из теплой ванны, едва успев в нее забраться,  -
но в дверь продолжали трезвонить. Я выругался  на  нескольких  языках  и
пошлепал открывать. Но, Боже милосердный! На пороге стоял отнюдь не  мой
очаровательный  официант,  сгорающий  от  страсти,  а  парочка   учтивых
бернских полицейских.
   Некие неизвестные мне соседи, обуреваемые гражданским долгом и  явной
нелюбовью к русским народным песням, позвонили  в  полицию.  И  вежливые
полисмены, к моему ужасу, удивлению и смущению, сообщили  мне  абсолютно
не правдоподобную новость: оказывается, у них есть  закон  или  какое-то
постановление, категорически запрещающее принимать ванну  или  душ,  или
пользоваться  стиральной  машиной,  или   производить   иные   действия,
способные своим шумом потревожить мирных жителей Берна, с десяти  вечера
до восьми утра. Вот так. А сейчас  -  два  часа  ночи,  и  мне  пришлось
заклеить тебе рот, чтобы ты не визжала и не нарушала закон.
   Кадар осушил бокал. Затем снова наполнил его из хрустального графина,
стоявшего на низком стеклянном столике. Рядом с графином  была  ванночка
из нержавеющей стали, а в ней - мокрое сложенное полотенце.
   - Теперь два слова о  том,  что  произошло  после  наших  сексуальных
забав. Ты уснула; я тоже немного подремал; потом аккуратно стукнул  тебя
в особую точку на затылке, чтобы ты потеряла сознание.  Это,  если  тебе
интересно  знать,  прием  из  индийской   борьбы,   которая   называется
"каларипаит". Затем я устроился в этом кресле, выпил немного коньяку  и,
ожидая, когда ты придешь в себя, прочитал пару  сонетов  Шекспира.  Твой
обморок немного затянулся, и поскольку у меня не  нашлось  ароматической
соли,  столь  любимой  благовоспитанными  леди  в  более  цивилизованные
времена, я попросту освежил твое пылающее чело влажным  полотенцем.  Как
видишь, этого оказалось достаточно.
   Ты можешь спросить, зачем я все это сделал. Этот  вопрос  написан  на
твоем лице. Что ж, моя дорогая, я отвечу: причиной всему дисциплина.  Ты
сделала то, чего  не  должна  была  делать,  -  пусть  из  самых  лучших
побуждений, но это не имеет значения. Ты все равно должна быть наказана.
   Я хочу, чтобы ты взглянула на  ситуацию  с  моей  точки  зрения.  Ты,
похоже, думаешь, что наша маленькая группа в Швейцарии  -  главное  дело
моей жизни, и не понимаешь, что у меня масса таких  групп,  разбросанных
по всему миру, - в Европе, в Америке, на Ближнем Востоке. И если я  хочу
контролировать свое дело - не забывай, что я часто бываю в  отъездах,  -
то без жесткой дисциплины мне не обойтись. Дисциплина - это основа моего
интернационального бизнеса, а подтачивать основы я никому не позволю.
   Я выработал собственный стиль менеджмента,  собственную  стратегию  и
тактику, еще когда учился в Гарварде. Мне помогло в этом изучение  стиля
работы крупных компаний, производителей моющих  средств,  -  таких,  как
"Проктер энд Гэмбл" и "Юниливер". Для каждой области рынка у них имеется
своя продукция. И я подумал, что такая стратегия вполне  годится,  чтобы
использовать в коммерческих целях поднимающуюся  волну  терроризма:  всю
эту ненависть, глупость, идеализм и страсть к  разрушению  надо  разумно
классифицировать и использовать, так сказать, по назначению. И  я  решил
действовать  точно  так  же,  как  "Проктер  энд  Гэмбл";  только   роль
стирального порошка выполняют у  меня  террористические  группы.  Каждая
маленькая группка фанатиков обслуживает свою маленькую область рынка.  У
каждой группки свои правила, свои идеалы, свои клятвы и ритуалы, которые
кажутся ее членам жизненно важными, но цель всего этого одна - приносить
мне прибыль.
   Я ищу только выгоды. Мне плевать на  права  палестинцев  и  автономию
басков; я не жажду эпатировать швейцарский истэблишмент. Меня интересуют
только деньги, которые можно снова вложить в дело и получить еще больше,
и так без конца.
   Он замолчал и поднял перед собой хрустальный бокал. Слегка  покачивая
его,  он  сосредоточенно  наблюдал,  как  искрится  на  свету  ароматная
золотистая жидкость. Наконец  он  снова  перевел  взгляд  на  обнаженную
девушку.
   - Вначале вам было  приказано  незаметно  наблюдать  за  ирландцем  и
сообщать о его перемещениях. Потом, когда он, видимо, почувствовал,  что
за ним следят, вам было приказано следовать за ним еще более осторожно и
на таком расстоянии, чтобы он вас ни в коем случае не заметил. Вам  было
приказано делать это и только это, ничего  больше!  -  Голос  его  почти
сорвался на крик. Но он тотчас же понизил его и спокойно продолжал:
   - Дорогая моя, я несколько увлекся  и  забыл,  который  час.  Мне  не
хотелось бы беспокоить мирный сон жителей Берна. К тому  же,  кричать  в
присутствии дамы просто неприлично, так что извини.
   Я не терплю нарушений дисциплины. Кстати, может быть, именно  поэтому
я и решил  обосноваться  в  Швейцарии.  Помимо  всего  прочего,  здешнее
общество  на  редкость  дисциплинированно.  Отсутствие  порядка   всегда
возмущает меня, а нарушение четких  инструкций  -  тем  более.  В  вашем
случае нарушение было особенно вопиющим. Я хочу, чтобы ты все поняла.  Я
возвращаюсь из важной деловой поездки  и  обнаруживаю,  что  вы  с  этим
кретином Пьером - заметь, по собственной инициативе -  решили  превысить
данные вам полномочия и убить  ирландца  просто  потому,  что  на  мосту
Кирхенфельд он показался вам одиноким  и  беззащитным.  И  даже  это,  к
вашему разочарованию, вам не удалось.
   Он удрученно покачал головой.
   - Члены моей организации так себя не ведут. Пьеру  повезло,  что  его
убили раньше, чем я успел до него добраться. Неужели ты до  сих  пор  не
поняла, что бывает за неподчинение приказу?  Неужели  так  скоро  забыла
урок Клауса Миндера, этого чересчур разговорчивого  паренька?  Ведь  то,
как он умер, должно было надолго отбить у вас охоту нарушать приказы.  -
В голову ему пришла неожиданная мысль. - А может,  затеяв  нападение  на
ирландца, вы надеялись выслужиться передо мной?
   На  мгновение  их  взгляды  встретились.  Она   отвела   глаза.   Они
действительно думали, что если  устранить  эту  неожиданную  помеху  его
планам, он будет доволен. На самом деле, именно воспоминание о  страшном
ритуальном убийстве Миндера и подтолкнуло их к действию. Но  теперь  уже
поздно; теперь все пропало. Она старалась не вникать в смысл  его  слов.
Она смотрела в пол прямо перед собой и старалась не слушать.  Ее  одолел
новый приступ страха; она задергалась, тщетно  пытаясь  освободиться,  и
вдруг заметила, что ковер под  ее  стулом  прикрыт  толстой  пластиковой
пленкой.  Это  очередное   свидетельство   предусмотрительности   Кадара
повергло ее в состояние  леденящего  ужаса.  Она  забилась  в  отчаянных
конвульсиях. Она поняла, что через несколько минут ей предстоит умереть.
Неясным оставалось только одно: как именно это произойдет.
   - Вся беда в том, моя дорогая, - заговорил Кадар, - что ты не  видишь
картины в целом. Фицдуэйн сам не знает, чего ищет. У  него  своего  рода
климактерическая истерия, осложненная тем, что он случайно  нашел  этого
юнца, фон Граффенлауба. Он не  успеет  узнать  ничего  существенного.  А
когда мы нанесем удар, будет уже поздно. У него не хватит времени, чтобы
понять мою  игру.  Он  ничего  не  знает  и  не  чувствует  связи  между
событиями. Он не игрок, он зритель - и таковым останется, если  конечно,
не свалять дурака и насильно не  втянуть  его  в  то,  о  чем  он  и  не
подозревает.
   Я  просто  хотел,  пользуясь  разными   источниками,   контролировать
действия Фицдуэйна, ни в коем случае  не  давая  ему  понять,  будто  он
что-то нащупал. Но, согласись, ваше неудачное покушение только  добавило
ему уверенности в том, что он на верном пути. А  если  бы  оно  удалось,
было бы еще хуже. Вы привлекли бы внимание всего  мира  к  тому,  что  в
ближайшие несколько недель не должно привлекать к себе внимания.
   Кадар закурил тонкую сигару и выпустил шесть аккуратных колечек дыма.
Он  умел  многое  делать  блестяще;  природа  одарила  его   прекрасными
способностями.
   - Эстер, - сказал он, - дорогая моя, я очень  рад,  что  мне  удалось
поговорить с тобой о делах. Командир, знаешь ли,  всегда  одинок.  Редко
выдастся возможность объяснить, что и как, тому, кто способен понять. Но
ты ведь поняла, не так ли?
   Он не стал дожидаться ее утвердительного кивка.  Посмотрел  на  часы,
потом на нее.
   - Пора, - сказал он. - Настало время главного  события.  Я  расскажу,
что тебя ждет; пусть это будет своего рода данью нашей прежней близости.
Я постараюсь ничего не пропустить. Не хочу лишать тебя подробностей: они
довольно интересны, и  к  тому  же,  этот  способ  казни  имеет  богатую
историю. Моя дорогая Эстер, тебя ждет гаррота. Говорят, это орудие  было
в свое время популярно в Испании. Надеюсь,  я  все  настроил  правильно,
хотя, как известно, критерий истины - практика, а  приспособление,  надо
сказать, не такое уж простое. Ты первая попробуешь,  как  оно  работает.
Надеюсь, все пройдет хорошо.
   Принцип работы таков: позади металлического воротника  на  твоей  шее
находится обыкновенный  винтовой  механизм,  соединенный  с  полукруглой
пластинкой. Вращение винта по часовой  стрелке  с  помощью  специального
рычажка заставляет пластинку давить на  шею;  при  этом  передняя  часть
воротника затрудняет дыхание, а затем расплющивает гортань.  Винт  можно
вращать быстро или, напротив, очень медленно -  это  зависит  от  личных
пристрастий. Результат,  по  словам  специалистов,  похож  на  результат
обычного удушения: лицо синеет, язык распухает и вываливается наружу,  и
в конце концов ты умираешь.  Кстати,  если  продолжать  вращать  винт  и
дальше, то задняя пластина в конце концов сломает тебе шею.  Но  к  тому
времени ты будешь уже мертва или, по крайней мере,  потеряешь  сознание,
так что заключительная стадия пройдет уже как бы без тебя. Жаль, но  тут
уж ничего не поделаешь.
   Кадар встал из кресла, потянулся и зевнул. Он погладил ее по голове и
зашел за спину.
   - Прежде всего дисциплина, дорогая моя, она - основа основ.
   Он начал вращать винт.

Глава 17

   Полковник в отставке Ульрих Годен встал рано. Он был весьма озабочен.
Его старый, еще с военных времен, друг и неизменный шахматный  противник
- обычно по переписке, а дважды в год с глазу на глаз, - отставной майор
Транино продолжал свою победоносную серию. Он уже обыграл полковника два
раза кряду и имел  неплохие  шансы  на  хет-трик.  Надо  было  принимать
экстренные меры.
   За партией в ясс <Швейцарская карточная игра. >  полковник  поделился
своими  опасениями  с  партнерами,  и  после  серьезного  обсуждения   и
нескольких литров гуртенского пива они сошлись на  том,  что  полковнику
недостает перспективы: ему следовало взглянуть на шахматную проблему под
новым углом. Один из партнеров посоветовал воспользоваться  какой-нибудь
открытой  площадкой  с   гигантскими   шахматами   -   в   Берне   таких
предостаточно. Он особенно рекомендовал  площадку  неподалеку  от  парка
Розенгартен.  Она  находилась  всего  в  двадцати  минутах   ходьбы   от
Обстберга, района, где полковник жил со своими внуками. Кроме того,  там
был прекрасный парк и чудесный вид с холма на Берн.
   Полковник предпочел более крутую, но зато и менее длинную  дорожку  в
Розенгартен. На вершине холма он увидел застекленное кафе  со  столиками
на открытой террасе, обнесенной невысокой стеной.  В  такой  ранний  час
кафе, конечно, еще не работает. Он остановился у террасы и перевел  дух.
Подъем оказался довольно трудным, зато  открывшаяся  перед  ним  широкая
панорама Берна была действительно прекрасна. Плавные изгибы  реки  Ааре,
остроконечные черепичные крыши старинных зданий,  стройный  монастырский
шпиль на фоне белоснежных горных вершин  и  повсюду  -  цветы,  цветы  и
цветущие деревья: они словно спешили наверстать  упущенное  за  минувшую
снежную зиму. Недалеко от него на низкую стену  села  малиновка.  Она  с
любопытством посмотрела на полковника, что-то пискнула  и  упорхнула  по
своим делам.
   Полковник решил последовать примеру деловитой птички.  Майор  Транино
задал ему нелегкую задачу. И чем раньше он расставит  на  доске  большие
фигуры, тем скорее его сможет посетить вдохновение.
   Подходя к шахматной площадке, он с удивлением заметил, что фигуры уже
расставлены по местам. Обычно на ночь их  убирают;  похоже,  его  кто-то
опередил, несмотря на столь ранний час. Ну что ж, по  крайней  мере,  он
совершил  приятную  прогулку.  И  может   быть,   неизвестный   господин
согласится сыграть с ним партию. Кстати, не исключено,  что  вдвоем  они
сумеют найти достойный ответ на коварный ход майора Транино. Одна голова
- хорошо, а две лучше. Но  тут  полковник  подумал,  что  это,  пожалуй,
нечестно. Ведь неписаные законы заочной игры подразумевают, что партнеры
должны сами справляться со своими трудностями.
   Доска с фигурами показалась ему какой-то странной; к тому же,  игрока
нигде не было видно. Полковник подошел к доске. Ближе к  нему  оказались
бело-голубые фигуры; самые высокие  доходили  полковнику  до  пояса.  Он
надел очки. Да нет, похоже, с этими все в порядке. Он перевел взгляд  на
черно-красные и прошел по клетчатой доске поближе, чтобы рассмотреть  их
как следует.
   Пешки сияли свежей краской  и  своей  контрастной  гаммой  напоминали
отряд швейцарских гвардейцев на параде в Ватикане. Он чувствовал, что  в
их расстановке что-то не так,  но  никак  не  мог  понять,  что  именно.
Полковник с грустью подумал, что ему опять пора  менять  очки  на  более
сильные.
   Он приблизился к боевому строю черно-красных вплотную и стал  изучать
второй ряд. Ладья на месте, конь и  офицер  тоже  в  порядке.  Дальше  -
королева. Именно королева и убила его.
   Королевы, собственно, не было. На ее месте, на черной клетке,  стояла
верхняя половина туловища молодой женщины. Вначале ему  показалось,  что
она улыбается. Но потом он разглядел, что у нее срезаны губы,  и  на  их
месте белеет мертвый оскал.
   Тяжелая тупая боль обрушилась сразу. Он слабо взмахнул руками и  упал
на черно-белые плиты огромной доски. Последней его мыслью была  мысль  о
том, что из-за этого приступа майор в отставке  Транино  может  победить
третий раз подряд - а жаль, потому  что  умирающему  от  разрыва  сердца
полковнику в отставке Годену показалось,  что  в  последнюю  секунду  он
нашел-таки выигрышное продолжение партии.
   Направляясь  к   Дому   Независимой   молодежи,   Фицдуэйн   примерно
представлял себе, что его ждет, поскольку уже видел подобное заведение в
Цюрихе. Он вспомнил обшарпанное городское здание с пестрыми рисунками на
стенах и свежими следами  очередного  погрома,  вокруг  -  мусор,  битые
бутылки, банки, пустые  канистры,  а  неподалеку  бригада  настороженных
полицейских. То, что он увидел в Берне, немного разочаровало его.
   Дом номер 12 по Таубенштрассе оказался солидным трехэтажным особняком
едва ли  не  прошлого  века.  От  его  архитектуры  веяло  достоинством,
законопослушанием и гражданскими добродетелями бернского  истэблишмента.
С этим отчасти контрастировали несколько написанных на фасаде  лозунгов,
которые   призывали   к   свободе   и   анархии.   Но   буйные   призывы
уравновешивались современной многоэтажной  коробкой  здания  федеральной
полиции, находящегося всего в ста метрах от этого рассадника беззакония.
   Когда Фицдуэйн подходил к  дому,  оттуда  выскочила  парочка  молодых
людей. Юноша с распухшим и красным, как после неудачной потасовки, лицом
зажимал нос, из которого текла кровь; следом  бежала  рыдающая  девушка.
Они  промчались  мимо  Фицдуэйна  и  скрылись  в  небольшом  сквере   на
противоположной стороне Таубенштрассе.
   Дверь была открыта.  Фицдуэйн  позвонил,  потом  постучал.  Никто  не
ответил.  Со  смешанным  чувством  любопытства   и   опасения   Фицдуэйн
переступил порог. В холле было прохладно и после яркого весеннего солнца
совсем темно. Он остановился, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть.
   Вдруг кто-то схватил его за рукав и нервно спросил:
   - Вы из полиции?
   Фицдуэйн высвободил рукав. Рука незнакомца была  очень  грязной,  как
впрочем, судя по всему, и он сам. От него дурно пахло.
   - Нет, - ответил Фицдуэйн.
   - Вы англичанин? - Фицдуэйн наконец-то  разглядел  спрашивающего.  Им
оказался грязный патлатый паренек лет двадцати. Он был очень возбужден.
   - Ирландец, - сказал Фицдуэйн.  -  Я  ищу  человека  по  имени  Клаус
Миндер. Мне сказали, что иногда он бывает здесь.
   Паренек вздрогнул. Он отошел от Фицдуэйна и внимательно посмотрел  на
него. Паренька трясло, и под глазами  у  него  были  красные  круги.  Он
вытащил из кармана самокрутку и попытался  закурить,  но  никак  не  мог
поднести к ней спичку. Фицдуэйн  придержал  его  за  запястье,  и  огонь
наконец коснулся "косяка" с марихуаной. Запястье у парня было  тонким  и
хрупким. Он несколько раз глубоко  затянулся,  и  его  напряженное  лицо
немного расслабилось. Он посмотрел на Фицдуэйна.
   - Вы должны помочь нам, - сказал он. - Сначала вы должны помочь нам.
   Фицдуэйн улыбнулся:
   - Если это законно и быстро, или, по  крайней  мере,  второе.  В  чем
дело?
   Паренек наклонился к нему. Воняло от  него  страшно,  и  выглядел  он
жутковато, но была в нем и какая-то странная привлекательность.
   - Там наверху человек, голландец. Его зовут  Ян  Ван  д„р  Грийн.  Он
здорово разошелся. Вы человек со стороны,  и  если  вы  подниметесь,  он
успокоится.
   - А чего он хочет?
   Паренек пожал плечами и опустил голову.
   - Он ночевал тут у нас недавно. А когда уехал, обнаружил, что у  него
кое-что пропало. Теперь вернулся и хочет это вернуть. Говорит,  один  из
нас обокрал его, и запугивает всех, кто был здесь в ту ночь.
   - А почему бы не вызвать полицию? Паренек покачал головой.
   - Не надо нам полиции. У нас и так с ней натянутые отношения.
   Дымок марихуаны вился по коридору.
   - Понятно, почему, - сухо заметил Фицдуэйн и подумал, что  ему  самое
время сматываться. Паренек опять принялся теребить его за рукав.
   - Пойдемте, - упрямо сказал он, - потом я расскажу вам про Клауса.
   Фицдуэйн нехотя пошел за ним вверх по лестнице.
   - Как тебя зовут? - окликнул он своего проводника.
   - Иво, - ответил тот. На втором этаже  он  открыл  дверь  в  одну  из
комнат и отступил в сторону. Фицдуэйн услышал сдавленные крики,  но  тем
не менее вошел. Это был весьма опрометчивый поступок.  Дверь  за  ним  с
грохотом захлопнулась.
   Рядом он чувствовал запах Иво.
   - С голландцем двое друзей, - сказал тот. - Ребята в кожаных куртках.
   - Очень своевременная информация, - съязвил  Фицдуэйн.  Не  успел  он
договорить, как почувствовал, что ему сдавили захватом горло,  а  в  бок
уперлось что-то острое. Некто с  дурным  запахом  изо  рта  неразборчиво
прошипел ему в ухо какую-то фразу. Фицдуэйн не понял ни слова.
   Здоровяк в  кожаной  куртке  прекратил  избиение  молодого  блондина,
которого держал не уступающий ему  в  размерах  напарник,  и  подошел  к
Фицдуэйну. Он сильно ударил ирландца в живот. Фицдуэйн осел  на  пол.  К
горлу его подкатила тошнота - а еще он здорово разозлился.

***

   Детектив Курт Зиман из криминальной полиции Берна, не  принадлежавший
к числу любимчиков начальства, о чем недвусмысленно свидетельствовал его
чин - или точнее, практическое отсутствие такового к сорока семи годам -
пребывал в нерешительности:  идти  или  не  идти  за  Фицдуэйном  в  Дом
молодежи.
   Полученный им суровый приказ - "следить, оберегать от  неприятностей,
но не мешать", - был, на взгляд Зимана, внутренне противоречив. Если  он
войдет за Фицдуэйном в Дом, это может  быть  расценено  как  помеха  его
действиям. С другой стороны, поскольку на  вооружении  бернской  полиции
нет приборов,  позволяющих  видеть  сквозь  кирпичную  стену,  следовать
приказу "следить", не входя,  он  может  только  в  фигуральном  смысле.
Другой  аспект  проблемы   состоял