
Фицдуэйну нелегко. Несмотря на большое количество источников  информации
и знакомств,  без  которых  не  может  обойтись  ни  один  деятельный  и
преуспевающий журналист, и на ту помощь,  которую  оказало  ему  добытое
Килмарой  Досье,  Фицдуэйн  довольно  долго  не  мог   связать   воедино
разрозненные факты и понять, какой же была жизнь Руди в Швейцарии.
   Оказалось, что наводить справки о швейцарцах весьма непросто.  Он  не
хотел звонить Гвидо. Остальные же знакомые могли рассказать ему - иногда
с упоминанием самых интимных деталей - о последнем финансовом скандале в
Ватикане, или о том, кто берет и дает взятки в Танзании, или о том,  кто
из русских балерин  спит  с  членами  московского  Политбюро,  но  любой
вопрос,  касающийся  Швейцарии,  похоже,  вызывал  у  респондентов  лишь
неудержимую зевоту.
   Общее  мнение  сводилось  к  тому,  что  Швейцария  -  скучная  дыра,
населенная  скучными  людьми,  все  существование  которых  определяется
набором известных клише: сыр, шоколад, часы с  кукушками,  горы,  банки,
связи с другими странами и "горячие" деньги. Никто не питал симпатии  ни
к Швейцарии, ни к швейцарцам. А на вопросы о Берне все тоже  реагировали
одинаково: тоска, зеленая тоска.
   Фицдуэйн  же  считал,  что,   если   судить   по   расследуемому   им
самоубийству, швейцарцев вряд ли можно считать  такими  уж  скучными,  и
потому засомневался в том, что его знакомые действительно  хорошо  знают
Швейцарию. Вдобавок, в  большинстве  отзывов  об  этой  стране  сквозила
заметная ревность. Ни войн, ни безработицы  в  сколько-нибудь  серьезных
масштабах, один из самых высоких уровней жизни в мире, здоровый климат и
чудесная природа. И впрямь, есть от чего расстроиться.
   Он встал,  потянулся  и  пошел  в  кухню,  чтобы  откупорить  бутылку
охлажденного белого вина. Потом перенес вино, сыр и крекеры в  гостиную,
пнул ногой тлеющее полено в камине,  чтобы  пробудить  его  к  жизни,  и
удобно устроился в кресле. Рядом с собой он положил пульт дистанционного
управления телевизором.
   Оставалось несколько минут до девяти - часа вечерних новостей,  после
которых начнется программа Итен "Сегодня вечером". Странно  было  видеть
на телеэкране эту другую, официальную Итен.  Он  отхлебнул  вина,  огонь
замерцал  и  разгорелся  ровнее,  и  Фицдуэйн  снова  задумался  о   фон
Граффенлаубах.
   В  досье  было  мало  фактов  и  еще   меньше   комментариев.   Отцом
повесившегося мальчишки был Беат  фон  Граффенлауб,  шестидесяти  одного
года  от  роду,  юрист  с  обширными  деловыми  интересами.  Он  жил  на
Юнкернгассе и имел контору на Марктгассе. Он был  родовитейшим  бернским
аристократом,  "бернбюргером"  и  "фюршпрехером"   <Вernburger   (нем.)-
гражданин Берна, Furspreсher (швейц.) - адвокат, защитник. > (что бы это
ни значило). Он был директором различных компаний - в частности,  одного
из четырех больших банков, - военного конгломерата, а также химических и
фармацевтических транснациональных корпораций. В юности он был  лыжником
олимпийского уровня. Конечно, он был богат - но в пределах благоразумия.
В общем, он выглядел трудягой, добившимся чрезвычайных успехов.  Но  что
же означает этот "бернбюргер"?
   В 1948 году бернбюргер женился на бернбюргерше, некой Клер фон Чернер
- судя по приставке "фон", тоже аристократке, - и, раскачавшись немного,
они вместе произвели на свет целую кучу  бернбюргерчиков  (если  точнее,
четверых). Дочь Марта появилась на сцене в 1955-м,  за  ней,  в  1958-м,
последовал сын Андреас, а затем, после четырехлетнего отдыха,  Беат  фон
Граффенлауб всерьез взялся за дело и в 1962  году  породил  близнецов  -
Рудольфа (Руди) и Верену (Врени).
   Близнецы. Как Врени восприняла известие о смерти брата?  Поверяли  ли
они друг другу свои тайны? Близнецов часто многое связывает.  Если  хоть
один человек знает, почему Руди так поступил, то этим  человеком  вполне
может оказаться она. Фицдуэйну  стало  любопытно,  похожа  ли  Врени  на
своего брата.
   В 1976-м - тогда ему было пятьдесят шесть - Беат  совершил  поступок,
отнюдь не отличающийся оригинальностью. Он развелся с Клер и  вступил  в
брак  с  более  молодой  женщиной  -  причем  гораздо   более   молодой.
Двадцативосьмилетняя  Эрика  Зердорф  (без  всяких   "фон")   была   его
секретаршей. Сыграв положенную ей роль, Клер отправилась в Эльфенау, где
и погибла в автомобильной катастрофе - это произошло  два  года  спустя.
Теперь новой миссис Беат фон Граффенлауб было уже  тридцать  три  против
мужниных  шестидесяти  одного,  а  детей  у  них  так  и  не  появилось.
Интересная ситуация. Ведь Беат по целым дням занят -  а  что  же  делать
Эрике, кроме как просаживать его деньги?
   Фицдуэйн попытался решить проблему с бутылкой: она сейчас  наполовину
пустая или наполовину полная? Дабы выйти из тупика, он  налил  себе  еще
один стакан.
   Очень многое будет зависеть  от  того,  как  поведет  себя  Беат  фон
Граффенлауб. Скорее всего, юристу не понравится, что какой-то иностранец
взял на  себя  расследование  обстоятельств  смерти  его  сына,  но  без
поддержки Беата ему вряд ли удастся добиться сколько-нибудь значительных
успехов. Ясно, что у  этого  бернбюргера  множество  связей.  Знакомство
Фицдуэйна с Швейцарией ограничивалось редкими  пересадками  в  Цюрихском
аэропорту, однако он где-то слыхал о склонности швейцарцев депортировать
тех, кто приезжает к ним мутить воду.
   Мысли Фицдуэйна вернулись к  Руди.  Почему  для  завершения  среднего
образования его послали  именно  в  Дракеровский  колледж?  Висбаденский
компьютер, чей  информационный  багаж  явно  не  был  обойден  вниманием
придирчивой Цензуры, намекал на "зарождение  нежелательных  политической
контактов"  и  советовал  обратиться  за  разъяснениями  в   Швейцарскую
федеральную полицию и полицию города Берна. Хоть и интригующе, но пользы
мало. О швейцарской полиции говорили, что она так же не любит щекотливых
вопросов,  как  и  швейцарские  банкиры.  В  Библии  сказано:  "Ищи,   и
обрящешь". Если верить Килмаре, изобретение Швейцарии заставило  авторов
Писания задуматься о необходимости поправки к этому пункту.
   Фицдуэйн взял в руки пульт управления телевизором. Было почти девять,
и на экране возникло яркое цветное изображение Итен,  анонсирующей  свою
передачу.
   Он включил звук и поймал ее на середине фразы. "...Силы  безопасности
окружают дом, где неизвестное количество вооруженных бандитов  держит  в
плену  пятерых  заложников.  Мы  ужасаемся  жестокому  убийству  четырех
невинных людей и задаемся вопросом: в  чем  причины  терроризма?  Такова
тема нашей передачи "Сегодня  вечером",  которую  вы  увидите  в  девять
тридцать, после новостей".
   Разобраться  в  причинах  терроризма  за  сорок  минут  минус  время,
потребное для рекламы. Ай да  молодцы!  Он  смотрел  рекламный  ролик  и
размышлял о том, что если почаще сидеть перед  телевизором,  у  человека
вполне может возникнуть потребность пополнить ряды террористов.
   Только услышав  сообщение  диктора  и  увидев  записанные  на  пленку
испуганные лица тех, кто наблюдал  за  "Киннегадской  бойней",  Фицдуэйн
сделал из слов Итен неизбежный вывод: Килмара с его  рейнджерами  сейчас
очень заняты.
   Он понадеялся, что у Килмары  хватит  ума  не  высовываться.  Он  уже
староват для того, чтобы лично водить своих людей в атаку.

***

   Килмара облачился в тусклый черно-синий мундир командира рейнджеров с
черной тесьмой и форменные ботинки вроде тех, что носят парашютисты.  На
лице его не осталось и следа веселости; замкнутый и сосредоточенный,  он
в последний раз обвел взглядом восемь мониторов, целиком занимающих одну
стену передвижного Командного пункта.
   - Дайте мне обзор на главном экране с интервалом  в  пять  секунд,  -
сказал он.
   Пальцы сидящего за пультом управления сержанта рейнджеров с привычной
легкостью забегали по кнопкам и переключателям. На главном экране  через
каждые пять  секунд  стали  сменяться  изображения,  фиксируемые  шестью
кинокамерами, установленными вокруг дома.
   Окна  двухэтажного  сельского   дома   современной   постройки   были
зашторены. Там не было видно ни малейшего  признака  жизни,  но  Килмара
знал, что внутри находятся четверо детей и их мать, взятые  в  заложники
двумя беспощадными убийцами. С самого начала, чтобы показать,  насколько
серьезны  их  намерения,  эти   безжалостные   террористы   хладнокровно
прикончили фермера, главу семейства. Его тело до сих пор лежало там, где
это произошло, в двух метрах  от  парадного  входа.  Его  жену  и  детей
заставили смотреть на то, как молодой немец с висячими черными  усами  и
блестящими белыми зубами аккуратно перерезает своей жертве горло.
   Килмара повернулся к мониторам спиной и пошел в другой конец фургона,
в котором размещался передвижной Командный  пункт.  По  обе  стороны  от
прохода сидели  рейнджеры  в  форме:  они  следили  за  работой  сложных
электронных приборов, осуществлявших радиосвязь и  акустическую  локацию
местности. Чтобы удобней было наблюдать  за  экранами,  верхний  свет  в
фургоне притушили;  у  некоторых  операторов  были  включены  настольные
лампы.   Слышалось   слабое   урчанье   мощного,   но   заключенного   в
звукоизолирующий корпус генератора.
   Он зашел в маленькую комнату для совещаний и прикрыл за собой  дверь.
В отличие от только что покинутого им помещения, эта комната  была  ярко
освещена.
   - Что нового? -  спросил  он.  Майор  Гюнтер  Хорсти  его  компаньон,
лейтенант рейнджеров,  оторвались  от  изучения  вещей,  обнаруженных  в
спешно оставленном террористами "форд-эскорте".
   - Личные вещи, карты и путеводители, - сказал Гюнтер. -  Похоже,  тут
нет ничего такого, что помогло бы решить нашу проблему, хотя со временем
эксперты что-нибудь да найдут. - Он помедлил, затем взял со стола  книгу
в твердой  обложке  и  протянул  ее  Килмаре.  -  Может  быть,  это  вас
заинтересует.
   Фотография на обложке книги завораживала. Изображение было зернистым,
черно-белым: на заднем плане вздымались вихри пыли и  дыма,  а  передний
план занимало повернутое в профиль лицо усталого, небритого  солдата.  В
ладонях он держал голубку и с нежностью смотрел на  нее.  К  его  ремню,
рядом с флягой для воды, были  привязаны  две  отрубленные  человеческие
головы.
   Книга называлась "Парадоксальный бизнес". Подзаголовок гласил: "Война
глазами одного из лучших военных фотокорреспондентов - Хьюго Фицдуэйна".
   - Ну и дела, - сказал Килмара. Он глянул на  Гюнтера.  -  Попробуй-ка
найти его и привезти сюда. Может быть, он сообразит, что это за люди.
   - А где его искать?
   - Наверное, он еще в Дублине, - сказал Килмара. - Или на  квартире  у
Итен, или в каком-нибудь ресторанчике  поблизости,  где  подают  хорошее
вино. - Он посмотрел на часы. Было 9.40 вечера;  бессознательно,  следуя
военной привычке, Килмара перевел эти цифры в 21.40. - Можешь  заглянуть
и на РТА. Иногда он забирает оттуда Итен после ее передачи.
   - Ладно, я мигом, - сказал Гюнтер. Килмара улыбнулся.
   - Ну, давай, - сказал он. Потом обернулся к лейтенанту. -  Дайте  мне
знать, когда будет готов план дома.

***

   Фицдуэйн сидел у задней стены  в  маленькой  операторской  на  Второй
студии РТА и наблюдал за тем, как Итен в пух и прах разносит защиту  еще
недавно столь довольных собой министра  юстиции,  известного  церковного
деятеля и адъюнкт-профессора социологии из Дублинского университета.
   Близился конец передачи, и похоже было,  что  приглашенные  в  студию
эксперты  по  причинам  терроризма  боятся  Итен   больше,   чем   самих
террористов. Министр юстиции не мог дать ни  одного  удовлетворительного
ответа, и блестевший на его лбу пот  резко  контрастировал  с  привычным
обликом этого невозмутимого и самоуверенного государственного мужа.
   Через несколько минут передача должна была кончиться. Секунды шли,  а
Фицдуэйн глядел на десяток расположенных в ряд  экранов  и  слушал,  как
продюсер и его ассистенты руководят перемещениями  съемочных  камер.  Он
лениво отметил, что на всех девушках черные чулки и что  все  они,  сидя
перед экранами  в  постоянном  напряжении,  то  и  дело  глотают  мятные
конфетки и закуривают новые сигареты. Фицдуэйн подумал, что такая работа
вряд ли может способствовать продлению жизни.
   Вскоре  зазвучала  музыка,  прошли  финальные   титры,   и   передача
завершилась. Снова началась реклама. Он еще раз подивился  беспринципной
гибкости телевидения и порадовался, что работает в прессе.
   Мониторы все еще светились.  Комната,  откуда  велась  съемка,  почти
опустела. На экранах была одна только Итен, задержавшаяся, чтобы собрать
свои записи. Она наклонила голову и вдруг показалась Фицдуэйну усталой и
беззащитной. Ему захотелось обнять ее, и он снова мысленно обругал  себя
за то, что никак не перестанет  скитаться  по  миру.  Пора  бы  все-таки
угомониться. Он и сам порядком устал.
   Девушки, работавшие над программой, переводили взгляды с Фицдуэйна на
экраны и обратно. Он словно забыл об их существовании. Продюсер положила
руку ему на плечо.
   - Пошли выпьем, - сказала она. - Итен присоединится к нам через  пару
минут.
   Комната для гостей программы "Сегодня вечером" служила  примерно  той
же цели, что и больничный травматологический пункт,  но  средства  здесь
применялись  другие:  опыт  научил  редактора  передачи,  что  алкоголь,
вводимый внутрь в  достаточно  больших  количествах,  позволяет  гораздо
скорее привести пациента в чувство.
   Ведущие программы норовили  вцепиться  своим  собеседникам  в  горло,
однако если в дальнейшем жертву собирались пригласить снова,  необходимо
было помочь ей  восстановить  толику  самоуважения.  Тут  и  оказывалась
кстати комната для гостей: приведенные сюда политики  и  бюрократы,  чья
глупость и некомпетентность была выявлена в прямом эфире всего несколько
минут назад, выпивали парочку порций джина "винсент" и  вскоре  начинали
думать, что выдержали испытание не хуже Дэвида Фроста - и что теперь  их
здесь ждут не дождутся для повторной беседы.
   Это удовлетворяло  редактора,  понимающего,  что  в  такой  маленькой
стране, как Ирландия, существуют весьма ограниченные запасы  фуража  для
политического телевидения. К  тому  же,  он  был  добрым  человеком.  За
рамками прямого эфира он любил делать людям приятное.
   Чтобы не показывать прочим дурного примера,  Фицдуэйн  взял  огромный
бокал джина - напитка, к которому он обычно почти не притрагивался, -  и
сел за столик, по-прежнему обуреваемый мыслями, которые гнал от себя вот
уже без малого двадцать лет.
   Вошла  Итен;  она  уже  успела  подкраситься,  и  к   ней   вернулась
профессиональная собранность. Он посмотрел на ее ноги. Она тоже  была  в
темных чулках. Наверное, это у них что-то вроде униформы. Он проводил ее
в дальний угол комнаты, где можно было с минуту побыть  в  относительном
уединении.
   - Я тут все думаю, - сказал он. Итен глянула на него  поверх  бокала,
затем перевела взор на тающий лед и ломтик лимона.
   - О чем?
   - О нашей будущей жизни вместе, о том, чтобы зажить своим домом,  обо
всяких таких вещах, - сказал он.
   - И в каком свете ты все это видишь - в розовом или в черном?
   - В самом что ни на есть розовом, - ответил он. -  Мне  кажется,  что
все сложится замечательно, но я хотел бы, чтоб мне это подтвердили. - Он
подался вперед и чмокнул ее в лоб.
   - Значит, тебе нужно подтверждение? - спросила она, слегка побледнев.
   Сидевший в другом конце маленькой комнатки - то есть в двух шагах  от
них - министр  юстиции,  который  уже  порядком  охмелел,  был  поражен,
увидев, что его недавняя мучительница  способна  проявлять  человеческие
чувства. Если бы она на его глазах принялась  глотать  огонь,  он  и  то
удивился бы мень